fanfiction & original
Название: Шесть недель
Неделя: 4
День: 4
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для четвёртой части): AU, angst, romance, humor, adventure
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Предупреждения: OOС, несколько OMC и OFC, убийства и полицейское расследование, смерть персонажа
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.
Четверг 13 мая
Четверг 13 мая
Гаара проснулся от смутного ощущения дискомфорта, но что именно было не так, он понял не сразу. Спустя несколько минут прислушивания сквозь мягкую плеву полудрёмы он вдруг открыл глаза и в замешательстве уставился на непривычно низко нависающий потолок.
- Что это? – спросил он, скорее, сам себя, не особо ожидая ответа. Неразработанное горло превратило слова в хриплый полустон с вопросительной интонацией, и при других обстоятельствах Гаара непременно высмеял бы получившееся карканье, но издаваемые потолком приглушённые звуки навевали его только что вырванному из дрёмы сознанию какие-то странные ассоциации, и его разрезавший тишину квартиры хрип только усиливал липкое щекочущее ощущение.
- Соседи.
Гаара вздрогнул от неожиданности, повернул голову на голос и уткнулся взглядом в широкую спину Ли, сидящего на краю кровати. Тот развернулся к нему с извиняющейся улыбкой, нисколько не сочетающейся с лёгким волнением, затаившимся в его глазах, и мягко произнёс:
- Доброе утро. Прости, что они тебя разбудили.
- Ничего, я просто… - Гаара прочистил горло и убрал с лица наползшую за ночь чёлку. - Непривычно, когда по потолку кто-то ходит.
Он запоздало осознал, что фразу можно растолковать как укор касательно разницы в их социальном положении, и потянулся за могущими исправить впечатление словами, но Ли перечеркнул его попытки лёгким смешком:
- Представляю, как ты удивился. – Облокотившись о кровать, он поцеловал обнажённое плечо любовника, затем едва коснулся губ. – Я за восемь лет в додзё настолько привык жить без людей над своей головой, что меня эти звуки тоже порядком раздражают. Ищу новое жильё, но пока безуспешно.
Гаара порыскал взглядом по комнате в поисках своей одежды – та, аккуратно расправленная на вешалке, дожидалась его в шкафу. Он потянул за майку, которую дал ему вчера Ли, и усмехнулся, представив себе, как, должно быть, смешно она топорщится лишней тканью на его щуплом теле.
Ли поднялся и зашагал по комнатушке, осторожно, чтобы ненароком не зацепить какой-нибудь предмет.
- Я позволил себе позвонить вчера твоему брату и сообщить, где ты, - после минутных колебаний твёрдо объявил он и, поймав краем глаза проступившее на лице Гаары недовольство, поспешил добавить: - Знаю, мне не стоило, но иного выбора я не видел. Он очень сильно волновался за тебя.
Гаара медлил с ответом. Склонив голову чуть набок и уже совершенно не замечая разбудившего его топота сверху, он внимательно прислушивался к себе, пытаясь понять, что чувствует. Внутри оживало и плевалось жаром пламя вчерашних переживаний, обжигало болезненными воспоминаниями, а поверх них горечью разливалось ненавистное чувство: им пытаются управлять, лишают права решать за себя, снова эти чёртовы рамки, в которые его силой пихают, ломая хребет… Не дав окончательно погрязнуть в ментальном хламе, на помощь вдруг пришли слова Наруто, напомнившие: он должен понимать, что теперь он встречается с ответственным человеком, и эта его черта характера – основная и неистребимая, поэтому так или иначе, но ему придётся научиться принимать заботу о себе.
Гаара не стал обманываться уверениями, что способен сию же минуту изменить к этому своё отношение, оттого улыбка его и была сознательно фальшивой, а слова - слишком тщательно подобранными:
- Спасибо, что позаботился, мне действительно стоило позвонить вчера Канкуро.
Ли усилия оценил, потому как тревога стёрлась с его лица, но Гаару вдруг кольнуло неприятное чувство, что его ложь раскусили. Впрочем, узнать точно, прав он был или нет, времени у него не нашлось, так как в дверь зазвонили.
- Как-то он быстро. - Ли растерянно посмотрел на часы, затем окинул взглядом всё ещё лежащего в кровати Гаару, утопающего в большой для него майке, и приказал: - Одевайся.
Он прикрыл дверь спальни и поспешил впустить гостя. Гаара не двигался: прислушиваясь изо всей силы к приглушённым голосам в прихожей, он ломал голову над вопросами, откуда Канкуро узнал о них с Ли, как давно ему это было известно и, главное, какого дьявола они сейчас беседуют, как добрые приятели. Не в силах противостоять соблазну, он неслышно поднялся и, прокравшись к двери, чуть приоткрыл её: уж слишком хотелось взглянуть, с каким лицом брат привечает его любовника.
Канкуро сразу заметил движение. Прервавшись на середине предложения, он сурово взглянул младшему Сабаку в лицо, но чужая майка его заметно смутила, и он, вдруг растеряв всю свою серьёзность, нетвёрдо буркнул:
- Я жду в машине.
Гааре потребовалась вся его выдержка, чтобы не выказать удивления, когда старший брат перед выходом пожал руку Ли со словами: «Спасибо, что присмотрел за моим малым». Очень захотелось потребовать объяснений от обоих, но вместо этого он получил от любовника строгое наставление поспешить со сборами, чтобы не заставлять брата ждать, и скупой поцелуй на прощание.
Канкуро стоял, опираясь скрещёнными руками на открытую водительскую дверцу, и тихо с кем-то разговаривал, прижимая плечом к уху телефон, - Гаара догадался, что с Темари, потому что, завидев его, тот скомканно вывел: «Уже идёт» и сбросил звонок. Они молча сели на привычные места, но Канкуро не спешил заводить мотор – глядя искоса, пытаясь привлечь внимание Гаары, он произнёс, неуклюже складывая слова:
- Этот Ли… вроде, неплохой парень.
Проникшись неловкостью момента, юноша небрежно отвернулся к окну и промычал что-то, долженствующее означать согласие. Ему не требовалось смотреть на брата, чтобы знать, чувствовать, как во вновь повисшей тишине его мысли лихорадочно мечутся в попытках изобрести правильный вопрос, и от этих стараний ему становилось вдвойне неудобно.
- И… - собрался Канкуро наконец, - у вас с ним всё серьёзно?
Гаара подумал, какой ответ избавил бы их обоих от необходимости участвовать в этом абсурдном допросе, но в голове крутилась всего одна кажущаяся ему самой подходящей фраза:
- Похоже на то.
Канкуро открыл рот, наверняка собираясь задать вдогонку ещё с вагон вопросов, но почему-то передумал и только молча повернул ключ зажигания. Мотор взревел, разрывая тишину, и на этом редчайшая минута откровения между братьями подошла к концу.
***
Звонок спас Саске от какого-то жуткого и совершенно сюрреалистического сна, в котором Итачи убил отца с матерью и куда-то скрылся вместе с Кисаме-саном, а он собирался их разыскивать, почему-то ночью, и та девушка с розовыми волосами, подруга Наруто, плакала у него на груди и не хотела его отпускать. Ещё Саске помнил, что его в какой-то момент сна укусила змея, и когда он брёл в одиночестве, жалея самого себя и злясь на Итачи, у него жутко болело место укуса в районе шеи.
Подождав немного, пока дурацкий сон выветрится из сознания, он вслепую поднёс трубку к уху и прохрипел:
- Алло.
- Ой, я тебя разбудил?
Саске резко сел в кровати и выпалил в ответ:
- Нет-нет, я уже встал! Уже давно встал, а что?
Наруто заговорил с улыбкой в голосе:
- Да ла-адно, доброе утро. – Саске хмыкнул, предпочтя не отвечать. – Слушай, я по папиной просьбе звоню. Он сказал, что у тебя сегодня нет утром занятий, и попросил приехать очень срочно. Зачем – не знаю, он мне толком ничего не объяснил, на телефоне с утра зависает. Ты приедешь?
- Конечно! – Слово вылетело из него, опережая мысли.
Он вдруг осознал, что говорит слишком громко для раннего утра, и оглянулся на кровать брата, чтобы проверить, не разбудил ли, но та была уже пуста и аккуратно застелена.
- Хорошо, тогда ждём. - Наруто отключился первым.
Саске, спросонья позабывший о вчерашних открытиях, положил телефон на законное место возле подушки и задумался. Если вчера он был полон решимости действовать согласно плану, то с наступлением нового дня уверенности в нём поубавилось: как всё-таки ему справиться со своей проблемой? Просто ожиданием, пока притяжение вытянет из него свой крючок, можно мучить себя сколь угодно долго, да и кто даст гарантию, что это наваждение вообще когда-то пройдёт? Особенно притом, как часто и близко он начал в последние дни общаться с Наруто.
«Есть другой вариант, – вдруг пришло ему в голову. – Ведь он мне вначале страшно не нравился. Нужно просто каждый раз, когда я его вижу, вызывать в себе прежнюю гамму чувств, со временем я привыкну, и эта странная тяга, наконец, исчезнет».
На волне эмоционального подъёма от собственной догадливости Саске быстро собрался, стянул у мамы со сковородки не успевшие разогреться остатки ужина и, не объяснив, куда спешит, покинул дом. По дороге он не уставал себя нахваливать: надо же, какое простое решение проблемы! Перечисление моментов, которые ему не нравятся в Наруто, превратилось в увлекательную игру, которой он развлекал себя во время скучной поездки в транспорте. Первым по рейтингу оказалось обвинение в его расточительности – иными словами, в мажорстве. На втором месте, естественно, красовалась тёмная история дружбы с преотвратительной личностью по имени Сабаку Гаара. Третьим в чёрном списке значилась его инфантильность, после чего шла череда мелких недостатков, насчёт которых составитель очень сомневался, действительно ли они таковыми являлись. К примеру, раскованность в общении Саске и сам был бы не прочь иметь в своём арсенале, а вспыльчивость – так и он не ангел терпения, раз уж на то пошло… Как только он начал всерьёз задумываться над серьёзностью своих обвинений, над всеми его трудами нависла нешуточная угроза. Тут, однако, Саске вовремя вспомнился один немаловажный для него факт: «У него в шкафу полно пижонской одежды этого Гаары!», который тут же прыгнул на первое место с пометкой «раздражает», и таким образом список был спасён.
Теперь, давал себе указания Саске, поднимаясь в лифте, следует помнить обо всём, что он навыдумывал, и фокусироваться на негативе. Впрочем, по мере приближения к двери вся бравада из него вышла, мысли вдруг начали вредничать и прыгать, разрушая структуру списка, и потребовалось немало усилий, чтобы восстановить их иерархию.
Когда он позвонил, в двери моментально щёлкнул замок, но открывать её никто не спешил, и Саске, немного помедлив, нажал на ручку и вошёл сам. В прихожей Наруто с весьма занятым видом застёгивал перед зеркалом светло-голубую рубашку с коротким рукавом.
- Привет, - бросил он, не отрывая взгляда от собственного отражения. – Идём на кухню чай пить, папа ещё занят. Ты галстук мой не видишь? Куда-то сунул его…
Саске растерянно огляделся, но требуемого предмета нигде не наблюдалось, и он уже даже начал сочинять в уме извинительную фразу, как вдруг взгляд его зацепился за ремень на джинсах блондина – зажатый с одного края, с него свисал отглаженный "хвост" насыщенного синего цвета.
- А… - Саске вдруг понял, что взгляд его от найденного галстука самовольно направился дальше, исследуя обтянутые джинсами части тела, и настолько смутился, что забыл уже готовую фразу.
Наруто вопросительно кивнул его отражению в зеркале:
- Что?
- А вот он! – Саске не глядя ткнул пальцем и резко опустил голову, завесив порозовевшее лицо спасительно длинной чёлкой.
Наруто изогнулся и, обнаружив прицепленный к ремню предмет, весело хихикнул:
- Тю, а я думал, куда мог его деть?
«И ещё рассеянный, - ожил внутри Саске непреклонный смотритель, скрупулёзно внёсший новый порок в список недостатков. Ему же строгий голос поставил в вину следующее: - А ты пошлый».
Спорить с этим получалось слабо, и окончательно смутившийся парень ретировался уже донельзя знакомым путём на кухню, предоставив Наруто справляться с галстуком в одиночестве. Через минуту явился Намикадзе-сан.
- Саске! – воскликнул мужчина с такой неподдельной радостью в голосе, что ему стало не по себе от подобного приёма. Намикадзе-сан ввинтился на стул напротив и, вдруг понизив голос, зашептал: - К нам сегодня из Вашингтонского университета дядька важный прилетает, очень нужно, чтобы ты его встретил и, как полагается, провёл в офис. Выручишь?
Саске кивнул прежде, чем понял, на что соглашается, - в его голове попросту не укладывалось, как можно отказать просьбе начальника, и только когда Намикадзе-сан, благодарно похлопав его по плечу, удалился, а его место занял всё ещё мучающийся с галстуком сын, до него вдруг дошло.
- Наруто, - позвал он, едва управляя пересохшим горлом.
Тот, продолжая возиться с повязкой, издал вопросительное «Хм-м?».
- А-а… - Саске помялся, не зная, как высказать свои опасения и при этом не выдать всего ужаса своего положения. Наконец слова пришли: - А в США ведь только по-английски умеют, да?
- Обычно да. – Наруто оглядел получившийся узел и выдохнул с досадой: - Чёрт, ну точно руки из жопы у меня. Думал, хоть раз в жизни приличным студентом оденусь, и на тебе.
Саске, для которого все насущные переживания совершенно неожиданно отошли на второй план, вдруг с отчаянием осознал, что тело его само по себе перегибается через стол, а руки тянутся к уродливому клубку на шее блондина.
- Дай я, - прохрипел он не слушающимся голосом, чтобы хоть как-то оправдать позорную потерю контроля над собой.
О, какими только словами он ни успел обозвать свою слабую натуру за короткие пятнадцать секунд, какими изощрёнными наказаниями ни плевалось чувство гордости, оскорблённое его недостойным поведением! Пальцы, спасибо им, двигались механически, выполняя привычную работу, зато внутри творилось нечто невообразимое. За почти двадцать лет своей жизни Саске привык считать, что детали вроде замирающего от ощущения близости сердца или сладкой тоски, разливающейся в груди, придумали подлые писательницы женских романов, но как иначе, чёрт возьми, описать то, что происходило с ним сейчас? Будто утопающий за спасительный круг, он в мучительном порыве хватался памятью за пункты, придуманные по дороге, но те вытекали песком из рук, пресные и незначительные в сравнении с той могучей силой, безжалостно заставляющей его пропускать через себя ощущения от ставшего чуть неровным дыхания на своей макушке, от случайных прикосновений костяшек пальцев к покрытой рубашкой груди, от интимности, которую предлагал его жест – подумать только, он сам обрёк себя на эти мучения, фактически выдал себя. А ведь Наруто такой наблюдательный, он непременно всё поймёт! И что бы он сказал, если бы догадался? Посмеялся бы, наверное…
Как только работа была сделана, он отстранился и, отведя взгляд в сторону, хмуро бросил:
- Вот.
Наруто погладил завязанный узел и протянул в неподдельном восхищении:
- Спасибо. Как аккуратно у тебя получилось. – Саске чувствовал, что на него смотрят, но головы поворачивать не стал – его не отпускал абсурдный страх, будто по его лицу слишком многое можно прочесть. Наруто вдруг переменил тон: - Слушай, а ты почему про американцев спрашивал?
Саске явно ощутил, как всколыхнулось внутри временно забытое беспокойство, и едва слышным голосом начал бубнить о своём задании, но вынужден был прервать нескладные объяснения, когда блондин внезапно охнул:
- Так вот в чём дело! У тебя же с английским беда полная!
Саске непонимающе посмотрел.
- Ты в блоге писал, вот откуда я знаю, - уточнил Наруто, правильно истолковав его удивление. Лицо его вдруг осветилось шаловливой улыбкой, он вскочил со стула и умчался из кухни, бросив на ходу: - Подожди тут, я мигом!
Саске оставался в полнейшем замешательстве касательно того, какое срочное дело так стремительно унесло Наруто, вплоть до того момента, когда из гостиной не послышался едва различимый шепоток:
- Алло, Сабаку! Прикинь!..
***
Разложенные перед ним на столе документы, испещрённые сделанными его рукой пометками, покрылись тонким слоем пепла, кое-где пылающие искорки подъели бумагу. Орочимару, не замечая возникших от них тревожных дырочек, продолжал стряхивать пепел мимо.
В сознании учёного сейчас проходил киносеанс. Показывали старые, давно похороненные в пыли воспоминания, растревоженные последними событиями, всё чаще и чаще возвращающими его в те времена, когда он был молод и всей душой верил, что заставит весь мир содрогаться от величия собственного гения. Раньше всё казалось донельзя простым, потому что восприятие его было двухмерным: были цели в жизни, был дикий восторг от первых публикаций в серьёзных научных журналах, были питающие самомнение вспышки фотокамер и громкие дела, и всё это казалось донельзя важным, всё несло в себе толику чего-то особенного, предначертанного ему судьбой. Идти по жизни было светло и радостно.
Но с годами иллюзия двухмерности развеялась, мир, бывший ранее плоским, взбугрился смыслами, и он, потерявшийся в возникшем на его пути лесу, не знал уже ни цели, ни ценностей, ни даже того, какая из его теней настоящая.
Нью-Йорк. Большое яблоко, червь из которого прогрыз в нём огромную дыру, и заполнить её не удавалось даже сейчас, столько лет спустя. Ему казалось, он уже давно оставил мысли о прошлом и отсёк нити, соединяющие его с тем, другим, кем он был раньше, но колесо жизни совершило неожиданный оборот, и теперь перед ним стоял выбор: продолжать это болезненное сращивание с самим собой из прошлого или, набравшись храбрости, обрубить концы. Он был уверен, что на второе духу ему не хватит. Что ж, тогда придётся…
Внутри уже клокотала энергией давно отвергнутая им сущность, уже разминала кости, готовясь, – он мог даже слышать этот несущий смятение звук. Сущность подняла голову, стянув с волос паутину, и принюхивалась. Похоже, жертву ей учуять уже удалось, иначе как объяснить его уверенность в том, что маскарад Итачи сработает?
Орочимару бросил дымящийся окурок в пепельницу и устало потёр пальцами веки. Ему не хотелось этого чувствовать, он был, чёрт возьми, слишком стар для столь опасных игр. Но, видимо, никто спрашивать его не собирался – и в глубине души он уже знал, что выбор сделан, выбор сделали за него, требуя взамен всего лишь повиновения.
Против воли наружу полезли самые болезненные и оттого самые тщательно охраняемые им воспоминания – те самые, о его последнем деле в Нью-Йорке. В те далёкие времена он купался в славе и просыпался каждое утро с бурлящей внутри мыслью, что он нужен, что он важен, что без него никак. С лёгкостью, как опытный взломщик, он прокрадывался в мозг к убийцам, без стеснения рылся там, наблюдая ход их мыслей и ни на миг не задумываясь, каким образом ему без труда удаётся примерить на себя кожу неадекватного человека и что это может означать. Теневая сторона преступной личности для него была освещена лампами дневного света, и многие десятки попали за решётку только потому, что им не посчастливилось стать объектом наблюдения лучшего учёного-криминалиста в научном отделе ФБР по изучению особенностей поведения преступников. Но вдруг всё закончилось, рухнуло дешёвыми декорациями в странствующем театре, и злодеем, обрезавшим верёвки, оказался страшный человек, хитростью и изобретательностью которого невозможно было не восхищаться.
Орочимару помнил, с каким энтузиазмом взялся за дело: до этого ему неделями подсовывали всё какую-то однообразную массу деревенских мясников с комплексами из детства, и очень хотелось какого-нибудь вызова. Проанализировав рапорты привлечённых агентов, он по просьбе приятеля-детектива дал одной из нью-йоркских газет интервью, в котором заявил – преступнику не уйти от закона, каждая его жертва будет отомщена. На следующее же утро на его личный электронный адрес – не общеизвестный, напечатанный на его визитке, а тот, о котором знали единицы – пришло письмо. «Господин учёный, - обращался к нему автор, - Вы весьма убедительно грозили мне вчера электрическим стулом, и я ценю Вашу уверенность в себе. Но не приходило ли Вам в голову хотя бы раз, уважаемый учёный, что мы, те, кого Вы так усердно помогаете ловить стражам закона, неспроста явились в этот мир? Не посещала ли Вашу светлую голову мысль, что наш выбор быть теми, кто мы есть, не был сознательным? Посудите сами. Большинство живущих на Земле – это просто люди, не хорошие и не плохие. Обыкновенные. Но есть те, кого без зазрения совести можно причислить к лику святых, потому что каждым днём своего существования они несут добро в этот мир. Вселенная тяготеет к равновесию, Вам это и без меня прекрасно известно. Так почему бы не предположить, что мы, подонки и человекоубийцы, всего лишь инструмент в Её руках, и дела наши объясняются стремлением к восстановлению равновесия энергий на планете? Пожалуйста, подумайте об этом. С уважением».
Орочимару закрыл глаза, но это не спасло его от страшного наваждения: перед внутренним взором продолжало безжалостно маячить призрачное послание, каждое слово которого клеймом впечаталось в память. Он помнил, как перечитывал письмо раз, десять, сто раз, как, придя в себя, вызывал эксперта по информационным технологиям, чтобы тот проследил, откуда оно было направлено, но всё оказалось тщетно – убийца хитро замёл следы.
С тех пор он, сам не зная этого, ступил на кровавую тропу своего падения.
Тем же вечером Орочимару дал новое интервью, где в завуалированной форме ответил на поставленные убийцей вопросы: нет, ему никогда не приходило в голову подобное безумие, все жаждущие крови себе подобных должны быть остановлены и изолированы от общества, его решение окончательно. Его искусная ложь не была раскрыта, он и сам тогда не осознавал, что говорил не всю правду, ибо слепой зверь сомнения уже поднял в нём голову и обнажил клыки, приготовившись расправиться с его уютным миром привычной и понятной реальности. Зверь уже хлестал по нему хвостом, принуждая задаваться гнетущими вопросами. Что, если безумец прав? Что, если творением добра и созидания одни люди бросают других людей на дорогу зла и разрушения – не потому, что хотят, а потому что так работает закон равновесия? И если всё это правда, то выходит, он положил всю свою жизнь на вторжение в великий замысел Вселенной?
Мысли эти были слишком огромны для разового понимания, ему требовалось время на переосмысление, но как раз временить было нельзя, временить означало признать своё поражение. Новое письмо пришло на следующий день: насмешливое, сочащееся цинизмом, оно издевалось над узостью его ума и призывало найти в себе силы и разорвать-таки путы обыденности, приняв в себя реальность, какой бы она ни была. «В некоторых людях, - писал ему неизвестный автор, - слишком много ненависти. Многие слишком тупы, чтобы понять. Я обратил внимание, что единственным лекарством, способным заставить их ожиревшие от бездействия умы работать, является смерть близкого человека: когда из них силой вырывают кусочек сердца, они изо всех сил стремятся заполнить эту тягостную пустоту и начинают размышлять – почему это произошло именно с ними, что означает, когда отнимают жизнь, кто решает, сколько кому жить, и тому подобное. Постепенно у большинства из груди выходит ядовитое жало, их взгляды на жизнь становятся глубже, порой меняются кардинально. До некоторых, правда, не доходит даже так…»
Орочимару понял, к чему подводил его неизвестный, только когда несколько дней спустя жену ведущего дело детектива нашли в собственном доме с всаженным в горло по рукоять кухонным ножом. Почерк отличался, но учёный ни на миг не сомневался, что знает, на чьей совести гибель несчастной женщины. Достаточно очевидной подсказкой ему был нарисованный кровью на стене знак «@», взглянув на который, он не смог сдержать дрожи в теле – на миг им овладел страх от видения, будто сама смерть смотрит на него с рисунка и машет с того света костлявой ладонью.
Придя домой после изматывающего дня, первым делом он включил компьютер и написал ответ этому страшному человеку. Изнутри ярость рвалась потоком такой силы, что пальцы сами летали по клавишам, не советуясь со здравым смыслом, и когда он, придя в себя, на следующее утро прочёл собственное, уже отправленное, послание, то ужаснулся – он совершенно не помнил, как писал эти строки.
Ответ не заставил себя ждать, и с тех пор их переписка превратилась в регулярное явление.
По какой-то причине убийца выбрал именно его хранителем своих чёрных тайн, своим последователем, приверженцем его извращённой философии. Сумасшедший неустанно и со смертельной серьёзностью втолковывал ему, как видит устройство вещей, как функционирует мир в его представлении и какова его роль в этой сложной системе; он спорил, убеждал – порой словами, порой – посланиями: рисунком на стене дома, где было совершено очередное преступление, орнаментом из сшитых вместе кусочков кожи, снятых с разных людей, посылкой с чьими-то пальцами, на ногтях которых были лаком написаны цифры... Сидя сейчас в своём кабинете далеко от Нью-Йорка, далеко от того времени, Орочимару чувствовал, как кровь стынет в жилах от воспоминаний о жутких подарках, которыми терроризировал его безумный собеседник.
История тянулась семь долгих месяцев и закончилась неожиданно и даже скучно, хотя американские журналисты так не считали: стоило лишь взглянуть на заголовки, которыми пестрили первые страницы газет. «Загадочный убийца пойман в безумной попытке встретиться с криминалистом!», «Он улыбнулся мне с порога, и я с замиранием сердца подумал: “Это ОН!”», «Сумасшедший философ с руками по локоть в крови всего лишь хотел быть понятым одним человеком. Все убийства – из-за одиночества?».
Орочимару закрыл лицо руками. Воспоминания о том утре били по его самообладанию своей невероятной свежестью. Запах готовящихся вафель, доносящийся из кухни, - дорогой ему человек, с которым они жили вместе, признавал на завтрак исключительно эту вредную еду. Трель дверного звонка, его собственный голос со сквозящим в нём удивлением: «Я открою!», шарканье домашних тапочек по полу, идущий от дверной ручки холод… И – эта улыбка, сочащаяся добродушием и совсем немного отдающая чем-то ненормальным, неуютная, та самая, что неделями преследовала его в кошмарах, заставляя стонать и рыдать от отчаяния, а поверх неё – мутные серые глаза, затягивающие чистотой своего безумия в мир, где всё уродливое и ненормальное, где действуют свои законы. «Я подумал, что по переписке мы друг друга не понимаем, господин учёный, - прошелестел гость с придыханием, - и решил нанести вам визит».
Дальше… было помутнение.
Орочимару не мог поручиться, сколько времени длилась сумятица, очнулся он только когда его сумасшедший антагонист был казнён по законам штата, а он обнаружил, что в нём не осталось больше никаких сил продолжать заниматься своим делом. Он чувствовал себя совершенно изношенным, старым, запутавшимся ровным счётом во всём. Решение забросить дело всей жизни вполне можно было назвать опрометчивым, и сейчас он это понимал, но, с другой стороны, если бы он не уехал, не бросил бы карьеру, любимого человека, коллег, что стало бы с ним теперь?
Первые полгода в Японии он не занимался ничем, кроме общения со старыми друзьями, Джирайей и Тсунаде, дражайшими людьми, без помощи которых он, вполне возможно, просто сошёл бы с ума. Затем силы постепенно стали возвращаться, и кто-то, возможно, даже он сам, поселил в его душе надежду: ведь есть ещё столько направлений в науке, ждущих новых людей с пытливым умом и свежими подходами, к чему останавливаться? Кто сказал, что предел достигнут? Будто по заказу, кончился период так называемой Зимы в области искусственного интеллекта благодаря американским учёным, выведшим экспертные системы на новый виток развития, и Орочимару ухватился за новое и малоисследованное, бросив на него все силы своего гения.
Прошлое было аккуратно похоронено, а он шёл своим заново отстроенным путём, не отрывая взгляда от соблазнительно маячащих впереди перспектив... До тех самых пор, пока не явился Учиха Итачи и не заставил его обернуться.
Теперь у него появился новый соперник, новый безумец, которого газетные стервятники щедро одарили кричащими прозвищами и каждый день выдумывали новые кровавые подробности его преступлений. Дьявол из Квартала Голубых Фонарей, Хирург, Монстр со Скальпелем… В одном, впрочем, они были правы: убийца был хитёр как дьявол. Орочимару, как и много лет назад, не мог объяснить, каким образом ему удаётся настолько глубоко погрузиться в личность человека по одним только описаниям его злодейств, но чувство это, несомненно, было, его нельзя было игнорировать, нельзя было отрицать.
Уверенность в том, что сотворённому им образу Итачи удастся привлечь к себе внимание Дьявола, была столь же сильна, как и уверенность в том, что своевольный Итачи в определённый момент перестанет слушать его наставления и поступит, как хочет сам. Оставалось только гадать, к чему может привести подобное упрямство, и надеяться на то, что найдётся кто-нибудь, имеющий на молодого Учиху большее влияние, кто сможет втолковать ему необоснованность его самоуверенности.
В дверь осторожно постучали, и Орочимару, зная, что так по-кошачьи скребётся только Кабуто, разрешил ему войти.
- Орочимару-сама, - в глазах помощника за круглыми очками явно читалась тревога, - Учиха Итачи пришёл.
Учёный раздавил окурок, струсил с бумаг пепел и усталым голосом произнёс:
- Скажи, пускай заходит.
***
- Только держи себя в руках, ясно?
Говорили так громко, что Саске мог прекрасно всё слышать. Он уныло глянул на часы: если они с Наруто рассчитали правильно, то, чтобы успеть в аэропорт, выезжать им следовало через семь минут.
- То есть как это, в руках? – загремел Намикадзе-сан в ответ на нападки сына.
- А вот так! Вы его этими вашими траурными лицами вчера так довели, что!.. Короче, просто не напоминай об этом, ладно? Я серьёзно.
- Ладно, ладно. Постараюсь.
Раздался звонок в дверь, сразу за ним быстрые шаги, и Саске поёжился, узнав нелюбимый им голос.
- Узумаки… Ой, а с какого перепугу ты галстук надел? Ладно, это неважно, у меня к тебе дело: надо переодеться, я домой заехать не успел. У тебя ведь мои шмотки ещё лежат?
«Целый шкаф», - зло проворчал про себя Саске, прислушиваясь к разговору.
- Только быстро! – закричал Намикадзе-сан, видимо, спешащему на второй этаж Гааре, а сыну сварливо добавил: - Если они поцапаются по дороге и из-за этого провалятся переговоры, я во всём буду винить тебя.
- А что мне было делать? – ответил тот громким шёпотом. – В универе ему без меня, как вчера, мозги затрахают…
- Наруто!
- …и вообще ему надо развеяться, отдохнуть от всего. Сам, что ли, не понимаешь?
- Да понимаю я, понимаю. – Намикадзе-сан тяжело вздохнул. – Ладно, езжайте, я с Тсунаде договорюсь насчёт вашего отсутствия. И не выражайся!
Саске уныло потупился. На сердце тяжело давило предчувствие недоброй развязки, и он уже сто раз успел пожалеть, что поделился своей проблемой. С одной стороны, приятно было наблюдать за тем рвением, с которым Наруто уговаривал отца разрешить им с другом пропустить занятия, чтобы помочь ему, с другой – при одной только мысли о том, во что может вылиться поездка в компании Гаары, становилось не на шутку плохо. Ситуация выходила крайне щепетильная: если не уследить за собой и начать отвечать на неизбежные придирки крашеного ублюдка, Наруто, конечно же, разозлится, а если молчать… Но как, как заставить себя молчать?! Никогда в жизни Саске не встречал человека, который вызывал бы в нём столь сильные негативные эмоции! Справиться с ненавистью к Сабаку Гааре казалось ему задачей не просто повышенной сложности, а из серии невыполнимых. Впрочем, от мысли, что непереносимость эта, скорее всего, тесно связана с ревностью, Саске искусно уклонялся, фокусируясь лишь на мерзких чертах характера, коих у этого субъекта было, по его мнению, более чем достаточно.
Гаара, к его непомерному удивлению, при встрече ограничился лишь нахальной ухмылкой, которую расценивать можно было по-разному. Саске подумалось, что, возможно, он прикидывается пай-мальчиком для Намикадзе-сана и только ждёт удобного случая, но нет: когда они разместились в такси, Сабаку, не проявляя к нему никакого интереса, мастерски завладел вниманием Наруто, взявшись нашёптывать ему что-то, видимо, страшно интересное, потому что блондин будто забыл, что их здесь трое и едут они не на прогулку – так сильно был увлечён историей. До сидящего впереди Саске порой доходили обрывки их беседы, из которых, однако, не выходило слепить цельную картину – единственным, что он точно усвоил, было то, что у Гаары есть старший брат по имени Канкуро.
Аэропорт Конохи представлял собой дивную миниатюру земного шара: здесь в любое время суток можно было встретить людей самых разных национальностей, услышать самые редкие диалекты, посмотреть на пышные традиционные костюмы, и всё это богатство красок, звуков, лиц непостижимым образом объединялось в гармоничный мирок, частью которого хотелось стать, в который хотелось окунуться. Шагая рядом с Наруто и совершенно забывая глядеть себе под ноги, Саске поражённо вертел головой во все стороны и постоянно спотыкался, вызывая у Гаары истерические смешки, но ему было всё равно: слишком сильно было впечатление от этого поразительного места. Он уже видел себя в недалёком будущем расхаживающим с фотоаппаратом по зданию аэропорта и, как какой-нибудь богач в картинной галерее, купающимся в изобилии, выбирающим среди сотен кадров самые удачные, среди сотен лиц – самые интересные. Сознание уже было занято сочинением записи для блога, описывающей этого уголок родной Конохи: парой небрежных мазков перед читателями встаёт, наливается соками картина, как будто они сами там побывали и видели всё своими глазами…
- Саске, не спи!
Он дёрнулся и упёрся в Наруто диким взглядом вырванного из сна лунатика. Тот устало выдохнул и указал рукой направление:
- Нам туда.
Усилием воли Саске заставил себя отбросить приятно щекочущие его творческую жилку образы и сосредоточиться на миссии. В конце концов, Намикадзе-сан поручил встретить этого Майкла Харви ему и никому другому, а значит, верил в него как в помощника. Он бросил демонстративно безразличный взгляд на вовсю веселящегося Гаару и с каменным лицом последовал за Наруто.
Гостем из Вашингтона оказался молодой человек с чрезвычайно приятной внешностью и, к великому сожалению Саске, владеющий японским лишь в рамках карманного туристического разговорника. Пока незадачливый сопроводитель лихорадочно рылся в памяти в поисках слов для построения приветственной фразы, Гаара уже успел сделать это за него. Да что приветствие – проклятый выскочка без видимых усилий за полминуты умудрился расположить к себе мистера Харви своей идеально текущей речью и вдруг ставшей очень привлекательной улыбкой. Саске следил за этим превращением, не в силах вымолвить и слова, и даже обернулся к Наруто, дабы убедиться, что не только он один свидетель трансформации, но тот при виде его лица только улыбнулся и, заставив пригнуться призывающим движением пальцев, шепнул: «За ним в детстве несколько лет приглядывала гувернантка из Штатов, плохо знавшая японский, так что волей-неволей ему пришлось выучиться с ней общаться. Он вообще в числе лучших по языкам на потоке».
Саске окинул мрачным взглядом шедших впереди американца и Гаару. Со стороны их можно было принять за старых приятелей, встретившихся после долгой разлуки: они неустанно переговаривались, при этом совершенно не соблюдая подобающей ситуации дистанции и даже позволяя себя лёгкие прикосновения, а вскоре и вовсе разразились дружным хохотом. Наруто, краем глаза отмечал Саске, тоже явно не терпелось принять участие в беседе, но он стоически терпел, почему-то добровольно взяв на себя роль его моральной поддержки и переводчика.
- Майкл рассказывает о своей встрече с твоим дядей, - шептал блондин, едва успевая переводить дыхание. – Говорит, очень хорошее впечатление произвёл.
На этом моменте весёлый иностранец вдруг обернулся к Саске и, получив утвердительный кивок от Гаары, на очень ломаном японском произнёс, что Учиха Обито – хороший человек. Саске от неожиданности смог выдавить из себя только блеклое «Спасибо», после чего только напуганно смотрел на него, боясь, как бы тот не начал с ним говорить на своей абракадабре. Когда мистер Харви вновь включился в беседу с красноволосым, Наруто, улыбаясь, запоздало пояснил:
- Это Гаара ему сказал, что ты его племянник.
Саске вдруг почувствовал себя очень глупо и неловко. Перед внутренним взором всплыло лицо Намикадзе-сана, каждая чёрточка которого говорила о бесконечном доверии, испытываемом по отношению к своему помощнику. Жестокая кисть фантазии вдруг нанесла на это черты оттенок разочарования, и в ушах зазвучала сфабрикованная сознанием речь, очень убедительно сымитированными интонациями начальника обвиняющая его в том, что он, Учиха Саске, подвёл его, он выставил в плохом свете всю фирму, он опозорил дядю, который, ведь правильно сказал этот иностранец, очень хороший человек и не заслуживает столь бесполезного племянника.
До боли раздражала собственная ненужность. Саске невероятно тяжело было смириться с мыслью, что если бы не Наруто и даже, чёрт побери, не Гаара, он бы, скорее всего, провалил задание встретить этого важного для бизнеса человека и вернулся бы в офис со страшным позором. Что он вообще себе думал, соглашаясь на эту работу? Его призвание – совсем в другом…
Мрачные самобичевания чёрным куполом отгородили его от волшебного разнообразия аэропорта, так поразившего его ранее – он перестал замечать даже Наруто, теперь взявшего его под локоть и шепчущего в самое ухо, и насмешливые взгляды ублюдка Гаары, которые тот не уставал время от времени ему подбрасывать, тоже пролетали мимо. Саске не помнил, как их небольшая команда добиралась до такси, и только уже внутри очнулся от отнюдь не нежного толчка в бок.
- Что? – переспросил он, рассеянно оборачиваясь на теснящегося слева Наруто.
Тот сурово сдвинул брови:
- Ты точно в неадеквате сегодня, Учиха. Я спросил, давай мы тебя сейчас на учёбу закинем, а мистера Харви сами доставим?
Саске бросил вороватый взгляд на слушающего, но явно ничего не понимающего американца на переднем сиденье. Пущенное на самотёк воображение принялось вырисовывать перед ним печальные картины, общий смысл которых сводился к его бездарности, и он, содрогнувшись от не радужных перспектив, взялся возражать:
- Но как же?..
- Не переживай, я всё папе объясню! – жизнерадостно гаркнул Наруто и вдруг с размаху хлопнул его по коленке. Жест, видимо, подразумевался как ободряющий, но Саске от него почему-то легче не стало ни на грамм – только место удара отдалось унылой болью. Блондин реакции не заметил и, склонив к нему голову, защекотал дыханием ухо: - Тем более, что нам-то как раз выгодно с ним общаться, он занимается тем же, на что мы учимся, только в США. Если всё пройдёт гладко, между нашими универами организуется обмен студентами, возможно, нас тоже возьмут. Это очень престижно.
При других обстоятельствах Саске, скорее всего, смутился бы от подобной близости, но все его мыслительные процессы были направлены на борьбу с самоуничижением, поэтому жест он банальнейшим образом прохлопал, и только когда его уже высадили у ворот академии, запоздало схватился за ухо, парализованный внезапным откровением. Вдруг запузырились, распихивая друг друга, одновременно сладкие и мучительные наблюдения: Наруто всю дорогу сидел так близко от него, шептал прямо на ухо, а в аэропорту даже под локоть взял… Это должно что-то означать или всему виной его необузданная фамильярность?
Всё ещё держась за ухо, Саске бросил взгляд на сидящего внутри блондина в надежде выяснить правду, но тот, будучи мастером недомолвок, сверкнул неопределённой улыбкой и захлопнул дверь.
***
- Хошигаке Кисаме! Это Хошигаке Кисаме!
Кисаме окинул толпу оценивающим взглядом: казалось, будто перед ним выстроились не люди вовсе, но огромное море с сотнями торчащих из воды голов, открывающих, как рыбы, рты, жаждущих быть накормленными новой информацией, покровавей, повкуснее. Он решительно ступил вперёд, в самую гущу фотовспышек. Какой-то мальчишка с горящими глазами новичка-фанатика сунул ему в лицо микрофон:
- Хошигаке-сан, какие последние новости? Есть ли подозреваемые?
Следуя его примеру, ещё несколько представителей крупных каналов Конохи принялись просовывать свои микрофоны поближе к нему, засыпая вопросами. Кисаме пришлось приложить максимум усилий, чтобы оставаться бесстрастным – он только развёл руки в стороны, заставляя журналистов посторониться.
Человеческая масса зашевелилась активнее, перестраиваясь, вздыхая, но – отпуская его. Кисаме эскортировали до самой машины, и даже когда он уже сидел за рулём, кто-то запоздало щёлкал вспышкой или отчаянно бросал последние вопросы вдогонку. Так и не произнеся ни слова, детектив завёл мотор – и вскоре жадное человеческое море осталось позади.
Раздражение начало постепенно спадать: отчасти причиной этому были успокаивающие монотонностью движения водителя, но большую роль сыграло долгожданное одиночество. Сегодняшний день был переполнен визитёрами: вначале явились из лаборатории экспериментальной психолингвистики с отчётом о новом письме, якобы присланным убийцей, затем скользнул внутрь предприимчивый журналист, завербованный полицией, со стопкой последних слухов, потом переговорить с ним захотел член команды судмедэкспертов… Во всей этой суматохе он не сразу обратил внимание на странное поведение Итачи, и только когда тот, не глядя в глаза, поспешно бросил про важные дела с Орочимару, ушёл из офиса, Кисаме задумался.
Впрочем, решение действовать пришло не сразу. Сперва он, попросив у Такэо доклад с составленным учёным психологическим портретом убийцы, закрылся в своём кабинете и внимательно прочёл его несколько раз. Если всё, что там было написано об их клиенте, являлось правдой, это означало, что учёный каким-то образом знал о личности убийцы больше, чем полиция, и чёрт эту змеюку знает, всё ли он поведал Итачи.
Орочимару был вовсе не так прост, как о нём, верно, думал его молодой и малоопытный напарник. Полицейское чутьё, отточенное годами, подсказывало: есть в нём какая-то тайна, а его личность полна подземных рек скрытых мотивов. То же, что он согласился помогать следствию, Кисаме неуловимо напоминало сделку с дьяволом – ты узнаешь истинную цену его услуг только когда будет уже слишком поздно. А то, что учёный отказался от денег, да ещё и поставил условие, что сотрудничать будет исключительно с Итачи… Не могло это не иметь под собой никаких целей, не могло! Орочимару – человек с двойным дном, и как этого очевидного факта не видел проницательный Итачи, ему было непонятно.
Он остановил машину возле лаборатории, владельцем которой являлся учёный, но припарковался с противоположной стороны в тени деревьев, чтобы его было непросто заметить. В сознание норовили пролезть тревожные догадки насчёт истинной цели поездки Итачи, и их приходилось постоянно отгонять уверениями в их совершеннейшей беспочвенности. Итачи ведь не может быть настолько глуп… или смел…
Через сорок минут ожидания у главного входа остановился автомобиль, а из здания вышло двое. Кисаме сразу узнал пожилого учёного, при взгляде же на его спутника детектив не удержал в груди поражённый вздох. Тот, кого Орочимару держал под руку и усаживал на заднее сиденье автомобиля, не мог быть никем иным как Итачи, но что с ним произошло?..
Кисаме не стал терять времени на размышления и поспешил последовать за машиной.
***
- Итачи-кун, - позвал Орочимару уже схватившегося за ручку двери парня.
Тот обернулся: необычайно серьёзный, совсем немного напуганный, но решительный. Учёный поправил выбившуюся чёрную прядь и в последний раз окинул своё творение взглядом.
- Помни, пожалуйста, о чём я тебя предупреждал.
Голова Итачи медленно пошла вниз.
- Я всё запомнил, - бросил он высокомерно, но, похоже, ему самому резанула уши прозвучавшая в собственном голосе гордыня, и он добавил мягче: - Я позвоню, когда меня нужно будет забирать, но пока что выключаю телефон. Не хочу, чтобы…
Орочимару понимающе кивнул и на этот раз, когда Итачи потянулся к ручке, не стал его задерживать.
Сидящий на месте водителя Кабуто дождался, пока дверь за ним закроется, и только тогда подал голос.
- Орочимару-сама, - начал он, как всегда, донельзя вежливо, - я не уверен, что всё это хорошая затея.
Учёный устало откинул голову на спинку сиденья и закрыл болевшие глаза, прислушиваясь к пульсирующей в голове разрастающейся боли.
- Я тоже не уверен, Кабуто, - произнёс он одними губами, но ему показалось, что помощник всё равно его услышал.
***
Гаара говорил о чём угодно: о неудачнике-Учихе, о перспективах дружбы с мистером Харви, о том, с какой радостью декан Тсунаде избавится от них, отправив в США в следующем году, наконец, даже о дизайне интерьера офиса Nami-Kaze, но о вчерашнем дне Наруто не услышал от него ни слова. Неоднократно так и подмывало задать наводящий вопрос или, в конце концов, спросить напрямую, но каждый раз Наруто удерживался – слишком хорошо была ему известна реакция друга на подобные попытки допросов. Оставалось только ждать, пока Гаара сам не захочет рассказать ему.
Отец усадил их в кабинете Учихи Обито, свободном на время пребывания оного в Вашингтоне, и приказал не высовываться до окончания переговоров. «Я-то, конечно, Тсунаде предупредил насчёт вашего отсутствия на учёбе, - извиняющимся тоном объяснял он эту секретность, - но кто ж её знает? У неё сейчас в личной жизни важный момент решается, поэтому она вся на нервах ходит. Словом, не попадайтесь ей на глаза, мальчики».
Кабинет Обито-сана Наруто понравился. Стены в подражание западным фирмам были увешаны мотивационными картинами, гостям предлагались удобные кресла, а рабочий стол из тёмного дерева, кажущийся огромным из-за аккуратно разложенных на нём только самых необходимых вещей, позволял судить о его владельце как о чрезвычайно организованном человеке. Гаара, атмосферы не почувствовавший, только скептически кривился на фотографию в дорогой рамочке, с которой на него смотрели маленькие Саске и Итачи, и не уставал поражаться вслух, какими такими происками судьбы доброму работнику и хорошему человеку Учихе Обито достался в племянники бездарь и унылое чмо вроде Саске. Наруто, в памяти которого были свежи улыбки младшего Учихи, крайне редкие и оттого кажущиеся вдвойне милыми, не стал его разубеждать.
После двух часов затворничества, когда обоим уже даже надоело гонять секретаршу за напитками, Гаара заявил, что будет спать, и затих в одном из гостевых кресел, закинув ноги на невысокий стеклянный столик, а Наруто, воспользовавшись временным одиночеством, скользнул в огромное кресло и притянул к себе рамочку.
На фотографии Итачи лет десяти, не старше, с очень серьёзным лицом смотрел в объектив, крепко сжимая ладошку брата, а низенький, отчего-то пунцовый, со смешно топорщащимися в разные стороны чёрными прядями Саске улыбался во весь рот, и Наруто с умилением отметил, что вместо двух верхних зубов у мальчонки зияют дыры, но улыбка от этого показалась ему ещё более искренней, добродушной. Он попытался представить себе этого весёлого и оживлённого карапуза у себя дома, в своей комнате, бывшей ранее детской, и рядом с ним – себя в этом же возрасте: светлые волосы торчат как попало, по лицу вечно что-то размазано, в ручках крепко зажата любимая игрушка. С тех пор как отец рассказал ему о неудавшемся «свидании в песочнице» (от англ. «playdate» - когда родители приводят детей поиграть вместе – прим.авт.), Наруто не раз задавался вопросом, что же такого могло произойти, что они с маленьким Саске так крепко поругались, не поиграв вместе и часа, но проблема была в том, что в его памяти не осталось ровно никаких воспоминаний о том дне – если бы не папа, он бы до сих пор не знал об их с младшим Учихой предыдущем знакомстве.
Перед внутренним взором всплыли картины их второй встречи, на этот раз уже почти взрослых людей. От добросердечного малыша в забавной кофте с широким воротником не осталось и следа, его место занял хмурый молодой человек с колючим взглядом и на дух не переносящий таких, как Наруто. Интересно, что могло так сильно изменить его за эти годы? Что имело такую власть? И что, какое волшебство, вдруг подумалось ему, влияло на Саске в последние дни, неторопливо, но неуклонно заставляя его раскрывать, подобно цветку, один за другим лепестки и показывать свою истинную натуру – показывать только ему?..
- Что, любуешься?
От неожиданности Наруто вздрогнул и чуть не перевернул рамку: на него, откинув голову на мягкую спинку кресла и приоткрыв один глаз, лениво смотрел Гаара.
- Я просто… Фотография хорошая. – Он спешно отодвинул рамку в сторону, интуитивно выискивая её оригинальное место на столе. – С чего бы это я любовался?
Гаара пожал плечами и, отвернувшись, задумчиво протянул:
- Да ладно, мне она тоже понравилась. Оба на ней такие… солнечные, что ли. Удивительно, как из такого улыбчивого малыша могло вырасти то, что мы имели удовольствие наблюдать нынешним утром.
Наруто не стал отмечать схожести их мыслей, вместо этого предпочтя сменить тему на более безопасную.
- Сабаку, - позвал он. Гаара издал недовольный стон, но повернулся. – А ты уверен, что хочешь ехать в США?
Красивые черты друга враз омрачили недобрые мысли:
- Ты о Ли? – Некоторое время он молчал, выводя взглядом на потолке замысловатые узоры, наконец неуверенно продолжил: - Но он ведь любит всякие вызовы. Полгода – это долго, я не спорю, конечно…
- А о себе что скажешь? – осторожно спросил Наруто, пытаясь нащупать, не пересекает ли он границу дозволенного своим вопросом.
Зелёные глаза переместились на него, опалив насмешливыми искорками:
- Да что я? Я вообще, выражаясь терминами твоего Учихи, мажор: захочу – хоть каждые выходные буду в Коноху летать. Захочу, - голос Гаары вдруг увял и обесцветился, - вообще никуда не поеду…
- Поедешь, - Наруто загремел настойчивыми нотками специально, прекрасно понимая, что только отрезвляющим холодом реальности можно пресечь эти бессмысленные метания. – Поедешь, - повторил он, сурово насупившись. – А навещать Коноху мы будем вместе. Мне, может, тоже кое-кого в родном городе повидать захочется.
Своего он добился, и Гаара, вместо того чтобы грустить, вдруг улыбнулся ему благодарно и в то же время беззаботно – так, как умел только он.
- Стало быть, тебе одного меня мало, да?
Наруто с удовольствием поддержал игру и в драматическом жесте поднёс ладонь ко лбу, томно запев:
- Вы жестоки, Сабаку-доно! Упрекаете меня в неверности, а сами вынуждаете делить вас с другим мужчиной!
- Не теряйте самообладания, Узумаки-доно, вы же самурай, - неодобрительно пробасил напустивший на себя серьёзный вид Гаара и повторил судьбоносным тоном: - Вы самурай и никому не должны показывать своих слёз.
Наруто жестом попросил паузу, чувствуя внутри рождение витиеватой и до ужаса пафосной речи в ответ, но его сбило появление отца.
- Мальчики, Тсунаде ушла, - сообщал Минато, вытирая платком пот с лица. – Фух, напряжённые были переговоры, ничего не скажешь… Гаара, ну кто ноги на стол кладёт? Сними сейчас же!
Тот скорчил ему гримасу, но подчинился. Мужчина оценил взглядом их расслабленные позы:
- Мда-а, притомились… Ладно, вам как раз задание будет. Мистер Харви попросил, чтобы именно вы двое составили ему компанию за обедом, подчеркнув, что хотел бы прочувствовать местный колорит, так что шевелитесь! Куда угодно его везите, но человека надо заинтересовать, чтобы Коноха ему понравилась и он не пожлобился отправлять сюда своих лучших студентов!
Гаара что-то уныло завыл про другие планы, однако ему очень быстро пришлось замолчать, потому как на пороге рядом с Минато возник сверкающий как новая монета мистер Харви.
- Узумаки, - позвал юноша, мигом сориентировавшись и нацепив на лицо улыбку, - позвони Чоджи и предупреди, что мы везём к ним важного гостя, так что пускай там с Акимичи-саном готовятся.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ
Неделя: 4
День: 4
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для четвёртой части): AU, angst, romance, humor, adventure
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Предупреждения: OOС, несколько OMC и OFC, убийства и полицейское расследование, смерть персонажа
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.
Четверг 13 мая
Четверг 13 мая
Гаара проснулся от смутного ощущения дискомфорта, но что именно было не так, он понял не сразу. Спустя несколько минут прислушивания сквозь мягкую плеву полудрёмы он вдруг открыл глаза и в замешательстве уставился на непривычно низко нависающий потолок.
- Что это? – спросил он, скорее, сам себя, не особо ожидая ответа. Неразработанное горло превратило слова в хриплый полустон с вопросительной интонацией, и при других обстоятельствах Гаара непременно высмеял бы получившееся карканье, но издаваемые потолком приглушённые звуки навевали его только что вырванному из дрёмы сознанию какие-то странные ассоциации, и его разрезавший тишину квартиры хрип только усиливал липкое щекочущее ощущение.
- Соседи.
Гаара вздрогнул от неожиданности, повернул голову на голос и уткнулся взглядом в широкую спину Ли, сидящего на краю кровати. Тот развернулся к нему с извиняющейся улыбкой, нисколько не сочетающейся с лёгким волнением, затаившимся в его глазах, и мягко произнёс:
- Доброе утро. Прости, что они тебя разбудили.
- Ничего, я просто… - Гаара прочистил горло и убрал с лица наползшую за ночь чёлку. - Непривычно, когда по потолку кто-то ходит.
Он запоздало осознал, что фразу можно растолковать как укор касательно разницы в их социальном положении, и потянулся за могущими исправить впечатление словами, но Ли перечеркнул его попытки лёгким смешком:
- Представляю, как ты удивился. – Облокотившись о кровать, он поцеловал обнажённое плечо любовника, затем едва коснулся губ. – Я за восемь лет в додзё настолько привык жить без людей над своей головой, что меня эти звуки тоже порядком раздражают. Ищу новое жильё, но пока безуспешно.
Гаара порыскал взглядом по комнате в поисках своей одежды – та, аккуратно расправленная на вешалке, дожидалась его в шкафу. Он потянул за майку, которую дал ему вчера Ли, и усмехнулся, представив себе, как, должно быть, смешно она топорщится лишней тканью на его щуплом теле.
Ли поднялся и зашагал по комнатушке, осторожно, чтобы ненароком не зацепить какой-нибудь предмет.
- Я позволил себе позвонить вчера твоему брату и сообщить, где ты, - после минутных колебаний твёрдо объявил он и, поймав краем глаза проступившее на лице Гаары недовольство, поспешил добавить: - Знаю, мне не стоило, но иного выбора я не видел. Он очень сильно волновался за тебя.
Гаара медлил с ответом. Склонив голову чуть набок и уже совершенно не замечая разбудившего его топота сверху, он внимательно прислушивался к себе, пытаясь понять, что чувствует. Внутри оживало и плевалось жаром пламя вчерашних переживаний, обжигало болезненными воспоминаниями, а поверх них горечью разливалось ненавистное чувство: им пытаются управлять, лишают права решать за себя, снова эти чёртовы рамки, в которые его силой пихают, ломая хребет… Не дав окончательно погрязнуть в ментальном хламе, на помощь вдруг пришли слова Наруто, напомнившие: он должен понимать, что теперь он встречается с ответственным человеком, и эта его черта характера – основная и неистребимая, поэтому так или иначе, но ему придётся научиться принимать заботу о себе.
Гаара не стал обманываться уверениями, что способен сию же минуту изменить к этому своё отношение, оттого улыбка его и была сознательно фальшивой, а слова - слишком тщательно подобранными:
- Спасибо, что позаботился, мне действительно стоило позвонить вчера Канкуро.
Ли усилия оценил, потому как тревога стёрлась с его лица, но Гаару вдруг кольнуло неприятное чувство, что его ложь раскусили. Впрочем, узнать точно, прав он был или нет, времени у него не нашлось, так как в дверь зазвонили.
- Как-то он быстро. - Ли растерянно посмотрел на часы, затем окинул взглядом всё ещё лежащего в кровати Гаару, утопающего в большой для него майке, и приказал: - Одевайся.
Он прикрыл дверь спальни и поспешил впустить гостя. Гаара не двигался: прислушиваясь изо всей силы к приглушённым голосам в прихожей, он ломал голову над вопросами, откуда Канкуро узнал о них с Ли, как давно ему это было известно и, главное, какого дьявола они сейчас беседуют, как добрые приятели. Не в силах противостоять соблазну, он неслышно поднялся и, прокравшись к двери, чуть приоткрыл её: уж слишком хотелось взглянуть, с каким лицом брат привечает его любовника.
Канкуро сразу заметил движение. Прервавшись на середине предложения, он сурово взглянул младшему Сабаку в лицо, но чужая майка его заметно смутила, и он, вдруг растеряв всю свою серьёзность, нетвёрдо буркнул:
- Я жду в машине.
Гааре потребовалась вся его выдержка, чтобы не выказать удивления, когда старший брат перед выходом пожал руку Ли со словами: «Спасибо, что присмотрел за моим малым». Очень захотелось потребовать объяснений от обоих, но вместо этого он получил от любовника строгое наставление поспешить со сборами, чтобы не заставлять брата ждать, и скупой поцелуй на прощание.
Канкуро стоял, опираясь скрещёнными руками на открытую водительскую дверцу, и тихо с кем-то разговаривал, прижимая плечом к уху телефон, - Гаара догадался, что с Темари, потому что, завидев его, тот скомканно вывел: «Уже идёт» и сбросил звонок. Они молча сели на привычные места, но Канкуро не спешил заводить мотор – глядя искоса, пытаясь привлечь внимание Гаары, он произнёс, неуклюже складывая слова:
- Этот Ли… вроде, неплохой парень.
Проникшись неловкостью момента, юноша небрежно отвернулся к окну и промычал что-то, долженствующее означать согласие. Ему не требовалось смотреть на брата, чтобы знать, чувствовать, как во вновь повисшей тишине его мысли лихорадочно мечутся в попытках изобрести правильный вопрос, и от этих стараний ему становилось вдвойне неудобно.
- И… - собрался Канкуро наконец, - у вас с ним всё серьёзно?
Гаара подумал, какой ответ избавил бы их обоих от необходимости участвовать в этом абсурдном допросе, но в голове крутилась всего одна кажущаяся ему самой подходящей фраза:
- Похоже на то.
Канкуро открыл рот, наверняка собираясь задать вдогонку ещё с вагон вопросов, но почему-то передумал и только молча повернул ключ зажигания. Мотор взревел, разрывая тишину, и на этом редчайшая минута откровения между братьями подошла к концу.
***
Звонок спас Саске от какого-то жуткого и совершенно сюрреалистического сна, в котором Итачи убил отца с матерью и куда-то скрылся вместе с Кисаме-саном, а он собирался их разыскивать, почему-то ночью, и та девушка с розовыми волосами, подруга Наруто, плакала у него на груди и не хотела его отпускать. Ещё Саске помнил, что его в какой-то момент сна укусила змея, и когда он брёл в одиночестве, жалея самого себя и злясь на Итачи, у него жутко болело место укуса в районе шеи.
Подождав немного, пока дурацкий сон выветрится из сознания, он вслепую поднёс трубку к уху и прохрипел:
- Алло.
- Ой, я тебя разбудил?
Саске резко сел в кровати и выпалил в ответ:
- Нет-нет, я уже встал! Уже давно встал, а что?
Наруто заговорил с улыбкой в голосе:
- Да ла-адно, доброе утро. – Саске хмыкнул, предпочтя не отвечать. – Слушай, я по папиной просьбе звоню. Он сказал, что у тебя сегодня нет утром занятий, и попросил приехать очень срочно. Зачем – не знаю, он мне толком ничего не объяснил, на телефоне с утра зависает. Ты приедешь?
- Конечно! – Слово вылетело из него, опережая мысли.
Он вдруг осознал, что говорит слишком громко для раннего утра, и оглянулся на кровать брата, чтобы проверить, не разбудил ли, но та была уже пуста и аккуратно застелена.
- Хорошо, тогда ждём. - Наруто отключился первым.
Саске, спросонья позабывший о вчерашних открытиях, положил телефон на законное место возле подушки и задумался. Если вчера он был полон решимости действовать согласно плану, то с наступлением нового дня уверенности в нём поубавилось: как всё-таки ему справиться со своей проблемой? Просто ожиданием, пока притяжение вытянет из него свой крючок, можно мучить себя сколь угодно долго, да и кто даст гарантию, что это наваждение вообще когда-то пройдёт? Особенно притом, как часто и близко он начал в последние дни общаться с Наруто.
«Есть другой вариант, – вдруг пришло ему в голову. – Ведь он мне вначале страшно не нравился. Нужно просто каждый раз, когда я его вижу, вызывать в себе прежнюю гамму чувств, со временем я привыкну, и эта странная тяга, наконец, исчезнет».
На волне эмоционального подъёма от собственной догадливости Саске быстро собрался, стянул у мамы со сковородки не успевшие разогреться остатки ужина и, не объяснив, куда спешит, покинул дом. По дороге он не уставал себя нахваливать: надо же, какое простое решение проблемы! Перечисление моментов, которые ему не нравятся в Наруто, превратилось в увлекательную игру, которой он развлекал себя во время скучной поездки в транспорте. Первым по рейтингу оказалось обвинение в его расточительности – иными словами, в мажорстве. На втором месте, естественно, красовалась тёмная история дружбы с преотвратительной личностью по имени Сабаку Гаара. Третьим в чёрном списке значилась его инфантильность, после чего шла череда мелких недостатков, насчёт которых составитель очень сомневался, действительно ли они таковыми являлись. К примеру, раскованность в общении Саске и сам был бы не прочь иметь в своём арсенале, а вспыльчивость – так и он не ангел терпения, раз уж на то пошло… Как только он начал всерьёз задумываться над серьёзностью своих обвинений, над всеми его трудами нависла нешуточная угроза. Тут, однако, Саске вовремя вспомнился один немаловажный для него факт: «У него в шкафу полно пижонской одежды этого Гаары!», который тут же прыгнул на первое место с пометкой «раздражает», и таким образом список был спасён.
Теперь, давал себе указания Саске, поднимаясь в лифте, следует помнить обо всём, что он навыдумывал, и фокусироваться на негативе. Впрочем, по мере приближения к двери вся бравада из него вышла, мысли вдруг начали вредничать и прыгать, разрушая структуру списка, и потребовалось немало усилий, чтобы восстановить их иерархию.
Когда он позвонил, в двери моментально щёлкнул замок, но открывать её никто не спешил, и Саске, немного помедлив, нажал на ручку и вошёл сам. В прихожей Наруто с весьма занятым видом застёгивал перед зеркалом светло-голубую рубашку с коротким рукавом.
- Привет, - бросил он, не отрывая взгляда от собственного отражения. – Идём на кухню чай пить, папа ещё занят. Ты галстук мой не видишь? Куда-то сунул его…
Саске растерянно огляделся, но требуемого предмета нигде не наблюдалось, и он уже даже начал сочинять в уме извинительную фразу, как вдруг взгляд его зацепился за ремень на джинсах блондина – зажатый с одного края, с него свисал отглаженный "хвост" насыщенного синего цвета.
- А… - Саске вдруг понял, что взгляд его от найденного галстука самовольно направился дальше, исследуя обтянутые джинсами части тела, и настолько смутился, что забыл уже готовую фразу.
Наруто вопросительно кивнул его отражению в зеркале:
- Что?
- А вот он! – Саске не глядя ткнул пальцем и резко опустил голову, завесив порозовевшее лицо спасительно длинной чёлкой.
Наруто изогнулся и, обнаружив прицепленный к ремню предмет, весело хихикнул:
- Тю, а я думал, куда мог его деть?
«И ещё рассеянный, - ожил внутри Саске непреклонный смотритель, скрупулёзно внёсший новый порок в список недостатков. Ему же строгий голос поставил в вину следующее: - А ты пошлый».
Спорить с этим получалось слабо, и окончательно смутившийся парень ретировался уже донельзя знакомым путём на кухню, предоставив Наруто справляться с галстуком в одиночестве. Через минуту явился Намикадзе-сан.
- Саске! – воскликнул мужчина с такой неподдельной радостью в голосе, что ему стало не по себе от подобного приёма. Намикадзе-сан ввинтился на стул напротив и, вдруг понизив голос, зашептал: - К нам сегодня из Вашингтонского университета дядька важный прилетает, очень нужно, чтобы ты его встретил и, как полагается, провёл в офис. Выручишь?
Саске кивнул прежде, чем понял, на что соглашается, - в его голове попросту не укладывалось, как можно отказать просьбе начальника, и только когда Намикадзе-сан, благодарно похлопав его по плечу, удалился, а его место занял всё ещё мучающийся с галстуком сын, до него вдруг дошло.
- Наруто, - позвал он, едва управляя пересохшим горлом.
Тот, продолжая возиться с повязкой, издал вопросительное «Хм-м?».
- А-а… - Саске помялся, не зная, как высказать свои опасения и при этом не выдать всего ужаса своего положения. Наконец слова пришли: - А в США ведь только по-английски умеют, да?
- Обычно да. – Наруто оглядел получившийся узел и выдохнул с досадой: - Чёрт, ну точно руки из жопы у меня. Думал, хоть раз в жизни приличным студентом оденусь, и на тебе.
Саске, для которого все насущные переживания совершенно неожиданно отошли на второй план, вдруг с отчаянием осознал, что тело его само по себе перегибается через стол, а руки тянутся к уродливому клубку на шее блондина.
- Дай я, - прохрипел он не слушающимся голосом, чтобы хоть как-то оправдать позорную потерю контроля над собой.
О, какими только словами он ни успел обозвать свою слабую натуру за короткие пятнадцать секунд, какими изощрёнными наказаниями ни плевалось чувство гордости, оскорблённое его недостойным поведением! Пальцы, спасибо им, двигались механически, выполняя привычную работу, зато внутри творилось нечто невообразимое. За почти двадцать лет своей жизни Саске привык считать, что детали вроде замирающего от ощущения близости сердца или сладкой тоски, разливающейся в груди, придумали подлые писательницы женских романов, но как иначе, чёрт возьми, описать то, что происходило с ним сейчас? Будто утопающий за спасительный круг, он в мучительном порыве хватался памятью за пункты, придуманные по дороге, но те вытекали песком из рук, пресные и незначительные в сравнении с той могучей силой, безжалостно заставляющей его пропускать через себя ощущения от ставшего чуть неровным дыхания на своей макушке, от случайных прикосновений костяшек пальцев к покрытой рубашкой груди, от интимности, которую предлагал его жест – подумать только, он сам обрёк себя на эти мучения, фактически выдал себя. А ведь Наруто такой наблюдательный, он непременно всё поймёт! И что бы он сказал, если бы догадался? Посмеялся бы, наверное…
Как только работа была сделана, он отстранился и, отведя взгляд в сторону, хмуро бросил:
- Вот.
Наруто погладил завязанный узел и протянул в неподдельном восхищении:
- Спасибо. Как аккуратно у тебя получилось. – Саске чувствовал, что на него смотрят, но головы поворачивать не стал – его не отпускал абсурдный страх, будто по его лицу слишком многое можно прочесть. Наруто вдруг переменил тон: - Слушай, а ты почему про американцев спрашивал?
Саске явно ощутил, как всколыхнулось внутри временно забытое беспокойство, и едва слышным голосом начал бубнить о своём задании, но вынужден был прервать нескладные объяснения, когда блондин внезапно охнул:
- Так вот в чём дело! У тебя же с английским беда полная!
Саске непонимающе посмотрел.
- Ты в блоге писал, вот откуда я знаю, - уточнил Наруто, правильно истолковав его удивление. Лицо его вдруг осветилось шаловливой улыбкой, он вскочил со стула и умчался из кухни, бросив на ходу: - Подожди тут, я мигом!
Саске оставался в полнейшем замешательстве касательно того, какое срочное дело так стремительно унесло Наруто, вплоть до того момента, когда из гостиной не послышался едва различимый шепоток:
- Алло, Сабаку! Прикинь!..
***
Разложенные перед ним на столе документы, испещрённые сделанными его рукой пометками, покрылись тонким слоем пепла, кое-где пылающие искорки подъели бумагу. Орочимару, не замечая возникших от них тревожных дырочек, продолжал стряхивать пепел мимо.
В сознании учёного сейчас проходил киносеанс. Показывали старые, давно похороненные в пыли воспоминания, растревоженные последними событиями, всё чаще и чаще возвращающими его в те времена, когда он был молод и всей душой верил, что заставит весь мир содрогаться от величия собственного гения. Раньше всё казалось донельзя простым, потому что восприятие его было двухмерным: были цели в жизни, был дикий восторг от первых публикаций в серьёзных научных журналах, были питающие самомнение вспышки фотокамер и громкие дела, и всё это казалось донельзя важным, всё несло в себе толику чего-то особенного, предначертанного ему судьбой. Идти по жизни было светло и радостно.
Но с годами иллюзия двухмерности развеялась, мир, бывший ранее плоским, взбугрился смыслами, и он, потерявшийся в возникшем на его пути лесу, не знал уже ни цели, ни ценностей, ни даже того, какая из его теней настоящая.
Нью-Йорк. Большое яблоко, червь из которого прогрыз в нём огромную дыру, и заполнить её не удавалось даже сейчас, столько лет спустя. Ему казалось, он уже давно оставил мысли о прошлом и отсёк нити, соединяющие его с тем, другим, кем он был раньше, но колесо жизни совершило неожиданный оборот, и теперь перед ним стоял выбор: продолжать это болезненное сращивание с самим собой из прошлого или, набравшись храбрости, обрубить концы. Он был уверен, что на второе духу ему не хватит. Что ж, тогда придётся…
Внутри уже клокотала энергией давно отвергнутая им сущность, уже разминала кости, готовясь, – он мог даже слышать этот несущий смятение звук. Сущность подняла голову, стянув с волос паутину, и принюхивалась. Похоже, жертву ей учуять уже удалось, иначе как объяснить его уверенность в том, что маскарад Итачи сработает?
Орочимару бросил дымящийся окурок в пепельницу и устало потёр пальцами веки. Ему не хотелось этого чувствовать, он был, чёрт возьми, слишком стар для столь опасных игр. Но, видимо, никто спрашивать его не собирался – и в глубине души он уже знал, что выбор сделан, выбор сделали за него, требуя взамен всего лишь повиновения.
Против воли наружу полезли самые болезненные и оттого самые тщательно охраняемые им воспоминания – те самые, о его последнем деле в Нью-Йорке. В те далёкие времена он купался в славе и просыпался каждое утро с бурлящей внутри мыслью, что он нужен, что он важен, что без него никак. С лёгкостью, как опытный взломщик, он прокрадывался в мозг к убийцам, без стеснения рылся там, наблюдая ход их мыслей и ни на миг не задумываясь, каким образом ему без труда удаётся примерить на себя кожу неадекватного человека и что это может означать. Теневая сторона преступной личности для него была освещена лампами дневного света, и многие десятки попали за решётку только потому, что им не посчастливилось стать объектом наблюдения лучшего учёного-криминалиста в научном отделе ФБР по изучению особенностей поведения преступников. Но вдруг всё закончилось, рухнуло дешёвыми декорациями в странствующем театре, и злодеем, обрезавшим верёвки, оказался страшный человек, хитростью и изобретательностью которого невозможно было не восхищаться.
Орочимару помнил, с каким энтузиазмом взялся за дело: до этого ему неделями подсовывали всё какую-то однообразную массу деревенских мясников с комплексами из детства, и очень хотелось какого-нибудь вызова. Проанализировав рапорты привлечённых агентов, он по просьбе приятеля-детектива дал одной из нью-йоркских газет интервью, в котором заявил – преступнику не уйти от закона, каждая его жертва будет отомщена. На следующее же утро на его личный электронный адрес – не общеизвестный, напечатанный на его визитке, а тот, о котором знали единицы – пришло письмо. «Господин учёный, - обращался к нему автор, - Вы весьма убедительно грозили мне вчера электрическим стулом, и я ценю Вашу уверенность в себе. Но не приходило ли Вам в голову хотя бы раз, уважаемый учёный, что мы, те, кого Вы так усердно помогаете ловить стражам закона, неспроста явились в этот мир? Не посещала ли Вашу светлую голову мысль, что наш выбор быть теми, кто мы есть, не был сознательным? Посудите сами. Большинство живущих на Земле – это просто люди, не хорошие и не плохие. Обыкновенные. Но есть те, кого без зазрения совести можно причислить к лику святых, потому что каждым днём своего существования они несут добро в этот мир. Вселенная тяготеет к равновесию, Вам это и без меня прекрасно известно. Так почему бы не предположить, что мы, подонки и человекоубийцы, всего лишь инструмент в Её руках, и дела наши объясняются стремлением к восстановлению равновесия энергий на планете? Пожалуйста, подумайте об этом. С уважением».
Орочимару закрыл глаза, но это не спасло его от страшного наваждения: перед внутренним взором продолжало безжалостно маячить призрачное послание, каждое слово которого клеймом впечаталось в память. Он помнил, как перечитывал письмо раз, десять, сто раз, как, придя в себя, вызывал эксперта по информационным технологиям, чтобы тот проследил, откуда оно было направлено, но всё оказалось тщетно – убийца хитро замёл следы.
С тех пор он, сам не зная этого, ступил на кровавую тропу своего падения.
Тем же вечером Орочимару дал новое интервью, где в завуалированной форме ответил на поставленные убийцей вопросы: нет, ему никогда не приходило в голову подобное безумие, все жаждущие крови себе подобных должны быть остановлены и изолированы от общества, его решение окончательно. Его искусная ложь не была раскрыта, он и сам тогда не осознавал, что говорил не всю правду, ибо слепой зверь сомнения уже поднял в нём голову и обнажил клыки, приготовившись расправиться с его уютным миром привычной и понятной реальности. Зверь уже хлестал по нему хвостом, принуждая задаваться гнетущими вопросами. Что, если безумец прав? Что, если творением добра и созидания одни люди бросают других людей на дорогу зла и разрушения – не потому, что хотят, а потому что так работает закон равновесия? И если всё это правда, то выходит, он положил всю свою жизнь на вторжение в великий замысел Вселенной?
Мысли эти были слишком огромны для разового понимания, ему требовалось время на переосмысление, но как раз временить было нельзя, временить означало признать своё поражение. Новое письмо пришло на следующий день: насмешливое, сочащееся цинизмом, оно издевалось над узостью его ума и призывало найти в себе силы и разорвать-таки путы обыденности, приняв в себя реальность, какой бы она ни была. «В некоторых людях, - писал ему неизвестный автор, - слишком много ненависти. Многие слишком тупы, чтобы понять. Я обратил внимание, что единственным лекарством, способным заставить их ожиревшие от бездействия умы работать, является смерть близкого человека: когда из них силой вырывают кусочек сердца, они изо всех сил стремятся заполнить эту тягостную пустоту и начинают размышлять – почему это произошло именно с ними, что означает, когда отнимают жизнь, кто решает, сколько кому жить, и тому подобное. Постепенно у большинства из груди выходит ядовитое жало, их взгляды на жизнь становятся глубже, порой меняются кардинально. До некоторых, правда, не доходит даже так…»
Орочимару понял, к чему подводил его неизвестный, только когда несколько дней спустя жену ведущего дело детектива нашли в собственном доме с всаженным в горло по рукоять кухонным ножом. Почерк отличался, но учёный ни на миг не сомневался, что знает, на чьей совести гибель несчастной женщины. Достаточно очевидной подсказкой ему был нарисованный кровью на стене знак «@», взглянув на который, он не смог сдержать дрожи в теле – на миг им овладел страх от видения, будто сама смерть смотрит на него с рисунка и машет с того света костлявой ладонью.
Придя домой после изматывающего дня, первым делом он включил компьютер и написал ответ этому страшному человеку. Изнутри ярость рвалась потоком такой силы, что пальцы сами летали по клавишам, не советуясь со здравым смыслом, и когда он, придя в себя, на следующее утро прочёл собственное, уже отправленное, послание, то ужаснулся – он совершенно не помнил, как писал эти строки.
Ответ не заставил себя ждать, и с тех пор их переписка превратилась в регулярное явление.
По какой-то причине убийца выбрал именно его хранителем своих чёрных тайн, своим последователем, приверженцем его извращённой философии. Сумасшедший неустанно и со смертельной серьёзностью втолковывал ему, как видит устройство вещей, как функционирует мир в его представлении и какова его роль в этой сложной системе; он спорил, убеждал – порой словами, порой – посланиями: рисунком на стене дома, где было совершено очередное преступление, орнаментом из сшитых вместе кусочков кожи, снятых с разных людей, посылкой с чьими-то пальцами, на ногтях которых были лаком написаны цифры... Сидя сейчас в своём кабинете далеко от Нью-Йорка, далеко от того времени, Орочимару чувствовал, как кровь стынет в жилах от воспоминаний о жутких подарках, которыми терроризировал его безумный собеседник.
История тянулась семь долгих месяцев и закончилась неожиданно и даже скучно, хотя американские журналисты так не считали: стоило лишь взглянуть на заголовки, которыми пестрили первые страницы газет. «Загадочный убийца пойман в безумной попытке встретиться с криминалистом!», «Он улыбнулся мне с порога, и я с замиранием сердца подумал: “Это ОН!”», «Сумасшедший философ с руками по локоть в крови всего лишь хотел быть понятым одним человеком. Все убийства – из-за одиночества?».
Орочимару закрыл лицо руками. Воспоминания о том утре били по его самообладанию своей невероятной свежестью. Запах готовящихся вафель, доносящийся из кухни, - дорогой ему человек, с которым они жили вместе, признавал на завтрак исключительно эту вредную еду. Трель дверного звонка, его собственный голос со сквозящим в нём удивлением: «Я открою!», шарканье домашних тапочек по полу, идущий от дверной ручки холод… И – эта улыбка, сочащаяся добродушием и совсем немного отдающая чем-то ненормальным, неуютная, та самая, что неделями преследовала его в кошмарах, заставляя стонать и рыдать от отчаяния, а поверх неё – мутные серые глаза, затягивающие чистотой своего безумия в мир, где всё уродливое и ненормальное, где действуют свои законы. «Я подумал, что по переписке мы друг друга не понимаем, господин учёный, - прошелестел гость с придыханием, - и решил нанести вам визит».
Дальше… было помутнение.
Орочимару не мог поручиться, сколько времени длилась сумятица, очнулся он только когда его сумасшедший антагонист был казнён по законам штата, а он обнаружил, что в нём не осталось больше никаких сил продолжать заниматься своим делом. Он чувствовал себя совершенно изношенным, старым, запутавшимся ровным счётом во всём. Решение забросить дело всей жизни вполне можно было назвать опрометчивым, и сейчас он это понимал, но, с другой стороны, если бы он не уехал, не бросил бы карьеру, любимого человека, коллег, что стало бы с ним теперь?
Первые полгода в Японии он не занимался ничем, кроме общения со старыми друзьями, Джирайей и Тсунаде, дражайшими людьми, без помощи которых он, вполне возможно, просто сошёл бы с ума. Затем силы постепенно стали возвращаться, и кто-то, возможно, даже он сам, поселил в его душе надежду: ведь есть ещё столько направлений в науке, ждущих новых людей с пытливым умом и свежими подходами, к чему останавливаться? Кто сказал, что предел достигнут? Будто по заказу, кончился период так называемой Зимы в области искусственного интеллекта благодаря американским учёным, выведшим экспертные системы на новый виток развития, и Орочимару ухватился за новое и малоисследованное, бросив на него все силы своего гения.
Прошлое было аккуратно похоронено, а он шёл своим заново отстроенным путём, не отрывая взгляда от соблазнительно маячащих впереди перспектив... До тех самых пор, пока не явился Учиха Итачи и не заставил его обернуться.
Теперь у него появился новый соперник, новый безумец, которого газетные стервятники щедро одарили кричащими прозвищами и каждый день выдумывали новые кровавые подробности его преступлений. Дьявол из Квартала Голубых Фонарей, Хирург, Монстр со Скальпелем… В одном, впрочем, они были правы: убийца был хитёр как дьявол. Орочимару, как и много лет назад, не мог объяснить, каким образом ему удаётся настолько глубоко погрузиться в личность человека по одним только описаниям его злодейств, но чувство это, несомненно, было, его нельзя было игнорировать, нельзя было отрицать.
Уверенность в том, что сотворённому им образу Итачи удастся привлечь к себе внимание Дьявола, была столь же сильна, как и уверенность в том, что своевольный Итачи в определённый момент перестанет слушать его наставления и поступит, как хочет сам. Оставалось только гадать, к чему может привести подобное упрямство, и надеяться на то, что найдётся кто-нибудь, имеющий на молодого Учиху большее влияние, кто сможет втолковать ему необоснованность его самоуверенности.
В дверь осторожно постучали, и Орочимару, зная, что так по-кошачьи скребётся только Кабуто, разрешил ему войти.
- Орочимару-сама, - в глазах помощника за круглыми очками явно читалась тревога, - Учиха Итачи пришёл.
Учёный раздавил окурок, струсил с бумаг пепел и усталым голосом произнёс:
- Скажи, пускай заходит.
***
- Только держи себя в руках, ясно?
Говорили так громко, что Саске мог прекрасно всё слышать. Он уныло глянул на часы: если они с Наруто рассчитали правильно, то, чтобы успеть в аэропорт, выезжать им следовало через семь минут.
- То есть как это, в руках? – загремел Намикадзе-сан в ответ на нападки сына.
- А вот так! Вы его этими вашими траурными лицами вчера так довели, что!.. Короче, просто не напоминай об этом, ладно? Я серьёзно.
- Ладно, ладно. Постараюсь.
Раздался звонок в дверь, сразу за ним быстрые шаги, и Саске поёжился, узнав нелюбимый им голос.
- Узумаки… Ой, а с какого перепугу ты галстук надел? Ладно, это неважно, у меня к тебе дело: надо переодеться, я домой заехать не успел. У тебя ведь мои шмотки ещё лежат?
«Целый шкаф», - зло проворчал про себя Саске, прислушиваясь к разговору.
- Только быстро! – закричал Намикадзе-сан, видимо, спешащему на второй этаж Гааре, а сыну сварливо добавил: - Если они поцапаются по дороге и из-за этого провалятся переговоры, я во всём буду винить тебя.
- А что мне было делать? – ответил тот громким шёпотом. – В универе ему без меня, как вчера, мозги затрахают…
- Наруто!
- …и вообще ему надо развеяться, отдохнуть от всего. Сам, что ли, не понимаешь?
- Да понимаю я, понимаю. – Намикадзе-сан тяжело вздохнул. – Ладно, езжайте, я с Тсунаде договорюсь насчёт вашего отсутствия. И не выражайся!
Саске уныло потупился. На сердце тяжело давило предчувствие недоброй развязки, и он уже сто раз успел пожалеть, что поделился своей проблемой. С одной стороны, приятно было наблюдать за тем рвением, с которым Наруто уговаривал отца разрешить им с другом пропустить занятия, чтобы помочь ему, с другой – при одной только мысли о том, во что может вылиться поездка в компании Гаары, становилось не на шутку плохо. Ситуация выходила крайне щепетильная: если не уследить за собой и начать отвечать на неизбежные придирки крашеного ублюдка, Наруто, конечно же, разозлится, а если молчать… Но как, как заставить себя молчать?! Никогда в жизни Саске не встречал человека, который вызывал бы в нём столь сильные негативные эмоции! Справиться с ненавистью к Сабаку Гааре казалось ему задачей не просто повышенной сложности, а из серии невыполнимых. Впрочем, от мысли, что непереносимость эта, скорее всего, тесно связана с ревностью, Саске искусно уклонялся, фокусируясь лишь на мерзких чертах характера, коих у этого субъекта было, по его мнению, более чем достаточно.
Гаара, к его непомерному удивлению, при встрече ограничился лишь нахальной ухмылкой, которую расценивать можно было по-разному. Саске подумалось, что, возможно, он прикидывается пай-мальчиком для Намикадзе-сана и только ждёт удобного случая, но нет: когда они разместились в такси, Сабаку, не проявляя к нему никакого интереса, мастерски завладел вниманием Наруто, взявшись нашёптывать ему что-то, видимо, страшно интересное, потому что блондин будто забыл, что их здесь трое и едут они не на прогулку – так сильно был увлечён историей. До сидящего впереди Саске порой доходили обрывки их беседы, из которых, однако, не выходило слепить цельную картину – единственным, что он точно усвоил, было то, что у Гаары есть старший брат по имени Канкуро.
Аэропорт Конохи представлял собой дивную миниатюру земного шара: здесь в любое время суток можно было встретить людей самых разных национальностей, услышать самые редкие диалекты, посмотреть на пышные традиционные костюмы, и всё это богатство красок, звуков, лиц непостижимым образом объединялось в гармоничный мирок, частью которого хотелось стать, в который хотелось окунуться. Шагая рядом с Наруто и совершенно забывая глядеть себе под ноги, Саске поражённо вертел головой во все стороны и постоянно спотыкался, вызывая у Гаары истерические смешки, но ему было всё равно: слишком сильно было впечатление от этого поразительного места. Он уже видел себя в недалёком будущем расхаживающим с фотоаппаратом по зданию аэропорта и, как какой-нибудь богач в картинной галерее, купающимся в изобилии, выбирающим среди сотен кадров самые удачные, среди сотен лиц – самые интересные. Сознание уже было занято сочинением записи для блога, описывающей этого уголок родной Конохи: парой небрежных мазков перед читателями встаёт, наливается соками картина, как будто они сами там побывали и видели всё своими глазами…
- Саске, не спи!
Он дёрнулся и упёрся в Наруто диким взглядом вырванного из сна лунатика. Тот устало выдохнул и указал рукой направление:
- Нам туда.
Усилием воли Саске заставил себя отбросить приятно щекочущие его творческую жилку образы и сосредоточиться на миссии. В конце концов, Намикадзе-сан поручил встретить этого Майкла Харви ему и никому другому, а значит, верил в него как в помощника. Он бросил демонстративно безразличный взгляд на вовсю веселящегося Гаару и с каменным лицом последовал за Наруто.
Гостем из Вашингтона оказался молодой человек с чрезвычайно приятной внешностью и, к великому сожалению Саске, владеющий японским лишь в рамках карманного туристического разговорника. Пока незадачливый сопроводитель лихорадочно рылся в памяти в поисках слов для построения приветственной фразы, Гаара уже успел сделать это за него. Да что приветствие – проклятый выскочка без видимых усилий за полминуты умудрился расположить к себе мистера Харви своей идеально текущей речью и вдруг ставшей очень привлекательной улыбкой. Саске следил за этим превращением, не в силах вымолвить и слова, и даже обернулся к Наруто, дабы убедиться, что не только он один свидетель трансформации, но тот при виде его лица только улыбнулся и, заставив пригнуться призывающим движением пальцев, шепнул: «За ним в детстве несколько лет приглядывала гувернантка из Штатов, плохо знавшая японский, так что волей-неволей ему пришлось выучиться с ней общаться. Он вообще в числе лучших по языкам на потоке».
Саске окинул мрачным взглядом шедших впереди американца и Гаару. Со стороны их можно было принять за старых приятелей, встретившихся после долгой разлуки: они неустанно переговаривались, при этом совершенно не соблюдая подобающей ситуации дистанции и даже позволяя себя лёгкие прикосновения, а вскоре и вовсе разразились дружным хохотом. Наруто, краем глаза отмечал Саске, тоже явно не терпелось принять участие в беседе, но он стоически терпел, почему-то добровольно взяв на себя роль его моральной поддержки и переводчика.
- Майкл рассказывает о своей встрече с твоим дядей, - шептал блондин, едва успевая переводить дыхание. – Говорит, очень хорошее впечатление произвёл.
На этом моменте весёлый иностранец вдруг обернулся к Саске и, получив утвердительный кивок от Гаары, на очень ломаном японском произнёс, что Учиха Обито – хороший человек. Саске от неожиданности смог выдавить из себя только блеклое «Спасибо», после чего только напуганно смотрел на него, боясь, как бы тот не начал с ним говорить на своей абракадабре. Когда мистер Харви вновь включился в беседу с красноволосым, Наруто, улыбаясь, запоздало пояснил:
- Это Гаара ему сказал, что ты его племянник.
Саске вдруг почувствовал себя очень глупо и неловко. Перед внутренним взором всплыло лицо Намикадзе-сана, каждая чёрточка которого говорила о бесконечном доверии, испытываемом по отношению к своему помощнику. Жестокая кисть фантазии вдруг нанесла на это черты оттенок разочарования, и в ушах зазвучала сфабрикованная сознанием речь, очень убедительно сымитированными интонациями начальника обвиняющая его в том, что он, Учиха Саске, подвёл его, он выставил в плохом свете всю фирму, он опозорил дядю, который, ведь правильно сказал этот иностранец, очень хороший человек и не заслуживает столь бесполезного племянника.
До боли раздражала собственная ненужность. Саске невероятно тяжело было смириться с мыслью, что если бы не Наруто и даже, чёрт побери, не Гаара, он бы, скорее всего, провалил задание встретить этого важного для бизнеса человека и вернулся бы в офис со страшным позором. Что он вообще себе думал, соглашаясь на эту работу? Его призвание – совсем в другом…
Мрачные самобичевания чёрным куполом отгородили его от волшебного разнообразия аэропорта, так поразившего его ранее – он перестал замечать даже Наруто, теперь взявшего его под локоть и шепчущего в самое ухо, и насмешливые взгляды ублюдка Гаары, которые тот не уставал время от времени ему подбрасывать, тоже пролетали мимо. Саске не помнил, как их небольшая команда добиралась до такси, и только уже внутри очнулся от отнюдь не нежного толчка в бок.
- Что? – переспросил он, рассеянно оборачиваясь на теснящегося слева Наруто.
Тот сурово сдвинул брови:
- Ты точно в неадеквате сегодня, Учиха. Я спросил, давай мы тебя сейчас на учёбу закинем, а мистера Харви сами доставим?
Саске бросил вороватый взгляд на слушающего, но явно ничего не понимающего американца на переднем сиденье. Пущенное на самотёк воображение принялось вырисовывать перед ним печальные картины, общий смысл которых сводился к его бездарности, и он, содрогнувшись от не радужных перспектив, взялся возражать:
- Но как же?..
- Не переживай, я всё папе объясню! – жизнерадостно гаркнул Наруто и вдруг с размаху хлопнул его по коленке. Жест, видимо, подразумевался как ободряющий, но Саске от него почему-то легче не стало ни на грамм – только место удара отдалось унылой болью. Блондин реакции не заметил и, склонив к нему голову, защекотал дыханием ухо: - Тем более, что нам-то как раз выгодно с ним общаться, он занимается тем же, на что мы учимся, только в США. Если всё пройдёт гладко, между нашими универами организуется обмен студентами, возможно, нас тоже возьмут. Это очень престижно.
При других обстоятельствах Саске, скорее всего, смутился бы от подобной близости, но все его мыслительные процессы были направлены на борьбу с самоуничижением, поэтому жест он банальнейшим образом прохлопал, и только когда его уже высадили у ворот академии, запоздало схватился за ухо, парализованный внезапным откровением. Вдруг запузырились, распихивая друг друга, одновременно сладкие и мучительные наблюдения: Наруто всю дорогу сидел так близко от него, шептал прямо на ухо, а в аэропорту даже под локоть взял… Это должно что-то означать или всему виной его необузданная фамильярность?
Всё ещё держась за ухо, Саске бросил взгляд на сидящего внутри блондина в надежде выяснить правду, но тот, будучи мастером недомолвок, сверкнул неопределённой улыбкой и захлопнул дверь.
***
- Хошигаке Кисаме! Это Хошигаке Кисаме!
Кисаме окинул толпу оценивающим взглядом: казалось, будто перед ним выстроились не люди вовсе, но огромное море с сотнями торчащих из воды голов, открывающих, как рыбы, рты, жаждущих быть накормленными новой информацией, покровавей, повкуснее. Он решительно ступил вперёд, в самую гущу фотовспышек. Какой-то мальчишка с горящими глазами новичка-фанатика сунул ему в лицо микрофон:
- Хошигаке-сан, какие последние новости? Есть ли подозреваемые?
Следуя его примеру, ещё несколько представителей крупных каналов Конохи принялись просовывать свои микрофоны поближе к нему, засыпая вопросами. Кисаме пришлось приложить максимум усилий, чтобы оставаться бесстрастным – он только развёл руки в стороны, заставляя журналистов посторониться.
Человеческая масса зашевелилась активнее, перестраиваясь, вздыхая, но – отпуская его. Кисаме эскортировали до самой машины, и даже когда он уже сидел за рулём, кто-то запоздало щёлкал вспышкой или отчаянно бросал последние вопросы вдогонку. Так и не произнеся ни слова, детектив завёл мотор – и вскоре жадное человеческое море осталось позади.
Раздражение начало постепенно спадать: отчасти причиной этому были успокаивающие монотонностью движения водителя, но большую роль сыграло долгожданное одиночество. Сегодняшний день был переполнен визитёрами: вначале явились из лаборатории экспериментальной психолингвистики с отчётом о новом письме, якобы присланным убийцей, затем скользнул внутрь предприимчивый журналист, завербованный полицией, со стопкой последних слухов, потом переговорить с ним захотел член команды судмедэкспертов… Во всей этой суматохе он не сразу обратил внимание на странное поведение Итачи, и только когда тот, не глядя в глаза, поспешно бросил про важные дела с Орочимару, ушёл из офиса, Кисаме задумался.
Впрочем, решение действовать пришло не сразу. Сперва он, попросив у Такэо доклад с составленным учёным психологическим портретом убийцы, закрылся в своём кабинете и внимательно прочёл его несколько раз. Если всё, что там было написано об их клиенте, являлось правдой, это означало, что учёный каким-то образом знал о личности убийцы больше, чем полиция, и чёрт эту змеюку знает, всё ли он поведал Итачи.
Орочимару был вовсе не так прост, как о нём, верно, думал его молодой и малоопытный напарник. Полицейское чутьё, отточенное годами, подсказывало: есть в нём какая-то тайна, а его личность полна подземных рек скрытых мотивов. То же, что он согласился помогать следствию, Кисаме неуловимо напоминало сделку с дьяволом – ты узнаешь истинную цену его услуг только когда будет уже слишком поздно. А то, что учёный отказался от денег, да ещё и поставил условие, что сотрудничать будет исключительно с Итачи… Не могло это не иметь под собой никаких целей, не могло! Орочимару – человек с двойным дном, и как этого очевидного факта не видел проницательный Итачи, ему было непонятно.
Он остановил машину возле лаборатории, владельцем которой являлся учёный, но припарковался с противоположной стороны в тени деревьев, чтобы его было непросто заметить. В сознание норовили пролезть тревожные догадки насчёт истинной цели поездки Итачи, и их приходилось постоянно отгонять уверениями в их совершеннейшей беспочвенности. Итачи ведь не может быть настолько глуп… или смел…
Через сорок минут ожидания у главного входа остановился автомобиль, а из здания вышло двое. Кисаме сразу узнал пожилого учёного, при взгляде же на его спутника детектив не удержал в груди поражённый вздох. Тот, кого Орочимару держал под руку и усаживал на заднее сиденье автомобиля, не мог быть никем иным как Итачи, но что с ним произошло?..
Кисаме не стал терять времени на размышления и поспешил последовать за машиной.
***
- Итачи-кун, - позвал Орочимару уже схватившегося за ручку двери парня.
Тот обернулся: необычайно серьёзный, совсем немного напуганный, но решительный. Учёный поправил выбившуюся чёрную прядь и в последний раз окинул своё творение взглядом.
- Помни, пожалуйста, о чём я тебя предупреждал.
Голова Итачи медленно пошла вниз.
- Я всё запомнил, - бросил он высокомерно, но, похоже, ему самому резанула уши прозвучавшая в собственном голосе гордыня, и он добавил мягче: - Я позвоню, когда меня нужно будет забирать, но пока что выключаю телефон. Не хочу, чтобы…
Орочимару понимающе кивнул и на этот раз, когда Итачи потянулся к ручке, не стал его задерживать.
Сидящий на месте водителя Кабуто дождался, пока дверь за ним закроется, и только тогда подал голос.
- Орочимару-сама, - начал он, как всегда, донельзя вежливо, - я не уверен, что всё это хорошая затея.
Учёный устало откинул голову на спинку сиденья и закрыл болевшие глаза, прислушиваясь к пульсирующей в голове разрастающейся боли.
- Я тоже не уверен, Кабуто, - произнёс он одними губами, но ему показалось, что помощник всё равно его услышал.
***
Гаара говорил о чём угодно: о неудачнике-Учихе, о перспективах дружбы с мистером Харви, о том, с какой радостью декан Тсунаде избавится от них, отправив в США в следующем году, наконец, даже о дизайне интерьера офиса Nami-Kaze, но о вчерашнем дне Наруто не услышал от него ни слова. Неоднократно так и подмывало задать наводящий вопрос или, в конце концов, спросить напрямую, но каждый раз Наруто удерживался – слишком хорошо была ему известна реакция друга на подобные попытки допросов. Оставалось только ждать, пока Гаара сам не захочет рассказать ему.
Отец усадил их в кабинете Учихи Обито, свободном на время пребывания оного в Вашингтоне, и приказал не высовываться до окончания переговоров. «Я-то, конечно, Тсунаде предупредил насчёт вашего отсутствия на учёбе, - извиняющимся тоном объяснял он эту секретность, - но кто ж её знает? У неё сейчас в личной жизни важный момент решается, поэтому она вся на нервах ходит. Словом, не попадайтесь ей на глаза, мальчики».
Кабинет Обито-сана Наруто понравился. Стены в подражание западным фирмам были увешаны мотивационными картинами, гостям предлагались удобные кресла, а рабочий стол из тёмного дерева, кажущийся огромным из-за аккуратно разложенных на нём только самых необходимых вещей, позволял судить о его владельце как о чрезвычайно организованном человеке. Гаара, атмосферы не почувствовавший, только скептически кривился на фотографию в дорогой рамочке, с которой на него смотрели маленькие Саске и Итачи, и не уставал поражаться вслух, какими такими происками судьбы доброму работнику и хорошему человеку Учихе Обито достался в племянники бездарь и унылое чмо вроде Саске. Наруто, в памяти которого были свежи улыбки младшего Учихи, крайне редкие и оттого кажущиеся вдвойне милыми, не стал его разубеждать.
После двух часов затворничества, когда обоим уже даже надоело гонять секретаршу за напитками, Гаара заявил, что будет спать, и затих в одном из гостевых кресел, закинув ноги на невысокий стеклянный столик, а Наруто, воспользовавшись временным одиночеством, скользнул в огромное кресло и притянул к себе рамочку.
На фотографии Итачи лет десяти, не старше, с очень серьёзным лицом смотрел в объектив, крепко сжимая ладошку брата, а низенький, отчего-то пунцовый, со смешно топорщащимися в разные стороны чёрными прядями Саске улыбался во весь рот, и Наруто с умилением отметил, что вместо двух верхних зубов у мальчонки зияют дыры, но улыбка от этого показалась ему ещё более искренней, добродушной. Он попытался представить себе этого весёлого и оживлённого карапуза у себя дома, в своей комнате, бывшей ранее детской, и рядом с ним – себя в этом же возрасте: светлые волосы торчат как попало, по лицу вечно что-то размазано, в ручках крепко зажата любимая игрушка. С тех пор как отец рассказал ему о неудавшемся «свидании в песочнице» (от англ. «playdate» - когда родители приводят детей поиграть вместе – прим.авт.), Наруто не раз задавался вопросом, что же такого могло произойти, что они с маленьким Саске так крепко поругались, не поиграв вместе и часа, но проблема была в том, что в его памяти не осталось ровно никаких воспоминаний о том дне – если бы не папа, он бы до сих пор не знал об их с младшим Учихой предыдущем знакомстве.
Перед внутренним взором всплыли картины их второй встречи, на этот раз уже почти взрослых людей. От добросердечного малыша в забавной кофте с широким воротником не осталось и следа, его место занял хмурый молодой человек с колючим взглядом и на дух не переносящий таких, как Наруто. Интересно, что могло так сильно изменить его за эти годы? Что имело такую власть? И что, какое волшебство, вдруг подумалось ему, влияло на Саске в последние дни, неторопливо, но неуклонно заставляя его раскрывать, подобно цветку, один за другим лепестки и показывать свою истинную натуру – показывать только ему?..
- Что, любуешься?
От неожиданности Наруто вздрогнул и чуть не перевернул рамку: на него, откинув голову на мягкую спинку кресла и приоткрыв один глаз, лениво смотрел Гаара.
- Я просто… Фотография хорошая. – Он спешно отодвинул рамку в сторону, интуитивно выискивая её оригинальное место на столе. – С чего бы это я любовался?
Гаара пожал плечами и, отвернувшись, задумчиво протянул:
- Да ладно, мне она тоже понравилась. Оба на ней такие… солнечные, что ли. Удивительно, как из такого улыбчивого малыша могло вырасти то, что мы имели удовольствие наблюдать нынешним утром.
Наруто не стал отмечать схожести их мыслей, вместо этого предпочтя сменить тему на более безопасную.
- Сабаку, - позвал он. Гаара издал недовольный стон, но повернулся. – А ты уверен, что хочешь ехать в США?
Красивые черты друга враз омрачили недобрые мысли:
- Ты о Ли? – Некоторое время он молчал, выводя взглядом на потолке замысловатые узоры, наконец неуверенно продолжил: - Но он ведь любит всякие вызовы. Полгода – это долго, я не спорю, конечно…
- А о себе что скажешь? – осторожно спросил Наруто, пытаясь нащупать, не пересекает ли он границу дозволенного своим вопросом.
Зелёные глаза переместились на него, опалив насмешливыми искорками:
- Да что я? Я вообще, выражаясь терминами твоего Учихи, мажор: захочу – хоть каждые выходные буду в Коноху летать. Захочу, - голос Гаары вдруг увял и обесцветился, - вообще никуда не поеду…
- Поедешь, - Наруто загремел настойчивыми нотками специально, прекрасно понимая, что только отрезвляющим холодом реальности можно пресечь эти бессмысленные метания. – Поедешь, - повторил он, сурово насупившись. – А навещать Коноху мы будем вместе. Мне, может, тоже кое-кого в родном городе повидать захочется.
Своего он добился, и Гаара, вместо того чтобы грустить, вдруг улыбнулся ему благодарно и в то же время беззаботно – так, как умел только он.
- Стало быть, тебе одного меня мало, да?
Наруто с удовольствием поддержал игру и в драматическом жесте поднёс ладонь ко лбу, томно запев:
- Вы жестоки, Сабаку-доно! Упрекаете меня в неверности, а сами вынуждаете делить вас с другим мужчиной!
- Не теряйте самообладания, Узумаки-доно, вы же самурай, - неодобрительно пробасил напустивший на себя серьёзный вид Гаара и повторил судьбоносным тоном: - Вы самурай и никому не должны показывать своих слёз.
Наруто жестом попросил паузу, чувствуя внутри рождение витиеватой и до ужаса пафосной речи в ответ, но его сбило появление отца.
- Мальчики, Тсунаде ушла, - сообщал Минато, вытирая платком пот с лица. – Фух, напряжённые были переговоры, ничего не скажешь… Гаара, ну кто ноги на стол кладёт? Сними сейчас же!
Тот скорчил ему гримасу, но подчинился. Мужчина оценил взглядом их расслабленные позы:
- Мда-а, притомились… Ладно, вам как раз задание будет. Мистер Харви попросил, чтобы именно вы двое составили ему компанию за обедом, подчеркнув, что хотел бы прочувствовать местный колорит, так что шевелитесь! Куда угодно его везите, но человека надо заинтересовать, чтобы Коноха ему понравилась и он не пожлобился отправлять сюда своих лучших студентов!
Гаара что-то уныло завыл про другие планы, однако ему очень быстро пришлось замолчать, потому как на пороге рядом с Минато возник сверкающий как новая монета мистер Харви.
- Узумаки, - позвал юноша, мигом сориентировавшись и нацепив на лицо улыбку, - позвони Чоджи и предупреди, что мы везём к ним важного гостя, так что пускай там с Акимичи-саном готовятся.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ
@музыка: Океан Ельзи - Вулиця (квартал голубых фонарей)
@темы: viaorel, Шесть недель, Фанфикшн
».
