fanfiction & original
Название: Шесть недель
Неделя: 3
День: 5
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для третьей части): AU, angst, romance, humor, adventure
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Предупреждения: OOС, несколько OMC, убийства и полицейское расследование
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.
Глава 19
Пятница 7 мая
Намикадзе Минато открыл дверь спальни сына – в пятый раз за это утро – и позвал:
- Ну вставай, лежебока! Уже и Гаара приехал.
Тело на кровати даже не шевельнулось. По всей видимости, уснул Наруто случайно, просто свалившись от усталости, потому что лежал сверху на нерасстеленном покрывале в одних только домашних брюках. Минато нежно отодвинули от прохода, и в комнату с видом бывалого инспектора полиции вошёл Сабаку Гаара.
- Та-ак, - протянул юноша, подбоченившись, - Узумаки-кун ещё расчудесно дрыхнет, а меня сегодня подняли в половину седьмого, чтобы я, понимаешь, успел на занятия. Ну и где здесь справедливость, дядя Минато?
- Не знаю, - отмахнулся от него возящийся с галстуком мужчина. – Просто разбуди его.
- Да не вопрос!
Гаара дождался, пока он уйдёт, и, подавившись смешком в преддверии хорошей шутки, присел на кровать рядом со спящим другом.
- Слушай, Узумаки, - доверительным тоном начал он, глядя в идеально спокойное полосатое лицо, - ты специально, что ли, живот свой напоказ выставил? Знаешь ведь, что я по нему с ума схожу.
Ответа не последовало: Наруто действительно спал. Иначе как можно было объяснить его нулевую реакцию на палец Гаары, принявшийся самым нахальным образом водить по линиям его татуировки вокруг пупка? Красноволосый, видимо, подобного игнора и ожидал, потому что губы его растянулись в нехорошей предвкушающей улыбочке. Склонившись прямо над животом спящего мёртвым сном, он вкрадчиво и несколько двусмысленно пообещал:
- Ладно, сейчас ты у меня встанешь.
Если от прикосновения пальца блондин не проснулся, то на язык среагировал сразу – вздрогнул от неожиданности и, широко открыв сини очи, ошарашенно уставился на ухмыляющегося приятеля.
- Ты совсем уже охерел, Сабаку?! – заорал не до конца пришедший в себя Наруто, на автомате перебираясь на другую сторону кровати и поджимая под себя ноги.
Его испуг и искреннее возмущение вызвали у Гаары приступ истерического хохота:
- Ну ты смешной, Узумаки!
- Чего смешного, ё-моё?! Ты мне живот облизал!
- Тише, дядя Минато услышит, - шикнул на него всё ещё смеющийся юноша. – Он просил тебя разбудить. По-моему, с заданием я справился на пятёрочку.
- А нельзя было меня более традиционным методом растолкать, нет? – не унимался Наруто. – Ты псих, Сабаку, знаешь об этом?
- Знаю-знаю, Узумаки, давай уже дуй в ванную, нам выходить пора. Ты мне говорил, бабка Тсунаде хотела нас перед парами видеть.
- Уже не успеем, - поднявшись и взглянув на часы, решил блондин. – Бляха-муха, Сабаку, нормально вообще? Взял и живот облизал! И лыбится сейчас, прётся от собственного остроумия!
- Иди уже, возмущённые ты массы, - хихикнул Гаара. – А я пока с твоим папой кофе попью, если он ещё не сбежал на работу.
Минато находился на кухне: допивал чай и разговаривал по телефону. Он, не прерывая беседы, сделал приглашающий жест другу сына и протянул ему чашку с уже готовым кофе.
- Слушайте, дядя Джирайя, ну имейте совесть, в конце концов, - с укором в тоне возразил он собеседнику. – Ведёте себя, как последняя сволочь: и тёте Тсунаде не даёте счастливой побыть, и предложить ей ничего серьёзного не хотите… А любовь вашу делить на тридцать два надо!.. Вот когда надумаете что-нибудь, тогда и звоните, а мне на работу надо идти. До свиданья. – Он сбросил вызов, сунул телефон в карман и обратился к Гааре: - Ну что, разбудил?
- А как же! – хмыкнул в ответ тот. – Как миленький проснулся.
Минато благодарно похлопал его по плечу:
- Спасибо, а то я его ну никак добудиться не мог! Есть у меня подозрение, что он всю ночь какой-то фигнёй страдал за компьютером, потому что когда я зашёл к нему часов в семь, экран был включён.
- Странно, - удивился Гаара, - не в его характере вот так ночь просиживать за ничегонеделанием.
Мужчина только отмахнулся:
- Мальчишка он ещё. Тсунаде приходила вчера, сказала, опять вы на этой неделе прогуливали. Ну ладно мой оболтус, но ты, Гаара, ведь более сознательный! Уже май, скоро зачёты, потом экзамены. Сам понимаешь, чем ваши прогулы могут грозить.
Красноволосый скрестил руки на груди, состроил вид очень умного человека и взялся рассуждать:
- Понимаете, дядя Минато, все студенты немного сходят с ума ближе к концу учебного года: совсем скоро лето, заслуженный отдых, и нам, молодёжи, уже хочется, чтобы всё это счастье поскорее настало. Отсюда и нежелание напрягаться и учиться. У нас с вашим Наруто сейчас именно такое настроение: хочется забить на учёбу и просто наслаждаться жизнью днями напролёт. Друзья, кстати, наши в июне женятся, Узумаки рассказывал?
- Гот и байкерша? – уточнил Минато.
- Они самые. Ну так этим двоим точно сейчас не до учёбы, вот они нас своей предсвадебной эйфорией и заражают. Воздушно-капельным путём.
На лестнице послышались шаги, и вскоре к ним присоединился уже умытый, одетый и причёсанный Наруто. Специально отодвинув свой стул подальше от Гаары, он шёпотом пригрозил:
- Ещё раз так надумаешь разбудить – я тебе башку твою крашеную откручу, понял?
Тот расплылся в ухмылке:
- И тебе доброго утречка, мой невыспавшийся друг Узумаки. Быстренько завтракай и пошли уже, а то опять опоздаем.
- Кстати, мальчики, - вспомнил уже собирающийся уходить Минато, - вы сегодня свою Загульную Пятницу тут отмечаете или гулять куда-то идёте?
- Гулять, - с набитым ртом ответил Наруто, отчего слово прозвучало как «бря».
Все, впрочем, его поняли, потому что растерявший всё своё удальство Гаара удивлённо хмыкнул:
- Гулять? Куда? И почему я ничего не знаю?
- Сюрприз, - коротко пояснил блондин, поспешно запихивая в себя оставшуюся на тарелке снедь. Закончив, он поднялся: – Всё, помчали.
Когда друзья уже обувались в прихожей, до них донёсся запоздалый упрёк из кухни:
- И к деканше зайдите, балбесы вы!
- Узумаки, - шепнул Гаара. Наруто вопросительно мугыкнул, не отрываясь от зашнуровывания высоких ботинок. – Мы же не будем портить себе настроение бабкой Тсунаде с утра пораньше, правда?
- Конечно, не будем, Сабаку, думай головой, а не чем ты там обычно думаешь, - таким же шёпотом бросил ему парень, а отцу крикнул: - Зайдём обязательно, па! Хорошего дня, счастливо!
Дверь за друзьями закрылась, и их сдавленные смешки послышались уже на лестничной площадке.
Пару минут спустя в прихожую зашёл недовольно хмурящийся Намикадзе Минато и принялся одеваться, бормоча себе под нос:
- Зайдут они. Как же.
***
Орочимару открыл дверь своим ключом и кивком приказал Кабуто следовать за собой. Вместе они прошли по недлинному коридорчику и вышли в обширную гостиную. Все большие квартиры, в которых живёт только один человек, со временем покрываются налётом его одиночества, смотреть на такие жилища становится грустно. Квартира Джирайи исключением не являлась.
Учёный окинул своим внимательным взглядом беспорядок, царящий в комнате, затем повернул голову в сторону помощника: тот, не задавая лишних вопросов, выступил вперёд и принялся собирать усеивающие невыметенный пол пустые бутылки. Из гостиной вели двери в три разные комнаты. Орочимару вспомнил, что в одной из них очень давно, лет двадцать назад, жила молодая семья, Минато и Кушина. Хорошие люди. С Минато он до сих пор иногда виделся, а вот Кушина умерла. Что ж, хотя бы сына родила, отцу отрада.
Будучи другом Джирайи уже больше тридцати лет, Орочимару прекрасно знал, где и в каком состоянии его сейчас можно было найти. Оставив уборку на Кабуто, он прошёл мимо спальни, обставленной безвкусно и дорого специально с целью привлекать дешёвых женщин, и остановился возле небольшой и неказистой двери, ведущей в кладовое помещение.
- Джирайя.
Ответа, конечно же, не последовало.
За годы знакомства Орочимару разучился церемониться со своим проблемным товарищем, которого не раз приходилось вытаскивать из всяческих передряг, и отворил дверь без спросу. Хозяин квартиры, бледный, осунувшийся, полулежал во тьме на каком-то заполненном тряпьём ящике, распространяя вокруг себя тяжёлый запах алкоголя и рвоты.
Орочимару взглянул на включатель, затем снова на полумёртвого приятеля и решил, что свет всё-таки лучше не включать.
Когда в жизни Джирайи наступал какой-то очередной напряжённый момент, он, вместо того чтобы бороться и справляться со своими проблемами, вначале пытался переложить их на плечи ближайших друзей, а если это не помогало или они ему отказывали, что случалось чаще, закрывался в своей огромной пустой квартире, напивался до потери памяти, а потом, по большей части уже на четвереньках, добирался вовсе не до кровати, а до кладовки, и там переживал все ужасы похмелья. Орочимару имел собственную теорию насчёт этой самой волшебной комнатушки: в ней были собраны все вещи, хранившие в себе воспоминания детства, проведённого вдвоём с подружкой Тсунаде, юношества, пережитого уже втроём, и, наконец, молодости – в особенности, наверное, тех нескольких лет, что Джирайя и Тсунаде прожили вместе как муж и жена. Трезвый Джирайя ещё мог успешно обманывать себя насчёт того, что доступные женщины – как раз то, что ему необходимо, но для человека, находящегося в состоянии сильного алкогольного опьянения, невозможно скрыть истинные чувства даже от себя. Вероятно, поэтому бесчисленное число раз Орочимару приходилось вытаскивать своего друга из тёмной пропылённой кладовой и, кряхтя и матерясь, взваливать его безвольное тело на кровать.
Учёный присел на корточки рядом с другом и позвал:
- Джирайя.
Опухшие, покрытые мелкими морщинками веки приоткрылись, мутные глаза с испещрёнными красными нитями-капиллярами белками уставились на незваного гостя.
- Вставай, Джирайя, - стараясь звучать мягко, принялся уговаривать его Орочимару. – Идём, нужно уложить тебя на нормальную кровать. Поспишь, отдохнёшь, а вечером я вернусь, и мы с тобой поговорим.
Сухие полные губы, целовавшие десятки, если не сотни женщин, разомкнулись, зазвучал надтреснутый голос:
- Минато тоже отказался помочь… Сказал, я ей счастливой побыть… не даю…
Тонкие черты Орочимару смягчились, он, забыв об опрятности, опустился рядом с другом прямо на грязный пол и осторожно приобнял его за плечи.
Джирайя зажмурился, словно от боли, сдул нечёсанную седую прядь с лица:
- И что мне теперь делать? Она, наверное, уже дату назначила, платье свадебное примеряет… Моя Тсунаде-химе…
Орочимару подавил в себе подступающий к сердцу гнев. В конце-то концов, кто виноват в том, что его любимая женщина выходит за другого? Кто, кроме него самого? Она столько лет ждала его, надеялась, что он изменится, образумится, а он как с ней обращался всё это время? Веру её только укреплял своими «Тсунаде-химе», а сам трахался направо и налево, как какой-то…
Но нельзя об этом думать. Прямо сейчас Джирайе необходимо вовсе не осуждение, а помощь и поддержка, и он, как хороший друг, должен её оказать.
- Вообще-то я планировал сказать тебе кое-что очень важное сегодня вечером, - заговорил он, осознавая, насколько холодно звучит его голос, и не в силах добавить в него хотя бы каплю тепла. – Но, так и быть, скажу сейчас. Джирайя, я неоднократно спрашивал у тебя, почему ты не хочешь создать нормальную семью с Тсунаде, и ты каждый раз отвечал мне одно и то же, только разными словами. Ты боишься навеки привязать себя к одной женщине, потому что считаешь, будто твоё призвание – писать романы для взрослых, а без полевых исследований это осуществить невозможно. То есть, ты считаешь, что все эти отвратительные залапанные бабы – твоё истинное вдохновение.
Лицо Джирайи не выражало ничего – чистый лист; помятый немного, давно уже не белый. Но слушал он при этом очень внимательно. Орочимару повертел в руках найденную рядом со своим ботинком ленточку насыщенного синего цвета. Ему было известно, откуда она взялась у писателя. Когда-то, ещё в младшей школе, Тсунаде-чан пришла на занятия с двумя замечательными хвостиками, перевязанными удивительно красивыми синими ленточками. Джирайя, удалой парень, заводила, поспорил с приятелями, что выкрадет у неё одну из этих атласных полосочек, да так ловко, что она и не заметит. Позже оказалось, что девочка заметила и наподдала воришке так, что у него даже выпало два молочных зуба, а медсестра потом долго ругалась на гендерные мутации, прикладывая к кровоточащим ранкам во рту у пострадавшего ватные тампоны. С того памятного удара в челюсть началась их дружба. Тсунаде не знала, что у Джирайи до сих пор хранится её ленточка. С другой стороны, подумалось Орочимару, ему тоже не было известно, что у Тсунаде-химе дома, в отдельной шкатулочке, что спрятана далеко в полочке туалетного столика, лежит точно такая же ленточка, хранящая в своём синем атласе столько далёких воспоминаний...
От столь чудовищной глупости двух влюблённых людей хотелось рыдать в голос и рвать на себе одежду. Возможно, будь Орочимару менее хладнокровным, он бы так и делал. Но он был учёным, его женой была наука, а сестрой – логика. И логика подсказывала, что выражение собственных эмоций в этой ситуации никак не поможет. А ситуация была – серьёзнее некуда.
- Я вот что сказать тебе хочу, Джирайя. К этой женщине ты уже давно привязан, всю жизнь ты к ней привязан, а она – к тебе. Поэтому если она сейчас разорвёт эти узы, если решится отдать своё будущее другому, ты никогда уже не заполучишь её. Никогда не почувствуешь себя вновь целым, потому что твоя половинка покинет тебя.
Он поднялся, отряхнул на себе костюм и, чувствуя на себе колючий взгляд друга, подошёл к другому концу обширной кладовой – к маленькому старому столу, за которым Джирайя написал свои первые строки как писатель. Орочимару знал, где искать: верхний ящик, пошарить справа. Большая лохматая пачка старых бумаг, исписанных вручную.
Пачка приземлилась на коленях у Джирайи. По лицу учёного прошла волна скорби напополам с отвращением.
- Вот твоё истинное призвание, а не то, чем ты полжизни занимался. Этот роман, который ты придумал, и есть твоё призвание, а Тсунаде – твоё вдохновение. Вспомни. Вспомни, зачем вообще начал эту гадость писать. Чтобы заработать деньги для издания настоящих книг.
Значимые слова кончились, а повторяться Орочимару не любил, поэтому он направился к выходу, всё ещё чувствуя энергетику от собственных речей, пронзающую пространство, однако у входа всего на секунду задержался, чтобы бросить через плечо:
- Делай выводы. Я вернусь вечером.
***
От мысли, что она не пошла сегодня на работу, становилось ужасно неуютно. Чтобы немного приглушить голос совести, Темари достала из сумочки зеркальце и в который раз за последний час взглянула на себя. Да уж, три часа, убитые в салоне красоты, определённо того стоили: она не могла припомнить, когда ещё выглядела настолько шикарно.
«У вас такие восхитительные волосы! – не уставал повторять парикмахер, возящийся с её причёской в салоне. – И сами вы такая… такая – ну прелесть просто!».
Глядя на себя сейчас в зеркальце, Темари согласилась с очарованным мужчиной: природные данные у неё действительно были что надо. Неудивительно, что этот придурок Шикамару целый год за ней бегал, как на поводке – влюбился по уши.
Мальчишка ещё.
«И не для него я всё это делала, конечно! – в который раз за сегодняшний день уверила себя девушка, упрямо поджав тонкие губы. – А для себя! Не каждый день на свидания хожу, в конце концов».
У Сабаку Темари никогда не было недостатка в поклонниках: ещё в средней школе её заваливали приглашениями в кафе или в караоке-бар, а особо находчивые притворялись глупцами и просили помочь с заданиями. Не желая выносить подобного напора со стороны противоположного пола ещё и в старшей школе, красивая девчонка научилась отшивать настойчивых ухажёров острословием, вместо этого сосредоточившись на действительно важных для неё вещах. За годы обучения в университете светловолосая красотка позволила себе всего пару раз увлечься парнями, но строго следила за тем, чтобы не влюбиться – это в её планы не входило.
Канкуро, будучи преемником отца, относился к делам сердечным точно так же, хотя и имел возможность чуточку расслабиться – в конце концов, ему не нужно было зарабатывать себе статус, он был с ним рождён.
Темари покосилась на вибрирующий телефон в левом кармане голубых джинсов, затем взглянула на элегантные золотые часики: так и есть, прошло ровно семь минут с последнего звонка Канкуро, стало быть, это снова он.
Она уже давно заметила интересную тенденцию: если Канкуро срочно нужно было поговорить с кем-то, он названивал этому человеку с периодичностью ровно в семь минут, которые он тратил на прокручивание в мыслях всех возможных вариантов, почему трубку не поднимают. Неоднократно ей приходилось наблюдать подобную картину «Семь минут - и я звоню опять», когда брат пытался дозвониться до загулявшего где-то Гаары, и вот теперь она сама стала жертвой телефонной атаки брата.
До начала фильма, на который они с Шикамару договорились сходить, оставалось ещё десять минут, её не-совсем-но-что-то-вроде парня было пока что не видать, поэтому Темари всё же решила ответить на звонок.
- Канкуро, я занята.
На том конце поражённо молчали около трёх секунд, после чего понеслось:
- Да.. да что это значит, Темари?! Ты где?! На работе дурдом! Отец из меня кровь пьёт! А тебя нет!
Когда брат злился, то часто говорил отрывочно и бессвязно. Темари сдвинула брови.
- Нет – значит, дела поважнее нашлись.
- Да как это?! Ты где?
- Не твоё дело. – Раздражение разливалось по телу, вызывая внутреннюю дрожь. – Вот малой у нас ещё несовершеннолетний, его и контролируй, сколько влезет, а меня оставь в покое. Ясно?
Её ядовитый выпад встретили молчанием, затем на том конце провода раздались приглушённые голоса.
«Наверняка с Абураме этим советуется, - догадалась Темари. - Вот же друзья не разлей вода. Тьфу».
Вскоре с ней вновь заговорили, на этот раз в гораздо более спокойном тоне:
- Ладно, делай, что хочешь, я скажу, что ты заболела. – За этим последовала долгая пауза, после которой Канкуро заговорил уже совершенно спокойно: - Я поговорить с тобой хотел.
Между братом и сестрой, в силу их тяжёлых характеров, нередко возникали напряжённые разговоры вроде этого, по уровню накала чувств до ссоры не дотягивающего, поэтому к быстрой перемене тона беседы привыкли оба – кроме того, у Темари и Канкуро никогда не получалось долго злиться друг на друга.
- Хорошо, вечером, - пообещала девушка и положила трубку.
Что ж, по крайней мере, во время сеанса её телефон не будет разрываться от звонков взволнованного брата. Уже хорошо. А ещё лучше было бы, если бы её кавалер наконец-то явился, а то времени до начала фильма оставалось совсем мало.
Нара Шикамару хоть и вполне можно было назвать парнем неглупым, однако его неорганизованность и лень, достигающие попросту катастрофической концентрации, перекрывали многие положительные моменты его характера – его доброту, к примеру, или его премилую робость в её обществе.
За неделю телефонного общения с ним Темари поняла, что её одновременно раздражает и привлекает этот мальчишка. Он был полнейшей её противоположностью – никаких конкретных целей в жизни, никакого стремления стать лучше, достигать, побеждать. Куда там! Шикамару все эти вещи казались слишком проблематичными, чтобы тратить на них время – с гораздо большим удовольствием он убивал часы на наблюдение за облаками (какая глупость!), сон, игру в го или общение с друзьями.
Нара Шикамару был ужасным лентяем. Ну почему именно его Господь наделил гениальностью? Зачем она нужна ему, гениальность эта? Ему лень даже найти ей какое-нибудь общественно полезное применение.
И, тем не менее, парнем он был очень хорошим. Вот только если бы не опаздывал ещё на первые свидания…
Сеанс начался, площадь возле кинотеатра опустела, и Темари почувствовала себя очень глупо, оказавшись внезапно в таком очевидном одиночестве. Хотелось позвонить Шикамару, выяснить, где он, когда придёт и избавит её от этого неуютного чувства. Но звонить парню первой? Приличная девушка никогда не станет этого делать, даже в чрезвычайных ситуациях вроде этой. Поэтому всё, что оставалось делать, это стоять с гордо вздёрнутым подбородком, поливать ледяным равнодушием заинтересованные взгляды проходящих мимо мужчин и изо всех сил удерживать внутри рвущуюся наружу обиду.
Прошло ещё десять минут. Прошло двадцать. Тридцать.
Когда Шикамару всё-таки явился, опоздав на сорок минут, девушка уже готова была наплевать на прекрасный макияж и расплакаться. В мятой рубашке и с кое-как завязанным галстуком, запыхавшийся и непричёсанный, опоздавший кавалер подбежал к ней и, борясь с отдышкой и бешено жестикулируя, принялся что-то нечленораздельно объяснять.
Но Темари даже не старалась слушать. Вместо этого она холодно, будто со стороны, наблюдала за тем, как обида в её сердце поглощается слепым огнём гнева, и от этого становится сильнее, обретает разрушительную мощь.
«Он опоздал, - стучало в висках ледяной констатацией, - он выглядит, как дерьмо, он не сделал мне ни одного комплимента».
Перед мысленным взором пролетели вчерашние переживания насчёт предстоящего свидания, сегодняшние часы, проведённые в салоне красоты, сорок минут позорного одиночества в ожидании – и всё это ради чего? Ради этого… этого…
Темари выхватила из рук у парня два билета, уже совершенно бесполезных, разорвала их напополам и швырнула клочки ему в лицо.
Хотелось продемонстрировать ему всю ширину своего лексикона матерных слов, хотелось схватить обидчика за уши и хорошенько потаскать, хотелось закатить скандал, надавать по щекам веером, подвесить за галстук на ближайшем дереве, хотелось уничтожить…
Вместо этого она попросту развернулась и быстрым шагом удалилась. Он не побежал за ней следом – или был чересчур шокирован, или гениальные мозги наконец-то заработали и подсказали: девушку сейчас лучше не трогать.
Темари не поехала на работу – направилась прямиком домой, по дороге каждую секунду ожидая, что из глаз потекут слёзы.
Но слёзы так и не пришли.
***
- Итак, господа, - Такэо-сан прикрепил на доску вырезку из утренней газеты со статьёй, именуемой «Убийца всё ещё на свободе, полиция бездействует», - должен сказать вам, что чёртовы журналюги правы. Расследование стоит на месте. – Он прищурился, сдвинул густые седые брови, вглядываясь в мелкий газетный шрифт. – Вот они тут пишут, что мы только и сделали полезного, что усилили охрану опасных районов, но в остальном… И они недалеки от истины.
Итачи покосился на пустующее кресло рядом со своим – Кисаме-сан опаздывал на собрание, задерживаясь в управлении безопасности. Вот бы он поскорее вернулся! Даже после двух лет совместной работы ему всё равно было несколько неуютно оставаться наедине со старшими сотрудниками, не чувствуя при этом молчаливой поддержки своего напарника. В присутствии Кисаме-сана никто не смел показывать истинное отношение к малоопытному детективу – все, как полагается, натягивали фирменные улыбки и с очень внимательным видом слушали его предложения. Итачи понимал, что их внимание, как и эти фальшивые улыбки, совершенно лишено смысла и являлось в некотором роде даже оскорблением его достоинства, но всё-таки быть окружённым бутафорским уважением нравилось ему больше, чем выносить откровенно презрительные взгляды.
В руках он нервно теребил тоненькую синюю папку со своим докладом, в котором кратко было изложено всё, что ему удалось узнать от Орочимару, также там находился составленный учёным психологический портрет убийцы. Никто, кроме Кисаме-сана, не знал о его сотрудничестве с бывшим криминалистом, поэтому волнение сдавливало горло: настроение собрания не предвещало положительных отзывов, а Кисаме-сан, будто специально, всё не приходил и не приходил!..
- …они уж точно что-то должны знать, - продолжал тем временем Такэо-сан, глава отдела и самый старший член в команде. Итачи, заметив его неодобрительный взгляд, отложил папку в сторону и покорно сложил руки на коленях, чтобы не было соблазна начать теребить в руках что-нибудь ещё – его волнение всегда выдавала эта глупая привычка. – Но эти мальчишки-проститутки с полицией на контакт идти не желают, боятся и ненавидят нас. Любопытно, господа, что они-то как раз больше всех и подходят под портрет жертвы. Я больше чем уверен, что кому-нибудь из них может быть что-то известно. Пропадали ли приятели, попадался ли подозрительный клиент с садистскими наклонностями – любая информация была бы кстати. Но добровольно они нам ничего не расскажут. Остаётся только…
Кобаяси, детектив, сидящий справа от Итачи, по-тараканьи зашевелил своими тоненькими усами, смотрящимися на его традиционном японском лице довольно глупо, и протянул:
- Подослать к ним кого-нибудь из наших?
Старик Такэо указал на него карандашом и кивнул:
- Именно, Кобаяси. Именно.
Его колючий взгляд, цепкий, как у тренированной хищной птицы, впился в Итачи, да так крепко, что молодой человек даже чуть вздрогнул. Кобаяси, не прекращая шевелить своими усами, тоже уставился на него, остальные присутствующие, смекнув, что начальник задумал что-то, связанное с младшим сотрудником, не преминули последовать его примеру. Итачи почувствовал, как плечи опускаются сами собой, и заставил себя сесть ровно и приподнять подбородок – каким бы деморализующим ни был взгляд старика Такэо, необходимо было сохранять внешнее достоинство.
Ведь он Учиха.
- Итачи-кун, - в наступившей тишине голос Такэо-сана прозвучал особенно зловеще, - а ведь ты из нас лучше всех подойдёшь для подобной работёнки, не так ли?
Боковым зрением парень отметил, как усики на лице Кобаяси зашевелились активнее. Это раздражало.
- Ты молодой, красивый, - вкрадчиво продолжал глава отдела, - и у тебя, уверен, если постараешься, получится вписаться в то общество. А что? Почему бы тебе не попробовать, а, Итачи-кун? А то засиделся, наверное, за бумажной работой. Хошигаке-сан ведь в своё время тоже под прикрытием работал, и вот, видишь, Акацуки прикрыл, да. Что скажешь?
Итачи почувствовал, как во рту внезапно пересохло. Мысленно он видел себя с достоинством поднимающегося на ноги, глядящего на подлого старика сверху вниз со смесью оскорблённого достоинства и мягкого презрения. Воображаемый Итачи во всеуслышание произнёс разрушительную речь, не сводя со старика пылающего взгляда, и, чувствуя молчаливую поддержку сотрудников, вышел из комнаты – идеально гордый, настоящий Учиха.
В реальности же всё выглядело не совсем так красиво, как в мире его фантазий. Вернее, совсем не так красиво. Итачи поймал себя на том, что крепко-крепко сжимает челюсти, а мышцы ног напрягаются, играют под кожей, готовые в любой момент…
Но команды действовать так и не поступило.
Между Итачи и Такэо-саном выросла широкая фигура в сером костюме:
- Итачи не будет этого делать.
Молодой человек, не веря в реальность происходящего, поднял голову. Хошигаке Кисаме даже не повернул головы на собственное имя, произнесённое шёпотом. Его внимание было полностью сосредоточено на начальнике отдела.
Такэо Шиндо по-черепашьи вытянул вперёд голову – при этом его тонкая жилистая шея уродливо напряглась, – затем чуть склонил её набок, приняв свою излюбленную позу, среди сотрудников известную под названием «Не сильно-то верится».
Итачи опасливо сглотнул: холодный комок неприятного предчувствия зашевелился внутри. Он судорожно схватил в руки свою драгоценную папку и сжал её в руках что было силы, строго приказав себе: «Не вмешивайся».
- То, что вы предлагаете, - продолжил ровным спокойным голосом Кисаме-сан, - слишком опасно. Учиха Итачи находится под моим непосредственным патронированием, и я могу решать, отпускать его на подобные авантюры или нет. Так вот, Такэо-сан, я решаю: не отпускать. Я не разрешаю Итачи принимать участие в подобных рискованных операциях.
Отзвуки этих слов забухали в голове тяжёлым грузом и накрыли жгучей волной стыда и обиды. Итачи почувствовал себя совсем маленьким и ничтожным, таким беззащитным и молча глотающим слёзы, потому что если отец увидит, увидит, что он, Учиха, плачет…
«Я держусь, - запричитал он про себя спасительную мантру, - я держусь. Не разрешает он мне… Я держусь, держусь, держусь».
Старик Такэо изобразил на своём сером от старости и бесконечного количества выкуренных сигарет лице неповторимую комбинацию псевдоискреннего изумления и поддельно-глубокого уважения. Старый лис был мастак в таких делах, поэтому и держался на этом посту так долго – слишком умело менял маски.
- Вот, значит, как, Хошигаке-сан? – Его ястребиный взгляд упёрся в Итачи, не преминув отметить и его плотно сжатые челюсти, и побелевшее от ярости лицо, и угрожающе сдвинутые брови. – Ну, раз вы, Хошигаке-сан, так решили, раз не отпускаете вашего Итачи, то что уж мы можем поделать! Да, ребята?
Кобаяси снова активно затараканничал усиками, добавив к этому ещё и покорное блеяние, остальные, сидящие за спиной Итачи, забасили нестройным хором о своём согласии.
Твердя про себя: «Я держусь» с утроенной скоростью, молодой детектив обернулся посмотреть на лица сотрудников. На каждом из них было написано то, что невозможно спутать ни с чем, – презрение.
Именно в этот момент что-то внутри него сломалось. Позже, вечером, переживая заново эти события, Итачи понял, что им руководствовалась не только слепая ярость или обида – наружу вылилось напряжение последних дней, проблемы с отцом, волнения из-за неуважительного отношения на работе, уязвляющего гордость. Всё это, ранее непостижимым образом удерживаемое внутри каким-то барьером, в один миг попросту смешалось, и чаша терпения, не выдержав напора, не просто переполнилась – разбилась.
Если бы на его месте был Саске, тот бы уже или облил всех ядовитой словесной грязью, или творил бы какие-то безумства. Но Итачи всегда считался более хладнокровным из братьев, поэтому его хватило на то, чтобы вежливо попросить «Хошикаге-сана» поговорить с ним наедине в его кабинете и, напрочь игнорируя заинтересованно-насмешливые взгляды опытных коллег, покинуть конференц-зал, сжимая в руках папку с докладом.
Многие люди, находясь в бешенстве, начинают орать бессмысленные обвинения, угрозы, оскорбительные слова. Итачи, никогда за свою жизнь не испытывающий ярости такой устрашающей интенсивности, не повысил голос – наоборот, он его понизил до сочащегося ядом шёпота.
- Не могу поверить, что вы это сделали.
Кисаме-сан, серьёзный, собранный, элегантный в своём дорогом сером костюме и с проблесками ранней седины в волосах, скрестил руки на груди и спокойно уточнил:
- А что я сделал, Итачи?
На миг подавившись удивлением от такого искреннего непонимания, молодой человек продолжил:
- Унизили перед всем коллективом, вот что. Растоптали то незначительное уважение, которое они ко мне питали. Уничтожили меня в их глазах. И даже этого не заметили. Не могу, блядь, поверить…
- Следи за своим языком, - на автомате поправил его старший мужчина, но когда спохватился, было уже поздно – Итачи понесло.
- А вот и не буду я за ним следить, уважаемый Хошигаке Кисаме-сан! Знаете, почему? Потому что, уважаемый Хошигаке Кисаме-сан, вы для меня теперь не существуете. Раз я, по вашему мнению, непригодная для своей работы подстилка, которую нужно держать возле себя и ни за что не отпускать дальше двух метров, раз вы хотите, чтобы все в отделе продолжали смотреть на меня, как на бездарность, получившую свой пост только из-за того, что даю кому надо… - Голос предательски задрожал, и оба это почувствовали. Итачи замолчал на пару секунд, стараясь взять себя в руки, затем сдавленно продолжил: - …Я лучше уйду и откажусь от своей мечты, чем буду продолжать позволять втаптывать себя в грязь.
Поклонившись, как подобает младшему сотруднику, он на деревянных ногах вышел, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Кисаме-сана, но зная – ни за что не обернётся.
Оставаться дальше в офисе не имело смысла. Он планировал показать Такэо-сану и остальным их с Орочимару наработки, в том числе интересные результаты анализа, который учёный-криминалист назвал реконструкцией преступной личности, но возвращаться сейчас на заседание не представлялось возможным.
«Хорошо, что сегодня пятница», - давя на кнопку лифта, размышлял молодой Учиха. Многие полицейские, даже несколько из криминального, умудрились улизнуть пораньше с работы в условиях усиленного патрулирования. В вестибюле ему встретилась неизменная парочка, Изумо и Котетсу: два закадычных друга, неразлучные ещё со времён совместного обучения в полицейской академии, спорили на очередную бытовую тему. Возле главного входа красавица Куренай обнималась со своим женихом из го-салона, в одной руке у вечно курящего мужика был зажат огромный букетище с цветами.
Итачи отключил телефон на всякий случай, хотя знал: Кисаме-сан, более мудрый и уравновешенный, подождёт, пока он остынет, и только тогда позвонит. Уже пройдя около половины пути до дома, он вдруг осознал, что буквально несётся по улицам и от этого ужасно вспотел. Пришлось снять пиджак и заставить себя сбавить темп. По ходу в сознании всплыла досадная догадка, что он забыл свою драгоценную папку с наработками на рабочем столе, а ведь они с Орочимару-сама договаривались о встрече завтра, нужно было подготовиться, самому кое-что посмотреть, подчитать… Но не возвращаться же в офис, в самом деле.
Дома оказался только отец. Мама, если верить оставленной на холодильнике записке, находилась на собрании клуба жён полицейских, а Саске наверняка ещё работал. Фугаку, апатично глотающий кофе в абсолютной тишине кухни, всего один раз поднял на сына взгляд, но тут же его опустил, потянувшись за сигаретной пачкой. Итачи, почувствовав неладное, присел напротив и тоже достал сигарету. Ссориться с отцом сейчас не хотелось, но он боялся, что если останется один, полезут воспоминания о гнусной ссоре, а думать об этом сейчас было попросту тошно.
Фугаку окинул его тяжёлым взглядом, после чего констатировал почти разочарованно:
- Ты ещё и куришь.
Итачи кивнул.
- Отлично… Чего ещё я не знал о собственном сыне? – Старший Учиха раздосадованно бросил начатую сигарету в гущу кофейной чашки. – Мало того, что пед… гомосексуалист…
- Педераст, папа, педераст, - сам н зная, почему, подправил его Итачи, и внезапная весёлость разлилась где-то в районе макушки, и со страшной силой захотелось хулиганить. – А ещё нас называют пидорами, членососами, педиками, голубыми, мужеложцами (но это литературно) и ещё парочкой нелестных эпитетов, которые, думаю, и без того тебе известны. Да, я из таких. У меня никогда не было девушки, и хотя за всю жизнь я был только с одним мужчиной, что для геев нехарактерно, всё-таки я на сто процентов педик. Можешь от меня отказаться, если тебе от этого станет легче.
По мере произнесения этой абсурдной тирады Итачи становилось всё веселее и веселее. Хотелось прямо сейчас, в этот самый момент говорить отцу всё, как есть, не боясь оскорбить его или вызвать его недовольство – не боясь ничего вообще. Самопровозглашённая вседозволенность вскружила голову, и появился соблазн смеяться в лицо врагам и неудачам – такая себе опасная эйфория.
Лицо Фугаку посерело, уголки губ опустились, образовав вокруг рта старящие морщины.
- Что ты мелешь?
Итачи изящно, как ему показалось, выпустил дым изо рта, его лицо искривила саркастичная усмешка:
- Просто говорю правду. Я ведь понимаю тебя, отец, прекрасно: старший сын, надежда семьи, оказался голубым, всё пропало, бла-бла-бла. Большинство мужчин традиционной ориентации склонны считать нас чуть ли не недочеловеками, каким-то особым, мутированным подвидом, слабым и недостойным уважения. Наверное, это нормально. Я не знаю, не мне об этом судить…
- Прекрати!
Итачи замолчал, так и не закончив предложения, и с открытым ртом уставился на отца. Возможно, освещение сыграло шутку, возможно, это был просто обман зрения, но ему показалось, будто зрачки у Фугаку порвали грань радужки и их чернота разлилась по белкам. На миг всерьёз испугавшись, он отшатнулся, чуть было не рухнув вместе с табуретом на пол, но вовремя взял себя в руки.
Всего лишь обман зрения. Отец был попросту невероятно зол.
Как и младший сын, Фугаку имел нехорошую привычку скрежетать зубами в моменты особо сильного душевного расстройства, а нынешняя ситуация как нельзя лучше подходила под это определение. Голос мужчины стал ниже, глубже. Перед внутренним взором Итачи невольно всплыл образ затишья перед бурей.
- Хватит уже паясничать. – Отец достал новую сигарету из мятой пачки, закурил. – Думаешь, мне приятно постоянно слышать от других Учих, мол, смотри, Фугаку, затёк твой пошёл, когда свадьба и тому подобные шуточки? Думаешь, это легко, Итачи?
И тут… Будто внутри лопнул воздушный шар – всю напускную весёлость куда-то унесло, осталась холодная пустота. Однако гнев и обида – на себя, на Кисаме-сана, на сотрудников, на тупоголовых родственников – никуда не делись.
Фугаку неспешно облизал пересохшие губы, сделал глубокую затяжку, наверняка обдумывая, как говорить с сыном так, чтобы он понял.
- Пойми, Итачи, - решившись, принялся он пояснять, - Учиха – клан традиций. Чтобы называться Учихой, недостаточно им родиться. Мы всегда держались вместе, друг за дружку, и придерживались строгих правил. Одно из этих правил – сплочённость. Понимаешь?
Итачи кивнул и открыл рот, чтобы возразить, но отец ему такой возможности не предоставил. Его голос стал нервным, дёрганым:
- Мы не выскакиваем из строя с криками: «Смотрите, я другой, я не такой!». Нет! Это недопустимо! Учихи сильны, потому что едины, а ты, Итачи, раскалываешь это единство. А если другие, из молодых, тоже начнут делать, как ты? Представляешь, что будет? Ты же убьёшь наши веками сохраняемые традиции, убьёшь свой клан, понимаешь ты хоть это или нет?!
- А как же дядя Обито? – не удержался и всё-таки перебил его Итачи. – Дядя первым, ещё до меня «вышел из строя», как ты говоришь!
- Да оба хороши! – рявкнул отец, грохнув по столу кулаком с такой силой, что стоящие на нём пепельница и чашки подпрыгнули и жалобно звякнули. – Обито выбрал другой путь, но и заплатил за это! Его теперь весь клан за своего не держит, только я вот да Микото! Кроме того, Обито мне не сын! Он взрослый мужик, делает, что хочет!
- А я, значит, не взрослый!
- А ты слюнтяй ещё! Глупый! О себе только и думаешь!
Отец продолжал выкрикивать обидные слова, но Итачи едва ли слушал – он уже мчался в прихожую, насаживал на ноги туфли, нервно поворачивал в двери ключ…
Очнулся он уже на улице.
«Что я наделал? – хлестнуло реальностью по сознанию. – Во второй раз за день сбежал. И куда теперь идти, как быть?».
Боясь, что отец побежит следом, он поспешно двинулся по улице – без особой цели, просто чтобы уйти подальше от дома.
***
У Сабаку Гаары и Узумаки Наруто за годы дружбы образовалось достаточно много традиций и незначительных личных праздников – на первый взгляд, совершенно ненужных и даже немного глупых, однако, несмотря на это, имеющих для обоих огромное значение.
К примеру, традиция дарить друг другу на дни рождения не только что-нибудь смешное и чаще всего бесполезное, как всем остальным - парочка имела скандальную славу любителей идиотских подарков, - а непременно добавлять к этому всему бонус – желание. Всё началось с самоуверенного: «Что угодно загадывай, всё выполню, но только одно желание!», произнесённого на пятнадцатилетии Гаары осоловевшим Узумаки. Дождавшийся октября Сабаку припомнил другу его оригинальный подарок: «Ну а теперь ты загадывай. Всё что угодно выполню».
С тех пор традиция прижилась. Благодаря своему собственному изобретению, Наруто в последние годы пришлось проделать несколько безумных вещей, впрочем, в долгу он не остался – Гааре тоже было непросто исполнять желания богатого на выдумки блондина.
Все в их компании считали этот обычай крайне милым и постоянно выпытывали, что же загадывали друг другу лучшие друзья; ответа, однако, они так и не дождались – традиция потеряла бы свою пикантность, стань тайное явным.
Когда Гааре наконец-то позволили снять повязку с глаз и он смог увидеть, куда его завезли, ему припомнился последний свой день рождения и желание, которое он тогда загадал Наруто: «Удиви меня». Задание могло показаться простым, но только на первый взгляд: ведь если устроить что-нибудь фееричное и со стриптизёрами, можно было запросто переборщить, а если, наоборот, не особо изощряться, исполнение желания скатилось бы в банальность. Наруто выкрутился: выкрав именинника тайком от всех друзей, заставил завязать глаза и повёз в другой конец города, на одно памятное для них обоих место…
«Только в тот раз была зима, всё замело снегом, - вспоминал Гаара, оглядываясь. – Мы еле нашли то место. Промёрзли до нитки».
- Слушай, Узумаки, - задумчиво протянул он, обращаясь к отпустившему таксиста и теперь поравнявшемуся с ним блондину. – Сегодня ведь не мой день рождения. Зачем ты меня сюда привёз?
- Узнаешь. Пошли.
Район, находящийся на окраине Конохи, не имел ни одного приличного здания выше пяти этажей – в основном только частные домики. Минимаркеты с болтающимися возле них подозрительными мамашами, снующее вокруг малолетнее хулиганьё, хмурящиеся деды в залатанных брюках – весь этот своеобразный мирок находился слева от двоих друзей, а справа территория Конохи официально заканчивалась и начинался полудикий парк, перерастающий в настоящий лес.
Наруто не стал обращать внимания на полные осуждения взгляды «приличных горожан» и, ухватив друга за руку, потащил по тропе подальше от цивилизации – вглубь парка. По правую сторону от дорожки приютился избитый и древний на вид лоток с обыкновенной уличной едой, заведовал которым унылый дяденька с впалыми щеками и сколиозом, превратившим его спину в знак вопроса.
- Дежа вю, - выдохнул Гаара, во все глаза глядя на продавца, и суеверно зашептал другу на ухо: – Слушай, это же тот самый дядька… Он что, вечен?
Наруто самодовольно ухмыльнулся: сюрприз, похоже, удавался на славу.
Продавец поднял на них унылый взгляд и вопросил:
- Чего вам, мальчики?
- Два бенто и две колы! – выпалил блондин и подмигнул Гааре: - Ну да, Сабаку, я помню, что мы обедали, но традицию всё же нужно поддерживать.
- Какую ещё традицию? - буркнул тот в ответ, с опаской разглядывая выданные продавцом коробочки с едой.
После получасовых блужданий по весеннему лесу им всё-таки удалось разыскать нужное место – огромное поваленное дерево, совсем трухлявое и с растущими из него тонкими зелёными побегами.
Наруто торжественно объявил цель их спонтанного путешествия достигнутой и, с разбегу запрыгнув на дерево, уселся на него верхом, коробочку с бенто положив перед собой.
- Ну а теперь, когда мы здесь, - сделав так же, спросил Гаара, - может быть, расскажешь всё-таки, почему ты потащил меня именно сюда? Ещё и дяде Минато соврал, что мы дома будем весь день. Вдруг он позвонит или вернётся домой раньше, а нас там не будет?
- Не вернётся он, - увлечённо борясь с упаковкой бенто, заверил его Наруто. – У него на работе завал, а потом тусня с бригадой КОЙ, так что не переживай, нам не влетит.
Гаара усердно отковыривал ногтем крышечку на банке из-под колы и со спокойным видом рассуждал:
- Хорошо, допустим. А если тот маньяк по соседству тут где-нибудь обитает? Вот нападёт и порежет нас всех на хрен. Потом на моей могиле что, напишут: «Пал жертвой тупости своего лучшего друга»? Не хочу, увольте, я уже придумал, что у меня на памятнике написано будет, и поверь мне, Узумаки, с тобой это никак не связано.
- А если вдруг и нападёт, - парировал тот, - покажешь ему, чем ты на своём айкидо занимаешься, я с удовольствием погляжу. Айкидаст ты наш. – Наруто увернулся от подзатыльника и захихикал.
- Ой, смешно, слово в рифму придумал, Узумаки, молодец какой! Айкидаст, блин… Давай уже колись, зачем ты всё это подстроил сегодня!
Блондин передёрнул плечами, показывая, что не знает, как ответить, но в его глазах, до колючего внимательно наблюдавших за каждым движением друга, читалось - явно недоговаривает.
- Помнишь? – Наруто разломал одноразовые палочки и ухватил ими кусочек маринованного осьминога из своей коробки. – Мы впервые пришли сюда, когда нам было по четырнадцать лет.
Что-то в лице Гаары изменилось, всего на миг тонкие, практически незаметные брови дрогнули и надвинулись на глаза, но юноша чуть качнул головой, будто прогоняя нехорошую мысль, и вернул лицу чуть раздражённое выражение.
- Помню. Как же мне не помнить? Ты мне уже раза три эту историю рассказывал от начала до конца.
На Наруто такой тон не действовал нисколечко – он, поглощённый воспоминаниями, продолжил:
- Мы тогда часто гуляли вместе после школы…
- Точнее, ты таскал меня везде за собой, а я тихо недоумевал, чего же ты от меня хочешь. До сих пор недоумеваю. Чего ты хочешь от меня, Узумаки?
- …И однажды мы, уже не помню, почему, оказались в этом захолустье, причём голодные и практически без наличных при себе.
- Зато я отлично помню, как так вышло, - протянул Гаара сварливо. - Сначала ты поволок меня покупать тебе новый телефон, потому что старый ты угрохал даже раньше, чем он потерял статус новинки в магазинах. В итоге ты уговорил меня тоже себе что-нибудь приобрести, и я выложил кучу бабла на какую-то хрень, которой я потом и не пользовался ни разу. Потом тебе что-то стукнуло в твою больную башку, и ты вдруг захотел показать мне какое-то место, которое видел прошлым летом и где продавались грандиозные песочные часы. Мы проколесили по городу часов до самого вечера, потратили почти все оставшиеся деньги на такси и в конечном счёте оказались здесь, на какой-то богом забытой окраине.
Наруто полностью проигнорировал недовольное ворчание друга и мечтательным тоном протянул:
- …У нас действительно почти не осталось денег…
- Интересно, чья же в этом была вина?
- …а есть хотелось ужасно, поэтому пришлось купить эти копеечные подозрительные бенто и гадкую колу. Ты, как и всегда в те далёкие времена, был молчалив и угрюм… хотя, честно говоря, выглядело это со стороны довольно мило. – Наруто бросил на друга ласковый взгляд, но тут же вновь отвернулся и уставился на деревья, покрытые новыми листьями сочного зелёного цвета. Тон его повествования чуть изменился, обретя необычную для него меланхоличную глубину. - Нас обслуживал тот самый странный дядька, я даже помню, что форма на нём была та же, что сегодня. Когда мы нашли это место и принялись за еду, оказалось, что бенто были настолько ужасны, что стоило выкинуть их ко всем чертям и поехать домой. Ты попробовал кусочек маринованного осьминога и сказал: «Какая гадость».
- Я и сейчас это скажу, Узумаки. – Гаара выдавил из себя презрительную ухмылку и указал на свою коробку: - Вот это – гадость. Га-дость. Га-а-адость.
- Я с тобой согласился, ситуация, в которую мы влипли, показалась мне забавной, и я засмеялся, - продолжил Наруто, косясь на красноволосого. – И тогда случилась удивительная вещь.
- Ой, Узумаки, - поспешно затараторил Гаара, смущаясь, - ну сто раз уже эту историю рассказывал, сколько можно?
- Ты впервые в жизни мне улыбнулся, - закончил Наруто, и черты его смягчились, стали почти по-детски нежными. – Помню, я тогда ужасно удивился: ка-ак, Сабаку Гаара умеет улыбаться?!
Окончательно стушевавшись, Гаара забурчал:
- Да ты меня преследовал с самого первого дня, как я в школу к вам перевёлся! На то время я тебя уже месяцев шесть знал – понятное дело, что ты, клинический улыбака, на меня влиял!
- В любом случае, это было очень неожиданно, но приятно, - хмыкнул Наруто. - В тот момент, когда я увидел твою улыбку, я понял, что ты наконец-то стал считать меня своим другом.
Признание не оказало на Гаару должного воздействия, он демонстративно закатил глаза и цокнул языком:
- Не парь мне мозги, Узумаки, своей романтикой, пожалуйста. Улыбнулся я ему… Подумаешь.
Он попробовал рис из своего бенто, скривился и отложил палочки в сторону, Наруто сделал то же самое.
- Сидим тут вообще, как жлобы какие-то, - продолжил бубнить красноволосый, с подозрением косясь на окружающий их лес. – Надеюсь, Узумаки, ты не думаешь превратить подобные посиделки в традицию, потому что мой организм такой еды не выдержит, честное слово.
Наруто улыбнулся и с фальшивой грустью развёл руками в стороны:
- Извини, Сабаку, я уже и название придумал. Только что, кстати, и идею подал мне ты. Жлобский Пикничок! – Озвучив это торжественное название, он взглянул на друга в ожидании реакции.
Тот неодобрительно хмурился, скрестив руки на груди:
- Знаешь что, Узумаки…
- Ну что? Весело же!
- …Я, кажется, понял, зачем ты меня сюда сегодня приволок.
Внезапно всю беззаботную весёлость будто бы выкачали из пространства, Наруто посмотрел на друга – и, наткнувшись на тяжёлый изучающий взгляд, почувствовал себя маленьким, и глупым, и таким легко читаемым. Зелёные глаза смотрели без осуждения, и от этого сердце больно сжалось: если он всё понял, то почему молчит?
Наруто упрямо поджал губы и не стал отводить взгляда, хотя именно это хотелось сделать больше всего. Что-то в лице Гаары внезапно дрогнуло, поплыло, он устремился вперёд и, протянув одну руку, привлёк ошарашенного друга к себе. Его коробка с бенто перевернулась, ужасная еда растерялась в высокой траве.
В ухо блондину полился едва различимый шёпот:
- Ну, не путай разные вещи, Наруто. Ведь говорил уже: ты всегда останешься для меня близким человеком, никто тебя не сможет заменить. Нет причин ревновать.
Наруто не успел опомниться, как Гаара уже отстранился, даже отодвинулся немного и теперь, чуть ссутулив плечи, смущённо глядел куда-то в сторону.
Моменты вроде этого за всё время их дружбы происходили не так часто и оттого казались им необычайно ценными. Объятия на языке их отношений означали поддержку и обычно вызывали неловкий осадок у обоих – слишком откровенным казалось им подобное проявление чувств. Этот раз не явился исключением: Наруто потупил взор и принялся водить подушечками пальцев по татуированным усам, выдавая бушевавшее внутри беспокойство.
Кое-что ощутимо изменилось. Тишина больше не казалась гнетущей – она являлась необходимостью.
«А ведь, - произнёс незнакомый голос у Наруто в сознании, - он прав. Я действительно немного ревновал его в последнее время...».
Он осторожно покосился на друга. Точёные черты лица, за годы близкой дружбы превратившиеся в знакомые до мелочей, тёмно-красные пряди, обрамляющие открытый участок лба с татуировкой, серая рубашка, узкие брюки, на пальце кольцо с изумрудом такого же цвета, что и оттенённые чёрным глаза его владельца. Все эти детали составляли Гаару-картинку, Гаару, которого видели все, но для него каждый из этих маленьких штришков его личности раскрывала настоящего Гаару, которого до недавнего времени знал и видел только он.
К примеру, с кольцом у него была связана масса воспоминаний, как хороших, так и не очень. Последнее из них, как ни странно, - первая встреча с Саске несколько недель назад: при мысли о том дне перед внутренним взором всплывала ладонь Гаары, сдерживающая его кулак, и играющий внутри изумруда свет.
А волосы? Волосы, пожалуй, лучше всего характеризовали его друга. Когда-то, классе, может, в девятом, Гаара на некоторое время перестал краситься, и Наруто даже довелось увидеть его натуральный цвет – чуть светлее, чем у старшего брата, но не такой светлый, как у сестры. Видимо, привычка со временем взяла своё: вскоре после эксперимента младший Сабаку не только вновь выкрасился в ядерно-красный, а ещё и сильно обстриг волосы, что в сочетании с вечно мрачным выражением лица придавало ему весьма агрессивный вид. Сейчас чёлка практически закрывала лоб, пряди лежали спокойно, аккуратно. Наруто невольно припомнился день, когда Гаара рассказал ему о том, кто и по какой причине выкрасил его волосы именно в красный – и по телу прошла невольная дрожь.
Неудивительно, что в детстве он был ужасно замкнут и не доверял никому.
Но теперь-то всё совсем по-другому, и вполне очевидно, что во многом это его заслуга. Наруто уже давно заметил, что его друг сильно изменился за годы общения с ним, и внутренние перемены повлекли за собой внешние: лицо его ожило, взгляд стал приятнее, мягче, и, несмотря на любовь к язвительным замечаниям и откровенному высмеиванию, люди потянулись к нему, возможно, разглядев в нём то, что увидел Наруто ещё шесть лет назад – у Гаары, которого он знал и которым дорожил, было очень доброе сердце. И если раньше посторонние об этом могли только догадываться, то наверняка об этом не знал никто, кроме него.
Вплоть до того момента, как появился Рок Ли и украл это сердце.
Гаара мог сколько угодно сомневаться и переживать насчёт своих чувств к этому человеку, но Наруто было очевидно: его друг влюблён. И эта любовь была так важна, потому что стала первой.
«Да, - признал он про себя, - я ревную. Зря, наверное… Ведь я всегда знал, что не могу вечно оставаться единственным его близким человеком, тем более, я никогда не смог бы дать ему то, к чему он стремится. А Ли, наверное, сможет. Смешно даже: умом я понимаю, как глупо себя веду, и всё равно не могу заставить себя прекратить ревновать».
Он позволил себе ещё один осторожный взгляд на друга.
Гаара имел волевой характер, но даже он иногда испытывал потребность в человеческом участии, откровенной беседе – точно так же, как это время от времени было необходимо Наруто. Ему вдруг припомнился день из их прошлого, когда Сабаку Гаара, тогда ещё считавшийся новичком в школе, не явился на первый урок (а в школьные времена они оба ещё не позволяли себе «вольный график посещения»), и самопровозглашённый друг Узумаки, конечно же, всполошившись, принялся вызванивать его, даже не дождавшись конца занятия. Гаара ответил не сразу, а когда всё-таки снял трубку, то после десятиминутного упрямого молчания признался, что утром упал, сломал кисть правой руки и сидит сейчас в больнице в ожидании врача; семье, как оказалось позже, он ничего о своём состоянии не сказал, поэтому примчавшийся вскоре по указанному адресу Наруто обнаружил мальчишку в гордом одиночестве.
Помощь в последующие недели, пока заживала рука, Гаара принимал без единого слова – раз хочет этот дурак-одноклассник нести его сумку, то пускай несёт; раз нравится записывать за него домашние задания, то пускай пишет. Впрочем, в том, что странный суновец не забывает услуг, Наруто убедился, когда познакомил его со своим отцом. «Намикадзе-сан много работает», - задумчиво рассуждал Гаара, сидя в комнате друга после первой встречи с тем, кто позже стал для него дядей Минато. – «Он занят постоянно, у него ведь своя фирма». – «Нет, он работает слишком много. Он совершенно не уделяет времени тебе, это неправильно». Наруто, не обративший тогда никакого внимания на его слова, вскоре начал замечать, что красноволосый приятель завёл привычку, будучи у него в гостях, общаться с его отцом. О чём, правда, ему было неизвестно – беседы проходили без участия Наруто. Некоторое время спустя с папой начали происходить удивительные перемены: его можно было застать дома гораздо чаще прежнего, он начал интересоваться жизнью сына, в выходные забывал о работе и оставался дома, с сыном и его новым подозрительным другом. Да он, чёрт возьми, даже готовить выучился! Наруто было известно, что этими положительными переменами в его отце он был обязан как раз Гааре, и никогда не позволял себе забывать об этом.
- Ладно, Узумаки, твоя взяла.
Наруто поднял взгляд на друга. Тот, криво улыбаясь, отобрал у него палочки и решительно зацепил из его коробочки с бенто немного риса, после чего уверенно вынес вердикт: – Ну точно гадость.
От этих слов, простых и в то же время значащих для них двоих так много, внутри у него словно что-то расслабилось, стало даже легче дышать. Он растянул губы в широкой благодарной улыбке и принял у друга палочки.
- Только пообещай мне, что мы не будем проделывать это слишком часто, - бросил Гаара с деланной суровостью.
- Посмотрим, Сабаку, посмотрим.
Рука Гаары легла на плечо блондина, слегка сжала его, и в этот самый Наруто со всей чёткостью понял: всё будет хорошо.
Кривясь, хихикая и делясь одним набором палочек, друзья всё-таки осилили одно бенто на двоих, после чего каждый героически выпил свою колу – и этим было положено начало новой традиции.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ
Неделя: 3
День: 5
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для третьей части): AU, angst, romance, humor, adventure
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Предупреждения: OOС, несколько OMC, убийства и полицейское расследование
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.
Глава 19
Пятница 7 мая
Намикадзе Минато открыл дверь спальни сына – в пятый раз за это утро – и позвал:
- Ну вставай, лежебока! Уже и Гаара приехал.
Тело на кровати даже не шевельнулось. По всей видимости, уснул Наруто случайно, просто свалившись от усталости, потому что лежал сверху на нерасстеленном покрывале в одних только домашних брюках. Минато нежно отодвинули от прохода, и в комнату с видом бывалого инспектора полиции вошёл Сабаку Гаара.
- Та-ак, - протянул юноша, подбоченившись, - Узумаки-кун ещё расчудесно дрыхнет, а меня сегодня подняли в половину седьмого, чтобы я, понимаешь, успел на занятия. Ну и где здесь справедливость, дядя Минато?
- Не знаю, - отмахнулся от него возящийся с галстуком мужчина. – Просто разбуди его.
- Да не вопрос!
Гаара дождался, пока он уйдёт, и, подавившись смешком в преддверии хорошей шутки, присел на кровать рядом со спящим другом.
- Слушай, Узумаки, - доверительным тоном начал он, глядя в идеально спокойное полосатое лицо, - ты специально, что ли, живот свой напоказ выставил? Знаешь ведь, что я по нему с ума схожу.
Ответа не последовало: Наруто действительно спал. Иначе как можно было объяснить его нулевую реакцию на палец Гаары, принявшийся самым нахальным образом водить по линиям его татуировки вокруг пупка? Красноволосый, видимо, подобного игнора и ожидал, потому что губы его растянулись в нехорошей предвкушающей улыбочке. Склонившись прямо над животом спящего мёртвым сном, он вкрадчиво и несколько двусмысленно пообещал:
- Ладно, сейчас ты у меня встанешь.
Если от прикосновения пальца блондин не проснулся, то на язык среагировал сразу – вздрогнул от неожиданности и, широко открыв сини очи, ошарашенно уставился на ухмыляющегося приятеля.
- Ты совсем уже охерел, Сабаку?! – заорал не до конца пришедший в себя Наруто, на автомате перебираясь на другую сторону кровати и поджимая под себя ноги.
Его испуг и искреннее возмущение вызвали у Гаары приступ истерического хохота:
- Ну ты смешной, Узумаки!
- Чего смешного, ё-моё?! Ты мне живот облизал!
- Тише, дядя Минато услышит, - шикнул на него всё ещё смеющийся юноша. – Он просил тебя разбудить. По-моему, с заданием я справился на пятёрочку.
- А нельзя было меня более традиционным методом растолкать, нет? – не унимался Наруто. – Ты псих, Сабаку, знаешь об этом?
- Знаю-знаю, Узумаки, давай уже дуй в ванную, нам выходить пора. Ты мне говорил, бабка Тсунаде хотела нас перед парами видеть.
- Уже не успеем, - поднявшись и взглянув на часы, решил блондин. – Бляха-муха, Сабаку, нормально вообще? Взял и живот облизал! И лыбится сейчас, прётся от собственного остроумия!
- Иди уже, возмущённые ты массы, - хихикнул Гаара. – А я пока с твоим папой кофе попью, если он ещё не сбежал на работу.
Минато находился на кухне: допивал чай и разговаривал по телефону. Он, не прерывая беседы, сделал приглашающий жест другу сына и протянул ему чашку с уже готовым кофе.
- Слушайте, дядя Джирайя, ну имейте совесть, в конце концов, - с укором в тоне возразил он собеседнику. – Ведёте себя, как последняя сволочь: и тёте Тсунаде не даёте счастливой побыть, и предложить ей ничего серьёзного не хотите… А любовь вашу делить на тридцать два надо!.. Вот когда надумаете что-нибудь, тогда и звоните, а мне на работу надо идти. До свиданья. – Он сбросил вызов, сунул телефон в карман и обратился к Гааре: - Ну что, разбудил?
- А как же! – хмыкнул в ответ тот. – Как миленький проснулся.
Минато благодарно похлопал его по плечу:
- Спасибо, а то я его ну никак добудиться не мог! Есть у меня подозрение, что он всю ночь какой-то фигнёй страдал за компьютером, потому что когда я зашёл к нему часов в семь, экран был включён.
- Странно, - удивился Гаара, - не в его характере вот так ночь просиживать за ничегонеделанием.
Мужчина только отмахнулся:
- Мальчишка он ещё. Тсунаде приходила вчера, сказала, опять вы на этой неделе прогуливали. Ну ладно мой оболтус, но ты, Гаара, ведь более сознательный! Уже май, скоро зачёты, потом экзамены. Сам понимаешь, чем ваши прогулы могут грозить.
Красноволосый скрестил руки на груди, состроил вид очень умного человека и взялся рассуждать:
- Понимаете, дядя Минато, все студенты немного сходят с ума ближе к концу учебного года: совсем скоро лето, заслуженный отдых, и нам, молодёжи, уже хочется, чтобы всё это счастье поскорее настало. Отсюда и нежелание напрягаться и учиться. У нас с вашим Наруто сейчас именно такое настроение: хочется забить на учёбу и просто наслаждаться жизнью днями напролёт. Друзья, кстати, наши в июне женятся, Узумаки рассказывал?
- Гот и байкерша? – уточнил Минато.
- Они самые. Ну так этим двоим точно сейчас не до учёбы, вот они нас своей предсвадебной эйфорией и заражают. Воздушно-капельным путём.
На лестнице послышались шаги, и вскоре к ним присоединился уже умытый, одетый и причёсанный Наруто. Специально отодвинув свой стул подальше от Гаары, он шёпотом пригрозил:
- Ещё раз так надумаешь разбудить – я тебе башку твою крашеную откручу, понял?
Тот расплылся в ухмылке:
- И тебе доброго утречка, мой невыспавшийся друг Узумаки. Быстренько завтракай и пошли уже, а то опять опоздаем.
- Кстати, мальчики, - вспомнил уже собирающийся уходить Минато, - вы сегодня свою Загульную Пятницу тут отмечаете или гулять куда-то идёте?
- Гулять, - с набитым ртом ответил Наруто, отчего слово прозвучало как «бря».
Все, впрочем, его поняли, потому что растерявший всё своё удальство Гаара удивлённо хмыкнул:
- Гулять? Куда? И почему я ничего не знаю?
- Сюрприз, - коротко пояснил блондин, поспешно запихивая в себя оставшуюся на тарелке снедь. Закончив, он поднялся: – Всё, помчали.
Когда друзья уже обувались в прихожей, до них донёсся запоздалый упрёк из кухни:
- И к деканше зайдите, балбесы вы!
- Узумаки, - шепнул Гаара. Наруто вопросительно мугыкнул, не отрываясь от зашнуровывания высоких ботинок. – Мы же не будем портить себе настроение бабкой Тсунаде с утра пораньше, правда?
- Конечно, не будем, Сабаку, думай головой, а не чем ты там обычно думаешь, - таким же шёпотом бросил ему парень, а отцу крикнул: - Зайдём обязательно, па! Хорошего дня, счастливо!
Дверь за друзьями закрылась, и их сдавленные смешки послышались уже на лестничной площадке.
Пару минут спустя в прихожую зашёл недовольно хмурящийся Намикадзе Минато и принялся одеваться, бормоча себе под нос:
- Зайдут они. Как же.
***
Орочимару открыл дверь своим ключом и кивком приказал Кабуто следовать за собой. Вместе они прошли по недлинному коридорчику и вышли в обширную гостиную. Все большие квартиры, в которых живёт только один человек, со временем покрываются налётом его одиночества, смотреть на такие жилища становится грустно. Квартира Джирайи исключением не являлась.
Учёный окинул своим внимательным взглядом беспорядок, царящий в комнате, затем повернул голову в сторону помощника: тот, не задавая лишних вопросов, выступил вперёд и принялся собирать усеивающие невыметенный пол пустые бутылки. Из гостиной вели двери в три разные комнаты. Орочимару вспомнил, что в одной из них очень давно, лет двадцать назад, жила молодая семья, Минато и Кушина. Хорошие люди. С Минато он до сих пор иногда виделся, а вот Кушина умерла. Что ж, хотя бы сына родила, отцу отрада.
Будучи другом Джирайи уже больше тридцати лет, Орочимару прекрасно знал, где и в каком состоянии его сейчас можно было найти. Оставив уборку на Кабуто, он прошёл мимо спальни, обставленной безвкусно и дорого специально с целью привлекать дешёвых женщин, и остановился возле небольшой и неказистой двери, ведущей в кладовое помещение.
- Джирайя.
Ответа, конечно же, не последовало.
За годы знакомства Орочимару разучился церемониться со своим проблемным товарищем, которого не раз приходилось вытаскивать из всяческих передряг, и отворил дверь без спросу. Хозяин квартиры, бледный, осунувшийся, полулежал во тьме на каком-то заполненном тряпьём ящике, распространяя вокруг себя тяжёлый запах алкоголя и рвоты.
Орочимару взглянул на включатель, затем снова на полумёртвого приятеля и решил, что свет всё-таки лучше не включать.
Когда в жизни Джирайи наступал какой-то очередной напряжённый момент, он, вместо того чтобы бороться и справляться со своими проблемами, вначале пытался переложить их на плечи ближайших друзей, а если это не помогало или они ему отказывали, что случалось чаще, закрывался в своей огромной пустой квартире, напивался до потери памяти, а потом, по большей части уже на четвереньках, добирался вовсе не до кровати, а до кладовки, и там переживал все ужасы похмелья. Орочимару имел собственную теорию насчёт этой самой волшебной комнатушки: в ней были собраны все вещи, хранившие в себе воспоминания детства, проведённого вдвоём с подружкой Тсунаде, юношества, пережитого уже втроём, и, наконец, молодости – в особенности, наверное, тех нескольких лет, что Джирайя и Тсунаде прожили вместе как муж и жена. Трезвый Джирайя ещё мог успешно обманывать себя насчёт того, что доступные женщины – как раз то, что ему необходимо, но для человека, находящегося в состоянии сильного алкогольного опьянения, невозможно скрыть истинные чувства даже от себя. Вероятно, поэтому бесчисленное число раз Орочимару приходилось вытаскивать своего друга из тёмной пропылённой кладовой и, кряхтя и матерясь, взваливать его безвольное тело на кровать.
Учёный присел на корточки рядом с другом и позвал:
- Джирайя.
Опухшие, покрытые мелкими морщинками веки приоткрылись, мутные глаза с испещрёнными красными нитями-капиллярами белками уставились на незваного гостя.
- Вставай, Джирайя, - стараясь звучать мягко, принялся уговаривать его Орочимару. – Идём, нужно уложить тебя на нормальную кровать. Поспишь, отдохнёшь, а вечером я вернусь, и мы с тобой поговорим.
Сухие полные губы, целовавшие десятки, если не сотни женщин, разомкнулись, зазвучал надтреснутый голос:
- Минато тоже отказался помочь… Сказал, я ей счастливой побыть… не даю…
Тонкие черты Орочимару смягчились, он, забыв об опрятности, опустился рядом с другом прямо на грязный пол и осторожно приобнял его за плечи.
Джирайя зажмурился, словно от боли, сдул нечёсанную седую прядь с лица:
- И что мне теперь делать? Она, наверное, уже дату назначила, платье свадебное примеряет… Моя Тсунаде-химе…
Орочимару подавил в себе подступающий к сердцу гнев. В конце-то концов, кто виноват в том, что его любимая женщина выходит за другого? Кто, кроме него самого? Она столько лет ждала его, надеялась, что он изменится, образумится, а он как с ней обращался всё это время? Веру её только укреплял своими «Тсунаде-химе», а сам трахался направо и налево, как какой-то…
Но нельзя об этом думать. Прямо сейчас Джирайе необходимо вовсе не осуждение, а помощь и поддержка, и он, как хороший друг, должен её оказать.
- Вообще-то я планировал сказать тебе кое-что очень важное сегодня вечером, - заговорил он, осознавая, насколько холодно звучит его голос, и не в силах добавить в него хотя бы каплю тепла. – Но, так и быть, скажу сейчас. Джирайя, я неоднократно спрашивал у тебя, почему ты не хочешь создать нормальную семью с Тсунаде, и ты каждый раз отвечал мне одно и то же, только разными словами. Ты боишься навеки привязать себя к одной женщине, потому что считаешь, будто твоё призвание – писать романы для взрослых, а без полевых исследований это осуществить невозможно. То есть, ты считаешь, что все эти отвратительные залапанные бабы – твоё истинное вдохновение.
Лицо Джирайи не выражало ничего – чистый лист; помятый немного, давно уже не белый. Но слушал он при этом очень внимательно. Орочимару повертел в руках найденную рядом со своим ботинком ленточку насыщенного синего цвета. Ему было известно, откуда она взялась у писателя. Когда-то, ещё в младшей школе, Тсунаде-чан пришла на занятия с двумя замечательными хвостиками, перевязанными удивительно красивыми синими ленточками. Джирайя, удалой парень, заводила, поспорил с приятелями, что выкрадет у неё одну из этих атласных полосочек, да так ловко, что она и не заметит. Позже оказалось, что девочка заметила и наподдала воришке так, что у него даже выпало два молочных зуба, а медсестра потом долго ругалась на гендерные мутации, прикладывая к кровоточащим ранкам во рту у пострадавшего ватные тампоны. С того памятного удара в челюсть началась их дружба. Тсунаде не знала, что у Джирайи до сих пор хранится её ленточка. С другой стороны, подумалось Орочимару, ему тоже не было известно, что у Тсунаде-химе дома, в отдельной шкатулочке, что спрятана далеко в полочке туалетного столика, лежит точно такая же ленточка, хранящая в своём синем атласе столько далёких воспоминаний...
От столь чудовищной глупости двух влюблённых людей хотелось рыдать в голос и рвать на себе одежду. Возможно, будь Орочимару менее хладнокровным, он бы так и делал. Но он был учёным, его женой была наука, а сестрой – логика. И логика подсказывала, что выражение собственных эмоций в этой ситуации никак не поможет. А ситуация была – серьёзнее некуда.
- Я вот что сказать тебе хочу, Джирайя. К этой женщине ты уже давно привязан, всю жизнь ты к ней привязан, а она – к тебе. Поэтому если она сейчас разорвёт эти узы, если решится отдать своё будущее другому, ты никогда уже не заполучишь её. Никогда не почувствуешь себя вновь целым, потому что твоя половинка покинет тебя.
Он поднялся, отряхнул на себе костюм и, чувствуя на себе колючий взгляд друга, подошёл к другому концу обширной кладовой – к маленькому старому столу, за которым Джирайя написал свои первые строки как писатель. Орочимару знал, где искать: верхний ящик, пошарить справа. Большая лохматая пачка старых бумаг, исписанных вручную.
Пачка приземлилась на коленях у Джирайи. По лицу учёного прошла волна скорби напополам с отвращением.
- Вот твоё истинное призвание, а не то, чем ты полжизни занимался. Этот роман, который ты придумал, и есть твоё призвание, а Тсунаде – твоё вдохновение. Вспомни. Вспомни, зачем вообще начал эту гадость писать. Чтобы заработать деньги для издания настоящих книг.
Значимые слова кончились, а повторяться Орочимару не любил, поэтому он направился к выходу, всё ещё чувствуя энергетику от собственных речей, пронзающую пространство, однако у входа всего на секунду задержался, чтобы бросить через плечо:
- Делай выводы. Я вернусь вечером.
***
От мысли, что она не пошла сегодня на работу, становилось ужасно неуютно. Чтобы немного приглушить голос совести, Темари достала из сумочки зеркальце и в который раз за последний час взглянула на себя. Да уж, три часа, убитые в салоне красоты, определённо того стоили: она не могла припомнить, когда ещё выглядела настолько шикарно.
«У вас такие восхитительные волосы! – не уставал повторять парикмахер, возящийся с её причёской в салоне. – И сами вы такая… такая – ну прелесть просто!».
Глядя на себя сейчас в зеркальце, Темари согласилась с очарованным мужчиной: природные данные у неё действительно были что надо. Неудивительно, что этот придурок Шикамару целый год за ней бегал, как на поводке – влюбился по уши.
Мальчишка ещё.
«И не для него я всё это делала, конечно! – в который раз за сегодняшний день уверила себя девушка, упрямо поджав тонкие губы. – А для себя! Не каждый день на свидания хожу, в конце концов».
У Сабаку Темари никогда не было недостатка в поклонниках: ещё в средней школе её заваливали приглашениями в кафе или в караоке-бар, а особо находчивые притворялись глупцами и просили помочь с заданиями. Не желая выносить подобного напора со стороны противоположного пола ещё и в старшей школе, красивая девчонка научилась отшивать настойчивых ухажёров острословием, вместо этого сосредоточившись на действительно важных для неё вещах. За годы обучения в университете светловолосая красотка позволила себе всего пару раз увлечься парнями, но строго следила за тем, чтобы не влюбиться – это в её планы не входило.
Канкуро, будучи преемником отца, относился к делам сердечным точно так же, хотя и имел возможность чуточку расслабиться – в конце концов, ему не нужно было зарабатывать себе статус, он был с ним рождён.
Темари покосилась на вибрирующий телефон в левом кармане голубых джинсов, затем взглянула на элегантные золотые часики: так и есть, прошло ровно семь минут с последнего звонка Канкуро, стало быть, это снова он.
Она уже давно заметила интересную тенденцию: если Канкуро срочно нужно было поговорить с кем-то, он названивал этому человеку с периодичностью ровно в семь минут, которые он тратил на прокручивание в мыслях всех возможных вариантов, почему трубку не поднимают. Неоднократно ей приходилось наблюдать подобную картину «Семь минут - и я звоню опять», когда брат пытался дозвониться до загулявшего где-то Гаары, и вот теперь она сама стала жертвой телефонной атаки брата.
До начала фильма, на который они с Шикамару договорились сходить, оставалось ещё десять минут, её не-совсем-но-что-то-вроде парня было пока что не видать, поэтому Темари всё же решила ответить на звонок.
- Канкуро, я занята.
На том конце поражённо молчали около трёх секунд, после чего понеслось:
- Да.. да что это значит, Темари?! Ты где?! На работе дурдом! Отец из меня кровь пьёт! А тебя нет!
Когда брат злился, то часто говорил отрывочно и бессвязно. Темари сдвинула брови.
- Нет – значит, дела поважнее нашлись.
- Да как это?! Ты где?
- Не твоё дело. – Раздражение разливалось по телу, вызывая внутреннюю дрожь. – Вот малой у нас ещё несовершеннолетний, его и контролируй, сколько влезет, а меня оставь в покое. Ясно?
Её ядовитый выпад встретили молчанием, затем на том конце провода раздались приглушённые голоса.
«Наверняка с Абураме этим советуется, - догадалась Темари. - Вот же друзья не разлей вода. Тьфу».
Вскоре с ней вновь заговорили, на этот раз в гораздо более спокойном тоне:
- Ладно, делай, что хочешь, я скажу, что ты заболела. – За этим последовала долгая пауза, после которой Канкуро заговорил уже совершенно спокойно: - Я поговорить с тобой хотел.
Между братом и сестрой, в силу их тяжёлых характеров, нередко возникали напряжённые разговоры вроде этого, по уровню накала чувств до ссоры не дотягивающего, поэтому к быстрой перемене тона беседы привыкли оба – кроме того, у Темари и Канкуро никогда не получалось долго злиться друг на друга.
- Хорошо, вечером, - пообещала девушка и положила трубку.
Что ж, по крайней мере, во время сеанса её телефон не будет разрываться от звонков взволнованного брата. Уже хорошо. А ещё лучше было бы, если бы её кавалер наконец-то явился, а то времени до начала фильма оставалось совсем мало.
Нара Шикамару хоть и вполне можно было назвать парнем неглупым, однако его неорганизованность и лень, достигающие попросту катастрофической концентрации, перекрывали многие положительные моменты его характера – его доброту, к примеру, или его премилую робость в её обществе.
За неделю телефонного общения с ним Темари поняла, что её одновременно раздражает и привлекает этот мальчишка. Он был полнейшей её противоположностью – никаких конкретных целей в жизни, никакого стремления стать лучше, достигать, побеждать. Куда там! Шикамару все эти вещи казались слишком проблематичными, чтобы тратить на них время – с гораздо большим удовольствием он убивал часы на наблюдение за облаками (какая глупость!), сон, игру в го или общение с друзьями.
Нара Шикамару был ужасным лентяем. Ну почему именно его Господь наделил гениальностью? Зачем она нужна ему, гениальность эта? Ему лень даже найти ей какое-нибудь общественно полезное применение.
И, тем не менее, парнем он был очень хорошим. Вот только если бы не опаздывал ещё на первые свидания…
Сеанс начался, площадь возле кинотеатра опустела, и Темари почувствовала себя очень глупо, оказавшись внезапно в таком очевидном одиночестве. Хотелось позвонить Шикамару, выяснить, где он, когда придёт и избавит её от этого неуютного чувства. Но звонить парню первой? Приличная девушка никогда не станет этого делать, даже в чрезвычайных ситуациях вроде этой. Поэтому всё, что оставалось делать, это стоять с гордо вздёрнутым подбородком, поливать ледяным равнодушием заинтересованные взгляды проходящих мимо мужчин и изо всех сил удерживать внутри рвущуюся наружу обиду.
Прошло ещё десять минут. Прошло двадцать. Тридцать.
Когда Шикамару всё-таки явился, опоздав на сорок минут, девушка уже готова была наплевать на прекрасный макияж и расплакаться. В мятой рубашке и с кое-как завязанным галстуком, запыхавшийся и непричёсанный, опоздавший кавалер подбежал к ней и, борясь с отдышкой и бешено жестикулируя, принялся что-то нечленораздельно объяснять.
Но Темари даже не старалась слушать. Вместо этого она холодно, будто со стороны, наблюдала за тем, как обида в её сердце поглощается слепым огнём гнева, и от этого становится сильнее, обретает разрушительную мощь.
«Он опоздал, - стучало в висках ледяной констатацией, - он выглядит, как дерьмо, он не сделал мне ни одного комплимента».
Перед мысленным взором пролетели вчерашние переживания насчёт предстоящего свидания, сегодняшние часы, проведённые в салоне красоты, сорок минут позорного одиночества в ожидании – и всё это ради чего? Ради этого… этого…
Темари выхватила из рук у парня два билета, уже совершенно бесполезных, разорвала их напополам и швырнула клочки ему в лицо.
Хотелось продемонстрировать ему всю ширину своего лексикона матерных слов, хотелось схватить обидчика за уши и хорошенько потаскать, хотелось закатить скандал, надавать по щекам веером, подвесить за галстук на ближайшем дереве, хотелось уничтожить…
Вместо этого она попросту развернулась и быстрым шагом удалилась. Он не побежал за ней следом – или был чересчур шокирован, или гениальные мозги наконец-то заработали и подсказали: девушку сейчас лучше не трогать.
Темари не поехала на работу – направилась прямиком домой, по дороге каждую секунду ожидая, что из глаз потекут слёзы.
Но слёзы так и не пришли.
***
- Итак, господа, - Такэо-сан прикрепил на доску вырезку из утренней газеты со статьёй, именуемой «Убийца всё ещё на свободе, полиция бездействует», - должен сказать вам, что чёртовы журналюги правы. Расследование стоит на месте. – Он прищурился, сдвинул густые седые брови, вглядываясь в мелкий газетный шрифт. – Вот они тут пишут, что мы только и сделали полезного, что усилили охрану опасных районов, но в остальном… И они недалеки от истины.
Итачи покосился на пустующее кресло рядом со своим – Кисаме-сан опаздывал на собрание, задерживаясь в управлении безопасности. Вот бы он поскорее вернулся! Даже после двух лет совместной работы ему всё равно было несколько неуютно оставаться наедине со старшими сотрудниками, не чувствуя при этом молчаливой поддержки своего напарника. В присутствии Кисаме-сана никто не смел показывать истинное отношение к малоопытному детективу – все, как полагается, натягивали фирменные улыбки и с очень внимательным видом слушали его предложения. Итачи понимал, что их внимание, как и эти фальшивые улыбки, совершенно лишено смысла и являлось в некотором роде даже оскорблением его достоинства, но всё-таки быть окружённым бутафорским уважением нравилось ему больше, чем выносить откровенно презрительные взгляды.
В руках он нервно теребил тоненькую синюю папку со своим докладом, в котором кратко было изложено всё, что ему удалось узнать от Орочимару, также там находился составленный учёным психологический портрет убийцы. Никто, кроме Кисаме-сана, не знал о его сотрудничестве с бывшим криминалистом, поэтому волнение сдавливало горло: настроение собрания не предвещало положительных отзывов, а Кисаме-сан, будто специально, всё не приходил и не приходил!..
- …они уж точно что-то должны знать, - продолжал тем временем Такэо-сан, глава отдела и самый старший член в команде. Итачи, заметив его неодобрительный взгляд, отложил папку в сторону и покорно сложил руки на коленях, чтобы не было соблазна начать теребить в руках что-нибудь ещё – его волнение всегда выдавала эта глупая привычка. – Но эти мальчишки-проститутки с полицией на контакт идти не желают, боятся и ненавидят нас. Любопытно, господа, что они-то как раз больше всех и подходят под портрет жертвы. Я больше чем уверен, что кому-нибудь из них может быть что-то известно. Пропадали ли приятели, попадался ли подозрительный клиент с садистскими наклонностями – любая информация была бы кстати. Но добровольно они нам ничего не расскажут. Остаётся только…
Кобаяси, детектив, сидящий справа от Итачи, по-тараканьи зашевелил своими тоненькими усами, смотрящимися на его традиционном японском лице довольно глупо, и протянул:
- Подослать к ним кого-нибудь из наших?
Старик Такэо указал на него карандашом и кивнул:
- Именно, Кобаяси. Именно.
Его колючий взгляд, цепкий, как у тренированной хищной птицы, впился в Итачи, да так крепко, что молодой человек даже чуть вздрогнул. Кобаяси, не прекращая шевелить своими усами, тоже уставился на него, остальные присутствующие, смекнув, что начальник задумал что-то, связанное с младшим сотрудником, не преминули последовать его примеру. Итачи почувствовал, как плечи опускаются сами собой, и заставил себя сесть ровно и приподнять подбородок – каким бы деморализующим ни был взгляд старика Такэо, необходимо было сохранять внешнее достоинство.
Ведь он Учиха.
- Итачи-кун, - в наступившей тишине голос Такэо-сана прозвучал особенно зловеще, - а ведь ты из нас лучше всех подойдёшь для подобной работёнки, не так ли?
Боковым зрением парень отметил, как усики на лице Кобаяси зашевелились активнее. Это раздражало.
- Ты молодой, красивый, - вкрадчиво продолжал глава отдела, - и у тебя, уверен, если постараешься, получится вписаться в то общество. А что? Почему бы тебе не попробовать, а, Итачи-кун? А то засиделся, наверное, за бумажной работой. Хошигаке-сан ведь в своё время тоже под прикрытием работал, и вот, видишь, Акацуки прикрыл, да. Что скажешь?
Итачи почувствовал, как во рту внезапно пересохло. Мысленно он видел себя с достоинством поднимающегося на ноги, глядящего на подлого старика сверху вниз со смесью оскорблённого достоинства и мягкого презрения. Воображаемый Итачи во всеуслышание произнёс разрушительную речь, не сводя со старика пылающего взгляда, и, чувствуя молчаливую поддержку сотрудников, вышел из комнаты – идеально гордый, настоящий Учиха.
В реальности же всё выглядело не совсем так красиво, как в мире его фантазий. Вернее, совсем не так красиво. Итачи поймал себя на том, что крепко-крепко сжимает челюсти, а мышцы ног напрягаются, играют под кожей, готовые в любой момент…
Но команды действовать так и не поступило.
Между Итачи и Такэо-саном выросла широкая фигура в сером костюме:
- Итачи не будет этого делать.
Молодой человек, не веря в реальность происходящего, поднял голову. Хошигаке Кисаме даже не повернул головы на собственное имя, произнесённое шёпотом. Его внимание было полностью сосредоточено на начальнике отдела.
Такэо Шиндо по-черепашьи вытянул вперёд голову – при этом его тонкая жилистая шея уродливо напряглась, – затем чуть склонил её набок, приняв свою излюбленную позу, среди сотрудников известную под названием «Не сильно-то верится».
Итачи опасливо сглотнул: холодный комок неприятного предчувствия зашевелился внутри. Он судорожно схватил в руки свою драгоценную папку и сжал её в руках что было силы, строго приказав себе: «Не вмешивайся».
- То, что вы предлагаете, - продолжил ровным спокойным голосом Кисаме-сан, - слишком опасно. Учиха Итачи находится под моим непосредственным патронированием, и я могу решать, отпускать его на подобные авантюры или нет. Так вот, Такэо-сан, я решаю: не отпускать. Я не разрешаю Итачи принимать участие в подобных рискованных операциях.
Отзвуки этих слов забухали в голове тяжёлым грузом и накрыли жгучей волной стыда и обиды. Итачи почувствовал себя совсем маленьким и ничтожным, таким беззащитным и молча глотающим слёзы, потому что если отец увидит, увидит, что он, Учиха, плачет…
«Я держусь, - запричитал он про себя спасительную мантру, - я держусь. Не разрешает он мне… Я держусь, держусь, держусь».
Старик Такэо изобразил на своём сером от старости и бесконечного количества выкуренных сигарет лице неповторимую комбинацию псевдоискреннего изумления и поддельно-глубокого уважения. Старый лис был мастак в таких делах, поэтому и держался на этом посту так долго – слишком умело менял маски.
- Вот, значит, как, Хошигаке-сан? – Его ястребиный взгляд упёрся в Итачи, не преминув отметить и его плотно сжатые челюсти, и побелевшее от ярости лицо, и угрожающе сдвинутые брови. – Ну, раз вы, Хошигаке-сан, так решили, раз не отпускаете вашего Итачи, то что уж мы можем поделать! Да, ребята?
Кобаяси снова активно затараканничал усиками, добавив к этому ещё и покорное блеяние, остальные, сидящие за спиной Итачи, забасили нестройным хором о своём согласии.
Твердя про себя: «Я держусь» с утроенной скоростью, молодой детектив обернулся посмотреть на лица сотрудников. На каждом из них было написано то, что невозможно спутать ни с чем, – презрение.
Именно в этот момент что-то внутри него сломалось. Позже, вечером, переживая заново эти события, Итачи понял, что им руководствовалась не только слепая ярость или обида – наружу вылилось напряжение последних дней, проблемы с отцом, волнения из-за неуважительного отношения на работе, уязвляющего гордость. Всё это, ранее непостижимым образом удерживаемое внутри каким-то барьером, в один миг попросту смешалось, и чаша терпения, не выдержав напора, не просто переполнилась – разбилась.
Если бы на его месте был Саске, тот бы уже или облил всех ядовитой словесной грязью, или творил бы какие-то безумства. Но Итачи всегда считался более хладнокровным из братьев, поэтому его хватило на то, чтобы вежливо попросить «Хошикаге-сана» поговорить с ним наедине в его кабинете и, напрочь игнорируя заинтересованно-насмешливые взгляды опытных коллег, покинуть конференц-зал, сжимая в руках папку с докладом.
Многие люди, находясь в бешенстве, начинают орать бессмысленные обвинения, угрозы, оскорбительные слова. Итачи, никогда за свою жизнь не испытывающий ярости такой устрашающей интенсивности, не повысил голос – наоборот, он его понизил до сочащегося ядом шёпота.
- Не могу поверить, что вы это сделали.
Кисаме-сан, серьёзный, собранный, элегантный в своём дорогом сером костюме и с проблесками ранней седины в волосах, скрестил руки на груди и спокойно уточнил:
- А что я сделал, Итачи?
На миг подавившись удивлением от такого искреннего непонимания, молодой человек продолжил:
- Унизили перед всем коллективом, вот что. Растоптали то незначительное уважение, которое они ко мне питали. Уничтожили меня в их глазах. И даже этого не заметили. Не могу, блядь, поверить…
- Следи за своим языком, - на автомате поправил его старший мужчина, но когда спохватился, было уже поздно – Итачи понесло.
- А вот и не буду я за ним следить, уважаемый Хошигаке Кисаме-сан! Знаете, почему? Потому что, уважаемый Хошигаке Кисаме-сан, вы для меня теперь не существуете. Раз я, по вашему мнению, непригодная для своей работы подстилка, которую нужно держать возле себя и ни за что не отпускать дальше двух метров, раз вы хотите, чтобы все в отделе продолжали смотреть на меня, как на бездарность, получившую свой пост только из-за того, что даю кому надо… - Голос предательски задрожал, и оба это почувствовали. Итачи замолчал на пару секунд, стараясь взять себя в руки, затем сдавленно продолжил: - …Я лучше уйду и откажусь от своей мечты, чем буду продолжать позволять втаптывать себя в грязь.
Поклонившись, как подобает младшему сотруднику, он на деревянных ногах вышел, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Кисаме-сана, но зная – ни за что не обернётся.
Оставаться дальше в офисе не имело смысла. Он планировал показать Такэо-сану и остальным их с Орочимару наработки, в том числе интересные результаты анализа, который учёный-криминалист назвал реконструкцией преступной личности, но возвращаться сейчас на заседание не представлялось возможным.
«Хорошо, что сегодня пятница», - давя на кнопку лифта, размышлял молодой Учиха. Многие полицейские, даже несколько из криминального, умудрились улизнуть пораньше с работы в условиях усиленного патрулирования. В вестибюле ему встретилась неизменная парочка, Изумо и Котетсу: два закадычных друга, неразлучные ещё со времён совместного обучения в полицейской академии, спорили на очередную бытовую тему. Возле главного входа красавица Куренай обнималась со своим женихом из го-салона, в одной руке у вечно курящего мужика был зажат огромный букетище с цветами.
Итачи отключил телефон на всякий случай, хотя знал: Кисаме-сан, более мудрый и уравновешенный, подождёт, пока он остынет, и только тогда позвонит. Уже пройдя около половины пути до дома, он вдруг осознал, что буквально несётся по улицам и от этого ужасно вспотел. Пришлось снять пиджак и заставить себя сбавить темп. По ходу в сознании всплыла досадная догадка, что он забыл свою драгоценную папку с наработками на рабочем столе, а ведь они с Орочимару-сама договаривались о встрече завтра, нужно было подготовиться, самому кое-что посмотреть, подчитать… Но не возвращаться же в офис, в самом деле.
Дома оказался только отец. Мама, если верить оставленной на холодильнике записке, находилась на собрании клуба жён полицейских, а Саске наверняка ещё работал. Фугаку, апатично глотающий кофе в абсолютной тишине кухни, всего один раз поднял на сына взгляд, но тут же его опустил, потянувшись за сигаретной пачкой. Итачи, почувствовав неладное, присел напротив и тоже достал сигарету. Ссориться с отцом сейчас не хотелось, но он боялся, что если останется один, полезут воспоминания о гнусной ссоре, а думать об этом сейчас было попросту тошно.
Фугаку окинул его тяжёлым взглядом, после чего констатировал почти разочарованно:
- Ты ещё и куришь.
Итачи кивнул.
- Отлично… Чего ещё я не знал о собственном сыне? – Старший Учиха раздосадованно бросил начатую сигарету в гущу кофейной чашки. – Мало того, что пед… гомосексуалист…
- Педераст, папа, педераст, - сам н зная, почему, подправил его Итачи, и внезапная весёлость разлилась где-то в районе макушки, и со страшной силой захотелось хулиганить. – А ещё нас называют пидорами, членососами, педиками, голубыми, мужеложцами (но это литературно) и ещё парочкой нелестных эпитетов, которые, думаю, и без того тебе известны. Да, я из таких. У меня никогда не было девушки, и хотя за всю жизнь я был только с одним мужчиной, что для геев нехарактерно, всё-таки я на сто процентов педик. Можешь от меня отказаться, если тебе от этого станет легче.
По мере произнесения этой абсурдной тирады Итачи становилось всё веселее и веселее. Хотелось прямо сейчас, в этот самый момент говорить отцу всё, как есть, не боясь оскорбить его или вызвать его недовольство – не боясь ничего вообще. Самопровозглашённая вседозволенность вскружила голову, и появился соблазн смеяться в лицо врагам и неудачам – такая себе опасная эйфория.
Лицо Фугаку посерело, уголки губ опустились, образовав вокруг рта старящие морщины.
- Что ты мелешь?
Итачи изящно, как ему показалось, выпустил дым изо рта, его лицо искривила саркастичная усмешка:
- Просто говорю правду. Я ведь понимаю тебя, отец, прекрасно: старший сын, надежда семьи, оказался голубым, всё пропало, бла-бла-бла. Большинство мужчин традиционной ориентации склонны считать нас чуть ли не недочеловеками, каким-то особым, мутированным подвидом, слабым и недостойным уважения. Наверное, это нормально. Я не знаю, не мне об этом судить…
- Прекрати!
Итачи замолчал, так и не закончив предложения, и с открытым ртом уставился на отца. Возможно, освещение сыграло шутку, возможно, это был просто обман зрения, но ему показалось, будто зрачки у Фугаку порвали грань радужки и их чернота разлилась по белкам. На миг всерьёз испугавшись, он отшатнулся, чуть было не рухнув вместе с табуретом на пол, но вовремя взял себя в руки.
Всего лишь обман зрения. Отец был попросту невероятно зол.
Как и младший сын, Фугаку имел нехорошую привычку скрежетать зубами в моменты особо сильного душевного расстройства, а нынешняя ситуация как нельзя лучше подходила под это определение. Голос мужчины стал ниже, глубже. Перед внутренним взором Итачи невольно всплыл образ затишья перед бурей.
- Хватит уже паясничать. – Отец достал новую сигарету из мятой пачки, закурил. – Думаешь, мне приятно постоянно слышать от других Учих, мол, смотри, Фугаку, затёк твой пошёл, когда свадьба и тому подобные шуточки? Думаешь, это легко, Итачи?
И тут… Будто внутри лопнул воздушный шар – всю напускную весёлость куда-то унесло, осталась холодная пустота. Однако гнев и обида – на себя, на Кисаме-сана, на сотрудников, на тупоголовых родственников – никуда не делись.
Фугаку неспешно облизал пересохшие губы, сделал глубокую затяжку, наверняка обдумывая, как говорить с сыном так, чтобы он понял.
- Пойми, Итачи, - решившись, принялся он пояснять, - Учиха – клан традиций. Чтобы называться Учихой, недостаточно им родиться. Мы всегда держались вместе, друг за дружку, и придерживались строгих правил. Одно из этих правил – сплочённость. Понимаешь?
Итачи кивнул и открыл рот, чтобы возразить, но отец ему такой возможности не предоставил. Его голос стал нервным, дёрганым:
- Мы не выскакиваем из строя с криками: «Смотрите, я другой, я не такой!». Нет! Это недопустимо! Учихи сильны, потому что едины, а ты, Итачи, раскалываешь это единство. А если другие, из молодых, тоже начнут делать, как ты? Представляешь, что будет? Ты же убьёшь наши веками сохраняемые традиции, убьёшь свой клан, понимаешь ты хоть это или нет?!
- А как же дядя Обито? – не удержался и всё-таки перебил его Итачи. – Дядя первым, ещё до меня «вышел из строя», как ты говоришь!
- Да оба хороши! – рявкнул отец, грохнув по столу кулаком с такой силой, что стоящие на нём пепельница и чашки подпрыгнули и жалобно звякнули. – Обито выбрал другой путь, но и заплатил за это! Его теперь весь клан за своего не держит, только я вот да Микото! Кроме того, Обито мне не сын! Он взрослый мужик, делает, что хочет!
- А я, значит, не взрослый!
- А ты слюнтяй ещё! Глупый! О себе только и думаешь!
Отец продолжал выкрикивать обидные слова, но Итачи едва ли слушал – он уже мчался в прихожую, насаживал на ноги туфли, нервно поворачивал в двери ключ…
Очнулся он уже на улице.
«Что я наделал? – хлестнуло реальностью по сознанию. – Во второй раз за день сбежал. И куда теперь идти, как быть?».
Боясь, что отец побежит следом, он поспешно двинулся по улице – без особой цели, просто чтобы уйти подальше от дома.
***
У Сабаку Гаары и Узумаки Наруто за годы дружбы образовалось достаточно много традиций и незначительных личных праздников – на первый взгляд, совершенно ненужных и даже немного глупых, однако, несмотря на это, имеющих для обоих огромное значение.
К примеру, традиция дарить друг другу на дни рождения не только что-нибудь смешное и чаще всего бесполезное, как всем остальным - парочка имела скандальную славу любителей идиотских подарков, - а непременно добавлять к этому всему бонус – желание. Всё началось с самоуверенного: «Что угодно загадывай, всё выполню, но только одно желание!», произнесённого на пятнадцатилетии Гаары осоловевшим Узумаки. Дождавшийся октября Сабаку припомнил другу его оригинальный подарок: «Ну а теперь ты загадывай. Всё что угодно выполню».
С тех пор традиция прижилась. Благодаря своему собственному изобретению, Наруто в последние годы пришлось проделать несколько безумных вещей, впрочем, в долгу он не остался – Гааре тоже было непросто исполнять желания богатого на выдумки блондина.
Все в их компании считали этот обычай крайне милым и постоянно выпытывали, что же загадывали друг другу лучшие друзья; ответа, однако, они так и не дождались – традиция потеряла бы свою пикантность, стань тайное явным.
Когда Гааре наконец-то позволили снять повязку с глаз и он смог увидеть, куда его завезли, ему припомнился последний свой день рождения и желание, которое он тогда загадал Наруто: «Удиви меня». Задание могло показаться простым, но только на первый взгляд: ведь если устроить что-нибудь фееричное и со стриптизёрами, можно было запросто переборщить, а если, наоборот, не особо изощряться, исполнение желания скатилось бы в банальность. Наруто выкрутился: выкрав именинника тайком от всех друзей, заставил завязать глаза и повёз в другой конец города, на одно памятное для них обоих место…
«Только в тот раз была зима, всё замело снегом, - вспоминал Гаара, оглядываясь. – Мы еле нашли то место. Промёрзли до нитки».
- Слушай, Узумаки, - задумчиво протянул он, обращаясь к отпустившему таксиста и теперь поравнявшемуся с ним блондину. – Сегодня ведь не мой день рождения. Зачем ты меня сюда привёз?
- Узнаешь. Пошли.
Район, находящийся на окраине Конохи, не имел ни одного приличного здания выше пяти этажей – в основном только частные домики. Минимаркеты с болтающимися возле них подозрительными мамашами, снующее вокруг малолетнее хулиганьё, хмурящиеся деды в залатанных брюках – весь этот своеобразный мирок находился слева от двоих друзей, а справа территория Конохи официально заканчивалась и начинался полудикий парк, перерастающий в настоящий лес.
Наруто не стал обращать внимания на полные осуждения взгляды «приличных горожан» и, ухватив друга за руку, потащил по тропе подальше от цивилизации – вглубь парка. По правую сторону от дорожки приютился избитый и древний на вид лоток с обыкновенной уличной едой, заведовал которым унылый дяденька с впалыми щеками и сколиозом, превратившим его спину в знак вопроса.
- Дежа вю, - выдохнул Гаара, во все глаза глядя на продавца, и суеверно зашептал другу на ухо: – Слушай, это же тот самый дядька… Он что, вечен?
Наруто самодовольно ухмыльнулся: сюрприз, похоже, удавался на славу.
Продавец поднял на них унылый взгляд и вопросил:
- Чего вам, мальчики?
- Два бенто и две колы! – выпалил блондин и подмигнул Гааре: - Ну да, Сабаку, я помню, что мы обедали, но традицию всё же нужно поддерживать.
- Какую ещё традицию? - буркнул тот в ответ, с опаской разглядывая выданные продавцом коробочки с едой.
После получасовых блужданий по весеннему лесу им всё-таки удалось разыскать нужное место – огромное поваленное дерево, совсем трухлявое и с растущими из него тонкими зелёными побегами.
Наруто торжественно объявил цель их спонтанного путешествия достигнутой и, с разбегу запрыгнув на дерево, уселся на него верхом, коробочку с бенто положив перед собой.
- Ну а теперь, когда мы здесь, - сделав так же, спросил Гаара, - может быть, расскажешь всё-таки, почему ты потащил меня именно сюда? Ещё и дяде Минато соврал, что мы дома будем весь день. Вдруг он позвонит или вернётся домой раньше, а нас там не будет?
- Не вернётся он, - увлечённо борясь с упаковкой бенто, заверил его Наруто. – У него на работе завал, а потом тусня с бригадой КОЙ, так что не переживай, нам не влетит.
Гаара усердно отковыривал ногтем крышечку на банке из-под колы и со спокойным видом рассуждал:
- Хорошо, допустим. А если тот маньяк по соседству тут где-нибудь обитает? Вот нападёт и порежет нас всех на хрен. Потом на моей могиле что, напишут: «Пал жертвой тупости своего лучшего друга»? Не хочу, увольте, я уже придумал, что у меня на памятнике написано будет, и поверь мне, Узумаки, с тобой это никак не связано.
- А если вдруг и нападёт, - парировал тот, - покажешь ему, чем ты на своём айкидо занимаешься, я с удовольствием погляжу. Айкидаст ты наш. – Наруто увернулся от подзатыльника и захихикал.
- Ой, смешно, слово в рифму придумал, Узумаки, молодец какой! Айкидаст, блин… Давай уже колись, зачем ты всё это подстроил сегодня!
Блондин передёрнул плечами, показывая, что не знает, как ответить, но в его глазах, до колючего внимательно наблюдавших за каждым движением друга, читалось - явно недоговаривает.
- Помнишь? – Наруто разломал одноразовые палочки и ухватил ими кусочек маринованного осьминога из своей коробки. – Мы впервые пришли сюда, когда нам было по четырнадцать лет.
Что-то в лице Гаары изменилось, всего на миг тонкие, практически незаметные брови дрогнули и надвинулись на глаза, но юноша чуть качнул головой, будто прогоняя нехорошую мысль, и вернул лицу чуть раздражённое выражение.
- Помню. Как же мне не помнить? Ты мне уже раза три эту историю рассказывал от начала до конца.
На Наруто такой тон не действовал нисколечко – он, поглощённый воспоминаниями, продолжил:
- Мы тогда часто гуляли вместе после школы…
- Точнее, ты таскал меня везде за собой, а я тихо недоумевал, чего же ты от меня хочешь. До сих пор недоумеваю. Чего ты хочешь от меня, Узумаки?
- …И однажды мы, уже не помню, почему, оказались в этом захолустье, причём голодные и практически без наличных при себе.
- Зато я отлично помню, как так вышло, - протянул Гаара сварливо. - Сначала ты поволок меня покупать тебе новый телефон, потому что старый ты угрохал даже раньше, чем он потерял статус новинки в магазинах. В итоге ты уговорил меня тоже себе что-нибудь приобрести, и я выложил кучу бабла на какую-то хрень, которой я потом и не пользовался ни разу. Потом тебе что-то стукнуло в твою больную башку, и ты вдруг захотел показать мне какое-то место, которое видел прошлым летом и где продавались грандиозные песочные часы. Мы проколесили по городу часов до самого вечера, потратили почти все оставшиеся деньги на такси и в конечном счёте оказались здесь, на какой-то богом забытой окраине.
Наруто полностью проигнорировал недовольное ворчание друга и мечтательным тоном протянул:
- …У нас действительно почти не осталось денег…
- Интересно, чья же в этом была вина?
- …а есть хотелось ужасно, поэтому пришлось купить эти копеечные подозрительные бенто и гадкую колу. Ты, как и всегда в те далёкие времена, был молчалив и угрюм… хотя, честно говоря, выглядело это со стороны довольно мило. – Наруто бросил на друга ласковый взгляд, но тут же вновь отвернулся и уставился на деревья, покрытые новыми листьями сочного зелёного цвета. Тон его повествования чуть изменился, обретя необычную для него меланхоличную глубину. - Нас обслуживал тот самый странный дядька, я даже помню, что форма на нём была та же, что сегодня. Когда мы нашли это место и принялись за еду, оказалось, что бенто были настолько ужасны, что стоило выкинуть их ко всем чертям и поехать домой. Ты попробовал кусочек маринованного осьминога и сказал: «Какая гадость».
- Я и сейчас это скажу, Узумаки. – Гаара выдавил из себя презрительную ухмылку и указал на свою коробку: - Вот это – гадость. Га-дость. Га-а-адость.
- Я с тобой согласился, ситуация, в которую мы влипли, показалась мне забавной, и я засмеялся, - продолжил Наруто, косясь на красноволосого. – И тогда случилась удивительная вещь.
- Ой, Узумаки, - поспешно затараторил Гаара, смущаясь, - ну сто раз уже эту историю рассказывал, сколько можно?
- Ты впервые в жизни мне улыбнулся, - закончил Наруто, и черты его смягчились, стали почти по-детски нежными. – Помню, я тогда ужасно удивился: ка-ак, Сабаку Гаара умеет улыбаться?!
Окончательно стушевавшись, Гаара забурчал:
- Да ты меня преследовал с самого первого дня, как я в школу к вам перевёлся! На то время я тебя уже месяцев шесть знал – понятное дело, что ты, клинический улыбака, на меня влиял!
- В любом случае, это было очень неожиданно, но приятно, - хмыкнул Наруто. - В тот момент, когда я увидел твою улыбку, я понял, что ты наконец-то стал считать меня своим другом.
Признание не оказало на Гаару должного воздействия, он демонстративно закатил глаза и цокнул языком:
- Не парь мне мозги, Узумаки, своей романтикой, пожалуйста. Улыбнулся я ему… Подумаешь.
Он попробовал рис из своего бенто, скривился и отложил палочки в сторону, Наруто сделал то же самое.
- Сидим тут вообще, как жлобы какие-то, - продолжил бубнить красноволосый, с подозрением косясь на окружающий их лес. – Надеюсь, Узумаки, ты не думаешь превратить подобные посиделки в традицию, потому что мой организм такой еды не выдержит, честное слово.
Наруто улыбнулся и с фальшивой грустью развёл руками в стороны:
- Извини, Сабаку, я уже и название придумал. Только что, кстати, и идею подал мне ты. Жлобский Пикничок! – Озвучив это торжественное название, он взглянул на друга в ожидании реакции.
Тот неодобрительно хмурился, скрестив руки на груди:
- Знаешь что, Узумаки…
- Ну что? Весело же!
- …Я, кажется, понял, зачем ты меня сюда сегодня приволок.
Внезапно всю беззаботную весёлость будто бы выкачали из пространства, Наруто посмотрел на друга – и, наткнувшись на тяжёлый изучающий взгляд, почувствовал себя маленьким, и глупым, и таким легко читаемым. Зелёные глаза смотрели без осуждения, и от этого сердце больно сжалось: если он всё понял, то почему молчит?
Наруто упрямо поджал губы и не стал отводить взгляда, хотя именно это хотелось сделать больше всего. Что-то в лице Гаары внезапно дрогнуло, поплыло, он устремился вперёд и, протянув одну руку, привлёк ошарашенного друга к себе. Его коробка с бенто перевернулась, ужасная еда растерялась в высокой траве.
В ухо блондину полился едва различимый шёпот:
- Ну, не путай разные вещи, Наруто. Ведь говорил уже: ты всегда останешься для меня близким человеком, никто тебя не сможет заменить. Нет причин ревновать.
Наруто не успел опомниться, как Гаара уже отстранился, даже отодвинулся немного и теперь, чуть ссутулив плечи, смущённо глядел куда-то в сторону.
Моменты вроде этого за всё время их дружбы происходили не так часто и оттого казались им необычайно ценными. Объятия на языке их отношений означали поддержку и обычно вызывали неловкий осадок у обоих – слишком откровенным казалось им подобное проявление чувств. Этот раз не явился исключением: Наруто потупил взор и принялся водить подушечками пальцев по татуированным усам, выдавая бушевавшее внутри беспокойство.
Кое-что ощутимо изменилось. Тишина больше не казалась гнетущей – она являлась необходимостью.
«А ведь, - произнёс незнакомый голос у Наруто в сознании, - он прав. Я действительно немного ревновал его в последнее время...».
Он осторожно покосился на друга. Точёные черты лица, за годы близкой дружбы превратившиеся в знакомые до мелочей, тёмно-красные пряди, обрамляющие открытый участок лба с татуировкой, серая рубашка, узкие брюки, на пальце кольцо с изумрудом такого же цвета, что и оттенённые чёрным глаза его владельца. Все эти детали составляли Гаару-картинку, Гаару, которого видели все, но для него каждый из этих маленьких штришков его личности раскрывала настоящего Гаару, которого до недавнего времени знал и видел только он.
К примеру, с кольцом у него была связана масса воспоминаний, как хороших, так и не очень. Последнее из них, как ни странно, - первая встреча с Саске несколько недель назад: при мысли о том дне перед внутренним взором всплывала ладонь Гаары, сдерживающая его кулак, и играющий внутри изумруда свет.
А волосы? Волосы, пожалуй, лучше всего характеризовали его друга. Когда-то, классе, может, в девятом, Гаара на некоторое время перестал краситься, и Наруто даже довелось увидеть его натуральный цвет – чуть светлее, чем у старшего брата, но не такой светлый, как у сестры. Видимо, привычка со временем взяла своё: вскоре после эксперимента младший Сабаку не только вновь выкрасился в ядерно-красный, а ещё и сильно обстриг волосы, что в сочетании с вечно мрачным выражением лица придавало ему весьма агрессивный вид. Сейчас чёлка практически закрывала лоб, пряди лежали спокойно, аккуратно. Наруто невольно припомнился день, когда Гаара рассказал ему о том, кто и по какой причине выкрасил его волосы именно в красный – и по телу прошла невольная дрожь.
Неудивительно, что в детстве он был ужасно замкнут и не доверял никому.
Но теперь-то всё совсем по-другому, и вполне очевидно, что во многом это его заслуга. Наруто уже давно заметил, что его друг сильно изменился за годы общения с ним, и внутренние перемены повлекли за собой внешние: лицо его ожило, взгляд стал приятнее, мягче, и, несмотря на любовь к язвительным замечаниям и откровенному высмеиванию, люди потянулись к нему, возможно, разглядев в нём то, что увидел Наруто ещё шесть лет назад – у Гаары, которого он знал и которым дорожил, было очень доброе сердце. И если раньше посторонние об этом могли только догадываться, то наверняка об этом не знал никто, кроме него.
Вплоть до того момента, как появился Рок Ли и украл это сердце.
Гаара мог сколько угодно сомневаться и переживать насчёт своих чувств к этому человеку, но Наруто было очевидно: его друг влюблён. И эта любовь была так важна, потому что стала первой.
«Да, - признал он про себя, - я ревную. Зря, наверное… Ведь я всегда знал, что не могу вечно оставаться единственным его близким человеком, тем более, я никогда не смог бы дать ему то, к чему он стремится. А Ли, наверное, сможет. Смешно даже: умом я понимаю, как глупо себя веду, и всё равно не могу заставить себя прекратить ревновать».
Он позволил себе ещё один осторожный взгляд на друга.
Гаара имел волевой характер, но даже он иногда испытывал потребность в человеческом участии, откровенной беседе – точно так же, как это время от времени было необходимо Наруто. Ему вдруг припомнился день из их прошлого, когда Сабаку Гаара, тогда ещё считавшийся новичком в школе, не явился на первый урок (а в школьные времена они оба ещё не позволяли себе «вольный график посещения»), и самопровозглашённый друг Узумаки, конечно же, всполошившись, принялся вызванивать его, даже не дождавшись конца занятия. Гаара ответил не сразу, а когда всё-таки снял трубку, то после десятиминутного упрямого молчания признался, что утром упал, сломал кисть правой руки и сидит сейчас в больнице в ожидании врача; семье, как оказалось позже, он ничего о своём состоянии не сказал, поэтому примчавшийся вскоре по указанному адресу Наруто обнаружил мальчишку в гордом одиночестве.
Помощь в последующие недели, пока заживала рука, Гаара принимал без единого слова – раз хочет этот дурак-одноклассник нести его сумку, то пускай несёт; раз нравится записывать за него домашние задания, то пускай пишет. Впрочем, в том, что странный суновец не забывает услуг, Наруто убедился, когда познакомил его со своим отцом. «Намикадзе-сан много работает», - задумчиво рассуждал Гаара, сидя в комнате друга после первой встречи с тем, кто позже стал для него дядей Минато. – «Он занят постоянно, у него ведь своя фирма». – «Нет, он работает слишком много. Он совершенно не уделяет времени тебе, это неправильно». Наруто, не обративший тогда никакого внимания на его слова, вскоре начал замечать, что красноволосый приятель завёл привычку, будучи у него в гостях, общаться с его отцом. О чём, правда, ему было неизвестно – беседы проходили без участия Наруто. Некоторое время спустя с папой начали происходить удивительные перемены: его можно было застать дома гораздо чаще прежнего, он начал интересоваться жизнью сына, в выходные забывал о работе и оставался дома, с сыном и его новым подозрительным другом. Да он, чёрт возьми, даже готовить выучился! Наруто было известно, что этими положительными переменами в его отце он был обязан как раз Гааре, и никогда не позволял себе забывать об этом.
- Ладно, Узумаки, твоя взяла.
Наруто поднял взгляд на друга. Тот, криво улыбаясь, отобрал у него палочки и решительно зацепил из его коробочки с бенто немного риса, после чего уверенно вынес вердикт: – Ну точно гадость.
От этих слов, простых и в то же время значащих для них двоих так много, внутри у него словно что-то расслабилось, стало даже легче дышать. Он растянул губы в широкой благодарной улыбке и принял у друга палочки.
- Только пообещай мне, что мы не будем проделывать это слишком часто, - бросил Гаара с деланной суровостью.
- Посмотрим, Сабаку, посмотрим.
Рука Гаары легла на плечо блондина, слегка сжала его, и в этот самый Наруто со всей чёткостью понял: всё будет хорошо.
Кривясь, хихикая и делясь одним набором палочек, друзья всё-таки осилили одно бенто на двоих, после чего каждый героически выпил свою колу – и этим было положено начало новой традиции.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ
@темы: viaorel, Шесть недель, Фанфикшн
- И на звонки она не отвечает.
Закончив своё печальное повествование, в его интерпретации переросшее из обыкновенной истории о неудавшемся свидании в трагическую балладу о любви, Шикамару уныло повесил голову. Сидящий напротив в шикарном кресле, больше напоминающем трон, Хьюга Неджи только и сумел, что протянуть разочарованно:
- Да-а…
- Я знаю, я знаю, что идиот!
- В том-то и проблема, приятель, что ты не идиот. – Неджи поправил полу дорогущего на вид чёрного юката, в котором обычно расхаживал по дому, - чуть ли не единственной традиционной одежды, имеющейся в его гардеробе, - и, изящно склонившись над низким столиком из красного дерева, подлил гостю ещё чая. Голос его, спокойный и монотонный, зазвучал вновь: - Тебе ещё повезло, что эта девчонка не такая, как Тен-Тен, а то дала бы в морду без вопросов и в пах наподдала бы, чтобы не забыл. Ты ещё легко отделался.
Шикамару раздосадованно покачал головой:
- Самое обидное, что я всю ночь как на иголках был, глаз не сомкнул, всё переживал: как надо себя с ней вести, что говорить, какие цветы дарить… Заснул только под утро, меня никто и не разбудил.
Тонкие губы Неджи тронула лёгкая ироничная улыбка. Ему было известно положение вещей в доме Нара: если мать, бесспорно глава семьи, уезжала в командировку, как сейчас, в ближайшие дни сына в университете можно было не ждать, а отец, точно такой же лентяй и прохиндей, из квартиры тоже не выходил, всю работу выполняя дома. О существовании будильников, обязанностей и грязной посуды на эти несколько райских денёчков забывалось напрочь. Вследствие подобной безалаберности Шикамару, которого никто не потрудился разбудить, и проспал своё долгожданное свидание.
- Что самое обидное, - прихлёбывая зелёный чай, продолжал жаловаться неудачник-Нара, - если бы мы на вечерний сеанс договорились пойти, я бы точно не проспал, но у неё курсы какие-то важные, она сказала, что пропустить их не может, но с работы днём на пару часов улизнёт, поэтому мы и надумали днём в это кино сраное идти.
- Сам виноват, - безапелляционно заявил Хьюга. – Теперь звони Гааре, пускай мирит тебя с сестричкой.
Шикамару помрачнел лицом:
- Звонил уже, он осыпал меня матами и бросил трубку. Не думаю, что он станет мне помогать, да и, к тому же, у них политика такая, что они в личные дела друг друга нос не суют, так что…
Он прервался посреди предложения и повернул голову в сторону прихожей, откуда доносились звуки приглушённой беседы. В гостиную затем зашла Хьюга Хината, чрезвычайно хорошенькая в своей униформе и с заплетёнными в тугую косу волосами. За ней шаркающей походкой последовала старая служанка.
Девушка поздоровалась с парнями и проворно скрылась по ведущей на второй этаж лестнице в свою комнату.
- Я всё ещё не могу понять, - проведя взглядом её стройную фигурку, шепнул Шикамару, - как твоя родня позволяет Хинате работать в забегаловке. Да и ей это всё зачем? С её наследием можно жить припеваючи и ни одного дня в жизни не работать! Чёрт, да внукам её даже хватит! Зачем ей это?
Неджи, которому, по всей видимости, неоднократно приходилось сталкиваться с таким отношением к работе своей сестры, лишь снисходительно ухмыльнулся:
- Это её способ почувствовать свою автономность. Я её поддерживаю.
- Ладно, но официантка?! Нашла бы более престижную профессию, что ли. Она ведь в медицинском учится, так устроилась бы в какую-нибудь из ваших больниц. И родителям спокойнее, и для карьеры хорошо.
- Она счастлива на своём месте.
Шикамару издал скептическое: «Пха!». Неджи нахмурился:
- Знаешь, Нара, в консервативной семье вроде нашей нелегко выбирать собственный путь в жизни. Нам с Хинатой пришлось буквально отвоёвывать наше право учиться и работать, где нам хочется, и встречаться с теми, кто нам нравится. Тебе этого не понять.
Возражение являлось чистейшей правдой. Все из друзей брата и сестры Хьюга помнили времена, когда отчаявшийся Неджи ушёл из дома, устав от родительских нареканий касательно его отношений с «обыкновенной девчонкой из трущоб». С большим трудом аристократам пришлось принять, что времена устроенных старшим поколением браков подошли к концу, и девушка-наследница огромного состояния могла, если хотела, разносить тарелки в забегаловке, а наследник – жениться на безродной девке в штанах и кожаной куртке, не следящей за своим языком и разъезжающей на огромном страшном мотоцикле.
Рука Шикамару по привычке потянулась к заднему карману джинсов за сигаретами, однако строгий голос Неджи опередил его:
- В этом доме не курят.
Фраза, по мнению Нара, частого гостя в особняке Хьюга, являлась коронной у матери Неджи – консервативной женщины и любительницы национальной культуры, поэтому, услышав эти такие характерные для неё слова из уст друга, парень спросил:
- Кстати, родителей ваших с Хинатой нигде не видно. Где они все?
- Отцы в Австрии по делам фирмы, а матери гостят у знакомых в Токио, - совершенно незаинтересованным тоном ответил Хьюга. Взгляд его упал на часы на руке. – Так, Нара, у меня через сорок минут начинается занятие в бизнес-школе, поэтому заканчивай поскорее со своими жалобами, мне нужно собираться.
- Да кто жалуется? Я за советом пришёл.
- А совет тебе такой: если она продолжит тебя игнорировать, умоляй Гаару, чтобы помог. Соглашайся со всем, что он про тебя скажет: поругается-поругается – и остынет, ты же его знаешь. Наруто можешь попросить, чтобы повлиял.
- А если не поможет? – протянул Шикамару уныло.
- Не поможет – пеняй на себя. У тебя был шанс, ты его упустил.
По пустым комнатам огромного дома пронеслась звонкая трель телефонного звонка, одна из служанок, молоденькая веснушчатая девчушка, улыбаясь белозубо и влюблённо, позвала «молодого господина», и Шикамару остался в комнате один.
На стене ненавязчиво тикали часы, из соседней комнаты раздавался приглушённый голос Неджи, разговаривающего с отцом, где-то в глубине дома осторожно шаркали старушечьи тапочки.
«У меня был шанс, - гудело в голове у Шикамару, - был. А я, как последний дурак…».
Ни на что не надеясь, он всё же вынул из кармана мобильный, деревянными пальцами набрал номер и, поднеся телефон к уху, начал жадно прислушиваться к гудкам. Вызов, как и бесконечное число раз до этого, сбросили.
Солнце уже клонилось к закату, когда они решили возвращаться: всё-таки находились друзья в лесу, и засиживаться там до наступления темноты обоим казалось глупым.
Заметив, что Гаара идёт по лесной тропе наугад оттого, что уткнулся носом в телефон, сочиняя сообщение, Наруто шутливо поинтересовался:
- Что, Ли переживает, не украл ли тебя кто?
Тот в ответ усмехнулся:
- Знаешь, Узумаки, я бы за себя тоже переживал. Слишком уж я люблю на неприятности нарываться, а тут ещё и в городе неспокойно из-за психа какого-то. Я даже рад, что больше года в тот квартал носа не показывал: ну его к чёрту. Там, может, и весело, и каждый третий повёрнутый немножко, но чтобы людей резать?.. Это же совсем больным надо быть.
Несмотря на то что традиционные конохские дожди закончились неделю назад, почва в лесу была всё ещё влажной, и коричневая прошлогодняя листва, покрывающая тропу, с чуть слышным хлюпаньем липла к подошвам ботинок. Даже воздух был тяжёл и необыкновенно свеж – как будто вчера прошёл ливень. Эта отличительная черта Конохи Гааре очень нравилась: цивилизация здесь будто скучковалась только на заселённой территории, а за пределами города практически сразу начинались буйные нетронутые леса.
Наруто наступил на сучок, и раздался характерный сухой треск, заставивший Гаару вздрогнуть:
- Узумаки, я из-за тебя сообщение недописанное случайно отправил! – Юноша поспешно набрал ещё пару слов и отправил вслед полную версию смс-ответа.
- Хм… Обычно ты насчёт таких вещей не заморачиваешься.
Это натолкнуло Наруто на любопытное наблюдение. Его друг никогда не стремился казаться идеальным и всегда поступал по-своему, не задумываясь над мнением окружающих, но с тех пор, как он начал встречаться с Ли, его словно подменили. Рядом с этим человеком он старался вести себя попросту неестественно спокойно и уравновешенно, не говоря уже о его боязни допустить какую-нибудь оплошность, и разница в поведении слишком уж бросалась в глаза, чтобы не обратить на это внимание.
- Почему ты так зажимаешься в его присутствии? – спросил он, не зная, правильно ли подобрал слова.
Гаара замедлил шаг, будто давая понять, что разговор предстоит длинный, до конца тропинки времени не хватит, сунул руки в карманы брюк, передёрнул плечами:
- Сам не знаю. То есть, догадываюсь, конечно, но…
- Боишься?
Вопрос остался висеть между ними, не отвеченный. В молчании они прошли дикий участок леса и ступили на территорию парка, откуда уже было видно трассу. Гаара остановился возле скудной детской площадки, прикоснулся к исписанной корявыми детским надписями лавочке, стряхнул с неё песок, присел. Наруто бесшумно устроился рядом.
Небо, насыщенно розовое, испещрённое прозрачными облачками, создавало удивительный контраст с зеленью деревьев – истинное наслаждение для уставших глаз горожанина. Вечернюю тишину нарушали весёлые голоса играющих невдалеке школьников, звонкий собачий лай, а из леса доносилось убаюкивающее птичье пение. Наруто расставил руки в стороны и сладко потянулся: уходить совершенно не хотелось. А Гаара всё бросал на него быстрые взгляды и моментально отводил глаза в сторону, кусал нервно губы, барабанил пальцами по острой коленке.
- Знаешь, - начал он неуверенно после долгого молчания, - мне всегда, ещё с детства, казалось, что я не заслуживаю многих вещей. Например, мне действительно трудно было поверить, что ты в самом деле хочешь со мной дружить, что папе твоему я симпатичен, несмотря на то что я… вот такой вот. И к мысли о том, что Темари и Канкуро я небезразличен, я только ещё только привыкаю.
Он нервно выдохнул, взъерошил пальцами волосы и отвернулся, прячась от пытливого взгляда друга.
- И я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что этот человек так сильно меня… обо мне заботится, что ему не просто нравится моё тело или общение со мной. Это прозвучит глупо, но по-другому объяснить не могу: когда я смотрю в его глаза, то вижу его готовность принимать меня таким… таким, каким знаешь меня ты, со всеми моими…
Не найдя нужных слов, он раздражённо перевёл дыхание, встряхнул ладонью, будто отбрасывая собственную неуверенность. – Словом, готов со мной, идиотом и неудачником, мириться. Я не могу в это поверить, мне всё время кажется, что он не видит меня настоящего.
Наруто почувствовал, что самое время задать давно уже назревший вопрос:
- А ты что же, считаешь, что тебя настоящего невозможно полюбить?
На последнем слове Гаара вздрогнул: наверняка подобным вопросом он изводил себя не раз. Осторожно, будто опасаясь натолкнуться на осуждение, он поднял на друга растерянный взгляд. Наруто тепло улыбнулся, приобнял его и привлёк к себе:
- Эх, Сабаку, беда ты крашеная!..
Гаара положил голову ему на плечо и с фальшивой обидой в голосе пробубнил:
- Заткнись, Узумаки.
Продолжать разговор было излишне, и двое друзей остаток вечера провели в молчании. Наблюдали за постепенно прячущимся за стеной леса солнцем, слушали, как волнующиеся матери зазывали детишек домой, наслаждались контрастом, создаваемым прохладой вечернего ветерка, осторожно касающегося открытых участков кожи, и теплом собственных тел.
Оба думали о том, что им давно уже не было так хорошо рядом друг с другом.
Ли со вздохом опустил практически нетронутый стакан на тоненькую деревяшку перил и спросил, вовсе не надеясь на ответ:
- И когда он уже это прекратит?..
Глядящая с балкона вниз Тен-Тен грустно хмыкнула:
- Расстроил ты его, приятель, знатно.
Как раз в этот момент под их окнами промчалась обряженная в зелёный спортивный костюм фигура сенсея - хозяина квартиры, в которой друзья сейчас находились. По их подсчётам, это был двести пятьдесят четвёртый круг Майто Гая, совершённый вокруг собственного дома за последние полтора часа.
Когда загадочный бегун, успевший за время своего не менее загадочного забега знатно намозолить глаза всем жильцам, в очередной раз скрылся за торцом дома, Ли не выдержал и рванулся к двери:
- Я должен остановить это безумие.
- Да стой ты! – вовремя среагировавшая подруга проворно повисла у него на плече и заставила развернуться. – Пускай бегает. Ему так легче.
Когда Тен-Тен хмурилась, лицо её забавно сморщивалось, и тогда девушка становилась похожа на хищную птицу вроде сокола, а когда она ещё и начинала складывать губы мятым бантиком и изъясняться короткими, но колкими фразами, впечатление только усиливалось.
- Не хрен было ему сразу всё вываливать, идиот, - брякнула она после пятиминутного молчания, которое потребовалось Гаю, чтобы обежать дом и снова замаячить под балконом. - Ну что, нельзя было подумать как-то? Подготовить? Нет! "Сенсей, я пришёл, чтобы обрадовать вас! Я трахаю парней! И я подумал: почему бы не огорошить вас этой новостью в такой замечательный вечер пятницы?". Ты, Ли, вроде человек адекватный, но иногда ведёшь себя - ну дебил дебилом просто, других слов не подберёшь!
- Знаю, - нехотя признался её друг в ответ.
Поступил он действительно очень глупо, но в подобные ситуации попадать ему доводилось уже не один раз, а всё из-за одной дурацкой тенденции: чем больше он готовился к какому-то важному событию, чем дольше репетировал собственные речи, планировал каждое движение, продумывал возможный ход событий - тем глупее всё на самом деле получалось в реальности. Как, к примеру, сегодня с сенсеем.
- Идиот, - буркнула чуть остывшая Тен-Тен и, внезапно улыбнувшись грубо, по-мальчишески, встала на цыпочки и всего на миг заключила друга в крепкие объятия. Привыкший к подобным редким и весьма коротким проявлениям нежности со стороны дорогой подруги детства Ли не удивился, когда байкерша, словно застеснявшись собственного жеста, резко отстранилась, даже отступила на шаг, ссутулилась, скрестила руки на груди и снова нахмурилась - ну точно птичка.
Ли облокотился о перила и в очередной раз за сегодняшний вечер проводил фигуру сенсея взглядом. Уже даже солнце практически село, а он всё никак не успокаивался - бегал и бегал. Что ж, если ему было так легче справиться с новостями...
Начиналось всё очень хорошо. Заслышав о том, что Рок Ли этим вечером будет гостить у них во дворе, мама Тен-Тен не поленилась приехать с другого конца города, где они сейчас с мужем жили, и напросилась переночевать у дочери - просто чтобы повидаться с "этим замечательным и таким вежливым парнем (вот, доча, кого проворонила!)". Байкерше пришлось просить Ли уйти раньше из додзё, чтобы успеть ещё и на рандеву с её мамашей, которая, завидев их вместе, предалась воспоминаниям и расплакалась. "Видишь вот, Ли-кун, замуж моя балбеска собралась! За богача какого-то! - жаловалась она парню, дождавшись, пока дочь отойдёт в сторонку. - Я всегда говорила ей: вы с ней - идеальная пара. А она мне на это, мол, что ты знаешь, мама! И вот теперь - пожалуйста! Нам с отцом на старости лет одни беспокойства. Хьюга она теперь будет. А кто знает, что это за народ такой, Хьюги эти?". Ли, сдерживая улыбку, по возможности доходчиво объяснил тётеньке, что Неджи отличный парень и ей уж точно бояться нечего, потому как любит он её дочь до безумия. Но, похоже, старые стереотипы переломить крайне сложно, потому что женщина насчёт Неджи ему не поверила, шепнув суеверно: "У него линзы страшные в глазах... Видел?". Ли, в свою очередь, обрадовался, что дорогая сердцу знакомая ещё не была знакома с его эксцентрично выглядящим избранником, и попытки переубедить её оставил, посчитав это пустой тратой времени.
Во дворе, где чуть ли не каждое деревце, каждая лавочка были полны их общих детских воспоминаний, Ли и Тен-Тен случайно повстречалась парочка старых знакомых, с которыми они иногда вместе играли. "Ну что, не поженились ещё?" - хитро щурясь, спросил один из них, ребёнком слывший манипулятором и вообще бякой. Девушка блистательно отшутилась, искусно не пересекая границы грубости, и потянула друга к сенсею, который наверняка уже несколько часов дожидался их.
Майто Гай жил в доме напротив, окна его квартиры находились на одном уровне с окнами квартиры Тен-Тен - можно было даже перемахиваться. Благодаря этой случайности парень и девушка и познакомились двенадцать лет назад. В тот день маленький мальчик Рок Ли, которого новый учитель приюта пригласил к себе в гости, вышел на балкон и из чистого любопытства принялся разглядывать пространство вокруг: сенсей жил на пятом этаже, а приют был всего лишь трёхэтажным зданием, поэтому ему было интересно взглянуть на землю «сверху». Вышло так, что как раз в тот момент, когда он разглядывал окна противоположного дома (без задней мысли, конечно), из окна своей спальни, будто почувствовав что-то, выглянула хмурая девчушка с двумя забавными хвостиками, совсем как ушки у панды. Она тут же обратила внимание на наблюдателя и, вместо того чтобы, как все нормальные люди в такой ситуации, помахать или улыбнуться, изобразила правой рукой жест, который таким маленьким миленьким девочкам знать было ещё рановато, и указала на лавочку, расположенную в центре между домами: «Встречаемся вот тут». Ли, опять же, мальчику в детстве крайне любопытному, стало интересно, что эта подозрительная девчонка от него хочет, и вышмыгнул из квартиры, пока сенсей что-то вещал на кухне, думая, что его усердно слушают из гостиной.
Девочка уже ждала его. «Ты кто такой? – не дав ему даже дойти до места встречи, крикнула она издалека, скрестив руки на груди. – Чё пыришься на людей из окна? Гляделки не натёр, придурошный?!». Ли, тогда находящийся под сильнейшим влиянием Майто Гая, принялся подражать обожаемому взрослому и нести какую-то чушь, надёрганную из различных лекций сенсея, в результате чего вышло нечто сумбурное и кашеобразное, сомнительный смысл чего сводился к тому, что человеку полезно улыбаться, а не хмуриться. Тен-Тен всё это, надо отдать ей должное, выслушала молча и даже внимательно, а когда он закончил стандартным призывом Силы Юности, расхохоталась: «Моя мама говорит, что этот Майто Гай сумасшедший. Вижу, это заразно!». Ли обычно стремился защитить честь своего кумира, если над ним смеялись старшие мальчишки в приюте, но на эту девчушку почему-то обижаться не хотелось: она была такой простой и милой… «Ты прикольный, - сказала ему тогда на прощание Тен-Тен, когда заметивший отсутствие любимого ученика Гай выбежал на улицу его искать и, обнаружив в компании соседской грубиянки, потянул назад. – Заглядывай к нам ещё, поиграем вместе».
Проходя нынешним вечером мимо той самой лавочки, возле которой происходила их первая беседа, Ли похлопал по ней ладонью и обернулся к подруге: «Помнишь?». Та заносчиво вздёрнула подбородок: «Ещё бы. Никогда не забуду того бреда, которым ты меня грузил. Сила Юности, хы-ы…».
Квартира Майто Гая была совсем небольшой, а из-за колоссального количества громоздких спортивных тренажёров и книжек о здоровом образе жизни, от которых в буквальном смысле ломились полки, казалась ещё меньше. Однако на обиталище холостяка жилище его всё-таки не походило: в гостиной, считавшейся комнатой Ли, всё ещё валялась куча его старых вещей, в спальне самого Гая стены были увешаны памятными фотографиями, а на обоях красовались детские фломастерные каляки – совместное творчество соседской хулиганки и любимого ученика. Ли неоднократно предлагал сенсею заклеить это безобразие, но тот в ответ только качал головой, причины своего упрямства не объясняя. Помимо осколков счастливых лет игры в отца, комната Гая пестрилась плакатами с короткими позитивными аффирмациями: «Я самый сильный!», «Улыбнись!», «Красота спасёт мир!» (этот плакат был испорчен 12-летней хулиганкой Тен-Тен, зачеркнувшей «красота» и подписавшей внизу карандашом «яой»).
Получив информационный удар такой силы, да ещё и безо всякой подготовки, Гай повёл себя, с точки зрения нормального человека, крайне странно: поднялся и, пройдя в прихожую, принялся натягивать на ноги кроссовки. На осторожные вопросы он отвечал: «У меня вечерняя пробежка… Я по вечерам всегда бегаю… Нельзя пропускать…».
Тен-Тен удержала Ли от вмешательства и попросту потащила его на балкон – наблюдать.
И вот теперь сенсей в очередной раз пробежал под ними – не промчался с выпученными глазами, как в самом начале этого безумного марафона, а именно пробежал. Если бы на его месте был кто-то другой, то он бы уже или свалился на асфальт от усталости, или плёлся бы из последних сил. Кто угодно, но не Майто Гай.
- Скоро вернётся, - задумчиво протянула байкерша и обернулась к отвлёкшемуся на смс другу. – Кто там тебя дёргает?
- Гаара. – Ли отправил сообщение и поспешно спрятал телефон обратно в карман. От внимательного взгляда Тен-Тен не укрылось написанное на его лице облегчение.
- Небось, гуляют с усатым-полосатым сейчас? – на всякий случай уточнила она.
- Уже домой едут.
Девушка нахмурилась, заметив знакомое ей ещё с детства сосредоточенное выражение на лице друга, и нехорошее предчувствие закралось в сердце. Ли всегда, сколько она его знала, чересчур сильно опекался близкими людьми и готов был пожертвовать всем ради их счастья, даже когда в его помощи не нуждались. Маленькой Тен-Тен казалось, что странный мальчик по соседству проявляет к ней такое внимание, потому что влюбился. Никто из других ребят, с которыми она играла, не относился к ней с такой искренней и греющей душу заботой. Позже, когда им обоим исполнилось по двенадцать, Тен-Тен начала видеть отношение Ли к себе немного под другим углом. Отчасти его забота объяснялась воспитанием Майто Гая, но большей частью на его характер наложила отпечаток жизнь в приюте – без настоящей семьи. Для него семьёй стали обожаемый сенсей и лучшая подружка, внешне колючая и остроязыкая, но внутри такая же хрупкая и ранимая, как все девушки.
При воспоминании об их единственном поцелуе, торопливом и неуклюжем, Тен-Тен почувствовала, как к сердцу подступает горечь. Это произошло в больнице, в тот самый день, когда перевернулись жизни всей их необычной семьи. Она примчалась к нему, пропустив занятия в школе, как только узнала, что он серьёзно пострадал. Ли был в палате один, он явно дремал, потому что с трудом разлепил веки, услышав, как она вошла. Тен-Тен могла без труда припомнить, как прижимала к себе мальчишеское тело, только-только начинающее набирать мужскую ширину плеч, как в отчаянии, усиленном шоком от происходящего, прижималась к сухим губам, а горло сдавливал солёный комок слёз… Вечером того же дня, сидя перед чашкой остывшего чая на кухне Гая, глядя невидящим взглядом прямо перед собой и слушая давящую тишину, она осознала, насколько важное место в её жизни занимает Ли, насколько она не хочет его потерять, а ещё – что он был и навсегда останется для неё лучшим другом, но ничем большим, и это откровение принесло ей невероятное облегчение.
- Эй.
Ли, оторвавшись от наблюдения за сенсеем, обратил на неё вопросительный взгляд.
Тен-Тен знала, что слова её прозвучат глупо, но всё равно озвучила их:
- Смотри мне, не увлекайся сильно своей этой гиперопекой. С нашим крашеным этот номер не пройдёт.
По лицу друга прошла тень:
- О чём ты?
- Ну я же вижу, что ты как на иголках был от того, что Гаара чёрти где с Узумаки шлялся. Учти, он никому не позволяет о себе заботиться в открытую; если ты хочешь быть с ним, научись это уважать. Знаешь, почему они с Наруто никогда всерьёз не ссорятся? – Ли медленно покачал головой из стороны в сторону. – А потому, что у них установлена граница, которую никто из них не пересекает. Ты-то как раз со своей вечной заботой нарушаешь эту границу, поэтому предупреждаю тебя сразу: лучше научись себя контролировать, а то это может плохо кончиться.
- Мне кажется, ты неправа, - в голосе Ли ей послышались непривычно холодные нотки. – Он должен понимать, что когда человек тебе дорог, хочется заботиться о нём, опекать.
- Ты плохо его знаешь, - отрезала в свою очередь Тен-Тен, чувствуя, как в ней начинает разгораться лёгкое раздражение. – А я дольше с ним общаюсь, поэтому мне легче судить. Ну что тебе стоит поверить мне на слово?
Ли с явным трудом подавил слова возражения и промолчал. Солнце оседало на горизонте в красной луже облаков, и стоять на балконе становилось по-весеннему прохладно. Друзья уже давно потеряли счёт кругам, нарезанных сенсеем, и теперь просто наблюдали за его упорно плетущейся фигурой в насквозь промокшей футболке и прилипающих к ногам спортивных штанах.
Тен-Тен перевела взгляд на сосредоточенный профиль друга. Они говорили сегодня о серьёзных вещах слишком много, пора бы, пожалуй, разбавить этот мрачный вечер чем-нибудь зажигательным.
- Эй, Ли, - протянула она, едва сдерживая предвкушающую улыбку, - мне всегда было интересно…
- Что? – бросил он, не оборачиваясь.
- А как крашеный целуется?
Голова Ли медленно повернулась в её сторону.
- Тебе-то какое дело?
Его подозрительный вид заставил её подавиться смешками:
- Ну говорю же, интересно! Какой он, сладенький?
Ли прочистил горло:
- Тен-Тен…
- А от поцелуя возбуждается? Думаю, что да. Да ведь?
- Я не собираюсь отвечать.
- Ой ла-адно, что, подружке не скажешь? Я же тебе рассказала, где у моего Хьюги эрогенные зоны.
- Совершенно лишняя информация, кстати, - на губах у Ли заиграла расходящаяся со строгостью его тона улыбка.
- А до чего вы уже дошли?
- Отстань!
Тен-Тен расхохоталась, ухватившись, совсем как ребёнок, руками за живот. На душе вдруг стало так легко, так лихо, и неожиданно пришло осознание, что ей раньше ужасно не хватало таких вот шуточных перепалок с лучшим другом, с которым можно и попошлить, и пообзываться, даже показать язык и покривляться.
Как же всё-таки здорово, что он теперь снова с ней, снова рядом!
Девушка хитренько улыбнулась, потянула плечо друга на себя и шепнула ему последний вопрос, от которого уши Ли предательски покраснели. При виде его дико округлившихся глаз волна беззаботного смеха накрыла её вновь.
Да, ей явно этого не хватало.
Дяди дома не оказалось, поэтому пришлось всё же включать телефон. Ожидая ответа на звонок, Итачи нервно мерил шагами пространство возле двери квартиры Учихи Обито. Ужасно хотелось смыть с себя напряжение контрастным душем, выпить качественного кофе, помолчать, глядя в понимающие дядины глаза, и наконец-то ощутить, что этот день подошёл к концу.
- Алло? – ответили в трубке незнакомым голосом.
На заднем плане залились хохотом. Говоривший шикнул, потом продолжил с псевдотрагичной ноткой:
- Обито не может сейчас говорить, он в отключке. Страшное дело алкоголизм, не правда ли?
Не будь Итачи так плохо, он непременно поддержал бы шутку, но время было неподходящее. Вспомнив, что по пятницам дядя обычно встречается со своими друзьями, он наугад бросил:
- Хатаке-сан?
В трубке озадаченно замолчали, после чего, по всей видимости, догадались взглянуть на имя звонившего:
- Итачи-кун, привет.
- Мне нужно срочно поговорить с дядей, - обрадовавшись серьёзному тону, затараторил парень. – Позовите его, пожалуйста.
В телефоне раздалось приглушённое: «Эй, ты что это с моим телефоном в руке делаешь?», затем в трубке, к огромному облегчению Итачи, зазвучал знакомый дядин голос:
- Итачи, что случилось? Ты в порядке?
- Да, я…
С чего начинать перечислять список его сегодняшних проблем? Поссорился с любовником/начальником, пригрозил уйти с работы, нагрубил папе, несколько часов бесцельно блуждал по городу и теперь валился с ног, но гордость не позволяла ни возвращаться домой, ни проситься к Кисаме-сану?
- …Я переночевать у тебя хотел, можно?
- Конечно! Я, правда, ничего сегодня не готовил, но поройся в холодильнике, может, чего и найдёшь…
- У меня ключа с собой нет, а домой я… не хочу возвращаться.
В трубке замолчали. Итачи мог слабо расслышать чужие голоса, музыку и высокий женский хохот, но всё это проскальзывало мимо его сознания. Дядя ответил с деланным спокойствием в тоне:
- Я прямо сейчас вернуться не могу, эти балбесы меня не отпустят, не мог бы ты подъехать и забрать у меня ключ? Я расскажу, как добраться, это недалеко.
Итачи кивнул и благодарно улыбнулся.
Указания ему дали очень точные – полчаса спустя он уже толкнул дверь бара и, немного волнуясь, оглядывал столики в поисках дяди. Первым делом в глаза бросилась белобрысая шевелюра Намикадзе-сана. Подойдя ближе, Итачи с некоторым удивлением и даже смущением заметил, что вся самопровозглашённая бригада КОЙ откровенно пьяна.
Хатаке Какаши, в отношении к которому младший Учиха за годы шапочного знакомства так и не смог определиться, приподнялся и отодвинул для него свободный стул.
- Присаживайся, Итачи-кун, - обманчиво слащавым голосом поприветствовал его мужчина. – Обито, твой племяшка смазливый пришёл.
Дядя, доселе вяло борющийся со сном, подпирая голову локтём, «проснулся» и совершил нечто, не прекращающее удивлять Итачи даже во взрослом возрасте, - не делая паузы между репликами, племяннику с тёплой улыбкой сказал: «Молодец, быстро добрался», а лучшему другу с озверевшим лицом пригрозил: «Не трожь, Хатаке, понял?».
Пепельноволосый на предупреждение только фыркнул и, поднявшись, вальяжно поплёлся к стойке – заказать что-нибудь новоприбывшему. Намикадзе-сан же, по какой-то причине чрезвычайно обрадовавшийся появлению Итачи, одарил его лучезарной и очень пьяной улыбкой, хлопнул по плечу и ни с того ни с сего заявил:
- Хороший у тебя братец, Итачи-кун! Отличный парень. Работник – во! Добросовестный – слов нет!
- Йондайме-сама, отстаньте от него, пожалуйста, - попросил более трезвый дядя Обито. Впрочем, по его сильно покрасневшему лицу было вполне очевидно, что и сам он принял на душу достаточное количество горячительного напитка.
Намикадзе, словно не услышав замечания, лёгким движением руки ослабил галстук и продолжил вещать:
- На работе его все так полюбили, что потянули его с собой сегодня в бар – нечто вроде «добро пожаловать в коллектив». Я честно предупредил, что ему ещё нет двадцати, но за своих работников не отвечаю, они у меня сорвиголовы. Вот этим вот воспитанные, - и он кивнул в сторону вернувшегося Хатаке.
Итачи неодобрительно покосился на новую бутылку, содержимое которой активно разливалось по стаканам заседающих.
- Не смотри так, мы сегодня празднуем, - улыбнулся отметивший это дядя. – Сразу несколько вещей.
Намикадзе-сан уверенно закивал:
- Кстати, да! Во-первых, закончили сегодня важные переговоры, Обито на следующей неделе едет в Америку договариваться насчёт деталей.
- Поздравляю, - кивнул Итачи, знающий, насколько сильно дяде нравились командировки в США.
- Во-вторых, мой сын и твой братик наконец-то нашли общий язык! Не без нашей с Обито помощи, конечно, хе-хе. Правда, здорово?
Боковым зрением Итачи заметил появившуюся на лице сидевшего рядом Хатаке странную полуулыбку, затем перевёл взгляд на дядю и Намикадзе-сана – те выглядели абсолютно счастливыми. Природное чутьё незамедлительно поспешило сообщить: что-то здесь было явно не так. Однако выяснить, что именно, не удалось, так как Намикадзе-сан, вспомнив про сына, решил зачем-то ему позвонить и нетвёрдым шагом поплёлся на улицу, а дядя направился следом со словами: «Да вы в таком состоянии даже номер нормально не наберёте, давайте я с ним лучше поговорю».
Оставшись наедине с Хатаке, Итачи почувствовал себя немного неловко: дядин лучший друг всегда вызывал у него несколько смешанные эмоции. Его небрежная манера говорить сбивала с толку, а по хитрому прищуру глаз невозможно было понять, о чём он думает.
Молодой человек бросил короткий взгляд на соседа, догадался, что тот намеревается ему что-то сообщить, и в лёгком замешательстве отвернулся в сторону двери – ну где же дядя?
- И что ты по этому поводу думаешь? – Голос Хатаке прозвучал несколько приглушённо из-за зажатой во рту сигареты, к которой он, чуть согнувшись, подносил зажигалку.
- По… по поводу чего?
- Да их с Обито стараний, - Хатаке в своей ленивой манере выпустил дым, и Итачи с недовольством отметил, что курил он сигареты той же марки, что и его отец. – Насчёт Наруто и твоего брата. Парочка наивных идиотов.
Итачи поймал себя на том, что совершенно не понимает, о чём говорит сейчас его собеседник, а это случалось с ним крайне редко: ещё с раннего детства он втайне гордился своим умением распознавать людские мотивы за их словами, чувствовать перемены в настроении, двойные смыслы. Однако в случае Хатаке эта выгодная способность не работала, и тонкая иголочка недовольства кольнула зашевелившуюся в душе гордыню.
- Идиоты они, Итачи-кун, потому, что не видят дальше своего носа. Но мы-то с тобой ведь можем без труда предсказать, к чему эта так называемая дружба приведёт, да?
- Я не понимаю, о чём вы говорите, - поспешно выпалил Итачи, уже догадываясь, что может стоять за туманными речами Хатаке, и опасаясь собственной догадки.
Это увидел и его собеседник. Тяжёлая мужская рука Хатаке небрежно хлопнула его по плечу и слегка притянула к себе.
- А ты что же, Итачи-кун, - насмешливый шёпот полился в его ухо, - не замечал ничего подобного в своём брате? Серьёзно? Совсем ничего?
Итачи инстинктивно вырвался, его возмущённый взгляд встретился с совершеннейшим спокойствием в глазах Хатаке. Мысли, над которыми он не имел сейчас власти, рванули в голову сумбурным разномастным потоком, и под их давлением догадка превратилась в твёрдое знание.
Хатаке наблюдал за переменами в его лице с лёгким интересом.
- Ага-а, - протянул он, расплываясь в ухмылке.
Внезапно Итачи почувствовал себя очень глупо. Очень, очень, невероятно глупо… Ведь что-то, какое-то внутреннее чувство, схожее с интуицией, давно уже подсказывало: Саске единственный в семье, кто сможет полностью его понять, а почему? Да потому что он такой же.
«Только пока сам этого не осознаёт, - продолжил он собственную мысль, в раздражении кусая нижнюю губу. – А я, болван, ещё удивлялся: почему он на Наруто этого так необычно реагирует? Боже, я ведь даже сам, не зная ничего, поощрял Саске говорить о нём со мной!».
- Любопытно. - Хатаке вяло запустил пальцы свободной от сигареты руки в волосы, растрепав их ещё больше прежнего, тяжело перевёл дыхание. Когда он вновь посмотрел на Итачи, лицо его было необычайно серьёзно. – Послушай, мне хоть и не должно быть никакого дела до этих двоих, а всё-таки Наруто я много лет знаю, Саске тоже, вроде, не чужой… Присмотри за ними, а? Не хочется, чтобы из-за дурости старших кто-то из них оказался с разбитым сердцем.
Итачи на автомате кивнул, до сих пор не отойдя от потрясения. Он довольно смутно помнил возвращение дяди и Намикадзе-сана, как ему приписали уставший вид, сунули в руку связку ключей и велели отправляться спать, как Хатаке твёрдо и многозначительно кивнул на прощание, а он даже, кажется, кивнул в ответ…
Добравшись, наконец, до своей комнаты в дядиной квартире, он рухнул на кровать, не чувствуя в себе ни желания, ни сил раздеваться. Тело от макушки до кончиков пальцев словно налилось свинцом, в голове тяжело ухало, а мысли, будто склеившись, неповоротливо передвигались беспорядочным строем, и единственной «живой» частью его организма на данный момент являлся разум, с присущей ему бесстрастной холодностью деловито составляющий список проблем, которые предстоит решить в ближайшее время, желательно поскорее.
Поговорить с Кисаме-саном, по возможности доходчиво пояснить ему свою позицию. Раз.
Каким-то образом исправить ситуацию на работе, доказать собственную значимость, вернуть хорошую репутацию. Два.
Сгладить острые углы в отношениях с отцом. Три.
Присмотреться к Саске, узнать, что у него на уме насчёт сына Намикадзе-сана. Четыре.
«Я не собираюсь сдаваться, - твёрдо пообещал себе Итачи. – Я, чёрт возьми, годами трудился, чтобы получить эту работу, любовь Кисаме-сана и уважение отца мне тоже даром не достались. Я заслужил всё это и терять не собираюсь».
Желание разорвать цепочку неприятностей, преследующих его в последнее время, было необычайно сильно, однако тело, вымотанное огромным количеством стресса за весь день, требовало заслуженного отдыха, и Учиха Итачи твердил уверенное: «У меня всё получится» уже на грани сна, лёжа в неудобной позе на нерасстеленной кровати и уже не обращая внимания на пиликающий в кармане брошенного на кресло пиджака телефон.
Последней более или менее осознанной мыслью, посетивший воспалённое сознание Итачи в тот вечер, было наполовину шутливое: что же, интересно, сделает отец, когда узнает правду о Саске?..
- Узумаки.
- Я пытаюсь уснуть, Сабаку.
- Один вопрос всего.
Наруто раздражённо выдохнул, зная, что просто так от него не отстанут, приподнялся на локте, повернул голову в сторону Гаары, контур фигуры которого угадывался во тьме, и раздражённо проныл:
- Ну что за вопрос в полвторого ночи может быть у тебя? Я уже почти спал, к твоему сведению.
- Ты мне так и не рассказал, чем всю ночь занимался, что только под утро спать лёг.
В голосе Гаары явно слышалась улыбка. Наруто откинулся обратно на подушку, зажмурил глаза и ответил самым будничным тоном:
- Да просто в Интернете сидел.
Красноречивое молчание вполне чётко давало понять, что ему не поверили.
- На блоге одном подлип, - уточнил Наруто, начиная немного волноваться. – Человек хорошие фотографии делает и пишет интересно.
Молчание затягивалось. Наруто попытался определить, означает ли оно, что Гаара знает, кому принадлежал тот самый блог, и поэтому злится. Он уже был готов оправдывать свой интерес к личности Учихи Саске, но внезапно необходимость в этом отпала – Гаара подал голос.
- Да ла-адно, знаю я, где ты подлип. – В темноте раздался ехидный смешок. – Узумаки Порнуто.
Наруто подавился возмущением:
- Ты что?!
- Я? Я – ничего! – ответили ему с усердно поддерживаемой серьёзностью. – Я совсем ничего, Порнуто-кун, ей-богу!
- Спи уже, дурень.
Гаара захихикал в подушку. Наруто терпеливо игнорировал дружеские подначки, ожидая, пока шутника сморит сон. Минут двадцать спустя он позвал друга по имени, но тот уже не отозвался.
«Отлично, - иронично хмыкнул блондин, - зато мне сон как рукой сняло».
Он сел на кровати, потёр болевшие от недосыпа глаза. Взгляд его остановился на маленькой лампочке у противоположной стены, заметной только из-за ночной тьмы – это монитор смотрел на него с упрёком своим синим глазом, спрашивая, почему его забыли выключить. Наруто думал было погасить его нажатием нужной кнопки, но сил подняться и сделать это в себе не ощущал. В уставшую, гудящую голову обрывками полезли мысли, которым он не позволял заботить себя на протяжении дня.
Что заставило его всю ночь до самого рассвета просидеть в блоге Саске, читать его посты, любоваться его фотографиями, просматривать его беседы с читателями? Неужели ему в самом деле была настолько интересна его личность? И почему он не хочет рассказать об этом Гааре?
На него подобное поведение было вовсе не похоже. Он всегда, сколько себя помнил, слыл открытым парнем, а от лучшего друга секретов тем более не имел.
«Тогда почему?».
Пальцы нервно прошлись по вытатуированным впадинкам-усам на левой щеке. Ему была непонятна собственная скрытность, эта внезапно обнаружившаяся черта его характера пугала своей новизной.
Вчерашней ночью он, словно фанатик, не отрывался от экрана, забыв о сне, об обязанностях, ожидающих его на следующий день, забыв буквально обо всём на свете – слишком он был поглощён откровением, открывшимся ему на страницах чужого дневника. Там, среди фотографий и сопровождающих их содержательных абзацев с тяжёлыми размышлениями, он повстречался с настоящим Саске: колючим и острым, преданным своим идеалам, серьёзным, но в то же время чрезвычайно тонко чувствующим красоту мира, умеющим подмечать удивительнейшие детали в обыденных вещах.
Человек, представший перед ним на страницах дневника, прояснил ему логику поведения Учихи Саске, с которым Наруто был знаком в жизни, - и стали вдруг понятны причины его приступов гнева, его сарказма, его тяжёлых взглядов, их взаимного непонимания.
Возможно ли, что, прикоснувшись к внутреннему миру этого человека, он не хотел делиться полученным знанием с другом, чувствуя, что наверняка наткнётся на неприятие? Объяснения лучше, пожалуй, было не найти.
Наруто вдруг поймал себя на желании проверить, не написал ли Саске чего-нибудь новенького в своём дневнике, но тут же, словно испугавшись, отбросил мысль прочь и лёг обратно в кровать.
Но вначале подошёл к монитору и выключил синюю лампочку. Чтобы не было соблазна.
Собираюсь дать ваш фанфик почитать маме.
огосподибожемой, я даже боюсь представить этот момент >.<
Как ты с ними справляешься, не понимаю. Автор маладца
- Ты мне так и не рассказал, чем всю ночь занимался, что только под утро спать лёг.
В голосе Гаары явно слышалась улыбка. Наруто откинулся обратно на подушку, зажмурил глаза и ответил самым будничным тоном:
- Да просто в Интернете сидел. сразу догадалась, что на блоге Учихи
Очень нравится пара Ли и Гаара в вашем исполнении
Спасибо за продолжение!!!!
Гаара жжет)) гыыыыы
нравится дружба гаары и наруто)у меня она с наиболее близкими друзьями тоже такая,все время подкалываем друг друга
видимо гаара ваш любимый персонаж)))
также впечатлил ли)он здесь совсем другой,прям влюбилась в него
что мне нравится больше всего,это то,что отношения у наруто и саске не со скоростью света развиваются
это очень ценю в фиках,ведь это наиболее жизненно
и убийства.очень интересно узнать,кто убийца.и я надеюсь,это не орочимару,потому что он мне здесь очень нравится
от бригады КОЙ валяюсь под столом,старички зажигают.КОЙ это Какаши Обито Йондайме?
очень нравится фик,буду дальше читать с удовольствием
спасибо и удачи вам
Мне также не прекращает нравится Тен «Красота спасёт мир!» (этот плакат был испорчен 12-летней хулиганкой Тен-Тен, зачеркнувшей «красота» и подписавшей внизу карандашом «яой»). и так вроде старается помочь Ли и Гааре, но они и сами, видимо, неплохо справляются)
Огромное спасибо за главу))
какая глава интересная!
немного раздражает, что Минато и Обито так хотят их свести, хочется, чтобы всё шло именно так, как надо...
Ошибок нет =)
Было бы интересно почитать переписку Наруто и Саске на блоге)
да и вообще их переписки на аське)))
я думаю, это бы было очень интересно.
и если честно я думала что Нару поведёт Гаару к беседке)))
ммммм...глава восхитительна)
Буду ждать следующую)
Удачи вам и вдохновения!
Хриза Амирани, я тоже обожаю про них писать (заметно, правда?). А насчёт мамы - пожалуйста, даже любопытно узнать, как люди "не в теме" воспримут то, что я пишу. Хотя, конечно, гомосятина - это дело не для всех. Я своему отцу не даю читать только по этой причине.
ramen<3, не обижай Саске, он хороший! Я своего Саске уважаю и принимаю его тормознусть как дань реальной тормознутости влюблённых людей, особенно - влюблённых в человека своего пола
Linga-sempai, могу успокоить: это будет ещё нескоро. Сначала сам Саске должен врубиться, правильно?
Shiholo, спасибо, я своих Гаару и Ли тоже ужасно люблю - одно удовольствие про них писать. Ну и СасуНару потихоньку так начинает происходить, да-да...
Onixsan, спасибо! Ну, это ж Гаара, он не может не жечь.
papuchia666, добро пожаловать и спасибо за отзыв! Да, Гаара - мой любимый персонаж как в аниме/манге, так и тут, не стану скрывать.
отношения у наруто и саске не со скоростью света развиваются
Я вообще ориентирую этот фанфик на жизнь как можно больше. Стараюсь, по крайней мере.
КОЙ это Какаши Обито Йондайме?
Да!
АрисуАи, про КОЙ ответила выше - да, всё правильно. Что же касается роли Тен-Тен в отношениях Гаары и Ли... Пускай лучше она лишний раз влезет со своими предупреждениями, а то люди они, что ни говори, малознакомые, росли каждый по-отдельности, поэтому и воспринимают, казалось бы, одни и те же вещи совершенно по-разному. Так что молодец, Тен-Тен, продолжай лезть в их дела!
Akane_Genzo, Обито уже не горит таким сильным желанием, это всё Минато инициатива. Его можно понять: мужчина трепетно любит сына, глубоко переживает, если у него проблемы, а облегчить ему жизнь и подружить с "врагом", да ещё и с родственником лучшего друга - это ж святое дело!
и если честно я думала что Нару поведёт Гаару к беседке
Наруто не знает, где находится эта беседка, знает из них только Саске, потому что находится она за городом, и добираться туда нелегко. Ему беседку показывали приятели, городские сталкеры.
С удовольствием прочту Ваши отзывы на новые главы, так что пишите!
жду продолжения, хороших рассказов на этот фендом мало)))
рада что наткнулась на вас
стало немного жалко Итачи. гордость, особенно гордость Учихи- это конечно, хорошо, но вот с Кисаме зря он так. попутный ветер Итачи в паруса и пусть у него всё наладится.
мда, Гай, как всегда, в характере. интересно, чем же закончился его разговор с Ли. ну, мне кажется, что он примет любое решение своего любимого ученика.
ну вот, Наруто с Гаарой разобрались, осталось только Гааре с Наруто разобраться, когда на горизонте вплотную нарисуется Саске.
Забуза-саныч, мне тоже жаль Итачи, но он ещё и не такие дурости творить будет по ходу развития сюжета, потому что, как известно из трейлера о семи грехах, страдает гордыней. Ничего, это мы исправим.
Гай - он такой человек: привыкнет, остынет... но не сразу. Терпения тебе, Ли-кун!
А насчёт Гаары и Наруто Вы, как всегда, оказались правы, тут не обойтись без проблем. *ура, проблемы!*
Спасибо, что не забываете писать! Увидимся на следующей неделе!
ну да здесь вы правы)))
Побудка от Сабаку безотказна и главное моментальный результат
Она столько лет ждала его, надеялась, что он изменится, образумится, а он как с ней обращался всё это время? всем счастье хочется,но Орочимару образумит лучшего друга,так что ждем последствий
«И не для него я всё это делала, конечно! – в который раз за сегодняшний день уверила себя девушка, упрямо поджав тонкие губы. – А для себя! Не каждый день на свидания хожу, в конце концов». Темари выхватила из рук у парня два билета, уже совершенно бесполезных, разорвала их напополам и швырнула клочки ему в лицо.Звонил уже, он осыпал меня матами и бросил трубку. Не думаю, что он станет мне помогать, да и, к тому же, у них политика такая, что они в личные дела друг друга нос не суют, так чтоНасчет Шикамару одни маты,как так поступать можно
Потому что, уважаемый Хошигаке Кисаме-сан, вы для меня теперь не существуете. Раз я, по вашему мнению, непригодная для своей работы подстилка, которую нужно держать возле себя и ни за что не отпускать дальше двух метров, раз вы хотите, чтобы все в отделе продолжали смотреть на меня, как на бездарность, получившую свой пост только из-за того, что даю кому надо з десь оба неправы,но каждого можно понять.Хотя я на стороне Итачи,его положение и так шатко,а еще Кисаме заступается.Главное,чтобы он самостоятельно туда не рванул.
Чтобы называться Учихой, недостаточно им родиться. Мы всегда держались вместе, друг за дружку, и придерживались строгих правил. Одно из этих правил – сплочённость традиционное общество какое-то.
Рука Гаары легла на плечо блондина, слегка сжала его, и в этот самый Наруто со всей чёткостью понял: всё будет хорошо пока Гаара не узнает о Саске. Будет его черед ревноватьт))
Майто хорошо справляется со стрессом) Тен-тен просто молодец. и главное вопросы хорошие
Последней более или менее осознанной мыслью, посетивший воспалённое сознание Итачи в тот вечер, было наполовину шутливое: что же, интересно, сделает отец, когда узнает правду о Саске?..
Что заставило его всю ночь до самого рассвета просидеть в блоге Саске, читать его посты, любоваться его фотографиями, просматривать его беседы с читателями? Неужели ему в самом деле была настолько интересна его личность? ДА! Только кто будет первым:он или Саске,кто поймет что это не просто так?
Жаль Итачи,просто до безумия(нелегко людям с нетрадиц. ориентацией ТТ
Едва сдержала смех ( я спецом оставляю чтение новой главы на понедельник, чтобы на работе было не так тошно)), когда до Итачи доходило, что Саске с ним из одного теста. Итачи вообще вызывает искренне сочувствие, хотя местами сам виноват. Подначки Какаши порадовали, как и всегда)).
Прогулка Гаары и Наруто получилась очень теплой, душевной, даже нежной, даже настроение стало весенним)
Бедный Гай, Ли очень жестоко ударил своего сенсея личными престрастиями))) Но, мне кажется, Сила Юности поможет ему принять правду.)) Гай, кстати, разделит убеждения ученика?
Одним словом, глава превзошла все ожидания, с нетерпением жду следующую!
Насчёт Кисаме и Итачи согласна, оба хороши. Кисаме как старшему следовало, однако, подумать прежде, чем действовать. Ну, у него были свои мотивы. Об этом в следующей главе.
Хотя уже интересна реакция Минато на ориентацию сына.
А об этом нескоро. Очень нескоро.
Только кто будет первым:он или Саске,кто поймет что это не просто так?
Тут неоднозначный момент. Будем думать все вместе, когда до этого дойдём в сюжете.
elf-kind, я вообще удивляюсь его храбрости, что он такое отцу нагородил. Впрочем, думаю, у него просто накипело, слишком долго он держал это в секрете, а в каминг-ауте часто бывает так: как только скажешь одному и он тебя не отверг, скажу кажется, что все остальные отреагируют так же и что, в принципе, твоя тайна - не такая уж и страшная... Мда, Итачи. Крепись, парень, всё будет хорошо.
Alatariele, спасибо, очень рада, что повеселила на работе
Гай, кстати, разделит убеждения ученика?
Куда он денется? Об этом, правда, аж в конце 4-ой недели.
Всех ещё раз благодарю за внимание к автору! Очень приятно, правда
Да я ж любя *насильно пихает Саске соску, картинно гладит Саске по соске*
Я своему отцу не даю читать только по этой причине.
А я своему "НГ..." дала и не пожалела
А Я НА СТОРОНЕ КИСАМЕ!!! (Хишигаке-сан, я с вами!
Шуткую. Куда он денется!
*продолжает напивать Дейдару с Итачи* я сделаю, сделаю, уже на 18-ую страницу вышла
m.y.b.
Оффтопиком вопрос: я же правильно поняла, кто-то из вас учится на ин.язе?
Только не на, а в - в лингвистическом университете, то есть, в инязе. А специальность получаю ту же, что сладкая парочка.
Смотри мне! Это моя единственная надежда спасти день после декорирования и физры!!! сраный декупаж
Мы занимаемся самофлудом. Всё, прекращаем.