Закрытие дневника

Дорогие друзья!

С вами говорит viaorel.

Я понимаю, что в дневнике давно уже ничего не происходило, что мы не отвечаем на личные сообщения и на комментарии. Мы не грубиянки. Для нашего молчания, поверьте, есть вполне себе адекватная причина.

Дело в том, что я и ramen<3 уже пару лет как потеряли связь. Это дело личное, и я, простите, не готова делиться подробностями со всем интернетом. (Убеждена, что если ramen<3 это когда-нибудь прочтёт, она поддержит меня.)

Я не знаю, будет ли она когда-либо что-либо здесь постить. Может быть. Я точно не буду. Нет, я до сих пор иногда балуюсь фанфиками, но выкладываю их теперь на ресурсе archiveofourown.org. Кто захочет, тот найдёт. Если кому-нибудь из вас станет любопытно, где я и чем занимаюсь, вы можете легко найти меня в том же скайпе или твиттере по нику. Пишите, буду рада общению. (Кстати, я совсем не против пары-тройки бета-читателей, корректоров и/или редакторов.)

Пожалуй, это всё. Я благодарна всем нашим читателям, тем, кто успел стать нашими друзьями, нашей опорой и группой поддержки, и даже случайно пробегающим пользователям. Вы помогли нам совершить нечто фундаментальное, а лично мне - ещё и получить бесценный опыт абсолютной близости с высшим проявлением того, что значит быть человеком. Я любила и до сих пор люблю каждое мгновение, которое мы провели, работая над этим проектом. Спасибо вам всем! И особенно спасибо ramen<3.

На этой странной ноте объявляю дневник закрытым!

@темы: viaorel, ramen<3

---

Реклама: Illuminate Magazine

Дорогие читатели!
ramen<3 и небезызвестный Дух Антияоя kutenko спешат представить вам первый пробный номер своего электронного арт-журнала Illuminate Magazine.
Мы будем рады, если вы уделите своё внимание принявшим участие в проекте людям, просмотрев первый выпуск, и расскажете о нём своим друзьям.
Открыты для сотрудничества.
Спасибо!

Illuminate Magazine

Другие ссылки:
vk.com/illuminate_magazine
illuminate--magazine.tumblr.com
illuminatemagazine.wordpress.com

@темы: ramen<3, Реклама, Административное

---

Sidestory. Кризис

Как и любой писатель, я часто вкладываю в уста персонажей свои собственные переживания или размышления. Так легче думается.

Название: Кризис
Автор: viaorel
Рейтинг: PG-15
Жанр: AU, angst, romance, humor
Пейринги: упоминания Саске/Наруто, Ли/Гаара и пр.
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ненормативная лексика
От автора: это сайдстори к фанфику «Шесть недель». Времени от окончания событий в 6Н прошло одиннадцать месяцев.
Размещение: запрещено

Кризис

КРИЗИС

Наруто не обманывал себя насчёт того, что секс между двумя мужчинами – это неестественно. Ему были понятны возмущения прохожих, когда они с Саске держались на улице за руки или, забывшись, целовались. Но даже без этих откровенных признаков привязанности всё становилось ясно с первого же взгляда на их лица.
«А ещё в форме! Постыдился бы!» – кричат вслед и трясут гневно кулаками взрослые женщины возраста Учихи Микото.
Мужчины – те не просто бранят: оскорбляют, кривятся, будто увидели раздавленного на дороге голубя, шлют проклятия. От физической расправы их останавливает только полицейская униформа Саске, а в дни, когда он ходит в цивильном, молодая пара старается вести себя очень осторожно.
Гааре с Ли куда легче. Они не боятся ничего, потому что могут за себя постоять, напади на них хоть целая банда. Да и помимо этого – они просто очень смелые. Порой даже вызывающе смелые, раз уж на то пошло: если бы в Конохе когда-нибудь провели гей-парад, эти двое точно приняли бы участие. Может, не вышагивали бы в первых рядах, сверкая полуобнажёнными телами, но пошли бы обязательно.
Наруто не мог себе это объяснить, но когда они гуляли по городу все вчетвером, и ему, и Саске становилось необыкновенно спокойно: исчезали куда-то косые взгляды, злые слова, брошенные вдогонку, и можно было идти, взявшись за руки, обнимать за плечи, касаться локтя, волос, шеи, в шутку обращаться друг к другу «любимый», чтобы Гаара закатил глаза и, как обычно, с деланным отвращением процедил: «Сахарно-ванильная парочка, ё-моё…»
- Тебя это в самом деле волнует?
Не сводя с него пристального взгляда, Гаара облизал свою ложку, которой до этого ковырялся в своём пирожном.
Это была очередная пятница – их день, и друзья отправились в свою любимую тайную кофейню – всего лишь два пятикурсника, пришедшие выпить хорошего кофе и обсудить пару вопросов под живую музыку. Никто не обращал на них внимания – не больше, чем обычно, по крайней мере: с вызывающей внешностью Гаары и «усатым» лицом Наруто невозможно было стать незаметным нигде. Даже в квартале голубых фонарей, хотя там оборачивались уже по совсем иной причине.
- Я просто не могу понять, - вздохнул Наруто и устало потёр переносицу. Говорить об этом было неловко, но ведь он сам начал. – Вот возьмём мужчину и женщину. Тут всё ясно: у женщины есть специальный орган, предназначенный для мужчины; чтобы ей не было больно, её организм подаёт сигналы перед… хм… актом – и у неё там всё увлажняется. Проблема решена. В нашем же случае, во-первых, органа специального нет – приходится выкручиваться и работать с тем, что есть; во-вторых, нужно использовать что-то в качестве смазки, и всё это меня немного…
Он замолчал и опустил голову, ища нужное слово. Не найдя его, он с жаром принялся за другой аспект проблемы:
- И в любой религии, в любом учении говорится: два начала, мол, женское и мужское, сливаются воедино – и рождается новая жизнь. У всех людей так и происходит, их секс ведёт к чему-то – к чуду, к появлению нового человека, новой личности. Даже если партнёры надоели друг другу в постели, у них есть материальное доказательство их былой страсти – ребёнок.
Наруто вновь остановился: внезапно стало жгуче стыдно от собственной откровенности. Раньше, до того как судьба свела его с любимым человеком, он старался не заводить с Гаарой бесед об аморальности его образа жизни, боясь обидеть, но теперь, когда вот уже почти год он встречался с парнем, вопросы стали беспокоить его в гораздо более личном аспекте.
Гаара допил свой кофе, вытер губы салфеткой, неспешно, будто намеренно тянул время, давая другу возможность забрать свои слова обратно. Шансом не воспользовались, и он заговорил – вкрадчиво и неторопливо. Таким тоном он обычно развязывал конфликт.
- Во-первых, Узумаки, ты что же, все учения и религии познал? Поздравляю.
- Нет, ну…
- Так, тихо, - прервал его Гаара спокойно, и Наруто покорно замолчал, пригвождённый к месту его тяжёлым взглядом. – Я тебя внимательно слушал, теперь твоя очередь. Во-вторых, ты утверждаешь, что с точки зрения обывателя секс между парнями – это неестественно, а между представителями разных полов – естественно?
Наруто осторожно кивнул, чуя подвох, но ещё не зная, откуда его ожидать. Гаара мрачно ухмыльнулся – он, конечно же, всё понял по лицу друга, - и нанёс свой удар:
- Значит, следуя твоей логике, если женщина делает мужчине минет, это более естественно, чем если мужчина делает то же самое другому мужчине? Нет-нет, - он выставил вперёд указательный палец, удерживая возможные возражения, - я ещё не закончил. А ты знаешь, что многие гетеросексуальные пары практикуют анальный секс? А это огромное количество секс-игрушек? Да те же презервативы – их, по-твоему, тоже природа создала?
Наруто приоткрыл рот, но так ничего и не произнёс: взглянуть на проблему с этой стороны ему не приходило раньше в голову. Гаара между тем распалялся всё сильнее – видимо, он задавался подобными вопросами не единожды и уже выработал чёткую личную позицию:
- Ну, сам подумай, Узумаки: их главный аргумент против нас – это неестественность таких отношений. Органы там и прочее, как ты сказал. Но посмотри на то, что уже стало нормой в обычных парах! Женщина обязана уметь хорошо сосать; если мужчина захочет проявить фантазию и вставить ей не только куда надо, она, скорее всего, согласится, потому что самой интересно, а забери у них презервативы, спирали да таблетки – посмотрим, что они запоют! Все пуританами внезапно станут, потому что дюжину малых нарожать побоятся!
Он говорил, размахивая ложкой и, похоже, даже не замечая этого. Без его внимания оставались и взгляды, брошенные искоса – люди за соседними столиками прекратили свои беседы и начали прислушиваться.
- Если бы наше общество действительно жило по законам природы, я бы, может, и согласился с тем, что я распущенный и подаю плохой пример, но принимать такие заявочки от нашего общества я попросту отказываюсь! – гаркнул вконец разозлившийся юноша и вдавил свою ложку в остатки пирожного, тем самым ставя точку в своей тираде.
Некоторое время оба молчали. Им принесли ещё кофе – официанта робко пробубнила, что за счёт заведения: видимо, таким образом шумную парочку деликатно просили утихомириться.
После долгого, наполненного живой мелодией со сцены молчания Наруто заговорил:
- Но у обычных людей всё ведёт к тому, чтобы завести семью, родить детей. Всё как бы располагает к этому, понимаешь?
- Ты сам знаешь, что это не так, Узумаки, - пробормотал Гаара, блуждая мрачным взглядом по картине на стене. – Взять нашу Харуно хотя бы – она детей не хочет. И Сай тоже не хочет. Тем не менее, это их не останавливает от того, чтобы жить вместе.
- Но Тен-Тен и Неджи, Ино с Чоджи, Киба с Хинатой…
- У Хинаты, положим, самой рыльце в пушку, - возразили ему спокойно. – Сейчас времена такие, понимаешь? Можно всё, что хочешь, с кем хочешь и в какой угодно позе. Скажи мне лучше: вот ты всегда, сколько тебя знаю, верил в то, что встретишь свою половинку. Верно?
Наруто кивнул.
- Но ты сам мне когда-то признался, что детей не планировал иметь. Помнишь?
- Да, - подтвердил Наруто, отчего-то заволновавшись. Этой темы он предпочитал не касаться даже в своих мыслях. - Но…
- Подожди-подожди, - Гаара выставил вперёд руку. – Своей половинкой ты видел, конечно же, девушку – добрую и честную, какой была твоя мама. С характером тоже, наверное. – Его зелёные глаза недобро сверкнули: - А теперь подумай, чем отличается та жизнь, которую ты фантазировал себе с девушкой, от той, которая у тебя сейчас.
- Ну, - Наруто прочистил горло, пряча смущение, - мы поженились бы…
- Езжайте в Канаду и женитесь себе хоть двадцать раз.
- …и мы жили бы себе спокойно. Без постоянного внимания к себе. – Наруто поморщился и выдавил с трудом, едва слышно: - Я устал от того, что на нас постоянно указывают пальцем, я хочу, как все: чтобы за руки можно было взяться, когда хочется, чтобы на прощание и при встрече целоваться хоть в самом людном месте Конохи, чтобы не оглядываться, проходя мимо подозрительной шайки, - не идут ли они за нами. Надоело. Я себя чувствую так глупо, будто не настоящие отношения у нас, а игра какая тайная. И многие тоже это так воспринимают: что, мол, это пройдёт, это придурь, а настанет время – никуда не денемся, женимся, как все, детей наплодим и будем счастливы. И, знаешь, мне иногда кажется, что они могут оказаться правы.
Самый откровенный, самый тайный его страх озвученным показался ещё ужаснее – будто, произнеся его, Наруто сам вынес себе вердикт. Он сомкнул веки, пытаясь остановить застилающую глаза влагу – сердце сдавило и стало больно дышать, - однако сидящий напротив него парень только покачал головой со скептическим видом:
- Узумаки, да у тебя кризис одного года. Обычно это с парой происходит, но Учиха, видимо, своё отпереживался за те недели, что вы друг с другом в прятки играли. Я, кстати, даже считал, сколько времени прошло от той чудесной встречи в баре, когда они нас с Итачи домой сопровождали…
- Шесть, - буркнул Наруто неприветливо. – Шесть недель, я тоже считал.
Гаара кивнул:
- Так вот, слушай меня внимательно, дорогой мой кризисный друг. – Он щёлкнул перед лицом блондина пальцами, затем сложил вилочку из указательного и среднего пальцев и указал ею на свои глаза: - И смотри на меня. Я хочу, чтобы ты вспомнил, как в прошлом апреле-мае так дьявольски долго трахал мозги своему Учихе, что довёл его до знаменитой истерики, после которой нам с Итачи пришлось вас мирить. Вспомнил?
Наруто угрюмо кивнул.
- Теперь скажи мне: почему ты, практически сразу определившийся со своими чувствами, не шёл навстречу первым, а ждал, пока он проявит инициативу? Ты-то уж точно не существо робкой породы, так почему?
Наруто молча опустил голову и уставился на свои раскрытые ладони.
«Почему…»
Да потому что хотел, чтобы Саске понял: для него эти чувства – не игрушка, не прихоть, не мимолётное увлечение. И ждал всё по той же причине, и молчал, никому не говорил – чтобы дать Саске время самому всё решить и определиться. Не на месяц, не на год, а на всю жизнь.
От этого «на всю жизнь» Наруто стало внезапно ужасно смешно. Надо же! Прошёл всего без малого год, а он уже ставит их отношения под вопрос, в философию даже ударился…
Ладонь Гаары нашла его руку на столе, крепко сжала.
- Я не считаю, что ты полностью неправ. Я ведь тоже, знаешь, задумывался о таких вещах. Правда, немного с другой стороны к ним подходил, но всё равно в своё время порядком помучился.
- Правда? – Уголки губ Наруто приподнялись в горькой полуулыбке. – И к чему пришёл?
Его собеседник закатил глаза, выдержал нужную паузу – и внезапно в глазах его запрыгали ехидные чёртики мрачного веселья:
- А ни к чему. Если любишь человека – будь с ним и забей на все косые взгляды, они только делают тебя сильнее. А уходит любовь – расходитесь без сожаления, не мучайте друг друга.
- Ты думаешь, ты смог бы вот так запросто отпустить Ли, если бы он тебя разлюбил? – хмыкнул Наруто, высвобождая свою руку и откидываясь на спинку стула.
Красноволосый на это только улыбнулся:
- Он не разлюбит.
- М-да? И откуда такая уверенность?
От того, как потемнели глаза Гаары, Наруто стало не по себе:
- Потому что я отдаю ему всего себя. Ничего себе не оставляю – всё ему отдаю, и мне совершенно не жаль. Для такого, как я, это нечто совершенно немыслимое и нехарактерное, но видишь ведь – мы всё ещё вместе, и никто никуда не собирается уходить. Если это не любовь на всю жизнь, то я не знаю, что люди вкладывают в это понятие.
Наруто сглотнул застрявший в горле солёный комок. Уже очень и очень давно ему не было так неловко рядом с лучшим другом. Услышанное до сих пор стояло эхом в ушах, и хотелось встряхнуть резко головой, избавиться от наваждения, закрыть глаза, остаться наедине. Но он продолжал сидеть, смотреть куда-то в сторону, ловя взглядом отрывки происходящего вокруг – красная юбка на какой-то даме, усыпанная кольцами ладонь, вернувшийся на сцену после перерыва музыкальный коллектив – и не хотелось нарушать этого хрустально чистого, освящённого простыми правдивыми словами молчания.
Десять минут спустя Наруто словно в полусне пробормотал:
- А я и забыл, как сильно мне порой хотелось его поцеловать. Забыл, представляешь? – Он мрачно хмыкнул. – Как он мне снился ночами, как я спать не мог после того дня, когда он… Всё грыз себя, переживал, плакал даже. Я был так чертовски сильно влюблён.
- И что же изменилось? – спросил Гаара тихо.
Наруто передёрнул плечами:
- Привык, наверное. Эта наша разлука, когда мы в Америку ездили, приучила меня думать, что он никуда от меня не денется, что он – мой, как ни крути. И я совсем забыл о том, как всё внутри переворачивалось, как сильно билось сердце от одного его взгляда, одного прикосновения… Как у меня это получилось?
- Точно так же, как у меня получилось забыть о том, что наша с Ли история совсем даже не год насчитывает, - ответил Гаара с неохотой. – Я настолько привык к тому, что мы уже прошли через наше прошлое, что иногда у меня действительно выходит обмануть себя и сказать, что впервые мы с ним встретились тогда, в спортзале. В тот же день, когда доблестные Учихи нас, дебоширов, домой на такси доставляли.
Наруто взглянул на него вопросительно, и юноша разъяснил:
- Все говорят, что первая любовь – это прекрасно, но на самом деле пережить этот дебильный период, когда ты ни в чём не уверен, страшно тяжело. Гораздо приятнее жить в рутине и думать тоже о рутине: он любит тебя, ты любишь его, всё замечательно, давайте возьмёмся за руки и уйдём в закат. – Он поморщился. – Первая любовь – очень интенсивное чувство. Всё воспринимается тобой концентрированно, будто там, наверху, вместо акварели взяли масло и как начали квэцать по холсту твоей жизни – а ты и не рад.
На сегодня с него было достаточно мрачных размышлений, и Наруто позволил себе усмехнуться:
- Ну и метафоры у тебя, Сабаку! Ты прямо философ.
- А чего ты хотел? Я же с дзен-буддистом встречаюсь, - ответил в том же шутливом тоне Гаара, затем прикрыл одну сторону рта ладонью, перегнулся через столик и шепнул: – Это передаётся половым путём.
Друзья, не выдержав, прыснули со смеху и хохотали ещё долго, вытирая слёзы облегчения. От этого неожиданного приступа весёлости атмосфера вокруг них моментально переменилась – словно, гонимые стремительным ветром, разошлись над их головами тяжёлые, грузные тучи. Попадать под их давление снова никому не хотелось, да и зачем, если всё самое важное уже было сказано?
Поэтому Гаара, приободрившись, заключил:
- В общем, хватит соплей, давай лучше выпьем – я сегодня всё равно остаюсь у тебя, так что можно нахерячиваться по полной.
Когда принесли коньяк, всё ещё улыбающийся Наруто поднял свой бокал и спросил:
- За что?
Гаара добродушно махнул рукой:
- Учитывая то, что Учиха, в отличие от тебя, ведёт себя пока что примерно, я готов даже выпить за него! Давай, за этого тупого мудака.
- Ты же сам только что его похвалил, - хихикнул Наруто.
- Тебе показалось, - подмигнул ему Гаара.
Звонко цокнули бокалы.

@темы: viaorel, Фанфикшн

---

Важно

Говорит viaorel.

Уважаемые друзья!

В связи с тем, что я окончательно отошла от дел управления сообществом "Яойный юмор. Наруто и не только", которое было оформлено на моё имя, свой аккаунт я отдала новым владельцам. То есть, если вы увидите в комментариях вместо моего ника какое-то "Сообщество Яойного Юмора" - знайте, что это я. Была.
Теперь же, так как к сообществу я больше отношения не имею, я создала новый профиль со своим именем, от которого буду общаться с вами здесь, в нашем с ramen<3 общем дневнике. Вот ссылка на мой новый профиль. Отдельный дневник я создавать не буду - всё, что я пишу, будет пока что выкладываться исключительно на mybmansion.

Спасибо за внимание!

viaorel

@темы: viaorel, Административное

---

Мини. Ключи от дома

Не смогла избавиться от этой идеи - пришлось сесть и написать.

Название: Ключи от дома
Автор: viaorel
Рейтинг: PG-15
Жанр: angst, romance, AU
Пейринги: упоминания Ли/Гаара, Тен-Тен/Хината, Киба/Хината
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ненормативная лексика, ООС
Размещение: запрещено

Ключи от дома

КЛЮЧИ ОТ ДОМА

Не так давно он наблюдал за тем, как Хатаке Какаши разговаривает с Обито у памятника, издалека, как и полагается чужому. С тех пор как камень погибших в бою шиноби пополнило имя Майто Гая, они стали чем-то вроде кладбищенских приятелей, но скупые диалоги ещё не вошли у них в привычку, поэтому Ли очень скоро оставляет Какаши скорбеть под октябрьской моросью в одиночестве и направляется дальше. В кармане звенят ключи, отчёт можно сдать хокаге утром – сегодняшняя ночь вместе с её шорохами, огнями сонных баров и развязными взглядами подвыпивших куноичи принадлежит ему.
На улице его встречает Киба. Он неприлично пьян, а это значит, что возлюбленная снова загуляла и пропадает где-то ночами.
- Пойдём выпьем, друг! – говорит он, дыша на Ли перегаром.
- Нет, спасибо. – Тот осторожно выворачивается из объятия. – Ты же знаешь, мне нельзя. Да и ждут меня.
Но от Кибы просто так не отвязаться, и приходится отдавать его в руки ещё только напивающейся компании, среди которой Ли никого не знает. Однако свобода есть свобода. Он продолжает путь.
Квартира двухкомнатная, находится под самым чердаком пятиэтажного здания на окраине Конохи. Можно было позволить себе апартаменты и получше, но зачем, если всё равно скоро уезжать? Если, конечно, его всё-таки пригласят.
На кухне горит свет, и Ли спешит подняться по лестнице. Дверь открыта – Тен-Тен, естественно, ждёт его.
- Здра-авствуйте, светла ваша голова и чисты ваши уши! – лениво тянут из кухни, откуда пахнет свежим кофе. – А я уж думала, ты никогда не придёшь. Чай ставить?
- Ставь.
Ли произносит это из своей спальни: после миссии он всегда спешит переодеться и смыть с себя грязь и кровь. Вернувшись из душа, он перекладывает в чистые штаны ключи с брелоком, натягивает футболку, которую ему когда-то подарил сенсей, и заново переплетает волосы. Заходит он на кухню, держа зубами резинку:
- Что твой страпон делает у меня на кровати?
Тен-Тен прыскает в свою чашку, заново наполненную кофе:
- Прости, мы вчера… эм-м-м… увлеклись.
- Я же просил. – Ли рассеянно мешает ложкой свой чай, тревожа чаинки. – Тебе одной комнаты мало, что ли?
Девушка, укутанная зелёным махровым халатом, тянет руки через стол и, ухватив его за щёки, принимается наглым образом паясничать:
- Ой, ну прости, бубочка, я же не знала, что ты такой привереда и в свою кроватку пускаешь только живые палочки-выручалочки!
- Прекрати, - он уворачивается, но ей всё же удаётся вызвать на его лице улыбку. – Лучше печенье подай, есть хочу.
Несколько минут они молча хрустят, затем Тен-Тен нарушает печеньевую идиллию:
- Нагнул кого по дороге?
Ли глядит на неё исподлобья, но старую подругу не провести, и он сдаётся.
- Был в том городке один мальчишка…
- Ой! – Тен-Тен всплёскивает руками, изображая сумасшедшую радость. – Ну надо же, мальчишка, вы только посмотрите на него! На казекаге не похож был, случайно так? Хотя бы в профиль. – Он собирается ответить, но она перебивает с горьким смехом: - Иди ты в жопу, Ли-сенсей, и я тебе даже даю конкретно адрес, в чью именно!
- Отстань, - говорит Ли беззлобно и берёт очередное печенье. – Лучше своей личной жизнью занялась бы. Хьюга уже весь порог нам оббил – и так к тебе, и так, а ты всё вредничаешь.
- Я не вредничаю, я просто не люблю хуй, - отрезает Тен-Тен скучающим тоном. – И потом, мне лично кажется, он приходит всё время из-за кузины своей. Знает, что я её потрахиваю время от времени, вот и бесится – типа, чем я хуже.
Ли бросает задумчивый взгляд на одну из кухонных стен, где на крючке висит новый почти фартук, белый в розовую полоску. Это Хината его принесла. И вон ту вазочку маленькую, с надписью «благородство», тоже. От Хинаты в этом доме вообще много, как и от прочих любовниц Тен-Тен, которых она подпускала к себе достаточно близко.
- Можно подумать, Неджи знает о вас, - бормочет он собственные мысли вслух – усталость даёт о себе знать.
- Вся Коноха знает, - саркастически похихикивает Тен-Тен. – Те, кто хочет знать, конечно. Кто не хочет, может и дальше напиваться по кабакам и раздражать её родных, дежуря под их домом и готовя план скандала под названием «Кто он?»
- Вообще-то все считают нас парой, - замечает Ли спокойно, подливая себе ещё чая.
Хихиканья Тен-Тен переходят в откровенный хохот, который, впрочем, длится недолго – заживающая только рана в боку заставляет куноичи умолкнуть.
- Все – это кто же, мне интересно? – хрипло произносит она, сплюнув в раковину кровь. – Хокаге и его верный капитан АНБУ, которые лично сами подмазывают тебе «особые» задания, когда казекаге соблаговолит черкнуть строчку, а мне в больнице весь месяц совали медсестричек с красивыми попами? Ино и Сакура, которые по-пьяни могут ко мне и сразу вдвоём позалипать? Может, Шикамару, неоднократно ездящий с тобой на задания в вашу грёбаную Суну и повидавший там много интересного? Кто, ну кто считает нас парой?
Аргументы приведены веские, вовремя упомянуты правильные имена, однако Ли всё же не сдаётся:
- Да хотя бы мои ученики.
По кухне расползается её тихий каркающий смех:
- Трижды пха и фе на тебя! Да они сегодня как раз заходили, узнавали, когда ты вернёшься, и видели Хинату на кухне в одном фартучке этом и футболке моей – никто и бровью не повёл! Кстати, тревожный знак для тебя, Ли-сенсей: мы тут, понимаешь, голыми телесами светим, а они хоть бы хны.
- Вы просто взрослые бабы, им неинтересные, - пытается оправдаться парень, но знает сам, что звучит неубедительно: им с Тен-Тен всего по двадцать три.
Она, конечно же, продолжает хохотать. Снова харкает кровью, снова хохочет. Ли тем временем достаёт из кармана ключи. На кольце вместе с брелоком висит их всего два. Один – от квартиры, другой…
Казекаге даже не отдал ему этот ключ в руки – просунул под дверь: времена настали такие, когда суновцам нельзя было видеть своего правителя с кем-либо, кроме своих.
«От того дома. Чтобы ты не забывал. Я дам знать, когда улажу всё с Наруто».
Ли улыбается собственным мыслям. Прошло уже полтора года, казекаге ввязался в глупую совершенно войну, тянет за собой хокаге – как же, лучшие друзья! – а речи о переезде в Суну больше не идёт, равно как и о том, чтобы просто видеть иногда друг друга. Дом, в котором они с Гаарой встречались, тайно, под покровом ночи, чтобы не кормить сплетников свежими подробностями, - дом этот наверняка сейчас пустует, или же казекаге водит туда кого другого. Вряд ли кого-то серьёзного – их сумасшедший недороман тянется уже слишком долго, чтобы подключать к нему третье лицо. Так что Ли отчего-то уверен: ключи есть только у него и у Гаары.
- Что это ты делаешь? – закончив кашлять в очередной раз, спрашивает Тен-Тен.
- Да так, ключи разглядываю.
Ли берёт в руки первый, от квартиры. Изучает внимательно все его зазубрины, затем точно так же поступает с другим, после чего только задумчиво произносит:
- Ключи от дома…
Подруга криво улыбается:
- Ой, как прямо дохуя романтично, я сейчас начну выкашливать розовую с блёстками кровь. Определись уже, где конкретно твой дом, не надо мне тут кашу разводить, Ли-сенсей, а не то всажу имитатором по гланды.
Он прикусывает нижнюю губу, чтобы не рассмеяться:
- Иди ты.
- Сам иди. Спать. Понял, чмо?
Ли прячет ключи в карман, допивает одним глотком свой чай, поднимается и кладёт ей на макушку ладонь:
- Я скучал по тебе.
Она бьёт его небольно в бок и фыркает, чтобы убирался, но когда Ли поворачивается, чтобы уйти, краем глаза он всё-таки замечает улыбку, осветившую её лицо.

@темы: viaorel, Фанфикшн

---

Словарь яойных терминов и понятий

ramen<3 вещает:
Пока я дописываю ваншоты и подбираюсь к заявкам, решила порадовать вас сборным образом шутливой яойной терминологии. Читайте, предлагайте дополнения и коррективы! Доведём словарь до совершенства!

Словарь яойных терминов и понятий

Семе – до сих пор не изученное до конца паранормальное создание, представитель Homo Shkafus наравне с Николаем Валуевым, т.е. «человека шкафоподобного». Особые отличительные черты подвида – перманентная эрекция. Семе также можно легко отличить по неспадающим атрибутам семе (см.) на нём. Семе обладают способностью вызывать волшебные яойные предметы (см.) и магический яойный барьер (см.) путём моления Богу Яоя (см.). Оснащены руками-хваталками, нарушающими законы физики и анатомии, а также навыком телепортации в спальню.

Уке – заслуженные герои полового труда. Основная функция – фонтанирование магической слюнкой (см.) Примечательно, что уке могут делать это не только ртом. Уке также призывают Великий Тудум (см.) и являются счастливыми обладателями волшебной укешной точки G (см.). Имеют способность без затруднений снимать штаны через обувь. Интересной особенностью подвида является неспособность испражняться. Установлено, что фекалии пропадают из кишечника уке, не достигая прямой кишки, силами и милостью Бога Яоя (см.). Таким образом, сфинктер уке всегда остаётся «розовым» и «красивым», а задний проход – «таким тугим!».

СССУ – стандартное соотношение семе/уке, математическая константа, выражающая отношение величины семе к величине уке; равна 2:1.

Неспадающие атрибуты семе (НАС) – предметы гардероба и аксессуары, которые наделены способностью противиться законам физики и кинематики. Обыкновенно это штаны разного рода и очки, которые идеально сидят на своём обладателе сквозь даже самые жаркие сцены собственно яоя (см.). Иногда к НАС относится деловой костюм полностью, т.к. некоторые представители подвида семе имеют тенденцию носить его круглосуточно и круглогодично, в т.ч. в ванную и в постель.

Великий Тудум (также «тутум», «тадам», реже – «доки» и «сердцебиение») – один из двух так называемых «предвестников яоя» (второй - алкоголь). Автоматически вызывается уке при виде семе. Иногда вместо собственно яоя (см.) может предвещать влюблённость. В таком случае это приводит к расщеплению аудитории на яойщиц разочарованных (см.) и яойщиц умилённых (см.).

Волшебные яойные предметы (ВЯП) – перечень предметов, которые возникают в яойном белом пространстве (см.) по призыву семе либо же самостоятельно, по надобности. К ВЯП относятся: подушки, кровати, одежда, обувь, смазка, реже – целые комнаты, ещё реже – люди.

Яойное белое пространство – особая параллельная реальность, куда попадают яойные пары в процессе собственно яоя (см.). В этом пространстве тела приобретают способность принимать любые позы независимо от наличия или отсутствия точки опоры. В белом пространстве связь семе с ВЯП упрощается во много раз, волшебная укешная точка G (см.) приходит в полный резонанс, а связь пары с Богом Яоя (см.) усиливается. Иногда белое пространство нарушают графические эффекты типа цветов (опционально - брюссельской капусты), блёсток, звёзд, а также загадочных прыщей, также известных, как «соски».

Магический яойный барьер – возникает вокруг пары в общественном месте (коридор школы, улица, парк, кафе) во время собственно яоя (см.), когда процесс уже пошёл, но семе ещё не задействовал функцию телепортации в спальню. Яойный барьер устраняет всех, кто уже находился в зоне его действия, и не допускает внутрь новую публику. Иногда из-за яойного барьера создаётся впечатление, что в Японии все – хикикомори, либо же что там давно никто не живёт.

Медсёстры и библиотекарши – почётные члены яойного братства, которые никогда не присутствуют на рабочем месте. Они приходят на работу лишь для того, чтобы открыть библиотеку/медпункт, а после удаляются, чтобы освободить помещение для собственно яоя (см.) и наблюдать за процессом благодаря скрытой камере.

Семья уке – микрокосмос, состоящий из а) почётного члена яойного братства, мамы и б) младшей/старшей сестры. Мама уке, впустив семе в комнату сына, всегда «уходит за покупками» либо уже находится в деловом отъезде на момент его прихода. Сестра уке всегда красит ногти в своей комнате и располагает неисчерпаемыми запасами сарказма и яойной манги.

Магическая слюнка – жидкое агрегатное состояние паразита, которым наполнено тело уке. Имеет тенденцию высвобождаться через все естественные отверстия его тела во время собственно яоя (см.). Иногда магическая слюнка-паразит пытается сменить организм-хозяин и переползти на семе. В таких случаях она принимает томный дугообразный вид, цепочкой соединяющий одну и эротических частей тела уке с частью тела семе. Термин введён в широкое обращение профессором Crazy_yozhik.

Волшебная укешная точка G (УТ) – орган, возникающий силами Бога Яоя (см.) у уке вместо простаты. Доставляет при определённых обстоятельствах неземное наслаждение и нечеловеческую дрожь обладателю. Уке точно знает, что если семе задел его УТ – это любовь.

Собственно яой – процесс соития семе с уке, могущий случиться только после соблюдений всех ритуалов и канонов. В процессе собственно яоя у уке часто обнаруживается отсутствие полового члена. Половой же член семе нередко оказывается облучённым и светящимся. Если этого не наблюдается, почти наверняка у персонажей на половых органах имеет место быть т.н. «цензурная сыпь» в виде белых (реже - чёрных) волдырей или прямоугольников. Эта ИППП очень распространена в мире яойной манги. Собственно яой обыкновенно заканчивается после того, как излишки магической слюнки вышли из тела уке. В таком случае он выгибается дугой и высвобождает «фееричный веер спермы». Собственно яой вызывает расщепление аудитории на яойщиц разочарованных (см.) и яойщиц пыхтящих (см.).

Бог Яоя – спаситель наш и охранитель, молитесь ему и обойдут вас стороною все беды, как то сёнен-ай, сётакон и бара.

Яойщицы – так как понятие очень глубоко, на эту тему были написаны многие полные ненависти трактаты, с которыми можно ознакомиться на просторах Интернета. Рассмотрим три интересующих нас подвида яойщицы.
- яойщица разочарованная – недовольная ложным Великим Тудумом или отсутствием/качеством собственно яоя особь. Например:
Emily*: что за халтура?!где сам процесс?
Oppressor: Не говори, обломали, гады!!!
Miky: и че не показали как переспал???
- яойщица умилённая – более добродушный представитель вида, надеющийся на собственно яой позднее и довольствующийся пока сёнен-аем. Умилённые яойщицы стекаются в одну общую лужеобразную массу. Например:
Чиби: Как мииило)))) он сдувает с Юки пылинки)))) НЯЯЯЯ)))
Lissa: Ох каваюсь!!!!!!!!!
[#Lee%]: Лапо4ки!
- яойщица пыхтящая – категория, образовывающаяся из предыдущих двух в момент собственно яоя от избытка чувств и эмоций. Например:
Galateya: *истекла слюнями и пошла тискать мужа, предварительно нахлобучив на него очки*
4ереп@шк@: СЕКАЗА!!!!!ДАЙТЕ МНЕ СЕКАЗА!!!* бьется в истерике*
Niollenikolle: Я ваще перевозбудилась и голова у меня разболелась!!!!!!!

Все комментарии раздела "Яойщицы" пренадлежат настоящим яойщицам и взяты с сайта adultmanga.ru в оригинальном виде без всяких намерений компрометировать авторов!

@темы: Всячинка, ramen<3, Тупотня

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Благодарность

В общем, произошло приблизительно следующее: на прекрасном сообществе с рекомендациями фанфиков Naruto: recommended благодаря посту-рекомендации нашей уважаемой  ~Lundi~, фанфик ramen<3 "Лето на улице Конохи" набрал совершенно неожиданно для автора более ста голосов. Потому хотелось бы, во-первых, поблагодарить ~Lundi~ за всё! И, во-вторых, поблагодарить тех, кто голосовал. Автор искренне вам признателен.

@темы: Администраторское

---

Рассказ. Приятное Место

Дорогие друзья!
Эта короткая история может вполне понравиться в особенности тем, у кого дома есть коты. Но всё же надеюсь, что придётся по душе она всем. Читаем?

viaorel

Название: Приятное Место
Автор: viaorel a.k.a. Элис Крафт
Жанр: мистика, original
Рейтинг: PG-15
Размещение: запрещено

Приятное Место

ПРИЯТНОЕ МЕСТО

Я просыпаюсь тогда, когда просыпаюсь. Солнце уже наверняка стоит высоко, потому что тени в комнате практически спрятались под предметы, их отбрасывающие, а мой хозяин уже снова сгорбился в кресле за компьютером.
Это его рабочее место: ноутбук, поставленный на старую доску для черчения, вместе с ручками кресла образовывающую некое подобие стола, табуретка, на которую можно закинуть ноги или сложить эту самую доску, поднимаясь, куча тяжёлых книжек вокруг, листочки с записями, ручки, карандаши – всё это хаотичное безобразие представляет собой рабочее пространство моего хозяина.
Вот и он сам. Синюшные круги под глазами, впадины на месте щёк, колючая щетина, которой он позволяет расти ровно три дня – до тех пор, пока не понадобится ехать в офис, чтобы взять новую порцию работы. Сейчас он склонился над отдающим красным экраном старенького ноутбука и, видимо, пытается разобрать что-то. В этом он явно терпит тотальное поражение, потому что до моих ушей всё отчётливее и громче доносятся его ругательства.
- Да чёрт бы его побрал! – наконец восклицает он своё любимое заклинание, после чего лицо его внезапно разглаживается и он уже совершенно спокойным голосом говорит: - О! – и продолжает пялиться в экран уже куда благодушнее.
Заклинание действительно помогает. Бывшая жена не раз говорила моему хозяину, что обращение к чертовщине до добра не доводит, на что он всегда отвечал ей так: «Но ведь работает!» - и был прав. Работает.
Приятное Место не хочет покидать моё сознание, манит вернуться, да я и сам не прочь задержаться там ещё ненадолго, но ужасно хочется кушать и писать. У меня имеется схема на такие случаи. Я поднимаюсь, вытягиваю спину, царапаю пару раз ковёр, чтобы проверить, насколько мой хозяин увлечён работой – заметит или нет.
Заметил. Голова с огромными очками-капельками на миг возникает из-под серого прямоугольника крышки ноутбука, и меня предупреждают:
- Заткнись.
«Я ничего ещё не говорил!» - шутливо думаю я. Но для звуковой атаки ещё не время, и я позволяю хозяину убивать своё здоровье за компьютером и дальше, сам же медленно и важно, подняв высоко пушистый хвост, направляюсь в кухню.
Там меня не ждёт ничего примечательного. Застывшие остатки вчерашнего ужина, хлеб в основном, потому что все кусочки печёнки я уже из месива вытянул. Исследовав для приличия чёрствые комочки, я разворачиваюсь и начинаю скрести лапой по кафелю, «загребая» это недоразумение, как уличные коты загребают свои какашки.
- Прекрати! – доносится из гостиной, уже с ноткой раздражения.
И тут я начинаю орать.
Тихо и вежливо привлекать к себе внимание я пытался, когда был помладше и посимпатичнее, но это действовало только до тех пор, пока дочки ещё жили с хозяином. Девчонки не могли выносить моего жалостливого мяуканья, заставить их покормить меня было делом плёвым. Но прошло уже два года с тех пор, как жена оставила хозяина, забрав дочек, и мне пришлось вырабатывать новые, куда более изощрённые методики, чтобы выманить свою печёнку с хлебом.
Нет, вежливость я отставил уже давно, поэтому сейчас я не просто мяукаю – я ору.
- Заткнись! – раздаётся из гостиной, где сидит мой хозяин. – Не мешай!
«Работаешь, значит», - думаю я злорадно и повышаю тон. Сквозь тонкую колбасу коридора до кухни долетают проклятия, но я знаю: этого мало, чтобы заставить хозяина оторвать свою обрюзгшую геморроидальную задницу от кресла. Завершив с кухонным концертом, я выхожу в коридор, гляжу направо – прямо по курсу вижу щурящегося в экран хозяина, гляжу налево – вижу входную дверь и рядом с ней свой тёмно-розовый лоток, который хозяин величает отчего-то коробочкой.
Самое время опорожниться.
Писаю я не то чтобы долго, но со вкусом – это точно. Окончив свои дела, я важно покидаю коробочку и начинаю громко, очень громко загребать её содержимое. Мокрой лапой я вначале вожу по кафелю, чтобы оставить там след, потом задеваю край коробочки, чтобы тот подскочил и с грохотом шмякнулся об пол.
- Что ты там делаешь?
Хозяин поворачивает голову, но в том конце коридора, где шкодничаю я, темно, и он ничего не видит. Я продолжаю со смаком шуметь, минуту, две, пока, наконец, терпение хозяина не лопается. Он отставляет свой «стол» на табуретку, пересекает коридор и подходит ко мне. Включается свет.
- Ну, что ты тут наделал уже?
Я терпеливо жду, пока он почистит и вымоет мою коробочку, получаю на орехи за ссаные следы на кафеле, но не реагирую на взбучку. В тот момент, когда мой туалет возвращается на положенное место, я словно оживаю: поднимаю высоко хвост, призывно мяукаю и всем своим видом показываю, что уж теперь-то хозяин точно должен меня покормить.
Он сдаётся. Со вздохом бормочет:
- Как же ты меня достал…
Но всё равно открывает холодильник, достаёт оттуда глубокую тарелку, в которой лежит куриная печёнка, из хлебницы берёт буханку серого хлеба и кладёт всё это на стол. Я уже сижу на табуретке: с покорным видом жду, пока соизволят дать пожрать.
Кухня у моего хозяина маленькая и довольно-таки мрачная. Мне, впрочем, всё равно: я всегда найду для себя место. Итак, я сижу на табуретке и наблюдаю за тем, как он отрезает кусок от буханки, размачивает её под струёй тёплой воды из-под крана, кладёт эту серую массу на доску и начинает измельчать ножом-пилочкой. Я время от времени трусь мордой об его бок и издаю поторапливающие мяуканья, на что он отвечает мне раздражённо:
- Да подожди, подожди, сейчас, готовлю уже, не видишь?..
Он появляется, как и всегда, в пересечении кухни и коридора, на том участке, куда никогда не попадают солнечные лучи. Грубо начертанный человеческий образ, длинный чёрный плащ, широкополая шляпа, из-за тени которой не видно, есть у этого создания лицо или нет. Я приглядывался – нет. Для кого он так старается выглядеть похожим на человека, я не знаю. Одно время меня даже подмывало спросить, но я сдержался – думаю, к лучшему.
Ноги он имеет, но не передвигает ими, а медленно так плывёт по воздуху, как грозовое облако, и пространство вокруг него слегка подрагивает, будто оно испугалось появления чёрного чужака. Не знаю насчёт этого, но мой хозяин точно немного струхнул.
Я намеренно не смотрю в сторону приближающегося существа, которое я назвал про себя просто Тень, - вместо этого я усердно сосредоточил сощуренные глаза на хозяине. Мне буквально бьёт в нос усилившаяся вонь его тела – это пот выступает на его коже, а лицо покрывается маленькими солёными капельками. Нож, до этого ритмично рубящий бордовую печёнку на куски, внезапно замирает. Сердце начинает биться быстрее, дыхание учащается.
Он оборачивается. Тень завис всего лишь в полутора метрах от него, но глазам хозяина он не доступен. Тогда хозяин начинает молча наблюдать за мной. Я знаю, чего он ждёт: что я начну пялиться куда-то в угол без причины, заору, попытаюсь напасть на воздух – словом, выдам присутствие потусторонней силы.
Я продолжаю сидеть, глядя на хозяина неотрывно, ожидая, когда же он снова возьмётся за печёнку. Тень стоит справа от меня, и он тоже смотрит неотрывно.
Хозяин не любит меня и часто твердит, что я бесполезный, но в подобных вещах он доверяет мне безоговорочно.
- Глюки уже совсем, - бормочет он себе под нос и продолжает резать мой поздний завтрак, явно вознамерившись не обращать внимания на странные ощущения. – Сбрендил…
С момента появления Тени я не бросил ни одного, даже косого взгляда в его сторону. У нас с ним договорённость.
Наконец красные кубики мешаются с хлебной кашицей, моя мисочка очищается от закоченевших остатков вчерашнего ужина и мне разрешают поесть. Перед тем как окунуться мордой в еду, я ласково трусь о руку хозяина, и он, не выдерживая, отвечает мне поглаживанием по спине:
- Ну, ешь, ешь. Обормот.
Когда он выходит из кухни, чтобы вернуться к работе, Тень сторонится, затем следует за ним. Он приходит не каждый день, зато в одно и то же время, и остаётся в квартире до рассвета. Когда он тут, вокруг пахнет гнилым мясом, а если подойти к нему близко, почувствуешь дикий холод. Я стараюсь этого не делать, но иногда приходится – когда он зависает прямо посреди коридора и то ли спит, то ли медитирует. Покачивается так вперёд-назад, очень медленно и очень страшно.
Набив желудок, я приступаю к совершению своего любимого ритуала, а именно – снова начинаю орать. Всю дорогу от кухни до гостиной я надрываю глотку, причём так, будто меня оставили на две недели одного дома и даже забыли поменять водичку в мисочке. Своими орами я сам себе напоминаю забытого всеми меланхоличного надоеду, но что я могу поделать? Для котов очень важны традиции, и я, став одним из них, не смог не соблазниться на создание парочки своих собственных.
- Ну, что опять не так? Ты ж поел! – долетает из гостиной.
Я торжественно, с поднятым хвостом, вплываю в гостиную. Тень висит в воздухе возле кресла, в котором сидит мой хозяин, снова сгорбившись и снова уткнувшись в свой поганенький экранчик. Из кухни он захватил себе наскоро слепленный бутерброд – шмат сыра на хлебе, - и теперь его правая рука периодически соскальзывает с клавиатуры, чтобы поднести его ко рту. Он смотрит на меня злобно:
- Чего ты разорался опять?
Если бы я мог, я бы улыбнулся. Его репертуар не меняется, каждый божий день я слышу одни и те же фразы. Это так раздражает.
Когда хозяина снова затягивает работа, я позволяю себе покоситься на Тень. Глаз его я не вижу – у него ведь нет лица, откуда там взяться глазам? – но в полном желудке скользит ощущение, что пялится он сейчас прямиком на моего хозяина.
- Да чёртова зараза! – выкликает вдруг мой хозяин, и Тень придвигается чуть ближе. – О! – говорит он и тотчас же успокаивается: заклинание сработало, как всегда, безукоризненно.
Я точно не знаю, что Тени нужно от хозяина. Он начал появляться несколько месяцев назад, и пока я не замечал за ним попыток удушить свою жертву во сне или ещё что ужаснее. Глубокой ночью, когда мой хозяин уже практически засыпает за компьютером, Тень протягивает руку и касается пальцем его правого виска. После этого его не видать несколько дней или даже недель, а мой хозяин ходит по квартире как в воду опущенный, забывает бриться вовремя, поэтому когда настаёт день поездки в офис, обычно избавляется от щетины в спешке, в результате чего всё его лицо начинает кровить от маленьких неосторожных ранок.
Мы с Тенью договаривались, что сны могут начинаться только в тёмное время суток, поэтому я терпеливо жду ночи, блуждая из комнаты в комнату, время от времени начинаю вовсю кричать, прошу ещё поесть, на что хозяин обзывает меня жирным, но в конце концов кормит (когда понимает, что я всерьёз угрожаю ему кучей под телевизором).
Наконец наступает долгожданная, темноликая ночь. Я сворачиваюсь в клубок в своём любимом уголке дивана, бросаю последний осторожный взгляд в сторону Тени – тот ещё не протягивает руку, но, я чую, близок к этому, - и с наслаждением закрываю глаза.
Приятное Место встречает меня своими ароматами, красками и ощущениями. Первым делом я выпрямляю спину и вытягиваю руки, тяну их вверх, к самому небу. У меня есть руки, я – человек, снова человек! Я стою перед подъездом высотного дома, и на мне настоящая одежда. Я делаю шаг, захожу внутрь, поднимаюсь на третий этаж, открываю дверь своим ключом (тяжесть ключей в кармане – какое неописуемое удовольствие!)
Моё домашнее животное терпеливо ждёт меня. Оно сидит, совершенно голое, на кафеле и приветственно мяукает. Видимо, оно голодно.
Я открываю свой дипломат. В Приятном Месте, как объяснил мне Тень, я могу быть кем угодно и воображать всё, что я захочу, поэтому да, в руках у меня как раз вовремя появляется дипломат. Там пусто, за исключением небольшого топорика с красным обухом. А мне больше и не нужно. Я вытягиваю топорик, ощущая его приятную тяжесть в своей ладони. Домашнее животное смотрит на меня непонимающе. Оно всегда так делает, в каждом сценарии, который я прокручиваю в своём Приятном Месте.
- Ну, что? «Достал», говоришь? – обращаюсь я к нему, наступая. Оно неуклюже пятится. – «Заткнись», да? «Разорался», да?
Моё домашнее животное резко разворачивается, и очки-капельки слетают с его лица. Оно пытается бежать, но мои руки весьма проворны – пробыв пять лет котом, я ещё не забыл, как пользоваться своими десятью пальцами. Я хватаю его за кудрявые подёрнутые сединой волосы и тяну на себя. Оно визжит. Я улыбаюсь, как сумасшедший. Я, кот, которого подкупили способностью видеть сны, где моя душа не наказана, где я вновь перерождён в идеального вершителя собственной реальности, - я наконец-то могу улыбаться, и, чертовщина или нет, но я до безумия этому рад!

@темы: viaorel, Рассказы, Ориджинал

---

Три светильника. Эпилог

Название: Три светильника
Часть: Эпилог
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика
От автора:
- благодарю своих читателей! Благодарю свою самую лучшую бету viaorel. Благодарю BrutalZombie за поддержку;
- грубо говоря, пять лет спустя.

Давиды Караваджо: для тех, кому не гуглится

Эпилог

Жёсткость, отражающаяся на лице Саске, начала беспокоить Кисаме в последнее время. Раньше она, эта заскорузлость - не черт даже, а внутреннего наполнения человека, - появлялась только иногда и затем неизменно уходила, но последний год сжимала губы мальчишки в тонкую линию постоянно, и с неизменным успехом гасила что-то в глазах.
- Я не вырвал тебя с пар? – спросил Кисаме, когда двое доверенных впустили Саске внутрь помещения; один придерживал дверь, второй – следовал за юным господином след в след.
Хошигаке мог только позавидовать умению своего преемника носить костюм, словно тот, проклятая тюрьма из швов и пуговиц, суть не что иное, как вторая кожа. Сам Кисаме пятый год ежедневно сношался с аналогичным предметом гардероба, но так и не смог добиться взаимовыгодного сотрудничества.
- Нет, всё в порядке, - коротко отчитался Саске, отодвигая один из гостевых стульев и швыряя на него портфель, после чего добавил: - Здравствуй.
- Садись, чего встал.
Эту смесь небольшого конференц-зала с кабинетом Кисаме сперва жутко не хотел обустраивать в доме, но, поддавшись на уговоры Итачи, уступил, и теперь любил всем сердцем. Мужчина чувствовал себя хозяином здесь, в полумраке. Располосованный вечно опущенными жалюзи свет перечёркивал предметы и посетителей, или замирал, пойманный в силки плотной стеной сигаретного дыма, заставлял его клубы сизо светиться. Одна из болезненно-солнечных полос, уводя внимание от глаз и не давая прочесть их выражение, упала Саске чуть ниже переносицы, когда он сел на привычное место за прямоугольным столом для переговоров. Рассчитанный на десятерых, сейчас стол был с одного конца завален рабочим хламом, с другого – пуст.
- С братом поздоровался? – сухо спросил хозяин кабинета, не желая начинать серьёзный разговор, пока глаз Саске не было видно.
- Попытался, - отозвался тот, расслабляя галстук, - но у него запой Караваджо. Голову сунул в мастерскую и пожалел.
Лицо Кисаме выразило нечто среднее между нахмуренностью и доброй усмешкой. Итачи только сегодня доставили репродукцию одной из работ Караваджо. Итачи очень любил Караваджо. Когда Итачи кого-то очень любил, он становился социально недоступным.
- Я слышал, - почти лениво начал Саске, - у вас сегодня намечается мероприятие по силовому урегулированию внешних связей.
Кисаме, которого удручали скользкие формулировки, окинул взглядом кипы документов на столе, погрёбшие под собой клавиатуру. В тех местах, где солнце касалось бумаги, она огрызалась белым ореолом сияния, больно режущим глаза. Мужчина устало вздохнул и подтвердил:
- Да, намечается, и ты не можешь себе представить, как я рад. И ещё рад, что ты скоро меня заменишь. Когда там диплом?
- Два года ещё.
- Ну, уже не пять.
- И то верно.
Кисаме действительно был неимоверно рад. Времена, когда семейство и бизнес Учих нуждались в командирской руке и военной дисциплине подходили к концу. Наступившая стабильность взывала к почти политическим хитросплетениям, интриганским игрищам; в этом Хошигаке был профан. Он мог самым сильным волком мчать вперёд, вести за собой стаю и наводить порядок среди сварливых шавок, но вливаться в искусственный, с удушливым привкусом полиэтиленовой плёнки, мир дипломатии для мужчины оказалось подобно медленной казни.
Хорошо, что Саске, с его жёсткостью, отточенной улыбкой и привычкой манерно поправлять манжеты, дипломатическое будущее семьи отчаянно шло.
- Саске, - решил для галочки успокоить свою совесть Кисаме, - что с тобой происходит?
- Ничего, - с готовностью откликнулся мальчишка в ответ, твёрдо и негромко.
- Первое правило нормального мужика?
- Не пиздеть.
- И?
Саске упрямо мотнул головой, как нерадивый конь. Его руки на столе фаянсово светились, впитывающие весь отражённый свет из окружающей тени. Ну и хрен с ним. Не хочет говорить, значит, так и будет. Дело Кисаме – спросить.
Хошигаке поднялся со своего места во главе стола, подошёл к окну позади и без предупреждения дёрнул за шнур жалюзи, поднимая их. В комнату ринулся дневной свет, такой редкий гость в этих стенах, делая предметы на своём пути стерильно видимыми. Учиха досадливо зашипел, отпрянув, словно от удара:
- Зачем, а?!
- Глаз нихера не видно, - пояснил Кисаме, и сам морщась. – А дело важное.
Промаргиваясь, мальчишка уточнил:
- Ты нашёл мне ассистента, да?
- «Да-а-а», - с издёвкой передразнил Хошигаке нараспев, игнорируя своё кресло главного ради того, чтобы усесться возле Саске. – Прочистили-пошарили, нашли одного.
Без хорошего ассистента (не бумажно-телефонно-кофейного мальчика, а настоящего партнёра, которому можно доверять) на посту главы семьи очень и очень туго, это Кисаме понял в первый год своего, с позволения сказать, правления, когда Учиха Фугаку всё ещё хорохорился, не желая помогать «безмозглым мужланам», и, как следствие, гнил в своём загородном доме на вынужденной пенсии. Позже мужчина, конечно, одумался, и теперь они с Кисаме работали в плотной связке; но горький опыт минувших лет подстегнул Хошигаке позаботиться о своём протеже заранее. Когда он выдвинул это предложение несколько месяцев назад в спортзале после спарринга, вжимая Саске лицом в мат, тот отреагировал ровно, как на любую другую хорошую, но очевидную идею.
- Только займись этим сам, - попросил он, поднимаясь на ноги.
Так было даже лучше. Кисаме собирался рассмотреть кандидатуры, предложенные самим Саске, проверить их, и только если они не выдержат критики, осторожно предложить другие варианты. Хошигаке не видел ничего плохого в ошибках, если они свои; в том, чтобы избегать их, если хватит ума – тоже. Тут уж дело бы постояло за Саске… Но мальчишка решил по иному, полностью отдал выбор в чужие руки, с той рьяной отверженностью, с которой хотел стать главой семьи, и тем чётко осознанным безразличием, которое сопровождало все жертвования во имя этого желания.
Нет, определённо Саске начинал беспокоить Кисаме.
- Ладно, слушай сюда, - позвал Хошигаке.
Этот тон у него обозначал начало серьёзного доверительного разговора, коих немало уже произошло между мужчинами. Юный Учиха повернулся, ощутил знакомую тяжесть руки на плече, ближе к шее; Кисаме наклонился к нему и проницательно заглянул в глаза. Саске приготовился внимать. В отличие от своего отца, мальчишка никогда не совершал такой ошибки, как пренебрежение по отношению к теперешнему главе семьи, никогда не недооценивал его. Наоборот, старался впитывать, как губка, чужой и чуждый, но однажды могущий спасти ситуацию (или даже жизнь) горький опыт.
- Щас нормально раззнакомитесь, - начал Хошигаке приглушённо, - поговорите, чё, как. Сразу выводы делать не торопись, присмотрись. Поработаете вместе, ну, скажем, месяц. Если совсем никак, будем дальше думать.
Учиха кивнул.
- Но, надеюсь, вы будете контачить, потому что мальчика я выбирал лично, и он один нормальный с такой чистой записью, перепроверенный. Ты только помни, что ассистент – это очень важно, и чуть какая-то лажа, ну его на хуй.
- Понял, - коротко ответили ему со скупым кивком.
Кисаме с беспокойством в глазах ободряюще хлопнул Саске по плечу, развернулся к двери, выпрямляясь на стуле и говоря на ходу:
- Ладно, нормально всё будет. А пацана, может, вспомнишь, вы с ним в школу одну ходили и даже корешевали, вроде как… Узумаки, заходи!
В принципе, тот возраст, когда на красивых молодых людей уже дозволено смотреть по-отечески, Хошигаке был достигнут. Именно такое любование с ноткой умиления мужчина позволял себе в сторону Наруто, вне всякого сомнения, красивого юноши с младенчески пушистыми светлыми волосами. Мальчишка брал скорее даже не своей внешностью, а непосредственностью и полной неприспособленностью к роли безликого отмороженного охранника. Он корчил рожи при исполнении, когда думал, что никто из присутствующих не смотрит, что выглядело дико в сочетании с чёрными мафиозными очками; беззвучно коверкал одними губами слова говорящего, если они расходились с убеждениями самого Наруто. Кисаме наблюдал за его жеманничаньями достаточно долго, чтобы прикипеть к мальчонке душой, словно тот был забавным домашним животным.
Уважение появилось после. Прежде чем подобрать ассистента для Саске, Хошигаке проводил импровизированные собеседования с кандидатами, на которые относительно «новенький» в семье Узумаки прорвался силами и неправдами. Кисаме допросил выскочку с пристрастием и обнаружил то, чего совершенно не ожидал: бешеную уверенность и внутреннюю силу, которые заставляли Наруто мягко сиять. Мужчина тогда ещё поразился про себя, как, однако, всё подходяще складывается. Будто затребовал у высших сил лекарство для исцеления Саске, а ему прислали препарат по рецепту.
Узумаки вплывал в кабинет боком, явно стесняясь, с заранее заготовленным и почему-то виноватым лицом. Так как пришёл мальчишка прямиком из дома, то формы на нём не наблюдалось, равно как и очков. Костюм прибавлял Наруто лет пять-семь возраста, без него он смотрелся нежной дворовой шпаной, особенно вот так, освещённый до безоружного прищура.
- Что, хуесоска?! – остановил его на полпути к столу никем не ожидаемый и нехарактерный для Саске матерный ор. – Пуговицы свои тоже припёр?!
- Да нет, - без раздумий ответил Узумаки и подёргал себя за куртку, прихватив щепотью ткань на груди, - я теперь по молниям больше. Удобнее, знаешь, как-то. Тебе тоже советую.
Зипер ветровки бликанул на солнце тонким размазанным зайчиком, пробежавшимся по зубцам замка. Кисаме даже не стал делать вид, что понимает хоть слово; только повернулся к Саске, засвидетельствовав совсем уж нехарактерное покраснение оного, и с улыбкой произнёс:
- Вы помните друг друга – это атлична-а-а! Теперь кыш отсюда, разбирайтесь.
Учиха моментально взял себя в руки и уже с обретённым чётко рассчитанным презрением посмотрел на Наруто снова. Поднялся со своего места, забыв и портфель, и попрощаться, затем спокойной, даже вальяжной поступью направился вон. Узумаки смотрел на него, утопив подбородок в воротнике куртки, и грыз собачку молнии, плотно сжав её розовыми губами. Едва Саске проследовал мимо, Наруто смешно крутнулся на одной ноге и направился следом, заложив руки в карманы.
Кисаме улыбнулся. Юный Учиха был зол, и удивлён, и расстроен; он боялся и надеялся, не верил и возмущался. Так много эмоций! Столько, что для жёсткости просто не осталось места.
***
Миф про Давида и Голиафа стал для него любимым лет этак пять назад, и чем дальше, тем сильнее Итачи убеждался в его трагичности. Из простого любования сюжетом родилось сочувствие к поверженному великану-филистимлянину. Учиха всматривался в глаза отрубленной головы Голиафа, в выражение лица, и видел там не побеждённого упрямца, а добровольно и благородно проигравшего. Он видел сильных духом, отступивших перед прекрасным мастеров. В то время как Давид Итачи нравился всё меньше, от сам-не-понял-что-натворил кокетки Ренессанса до жестокого и хладнокровного исследователя границ чужой силы, каким он стал в барокко. Усугублялась ситуация тем, что Учиха не смог избежать невольного самоассоциирования со всеми этими Давидами. С работы Верроккьо лицом Леонардо на Учиху смотрел он сам, юный и девственный, топчущий последние остатки самообладания Кисаме с игривой улыбкой. Это его мраморные руки беспощадно запускали камень в голову другому человеку, его зубы закусывали губу на работе Бернини, как сам Учиха делал каждый раз, проверяя границы терпения Кисаме, давя сильнее и сильнее, когда они только съехались, скованные обстоятельствами, и переживали притирку.
Казалось бы, если так волнуешься – не смотри! Но Итачи, известный самокопатель, продолжал ковырять рану с методичностью сосредоточенного педанта. Продолжал изучать бесконечных Давидов-Голиафов, читать истории, стоящие за ними, всматриваться в черты, линии, плоскости, пятна. Пика неприязнь к Давиду достигла, когда Итачи заново открыл для себя тематическое произведение Караваджо. Давид у этого мастера был другой относительно остальных художников, и именно такой, какого опасался Итачи больше всего, боясь в него превратиться.
Не герой, а предатель. Мелочный, всё просчитавший хитрец, змея, расчётливая сволочь. От того, что «мессадж», как нынче модно было говорить в кулуарах, являлся вроде как непрямым, прикрытым, Итачи становилось только хуже. Эротично раскоряченный Давид на картине, игнорируя ранние трупные пятна на плече поверженного, вязал чужие волосы со спокойствием – ведь он знал, чего добивается и чем всё закончится. Учиха смотрел на склонённую голову и видел: мальчишка прекрасно осознаёт, что и сам является убийцей, а сокрыл своё злодеяние от глаз других, дабы они, взахлёб почитая его за героя, не додумались до тех же выводов.
Он погибнет с тобой, сообщала картина, и ты это знаешь. Ты его уничтожишь, смерть слетела с кончиков твоих пальцев, и теперь слышится ритмичный свист её полёта.
Продолжение волнующей темы в творчестве итальянского мастера Итачи тоже удручало. По двум полотнам, где Давид протягивал голову Голиафа к зрителю, словно по комиксу можно было читать его эмоции. Вот юноша с тающим триумфом впадает в ступор, не находя удовлетворения в содеянном, а вот уже раскаяние, разочарование и горечь затопили его черты…
- Да что ж такое-то, - тяжело вздохнул Итачи и с силой потёр лицо ладонями.
У него вошло в привычку рассматривать работы подолгу, выставляя их в своей мастерской на стеллаж, изначально предназначенный для плоскоэкранного телевизора, и устроившись напротив, на диване. Сегодня на полке замерла копия, доведшая Учиху сперва до экзальтации, а теперь повергшая в пучины уныния – пресловутые Давид с Голиафом, почти идентичные оригиналам Караваджо. Чуть правее, на экспозиционной части кремовой стены, давно уже висели (заработав, скорее всего, даже светлое пятно не выцветшей краски под собой, какое остаётся от картин на стенах) отреставрированные «Три светильника» Сая. От соседства двух картин больно веяло замкнутостью, которая возникает при встрече начала с концом.
Итачи пропустил даже уход брата, так глубоко его затянул вязкий мёд раздумий. Теперь, придя в себя, молодой мужчина оглянулся по сторонам и обнаружил, что прямоугольники окон уже вечереют, работа всё ещё не сделана, а желудок пуст.
Словно почувствовав его выход из оцепенения, в тот же миг дверь приоткрылась на тонюсенькую щёлку и старушечий голос домоправительницы сообщил:
- Молодой господин, ужин будет готов через половину часа.
- Благодарю, оба-сама, - без паузы отозвался Итачи.
- К сожалению, Кисаме-сама не сможет к вам присоединиться – работа. Он сейчас обувается в прихожей; возможно, вы хотели бы попрощаться?
Домоправительницу Итачи помнил с детства, ещё по временам, когда в этом доме Учих никто постоянно не жил, и они с мамой и дядей Обито приезжали сюда только на весенние каникулы и Новый год. Уже тогда домоправительница была старухой, чего уж говорить про «сейчас». Она очень прикипела душой к Кисаме – видимо, тот напоминал ей давно переставшего звонить непутёвого сына, - и потому воспитывала мужика, словно малолетку, равно как и Итачи, по старой привычке и за компанию. Под присмотром строгой старушки Хошигаке сделалось невозможным пропускать приёмы пищи и занятия спортом («Вам не двадцать, сердце и печень надо беречь!»), особенно с тех пор, как она освоила мобильную связь. А однажды, когда Кисаме заявился домой с переговоров пьянее и буйнее обычного, она просто не впустила его, и мужчине пришлось спать в саду (Итачи содействовать проникновению в дом отказался, опасаясь гнева женщины). Сам Учиха тоже подвергался дисциплинарному регулированию: был ведом из мастерской в постель не позже часа ночи каждый раз, когда собирался работать допоздна, по строгому расписанию регулярно посещал врача, и давно уже забыл о долгом сидении за компьютером, потому как «в семье слабое зрение».
Узнав о характере отношений своих господ, домоправительница огорчилась. «Мужик с бабой разобраться не могут», - поцокала она языком, - «а вы, два мужика, и подавно такого наворотите!..». С тех пор Итачи замечал с её стороны ненавязчивое и очень деликатное ассистирование. «Вы лучше назначьте эту встречу на пятницу, Кисаме-сама, чтобы в среду у вас появился свободный день, у юного господина как раз выходной будет». «Ой, да просто что-то Кисаме-сама уставшим выглядит, волнуюсь я, вот и вздыхаю». «А вы бы пошли и поговорили с ним первый, будьте умнее». И так далее. Итачи, например, приходилось объяснять всех мужчин в своём окружении: не то, чтобы старушка спрашивала, но смотрела… так, что прячься! Ещё был случай, когда Кисаме в секретари-референты наняли молодую красивую девушку; так женщина объявила ей холодный бойкот, не отвечала на телефонные звонки (вообще не разговаривала, если на то пошло), отказывалась добровольно пускать на порог, кормить и поить, если работали дома. Хошигаке попытался было отчитать домоправительницу, на что та ответила: «Послушайте, что я скажу. Однажды между вами и юным господином может произойти досадное недоразумение, и, вполне вероятно, вы погорячитесь, а присутствие этой девочки только поможет натворить глупостей, о которых потом будете сильно жалеть». Кисаме тогда обалдело заморгал, но секретаршу уволил.
В общем, старушка следила за ними, как за двумя ограниченными дураками: чтобы прощались, встречали друг друга с работы, ели вместе, не доводили ссоры до абсурда. Итачи был ей на самом деле благодарен от всего сердца за эти мелочи. Хотя негативные аспекты тоже присутствовали: когда, например, на работе зрел какой-то проект, и он сам или Кисаме сильно выматывались, домоправительница решала, что господам нужно как следует высыпаться и непоколебимою рукой стелила им в разных концах дома. Но это ерунда.
- Я бы на вашем месте поторопилась, юный господин, а то уйдёт же, - подогнали Итачи слова, и он снялся с дивана, кивнул женщине, проходя мимо в направлении прихожей. Остатки тяжких мыслей в его голове подводили итог, извлекали вывод.
Кисаме… Убиваешь ли ты его? Хоронишь ли под костюмами в офисах, насмерть привязав к себе должностью и семейным наследием? Эти стены, которые для тебя «ваш дом» - что они для него? Уж не замшелые ли сырые камни кладки склепа? И не правильнее ли спросить самого себя, мрачно размышлял Итачи, оглаживая кончиками пальцев угол нужного поворота, почему тебя это так волнует? Хотя, чего лицемерить, он прекрасно знал, почему.
Кисаме сидел на полу, свесив ноги в генкан, и шнуровал ботинки. Его затылок переливался серебристо-белыми штрихами седеющих коротких волос, плечи вздымались и падали под тканью бушлата в такт скупым движениям рук. Итачи смотрел на него в приятной прострации, а когда мужчина поднялся, закончив обуваться, окликнул:
- Кисаме.
В том, как Хошигаке развернулся и посмотрел в ответ, Итачи уловил что-то странное, но не обратил особого внимания, полностью сосредоточившись на готовых вырваться словах. Лицо Кисаме потеплело, он приоткрыл губы, собираясь, видимо, поприветствовать, но Итачи опередил мужчину, выпалив:
- Кисаме, я!..
Правда, тут-то его энтузиазм и кончился, а к горлу подступило смущение, перекрыв все трахеи, стиснув кольца мышц, сосуды, сухожилия. Как можно просто вот так взять и сказать, что на уме, разъяснить всё, что гложет, мешает спать, заставляет часами всматриваться в картины, тонуть в красках и полутонах? У них с Кисаме, вроде как, было не принято говорить о чувствах. Итачи даже до сих пор не совсем был уверен, что их наличие вообще предполагается.
- Я испытываю, ну… к тебе, то есть…. очень сильную эмоциональную привязанность, - беспардонно слил Учиха, опадая лицом с каждым словом, и глядя, как глаза Кисаме угрожающе стекленеют. – И поэтому я здесь.
- А-а-атлична. А я здесь потому, что боюсь твоего дедушку и хочу приятную попку на потрахаться всегда иметь под боком, - раздражённо выдохнул мужчина, недовольно нахмурившись. – Прекрати истерику.
- Вы о чём?
- О твоих признаниях. Не знаю, что там Саске наплёл, но эта не такая уж и опасная стрела. Всё будет нормально.
- Какая стрела?
Кисаме замолк, со всё ещё гневно упёртыми в бока руками, и натурально выпучил на собеседника глаза, когда осознал, что сам себя подставил. Реагировать пришлось очень оперативно и до того, как онемевший Учиха обрёл голос и самообладание.
- Серьёзно, там всё нормально. Ночью буду дома, уже, думаю, часам к трём.
Когда Кисаме вот так стоял внизу, в генкане, они с Итачи получались практически одного роста. Молодой мужчина не гневно, а именно расстроенно молчал, обняв себя руками и опустив глаза. Обыкновенно Учиха тут же принимался отчитывать всех и вся за то, что ему ничего не сказали, и выказывать протест касательно участия Кисаме в активных боевых действиях. А это молчание… оно показалось Хошигаке странным и неправильным, побудило осторожно протянуть руку и обхватить предплечье Итачи пальцами, окликнуть:
- Зая-а-ац.
- Я тебя убиваю, - заявил тот в ответ, и мужчина понял, что не хочет даже начинать разбираться и выяснять, какая трахнутая больная логика привела Учиху к таким выводам.
- Блядь, - досадливо ругнулся он, выпуская чужую руку, отвернулся и направился к двери. – Всё, к трём вернусь, будь добр выкинуть всю эту херь из башки к тому времени.
Конечно, на пороге он не выдержал и повернулся: Итачи выглядел вовсе уж жалобно, когда вот так потирал лоб большим и указательным пальцами. Конечно, пришлось вернуться, потянуть за собранные в хвост волосы, чтобы подбородок вздёрнулся, успокаивающе посмотреть в чёрные глаза, небольно прикусить зубами кожу на бледной скуле. Учиха сперва отстранился, потом вздохнул, обнял за шею одной рукой.
- Что ж ты за зверь такой придурошный, - пожурил Кисаме, - никогда мне ничего хорошего не говоришь, если всё в порядке.
Итачи смотрел на него где-то с минуту, вдыхая знакомые запахи, привычное тепло и постепенно забыл о филистимлянах, пращах и отрубленных головах.
***
От пригаражного лотка парковки до крыльца было двадцать восемь – двадцать, мать его, восемь! – шагов.
- Босс, окей? – Тоши, самый бугаистый из всех, кто сегодня поехал на разборки, пристроил левую руку Кисаме кругом своей шеи, повёл плечами.
- Та, - Хошигаке поморщился, когда пальцы Фугаку, что подпирал его справа, пересекли спину и крепко схватились, подтянули за ремень над бедром с левой, больной стороны. – Пойдём уже.
Кромешную тьму у дома нарушали только пересекающиеся между собой парные лучи фар от транспорта всех тех людей, что сопровождали «босса» домой сегодняшней неудачной ночью. Ещё, как маркер финальной дистанции, над крыльцом горел маленький оранжевый фонарик, подделка под традиционный свечной, с электрической лампочкой внутри. Кисаме накрыло унылое чувство, что за предстоящие двадцать-восемь-мать-их шагов он рассмотрит этот фонарик так подробно, как никогда ранее.
Из-за фар, которые оставляли слепящие белые пятна на фасаде дома, ничего в синем полотне темени вокруг было не разглядеть, потому Хошигаке больше угадал, чем увидел, что его плотным кольцом окружают подчинённые, закрывая от внешнего мира живой стеной тел. Услышал топот двух десятков ног; затем круг сомкнулся впереди, фары начали вынимать из ночного воздуха швы на спинах пиджаков, затылки, белые воротнички, взволнованные полуобороты голов.
Фонарик висел выше всех этих смазанных картинок и качнулся, когда Кисаме помогли сделать первый шаг.
- Давай, Хошигаке-сука, отвлекись, - посоветовал сквозь зубы Фугаку почти шёпотом, чтобы никто из окружающих, кроме самого Кисаме, не услышал. – Подумай о чём-нибудь вообще левом.
Между гравитацией и болью была прямая связь, эти двое встречались где-то слева и внизу живота и при первом же шаге сплелись в плотный клубок, обжёгший нутро кислотой. Мужчина решил, что чем вдумчиво следить за ощущением разъедаемых кишок, лучше он, и правда, подумает… об Итачи, наверное, больше то и не о чем.
…поставил таки мальчишке триггер. Маленький рычажок-включатель, открывающий простор для вседозволенности.
Волосы за ухом Итачи отражали свет (крошечные каштановые бисеринки-блики), когда Кисаме склонился к нему в конференц-зале посреди совещания вакагасира и прошептал:
- Ох и трахнул бы я тебя сейчас.
Учиха не переносил таких выходок; его ресницы гневно взлетели, глаза обожгли едкой чернотой, скосились в сторону отца, что сидел от Хошигаке по другую руку. Итачи вообще был недоволен уже с самого утра, что пришлось участвовать в семейных делах, пускай даже всего лишь для виду посидеть на собрании. Кисаме с кирпичным лицом выпрямился обратно, хлопнул Фугаку по плечу; тот кивнул, не глядя, без отрыва слушая очередной доклад, и молча принял на себя временное руководство. Тогда Хошигаке поднялся и вышел.
Итачи возник в туалете спустя минут семь, дёрганный от возмущения и злости, явно посланный отцом проверить «всё ли в порядке».
- Ты же знаешь, я не матерюсь, но!.. – угрожающий его тон быстро сменяется горячечным жалобным, стоит только сгрести в охапку, прижать к стене и потянуть пиджак с плеча: - Нет-нет-нет, стой, не надо!..
Слишком поздно: зубы Кисаме, острые, стиснули сквозь рубашку кожу на левом плече, ближе к шее, и сработала память тела. Пробивает моментальным импульсом нервы, напрягаются мышцы, сердце ёкает, лупит, как сумасшедшее. Мужчина закрепил эффект, поцеловал тонкую кожу над самой гуашево-белой линией воротника, следом – ямку за мочкой уха. Итачи перестал сопротивляться, отвлечённый собственным сбитым словно по волшебству дыханием. Темнота его глаз сделалась нежнее, глубже, с оттенком мягкого укора. Он снова отстранил Кисаме, но на этот раз иначе, не «отстань от меня», а «подожди, сейчас»; толкнул дверь ближайшей кабинки, нырнул внутрь, потянул за собой.
Там он прислонился к стенке спиной и съехал по ней вниз, оказавшись на корточках, с широко разведёнными коленями, чтобы Кисаме смог встать между них. Кисаме так и сделал, принялся наблюдать с лёгкой улыбкой, как Итачи, прикусив уголок рта, торопливо разделывается с его брюками: тянет из шлёвки одной рукой конец ремня, другой выдирая наружу заправленный край рубашки…
Домоправительница вышла на шум, встречать вернувшихся господ. Ситуацию старуха оценила сразу, всплеснула руками, но причитать не стала. Мигом нашла в толпе знакомую макушку семейного доктора по особым вопросам, подбежала к нему.
- Горячая вода и… полотенца… домашняя аптечка? Хорошо… нет, таз не нужен… донеслись до Кисаме обрывки поручений, которые врач давал женщине.
- Оба-сама, - позвал он твёрдо и громко, стараясь звучать уверенно, показывая свою прежнюю силу всем сразу и старухе конкретно. Мужчина искренне надеялся, что она не заметит в плохом освещении, как левая штанина, потемневшая, мокро прилипла к ноге. Когда домоправительница подошла, мелко перебирая ногами, он посмотрел в это обеспокоенное розовощёкое лицо, по которому волнами расходились морщины, заглянул в чернеющие в узких разрезах тяжёлых век глаза-жуки. Попросил уже тихонько: - Только щас давайте так, чтобы малой ничё не узнал, да?
- Аи-йа-а-а, - недовольно закачала она головой, прицокнула языком, но спорить опять не стала, послушно отправилась вон с крошечным фонариком в руках, освещая себе тропинку, за угол дома: войти через заднюю дверь, кухню.
Фугаку, что остановил для краткого разговора их конструкцию из троих людей, снова потянул вперёд, идти. Двадцать два шага впереди, мир в очередной раз покачнулся, от столкновения ступней с землёй сотрясалось и замыкало внутри.
…если у тебя есть прилежное старание, рвение и хитрость, но нет рвотного рефлекса, то можно многого добиться от окружающих. Безнаказанный миньет из неоткуда для Кисаме пару лет назад стал значить неотвратимую игру на фортепиано в ближайшем будущем. Итачи ластился, тёрся щекой о живот, чуть пониже пупка, заискивающе стрелял глазами, пока по второй его скуле стекали, оставляя тягучие дорожки, белёсые капли.
- Шопена хочу, - просил он строго, не жалобно, кусая кончики пальцев потянувшейся погладить по лицу чужой руки.
У Кисаме всегда была одна и та же отговорка: «Вот у него и отсасывай», за которую его так строго осаживали, что приходилось, не споря, плестись на ватных ногах к фортепиано в гостевой комнате, на котором когда-то в седую древность играла то ли двоюродная бабушка, то ли чья-то свекровь. Инструмент дышит презрением в сторону незадачливого музыканта сквозь всю свою чуть припыленную лакированную поверхность, которую Хошигаке взамен припечатывает по-хамски пепельницей.
- Чего тебе, изверг? – осведомляется он у Итачи, открывая крышку, которая скользкая, вырывается прочь и лупит по пальцам.
Учиха научен горьким опытом, не говорит «вальс до-диез минор», а едва слышно напевает нужную мелодию. Он всегда просит либо это, либо Гайдна, либо полонез Огинского, не то чтобы названия и имена о многом говорили исполнителю, конечно. Итачи очень нравится контраст тонких мелодий и матерного-табачного подхода Кисаме. Хошигаке, как ребёнок, лохматит ладонями волосы на голове, позволяет рукам безвольно упасть между колен:
- Это трудная хуйня.
- У тебя хорошо получается, - ещё бы, чай, натренировался уже.
…фонарь светил прямо над головой. Кисаме вовремя уловил тот момент, когда кольцо мужчин превратилось в полукруг, обнявший крыльцо; вдавил пятки в землю, притормаживая навязчивое движение вперёд, скомандовал:
- Стоять!
Всё напряжённо замерли, вздёрнутые плечи выдавали готовность слушать. Хошигаке секунду расслабленно пялился на матовый бок фонарика, затем понял – чего откладывать? Лучше-то не станет. Втянул через зубы воздуху побольше и выпрямился под общий поражённый «ах», нормально вставая на ноги; выдернул руку из захвата Тоши, снял с его плеча. Правая, которая прижимала к левому боку чей-то свалянный рулоном свитер, дёрнулась, когда внутри всё с оперным размахом заверещало от боли; минуя преграду нехитрой повязки, по ноге аж до самого колена сбежал новый поток горячего. Фугаку, придерживавший Кисаме за пояс, отпустил его тоже, отступил и уставился, как на идиота.
- Где моя куртка? – властно потребовал Хошигаке, гордо игнорируя чёрно-белую россыпь мельтешащих перед глазами точек.
Кто-то тут же подбежал с курткой, помог надеть (Кисаме чуть не кончился) и застегнуться, пристроив свитер под нею, чтобы не съезжал. Правую кисть всю замызгало красным, пропитало кожу, въелось в поры, под ногти – руку пришлось спрятать в карман.
- Значит так, - строго объявил Хошигаке, - дверь кабинета прямо напротив, по коридору. Щас входим и, не останавливаясь, оперативно идём туда. Доктор зашивает меня и только потом, если всё пройдёт нормально, мы говорим Итачи-аники, что я чуточку поранился. Всё поняли? – угроза в голосе прозвучала отчётливо. - Кто проговорится, тогда я лично отдеру, когда оклемаюсь.
- Ты шутишь, что ли? – Фугаку скептично оценил мужчину, потянулся за носовым платком в карман. – Зелёный весь…
Кисаме вытерпел, когда ему грубо отёрли с лица холодный пот, что от боли валил градом, и направился к двери обыденной лёгкой походкой, сжигающей все запасы силы воли. Люди вокруг задерживали дыхание, люди смотрели во все глаза, люди, вдохновлённые чужой силой, выпрямляли спины. Половина конвоя осталась во дворе, собираясь усилить периметр, остальные снова заключили босса в кольцо. Фугаку покосился, встал слева, заслонять окровавленную штанину брюк Кисаме от обзора из проходной гостиной, которую предстояло пересечь по пути к кабинету.
В доме горело ровно столько лампочек, что приглушённое освещение давало понять: кого-то ждут. Не ложатся спать, клюют носом на диване, над книгой, под светильником на тумбочке, борют зевки, потягиваются, трут глаза. Мажут периодически взглядом по часам: уже и полтретьего, и три, и три пятнадцать…
- Итачи! – позвал Фугаку с самого порога, сочувственно скривившись от вида Кисаме, взбирающегося из генкана наверх.
- Разобрались, всё нормально! – поддержал Кисаме.
Итачи показался в проёме гостиной, тепло одетый, но босой, с ожидаемой книгой в руках. В теплом бежевом объятии лампового света он выглядел расслабленным, спокойным, когда разглядывал привычную толпу мужчин. Молодчики кланялись ему с кирпичными лицами, бубнили приветственное «аники».
Кисаме воздел руку за забором из человеческих голов, пояснил, не замедляя твёрдого шага:
- Разгрести нужно срочно, работы куча.
- Ложись спать, - наподдал Фугаку, жестами распоряжаясь, кому остаться караулить снаружи кабинета на всякий случай.
Итачи улыбнулся, кивнул, скрылся в гостиной; Кисаме увидел это, обернувшись, прежде чем закрылась дверь, и стало можно рухнуть мешком на длинный стол для переговоров.
Люди глядели восхищённо.
***
Наруто очень нервничал. Враньё ему никогда не давалось, и он полагал, что решение оставить его на дверях было ошибкой Фугаку-сама, ведь он выдаст – непременно выдаст! – всю ситуацию одним своим взъерошенным внешним видом. Даже если бы Узумаки очень хотел – не смог бы удержать лица; другое дело, что после сегодняшнего денька (и разговора с Саске) не особенно и хотелось.
Наруто понадеялся на то, что Итачи-аники послушает отца, отправится спать, и тогда не нужно будет корчить скучающее спокойствие. Надежды Узумаки даже почти сбылись: в гостиной после недлительного расхаживания туда-сюда погас свет, и Учиха вышел в коридор уже без книги, явно собираясь отправиться на покой. Но тут взгляд его упал на неудачливого часового, мужчина присмотрелся и воскликнул:
- Ты Наруто, да?
Наруто совершенно не ожидал, что Итачи-аники его узнает, ведь им приходилось встречаться лицом к лицу лишь раз или два, на празднествах в их с Саске общей средней школе, а было это почти восемь лет назад! Но память у старшего Учихи оказалась отменная. Отстать от мигом взопревшего Наруто хозяин дома отказался, схватил за руки и потащил с собой «в мастерскую», потому что «Кисаме говорил, ты теперь работаешь с Саске!», бросив охрану двери на второго часового, Тоши.
Для нижних рангов семьи Учиха Итачи являлся тёмной лошадкой, загадочным старшим сыном, который то ли сам отказался от наследования, то ли его отстранили. Говорили о мужчине только шёпотом и очень уважительно, хотя, казалось бы, почему? Вероятно, ломание и усекновение фаланг пальцев во имя молодого господина, а также огнестрельные ранения и физические увечья, нанесённые в его честь руководством неуважительным подчинённым, сыграли определённую роль. Наруто не знал, что думать, как себя вести и куда деть руки.
- Ну, что там, много было стрелянины? – спросил Итачи-аники сразу же, когда закрылась дверь в мастерскую, тем самым осуществив худший ночной кошмар Наруто. Но, видимо, вопрос Учиха задал чисто для поддержания разговора, потому как не успел Узумаки начать мямлить невразумительную кашу в ответ, как его предвосхитили: - Ой, стой, мне неинтересно, ненавижу насилие.
При этих словах Итачи-аники манерно всплеснул руками, заставив Наруто в неверии выпучить глаза. Не дав гостю отойти от шока, мужчина продолжил, ткнул пальцем:
- Ух ты! Наруто! А это у тебя пистолет?!
- Да, - неловко ответил тот, косясь на поясную кобуру.
- А какой? – аники выглядел восторженно-счастливым, заинтересованным, пришлось растерянно ответить:
- Вальтер.
Учиха просто расцвёл и даже всплеснул руками ещё разок.
- Блин, класс! А я стрелять не умею… дай хоть подержать!
Начальство попросило – Узумаки сделал; осторожно достал из кобуры пистолет, проверил предохранитель, протянул мужчине рукояткой вперёд. Итачи принял оружие с благоговейным видом… но, едва Вальтер оказался в его руках, хватка изменилась, стала уверенной. Предохранитель щёлкнул, теряя актуальность, и вдруг неким образом Наруто оказался под прицелом своего собственного оружия.
Это ж Саске брат, мысленно стукнул себя Узумаки. Старший.
От восторженного взрослого не осталось и следа, на Наруто глядел расчётливый ребёнок в холодной ярости. Из-за схожести лица Итачи-аники с лицом брата, каким Узумаки наблюдал его сегодня, по коже словно заледеневшими на морозе пальцами провели.
- Так, солнышко, а теперь говори четко и сжато, насколько всё плохо?
- Что плохо? – попытался сыграть дурачка тот.
- Я выстрелю тебе в колено, - с нежностью посулил Учиха.
Путей к отступлению было не видать, а симпатия Итачи-аники очевидно являлась не настолько сильной, чтобы жалость к суставам Наруто перевесила беспокойство о любимом человеке. Зачем мужчина это делает, тоже стало ясно: если ранение тяжёлое, он собирался попусту наплевать на дела и безопасность семьи и вызвать скорую помощь.
- Там вскользь по животу слева поронуло… ну, вошло несколько осколков, но точно не глубоко, Фуми-сенсей сказал, - отчитался Узумаки, сглатывая.
Учиха и бровью не повёл. Отдал распоряжение:
- Руки поднял над головой и пошли, медленно, осторожно.
Направились двое, собственно, обратно к кабинету, и когда их недвусмысленные фигуры вынырнули из мягкого полумрака коридора, Тоши-второй-постовой натурально охерел; потянулся к кобуре, но на полпути замер в замешательстве.
- Дверь открываем, - приказал Итачи-аники, а когда не увидел нужной расторопности в движениях громилы, раздражённо осадил: - Вот знаешь, я тебе сейчас пузо прострелю – над тобой никто так трястись не будет, как над боссом твоим. Ведь тебе, насколько я помню, не так повезло со связями.
Тоши сразу вспомнил, кто на самом деле в доме хозяин с родовой фамилией, помялся, подёргал плечами, но, в конце концов, открыл дверь в кабинет.
Глазам Итачи предстал этакий криминальный бодегонес. Скажем, «После разборок». На первом плане застыл ещё хранящий тепло человеческих рук в лучших традициях северного искусства натюрморт. Окровавленная куртка и свитер, несколько пистолетов, ключи от машины, зажигалка, пепельница, пару гильз, смятая сигаретная пачка и фляжка с гравировкой Jack Daniel's. На заднем фоне, как бы второстепенные, присутствовали люди. Кисаме вполне спокойно лежал на столе, а рядом готовился взяться за обработку мясного цветка раны на его боку Фуми-сенсей. Обрывок реплики последнего ещё звенел в воздухе:
- …ему чего-то закусить, а то язык оттяпает себе.
Лица присутствующих обернулись ко вторгнувшимся в композицию, но особых эмоций не выказали. Фугаку, являясь наименее удивленным персонажем этой картины, вздохнул:
- Я же говорил, всё равно прорвётся.
Итачи ступил вперёд, добавил свой трофейный Вальтер к остальным предметам окровавленного натюрморта, и тоже удалился на второй план, закатывая на ходу рукав кофты. Кисаме следил за ним из своего лежачего положения молча, одними глазами; он не настроен был скандалить и возражать, потому протянутую ко рту руку Итачи стиснул меж зубов без дальнейших комментариев. Фугаку покачал головой, а доктор пожал плечами и взялся за медицинский пинцет.
- Закройте, - напомнил кто-то, и картина тут же прикрылась чехлом двери.
Наруто сглотнул, переглянулся с точно таким же взопревшим Тоши. Развёл руками, отвернулся и прислонился спиной к стене у дверной рамы. Закрыл глаза. Так… а теперь обратно к Саске.
Конец


Саундтрек 3 части (Mediafire):
- глава 7: Kraddy - Android Porn, 4.7 MB;
- глава 8: Roub Dugan - Furious Angels, 13.59 MB;
- глава 9: Akira Yamaoka - Your Rain, 6.47 MB.

@темы: ramen<3, Три светильника, Фанфикшн

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Рассказ. Жак

Здравствуйте, уважаемые читатели!
Я продолжаю реализовывать свои оригинальные идеи, и в этот раз представляю вам не такую жуткую, как предыдущая, но вполне даже в моём духе историю. Ничего очень уж кровавого вы там не увидите, зато любителям лавстори (или около-лавстори) намекну: там есть чему порадоваться.
Заранее должна предупредить, что я не психолог по образованию, это - моё хобби, поэтому могут быть какие-то неточности.
Спасибо ramen<3 и tevaorel за помощь в вычитке!
Приятного прочтения!

Название: Жак
Автор: viaorel a.k.a. Элис Крафт
Жанр: детектив, мистика, original
Рейтинг: PG-15
Предупреждения: упоминания о гомосексуальных отношениях
Размещение: запрещено

Жак

ЖАК

- Мистер Смирнофф, - позвала секретарша Кристи, оторвавшись от своего высокоинтеллектуального занятия и закручивая бутылочку с лаком для ногтей, - у вас клиент через двадцать минут, вы помните? Обедать далеко не уйдёте?
Я улыбнулся ей снисходительно. Глупышка Кристи всё время забывала, что жена каждое утро готовит мне полноценный обед и заворачивает с собой в коричневый бумажный пакет. Раньше привычные котлеты с гречкой в пластиковых лотках были способом справиться с тоской по родине, но сейчас, после четырёх лет нашей постоянной жизни в США, такие чисто русские обеды потеряли свой первоначальный смысл и превратились в греющую сердце мелочь. Мы с Машей ещё не стали одними из американцев, да и вряд ли когда-нибудь станем, но в этой стране уважают тех, кто своим трудом добился приятной толщины своего кошелька, так что по России мы уже почти не скучаем.
Вернувшись в кабинет, я достал свой заветный коричневый пакет и с ним вернулся за стол. Сверху всегда лежало чистое полотенечко, жёлтое с нарисованными румяными яблочками. Его я расстелил на столе, чтобы не накрошить на важные бумаги, а сверху выложил обед, приготовленный из традиционно славянских продуктов, которые так нелегко достать в этой чужой нашему естеству стране. Сегодня Машка баловала меня фаршированными перчиками – вкуснятина! Даже с подливой, как я люблю. Я выудил со дна пакета маленькую вилку, острая часть которой была завёрнута в салфетку, и принялся за еду.
Дома, в Ростове-на-Дону, я достаточно бесполезно влачил своё существование, покрываясь пылью в кабинете школьного психолога, на двери которого кто-то корректором вывел поэтичное и корявое «мудило», зато с момента моего переезда в Техас жизнь понеслась ко мне навстречу с распростёртыми объятиями, словно я был её давно утерянным любимым сыном. Хороший человек помог мне организовать свою практику, постепенно клиентура набиралась, и вот я уже не какой-нибудь неудачник Жека Смирнов, а вполне успешный гипнотерапевт Юджин Смирнофф.
Наслаждаясь Машкиными перчиками и слушая вполуха болтовню Кристи по телефону, которую было слышно даже через плотную дверь, я размышлял о своей работе в США. Всё-таки правы были мои эмигрировавшие коллеги: американцы для человека с психологическим образованием куда более выгодный народ, чем славяне, эмоционально нестабильные, но слишком зажимистые, чтобы платить какому-то левому дядьке за решение своих проблем. Здесь даже самая занюханная супружеская пара поднатужится и наскребёт деньги на семейного терапевта, если почувствует, что брак разваливается, а хвататься ещё есть за что. Пожалуй, у нас тоже было бы неплохо сделать развод развлечением для тех, у кого шуршит в кармане.
- Я знаю, да? – донёсся до меня высокий протяжный голосок моей безмозглой, но милой секретарши. – Прямо, написано, разрезан живот у неё был и желудок отсутствовал, его так и не нашли. Зато крови, наверное, было много, тут в конце статьи написано, что полиция запретила публиковать любые фотографии с места преступления!
Я поморщился. Кристи всегда умудрялась находить в газетах самые жуткие статьи и потом обсуждала их по полдня со своей школьной подружкой, Мэган. Я же, так как обычно проводил в офисе почти весь день, невольно становился третьим в их разговорах. Такой себе тихоней-подростком, которая только то и делает, что сидит и слушает, как её болтливые подружки перемалывают косточки старшеклассникам.
Меня, не скрою, заинтересовал тот обрывок беседы, который просочился ко мне сквозь мягкую пелену раздумий, но времени подслушивать и дальше не было – мне предстояла встреча с клиентом.
Джим Стивенсон был владельцем самого крупного казино в нашем городе, что в свою очередь делало его весьма обеспеченным человеком. Самого Джима я ни разу не встречал, зато ко мне на приём записали его сына, двадцатилетнего Томаса. Как объяснила мне по телефону какая-то молодая леди с ледяным голосом профессионального ассистента, в последние несколько месяцев Том стал прогуливать занятия в колледже изящных искусств, а на расспросы отвечал, что не помнит, где был и что делал. Джим искренне надеется, что несколько сеансов гипноза с опытным профессионалом помогут его драгоценному мальчику вернуть осознанность.
Честно говоря, как только я положил трубку после того разговора, борясь с ощущением, будто ухо моё только что побывало в морозильной камере – таким отвратительно холодным был голос той леди, - я сразу решил для себя, что мальчишка врёт. Скорее всего, нашёл себе какую-нибудь девчонку (или даже парня – что ещё вероятнее, иначе к чему вся эта скрытность?) и попросту не хочет, чтобы отец узнал. Я приехал в Америку не для того, чтобы изображать из себя клоуна на детском празднике, поэтому и отнёсся к работе без должного уважения – вот, даже устроил себе обеденный перерыв впритык к началу сеанса.
Кристи сообщила мне о приходе клиента десять минут спустя, и я, с сожалением отставив в сторону свой горячий чай, выглянул в прихожую.
Там было двое. Очевидно, Том Стивенсон сидел в кресле для ожидающих и с совершенно незаинтересованным видом листал один из тех журналов, что всегда лежат на журнальном столике, а над ним чёрным вороном нависал какой-то мужчина. Он представился Мартином Харбером, воспитателем Тома. По тому, как он пожал мне руку и как взглянул при этом, я сразу определил тип его характера. Скрытный тиран, очень опасная смесь.
- Мне жаль, мистер Харбер, но я не могу пригласить вас в кабинет вместе с нами, - произнёс я, натянув на губы свою самую профессиональную улыбку. – Надеюсь, вы понимаете.
- О, у меня даже в уме этого не было, - улыбнулся он так же неискренне в ответ. Меня пробрало холодом от этого его оскала. – Я подожду Тома здесь, в компании вашей прелестной секретарши.
Кристи растаяла и принялась щебетать благодарности, пересыпая в свои слова флирта до того, что становилось приторно и неинтересно. Мартин даже не взглянул на неё – всё его внимание было занято Томом. Юноша поднялся, отложил свой журнал и совершенно беззвучно прошёл мимо меня в кабинет. Совсем как привидение.
Вспоминая о той встрече сейчас, прокручивая в уме детали, я всё больше убеждаюсь, что Том действительно был похож на привидение. Его длинные светлые волосы почти что сливались с бледной кожей, сам он был тоненький, как щепка, как озабоченная своим весом модель, а в глазах не отображалось ровным счётом ничего, кроме унылой, затягивающей пустоты.
Знаете, есть такой тип людей, которые умеют молчать так, что в их обществе невольно начинаешь разговаривать и остановиться уже не можешь до тех самых пор, пока тебя не избавляют от его компании. Своим непробивным молчанием они вытягивают из тебя что-то, твоё живое нутро, да так ловко, что ты и сам не замечаешь этого – нет, ведь ты слишком занят болтовнёй, твоим единственным спасением от не прекращающегося ни на миг давления собеседника. Том был как раз одним из таких людей.
Мне как профессиональному психотерапевту не раз попадались подобные пациенты, но этот мальчишка, пожалуй, мог утереть нос им всем. Он сидел на диване с болезненно ровной спиной, и его грязно-зелёная майка висела на нём, как на вешалке; мутные серые глаза смотрели куда-то мне через плечо, словно там, за моей спиной стоял человек, с которым он и пришёл сюда поговорить, а я был всего лишь декорацией, передатчиком для их общения.
Голос у него был под стать внешности – тихий, невыразительный полушёпот. Он сминал слова в неразборчивую кашу, предложения сокращал до кивка или отрицательного мотания головой и всё избегал смотреть мне прямо в глаза, будто боялся, что я увижу в них что-то. Может, и в самом деле боялся.
Все успешные психологи и психотерапевты знают о том, как расположить к себе клиента и заставить его довериться тебе – это называется подстройка, или раппорт. Ещё до того, как человек сел на диван в офисе и начал говорить о своих проблемах, начинается работа: психотерапевт ловит каждое движение тела и лица, каждый взгляд, частоту дыхания и всё это отзеркаливает, то есть подстраивается под своего клиента. Тембр голоса, скорость речи, слова-паразиты, вокабуляр – всё вместе это составляет первый этап работы с клиентом. Если он на подсознательном уровне почувствует, что ты – такой же, как он, что ты не опасен, из недр его души могут тут же политься самые неожиданные откровения.
С Томом всё вышло куда сложнее. Я из кожи вон лез, чтобы отзеркалить его по всем известным мне параметрам, но чёртов мальчишка был слишком закрыт и практически не говорил, да и его давящее молчание только заставляло меня больше говорить, а не слушать и направлять, что и должен делать профессионал. Мне, тем не менее, удалось выудить из него кое-что: свои прогулы он действительно не помнил, в определённый момент всё словно покрывалось дымкой, а просыпался он уже совершенно в другом месте несколько часов спустя. Не могу сказать, что я специалист в определении лжи, но кое-какие познания в этой области, помноженные на обострённое чутьё, утвердили меня во мнении, что юнец не пытается меня обмануть. Он действительно испытывал провалы в памяти.
После двадцати минут утомительных расспросов я решил, что самое время применить мой главный козырь. Возможно, вы удивитесь, когда я скажу вам это, но гипнотерапевту вовсе не обязательно использовать классические фразы вроде: «Ваше тело становится тёплым и тяжёлым», чтобы ввести клиента в транс. Мы впадаем в трансовое состояние сотни раз за день: во время чтения книги или поездки в транспорте, на скучной лекции или в кинотеатре – и как раз тогда, когда мозг переходит на излучение дельта-частот, человеку легче всего внушить что-либо. Этим пользуются все, кто следует учению великого Милтона Эриксона, в том числе и я.
Совершенно незаметно для Тома я ввёл его в транс, и вот он уже сидел передо мной, совершенно безвольный и готовый внимать всему, что я скажу.
«Так, - сказал я себе твёрдо, - соберись, Жека. Настало время выяснить, что творится у него в голове, так что будь осторожен».
Я и был осторожен. Деликатно до невозможности я предложил ему вернуться мысленно в тот момент прошлого, когда, по его мнению, произошёл первый провал в памяти. И он беспрекословно повиновался мне, ведомый лишь моим приятным тренированным голосом, как слепец от рождения, держащийся за единственный доступный ему жизненный руль – руку доброго друга.
- Что ты можешь сказать о месте, которое видишь перед собой? – сказал я ему. – Какое время года, время дня? Узнаёшь ли ты что-либо вокруг себя: предметы, людей?
Лицо Тома, до этого непроницаемое, внезапно скривилось и сморщилось, и так быстро произошла эта перемена, что я от неожиданности едва не упал с кресла, в котором легонько покачивался. Бледные щёки начали наливаться бурым цветом, он открыл глаза, показавшиеся мне уже не светло-серыми, а очень тёмными, и внезапно… ухмыльнулся. Смотрел он при этом вроде бы на меня, но взгляда его я на себе не чувствовал – и тем не менее внутри у меня всё сжалось комом ледяных иголок, как будто Том смотрел мне прямо в душу.
- Вы хотите знать, что я вижу, доктор? – спросил меня низкий каркающий голос, который – невероятно! – исходил из недавно таких безвольных губ. Том зашёлся страшным хохотом и только потом ответил, всё так же странно глядя, но и не глядя на меня: - Я вижу самую гадкую в мире картину: со мной в автобусе сидит мерзкая тварь, и настолько она противная, что меня, наверное, сейчас стошнит.
Я прирос к месту, опасаясь даже лишний раз моргнуть. На третьем курсе нам проводили пару лекций на тему психических расстройств, но из них я практически ничего не запомнил, ведь тогда мне даже в голову не приходило, что в своей будущей практике я столкнусь с подобным случаем, а именно – с диссациативным расстройством идентичности. Возможно, моё профессиональное суждение было поколеблено бесчисленными фильмами на эту тему, поэтому я, признаюсь, поначалу испугался и в голове мелькнула даже шальная мысль: а не с настоящим ли демоном я разговариваю? От вопроса этого по спине пробежались мурашки, и я поспешно отбросил всякие помысли в этом направлении.
Собраться было нелегко. Мне, однако, это удалось – до сих пор удивляюсь, как. Своим обычным голосом, которым я общаюсь с введёнными в транс пациентами, я поинтересовался:
- С кем я сейчас разговариваю?
Том не ответил – только изогнул губы в злой усмешке. Не берусь ручаться, но тогда, в тот момент мне показалось, что приглушённый вечерний свет, окрашивающий кабинет в тёплые тона, измазал сажей светлые волосы моего странного клиента, а черты его обрели чёткость, сквозь них начал проступать характер, жестокий, жёлчный, но – характер!
Я снова попытался начать разговор:
- Скажи мне своё имя.
Он вздёрнул плечами и выгнул спину, будто вверх по нему ползла холодная склизкая змея, и выплюнул:
- Жак! Жак!
Именно выплюнул, удерживая во рту первый звук так долго, словно не хотел выпускать его наружу. Я подобрался; в голове лихорадочно принялись скакать спасительные мысли. Почти сразу я принял решение вести себя с ним, как с обыкновенным проблемным пациентом – и лишь только мне удалось настроиться на будничную волну, как нужное поведение само, на автомате начало выплёскиваться из меня.
Я спросил у Жака, кто он и что может рассказать о себе, но в этом я потерпел неудачу – он напрочь отказался говорить, отвечая мне грубостями и неприличным смехом. Тогда я зашёл с другой стороны и поинтересовался, где он находится сейчас и что перед собой видит: я сразу понял, что Жак должен быть причиной провалов в памяти Тома, а с последним мы остановились как раз на том моменте, когда провалы эти впервые начали его беспокоить – стало быть, Жак наверняка застрял сейчас в том эпизоде памяти Тома, на котором он впервые выходит на сцену.
- Я же говорил вам, вы невнимательный, доктор, - ядовито протянул Жак, качая головой. Движения этой личности были резкими, дёргаными, поэтому мне пришлось подстраиваться по новой. – Сейчас я нахожусь в автобусе, а Бэтти-Бэт – о, гадкая мегера! – всё никак не затыкается, сидя рядом со мной.
Я нервно сглотнул и выдавил:
- Кто такая Бэтти-Бэт?
Жак дёрнулся всем телом, на миг в лице его я заметил ужас и отвращение, но это мимолётное выражение растаяло, сменившись злой иронией.
- Бэтти-Бэт, - напел он хриплым голосом, гаденько ухмыляясь. – О, Бэтти-Бэт, страшная ты ведьма, я хочу взглянуть, что у тебя внутри. Бэтти-Бэт, отравительница, Бэтти-Бэт, искусительница. Будь же паинькой, о, Бэтти-Бэт, а я останусь с тобой до рассвета.
Он закончил эту бессвязную песню хрюкающим звуком и зашёлся в приступе дикого хохота. Я взволнованно оглянулся на дверь: если мистер Харбер услышит его, то может заподозрить неладное и захочет заглянуть, а тревожить Тома в таком состоянии означало бы выбрать не тот проводок в тикающей бомбе – рванёт.
- Хорошо, Жак, я рад, что ты так веселишься, - произнёс я успокаивающе, намеренно затихая по мере произнесения этой речи, чтобы он тоже автоматически перестроился на тихую беседу. – Веселиться – это здорово, правда?
- Вы себе не представляете, доктор, - покачал головой Жак, и от его звериной ухмылки мне отчего-то стало до жути неловко; захотелось наречь этот странный сеанс кошмаром, и проснуться дома, в своей кровати, рядом с любимой женой.
Вот только мне не могло так везти.
До конца сеанса оставалось каких-то пятнадцать минут, и я применил все свои знания, чтобы установить дружеские отношения с Жаком, но он отвечал только оскорблениями или снова заводил эту свою ужасную песенку без рифмы. В конце концов я не выдержал и попрощался с ним, вложив в свои слова осторожную команду подсознанию забыть обо всём, о чём шла речь во время сеанса. Жак, однако, почувствовал это и растянул губы в улыбке – не такой гадкой, как раньше:
- До скорой встречи, доктор.
Я не увидел и не услышал, но ощутил его уход, потому что в следующее же мгновение в офисе моём стало как будто светлее, а лицо сидящего напротив меня Тома вновь превратилось в непроницаемую маску безразличия. Он взглянул на меня как-то странно, затем перевёл взгляд на настенные часы:
- Уже конец? – Его тонкие, как у девчонки, брови поползли вверх. – Я не заметил.
- Ты находился в трансе, - ответил я, поднимаясь и таким образом давая своему пациенту невербальный сигнал к окончанию разговора. – Нам придётся встретиться ещё несколько раз, Том.
Он кивнул и направился к выходу, снова превратившись в бесцветную тень. Едва переставляя ноги, я вышел следом – этикет обязывал меня сказать пару слов мистеру Харберу. Он пожал мне руку, но вопросов задавать не стал – видимо, хотел этим показать, что уважает секретность отношений врач-пациент. Условившись на следующий сеанс через неделю, мы распрощались, и Мартин повёл Тома к выходу. То, каким хозяйским движением он накинул на его худые плечи плащ и оставил руку там, мне отчего-то ужасно не понравилось, но тогда я был занят другими, более важными размышлениями, чтобы задержать внимание на подобной, как мне тогда казалось, мелочи.
Остаток дня прошёл словно в тумане. Я работал совершенно механически, не вдаваясь в подробности проблемы пациентов, и как профессионалу мне должно было быть стыдно за подобное отношение, но я попросту не мог выкинуть из головы той загадочной встречи. Жак… Кто же он? Неужели действительно вторая личность Тома? Если это действительно так, то я не мог его вылечить, ему нужен был психиатр, человек с медицинским образованием, а что мог один я? Некоторые именитые психологи до сих пор считают гипнотерапию мошенничеством, так что в некотором роде я был всего лишь иллюзионистом, фокусником с бонусами – куда мне людей лечить?
За годы практики я заметил, что подспудно все люди стремятся к разрешению своих проблем, а моя работа заключается лишь в том, чтобы дать им возможность побыть немного наедине со своими мыслями – и ответ придёт сам собой. Бессознательное человека, или же его подсознание – это мощный механизм, способный на невероятные чудеса, а свою роль я видел именно в ассистировании, в грамотном ведении пациента к нужному решению, которое и так ему известно. Я не годился для того, чтобы лечить психические расстройства.
Отпустив последнего пациента и распрощавшись с Кристи, я задержался немного в офисе, листая справочники. О диссоциативном расстройстве идентичности у меня практически не имелось материалов, поэтому вскоре я сдался и отправился домой: там можно было посидеть немного за компьютером и порыться в более подробных справочниках.
Мой уютный двухэтажный дом от офиса отделяет всего несколько кварталов, но пока я добрался туда, мне пришлось поздороваться и перекинуться парой слов с по меньшей мере девятью людьми. Видите ли, если ты единственный психотерапевт в небольшом городке сумасшедшей Америки, где всем нужна психологическая помощь, ты помимо воли становишься местной знаменитостью. Не то чтобы мои бывшие пациенты были очень уж рады повстречаться со мной на улице – мой вид напоминал им о тех проблемах, ради решения которых они ко мне приходили, – но в сравнении с положением мудила, в которое меня поставила суровая российская действительность, такая своеобразная известность мне вполне даже импонировала.
Дома меня уже ждали. Жена как раз заканчивала готовить ужин – Маша очень плохо говорит по-английски, поэтому из дома выходит редко, – а моя семилетняя дочурка Аня решала задачки по математике. Она даже не закончила садик в России, но когда мы переехали сюда, оказалась самой развитой среди детей своего возраста, даже несмотря на практически нулевое знание языка, поэтому задачки эти она не решала даже, а скорее щёлкала, справляясь с ними на ура.
- Daddy! – позвала она меня, заслышав, как я снимаю плащ в прихожей.
Ещё не освободившись от ботинок, я подхватил её, бегущую мне навстречу, чмокнул в щёчку и тут же пожурил:
- Ань, в школе на английском, а дома – на русском, помнишь?
- Я помню! – кивнула она, счастливо улыбаясь мне и демонстрируя при этом две дырки на месте недавно выпавших молочных зубиков.
Маше я ничего не сказал про странного пациента – почему-то мне думалось, что если я не заговорю о произошедшем, то справиться с этой чертовщиной будет гораздо проще. Мы спокойно поужинали, Маша отправилась пораньше спать (она принимала таблетки от боли при месячных, и от них её постоянно клонило в сон), а дочка, как всегда, потащила меня в свою спаленку ради истории.
«Истории, истории!» - канючила она всякий раз, когда я, ссылаясь на занятость на работе, пытался увильнуть от ежевечерней занятости. Не умолкала она, даже просовывая ворот пижамы через голову, и в конце концов я сдавался.
- А сегодня Энни хочет узнать… - начала было моя девочка, но я поправил её:
- Аня. Здесь, в этом доме, тебя зовут не Энни, а просто Аня, запомнила, детка? – Я провёл по её носу указательным пальцем снизу вверх, вздёрнув его немного.
- Хорошо, - легко согласилась дочурка, - Аня хочет знать, что случилось дальше после того, как принца затянуло в глубокое море, а Вася закончил готовить волшебное заклинание, чтобы вернуться в Бабайляндию.
Я рассмеялся. Моя малышка чуть ли не каждый вечер заставляет меня рассказывать ей сказки на ночь, хотя самой уже в декабре исполнится восемь, и непременно запоминает всё чуть ли не слово в слово из того бреда, что я несу в полусонном состоянии. Когда я был ребёнком, мой отец развлекал меня придуманными им же сказками про некоего мальчика Васю, которого однажды забрал в Бабайляндию страшный бабай – наверное, за плохое поведение, я точно не помню. Эти персонажи перекочевали теперь и в мою семью: Аня рисует к моей истории картинки и всё время просит сочинять дальше.
Я уложил её в кровать, укрыл одеялом до самого подбородка, а сам пододвинул кресло поближе и принялся за сочинительство. Так уж вышло, что в моей сказке сюжетных линий было несколько: про волшебный лес и его обитателей, про знаменитого уже мальчика Васю и его приключения в Бабайляндии, а последняя, про заколдованного принца, появилась в моём репертуаре всего неделю назад, поэтому Ане было интереснее всего узнать именно про него.
Признаться, сейчас я даже не вспомню, что рассказывал ей. Я был слишком сонным и уставшим, мне поскорее хотелось исполнить свой отцовский долг и помчать уже к компьютеру, чтобы поискать нужные материалы, хотя, должен отметить, с тех пор как я оказался в родных стенах, обеспокоенность моя значительно снизилась и осталась только смутно осознаваемая необходимость.
Не знаю, как долго я развлекал свою дочурку своими импровизациями. В определённый момент я просто осознал, что засыпаю: перед моим внутренним взором начали мелькать красочные образы и фантастические сюжеты, а я попросту открывал рот и описывал, что вижу. Внезапно Аня подала голос:
- И он остался с ней до рассвета?
Я встрепенулся и посмотрел на неё:
- Что ты сказала?
Её огромные голубые глаза сверкали невыразимо ярко на фоне тёмных красок спаленки:
- Та девушка, которая пыталась отравить принца. Ты сказал, на неё было наложено заклятие, из-за которого ночью она превращалась в злодейку, а утром снова становилась собой, - объяснила она, глядя на меня чуточку укоризненно. – Принц вовремя понял это и связал её. Я хотела узнать, он с ней остался до рассвета, чтобы поглядеть, какая она на самом деле?
Мне показалось, будто что-то тяжёлое ударило меня по голове в районе затылка. Я открыл рот, пытаясь что-то произнести, но не мог выдавить из себя ни звука. Аня продолжала выжидательно смотреть.
«До рассвета… Я останусь с тобой до рассвета…»
Мне вспомнился Жак, его хриплый голос, напоминающий скрежет механизма, никогда не видавшего смазки. Эта его жуткая песенка без рифмы…
Я поднялся так резко, что напугал дочурку – она вся сжалась в кроватке, словно я вдруг превратился в того самого бабая, который пришёл однажды к мальчику Васе, двоечнику и непослушному сыну.
- Доця, прости, но мне нужно кое-что… ты пока… ну, спи, пора уже. – С этими словами я вылетел прочь из комнаты, забыв даже поцеловать её на прощание в лобик.
Компьютер в моём кабинете был выключен, и несколько минут мне пришлось провести в нервном хождении, дожидаясь запуска операционной системы. Как только Windows поприветствовал меня традиционной мелодией, я моментально упал в кресло и схватился за мышку.
Не знаю, как у меня получилось провести параллели. Возможно, в моменты общения с Жаком наши подсознания синхронизировались и начали тайком обмениваться информацией – я точно не могу сказать, но одно я знал точно уже тогда: не зря в полусонном, фактически в трансовом состоянии я тогда произнёс ту фразу, ой не зря.
В сегодняшней статье местной газеты, выпускаемой онлайн, я нашёл имя убитой девушки, о которой судачила сегодня моя безмозглая секретарша, и худшие ожидания мои подтвердились. Бэтти Джеркинз, девятнадцать лет.
«О, Бэтти-Бэт, страшная ты ведьма, - зазвучал в моей голове голос Жака в то время, как я пробегал глазами статью. – Я хочу взглянуть, что у тебя внутри».
В статье было написано, что девушке вспороли живот.
У меня пересохло во рту. Неужели?.. Закружилась голова, резкая боль вспыхнула в правом виске, отдавшись эхом в левом, и я сжал руками голову, смутно осознавая, что ладони мои вспотели и подрагивают, как у больного с расстроенными нервами.
Не знаю, как много времени у меня ушло на успокоение. Когда дрожь наконец прекратилась, я подтянул к себе телефонный аппарат и, сняв трубку, набрал номер местного полицейского участка.
- Полиция, - скучающим голосом с типичным техасским акцентом поприветствовали меня.
- Лэрри, - обрадовался я. – Это Юджин Смирнофф. Добрый вечер.
- Ночь, доктор, уже чёртова ночь на дворе, - поправил меня толстяк Лэрри, которому я в прошлом году помог избавиться от курения. – Дьяволова подружка. Чего вы хотели, у вас всё в порядке?
- Нет-нет, у меня всё нормально, - поспешил заверить его я, попутно скашивая взгляд на наручные часы. Те показывали половину двенадцатого. – Я просто… Извините, но я только что узнал про убийство той девчонки, и…
- А-а, - протянул Лэрри, перебивая меня. По характерным звукам я понял, что он жуёт. – Вы переживаете насчёт своей дочурки? Не волнуйтесь, мы делаем всё возможное, чтобы найти убийцу. Всё возможное, Дьявол нам в помощь.
Я поморщился. Мне никогда не было понятно, почему американцы так любят упоминать Дьявола в речи. Как специалист, многие годы изучающий влияние слов на жизнь и здоровье человека, я сказал бы, что это по меньшей мере подозрительно.
- Да, но что меня интересует, так это… Где нашли эту девушку?
Лэрри почавкал мне в трубку некоторое время, я услышал шуршание страниц – видимо, он рылся в деле.
- В лесу, недалеко от улицы Риверсайд, там ещё остановка автобусная рядом, - наконец произнёс он. – Детишки какие-то нашли и сразу сюда позвонили, а у нас как раз тут родители этой девчонки сидели, плакали, собирались заявление о пропаже оформлять.
Мне припомнилось, как Жак говорил что-то об автобусе, о том, что рядом с ним сидела Бэтти-Бэт и без умолку болтала. Я проглотил ком, застрявший в горле, и продолжил расспросы:
- Скажите, Лэрри, это была студентка, не так ли? Где она училась?
- Дайте глянуть, - пробубнил мой знакомый полицейский, шурша бумажками. – Колледж изящных искусств, второй курс. А зачем вам это, доктор?
- Просто хочу знать, от каких мест предостерегать мою дочь, - соврал я. – А вот ещё что, Лэрри… Вы об убийце ничего не можете сказать? Не оставил ли он каких-нибудь следов? Кого следует остерегаться?
Полицейский, типичный деревенский коп с пузом, из-за которого он может видеть свои причиндалы только в зеркале, жующий пончики и пьющий кофе из пластиковых стаканчиков, призадумался:
- Детектив Моррис, конечно, знает больше моего, но… Насколько я слышал, убийца – аматор. Может, какой-нибудь обдолбанный подросток, адовыми вилами им в задницу, или какой-нибудь больной хрен. Её разделали, знаете ли – пытались, по крайней мере, вот что скажу. Живот бедняге распорол, да так криво, что все наши судмедэксперты даже расстроились, когда увидели, а желудок зачем-то вырезал и, наверное, забрал с собой. Может, съел, кто ж его, Дьяволова сынка, знает?
- И никто не видел никого подозрительного? – уточнил я, борясь с подступающей тошнотой.
- Не-а, - цокнул языком трепло Лэрри. – Зато одна сумасшедшая монашка, что живёт как раз недалеко от того места, утверждает, что слышала, как перед рассветом кто-то прокрадывался мимо её окон.
Холодок прошёлся по моему позвоночнику:
- То есть, убийца мог уходить от жертвы рано утром?
- А Дьявол его разберёт, доктор, - хмыкнул Лэрри. – Родители Бэтти рассказывали, что по вечерам она посещала курсы журналистики и возвращалась домой часов в десять. В девять тридцать она должна была стоять на той самой остановке, что возле улицы Риверсайд. Детектив Моррис предполагает, что убийца заманил её каким-то образом в лес и там убил, а потом ждал зачем-то всю ночь, чтобы смотаться только на рассвете. Но смысла в этом не очень-то много, вы как считаете, доктор?
Я пробубнил что-то нечленораздельное, задал ещё пару неважных вопросов, после чего поблагодарил своего болтливого экс-пациента и завершил разговор. Всё, что мне было необходимо, я уже выяснил.
В голове что-то звенело, перед глазами двоилось – я даже едва не упал, когда поднялся. Признаюсь честно: я не герой, никогда не чувствовал себя героем, и поэтому когда страшная догадка уложилась в моём сознании, мне просто стало до чёртиков жутко. Я вдруг с небывалой ясностью осознал, что нахожусь в тёмном кабинете и что единственными источниками света являются настольная лампа и экран монитора, на котором всё ещё была открыта статья об убийстве Бэтти Джеркинз. Тьма казалась мне опасной, ядовитой, смертельной. Я даже не пытался убеждать себя в обратном – на эту одну-единственную ночь я сознательно позволил себе превратиться в маленького ребёнка, которым когда-то был, и просидел в кресле, боясь подняться и окунуться в эту плотоядную тьму.

***
- Доктор Смирнофф, - голос Мартина Харбера был тихим и подозрительным, - вы уверены, что всё действительно в порядке? Просто вы позвонили так внезапно, что я, признаться…
- Нет-нет, - с фальшивой улыбкой на губах заверил его я, - не стоит переживать, мистер Харбер, мне всего лишь нужно обсудить пару вопросов с Томом.
Мне не терпелось поскорее поговорить с Жаком, и моё нетерпение наверняка отражалось внешне, потому как мужчина наградил меня долгим взглядом, но промолчал и позволил своему опекаемому пройти за мной в кабинет.
На следующее же утро после своего открытия я позвонил в особняк Стивенсонов и попросил передать Тому, что я хотел бы видеть его сегодня после занятий. Он, естественно, пришёл в сопровождении своего воспитателя (кому в двадцать лет требуется воспитатель? – возмущался я про себя), и выглядел таким же отрешённым, как вчера. При виде его мне представился смятый листок, на котором кто-то написал пару фраз карандашом, а потом яростно стёр их ластиком.
В этот раз я очень торопился, поэтому лишь только Том сел на прежнее место, применил к нему пару лучших техник Милтона Эриксона, которые практически моментально вводили пациента в транс. Затем я слегка дрожащим от волнения голосом произнёс:
- Я хотел бы поговорить с Жаком.
Клянусь, зрение меня не обмануло – в комнате сразу после этих слов стало заметно темнее! Знакомая уже саркастичная усмешка появилась на безразличном лице юноши, в глазах его снова будто разлили чернило, то же случилось и с его волосами. Холодная волна страха и предвкушения разлилась по моему телу.
- Жак, - позвал я осевшим голосом.
Мне ответили хриплым смехом, тихим и пробирающим до дрожи.
- Жак, - снова повторил я, - расскажи мне, зачем ты это сделал. Я твой друг, я хочу помочь тебе.
- Так вы вызвали меня сюда, чтобы предложить свою дружбу, или затем, чтобы допросить? – изумился юноша, вскинув изящные брови. – Право же, доктор, я ожидал от вас большей прыти ума, чем эта нелепая ловушка.
Он закинул ногу на ногу и сложил на коленке ладони, всем своим видом показывая, что готов слушать мои оправдания. Он откровенно надо мной издевался.
- Я действительно хочу тебе помочь, - не сдавался я. – Пожалуйста, позволь мне это сделать.
- Что ж, - он качнул головой, - мне не помешает собеседник. А с вами наверняка будет забавно.
- Забавно? – повторил за ним я, пытаясь перенять его непринуждённый тон. – Скажи мне, а убивать Бэтти Джеркинз для тебя тоже было забавно?
Он тогда улыбнулся мне мечтательно и красиво, но в глазах его при этом сверкнула холодная сталь:
- Бэтти-Бэт была злодейкой, она получила по заслугам. Не переживайте из-за её смерти и даже не смейте молиться за упокой её души в церкви. Вы ведь человек верующий?
Я промолчал. На груди у меня действительно висел православный крестик, но только под рубашкой. Неужели он его заметил?
- Я серьёзно, доктор, не будьте вы таким, - продолжил он тем временем. – Мне самому не очень-то хотелось это делать, но она сама нарвалась. Зря, очень зря она решила, что может использовать свои поганые чары на мне, проклятая ведьма. Ох, надеюсь, её хорошо поджаривают в аду.
Он хрипло захохотал. Я же, едва удерживая себя от того, чтобы потерять самообладание, осторожно поинтересовался:
- Скажи, Жак, а откуда тебе известно, что Бэтти была ведьмой?
- Они все ведьмы, - пожал плечами тот, как будто озвучивал общеизвестный факт. – Ведьмы, искусительницы и отравительницы. Все они должны умереть.
- И ты хочешь всех убить?
Жак медленно повёл головой из стороны в сторону:
- Пока они не трогают меня, пускай живут. Но я не пощажу ни одно из этих отвратительных созданий, если они приблизятся ко мне.
Я всё ещё ровным счётом ничего не понимал, поэтому продолжал ощупывать почву:
- Жак, а кто рассказал тебе, что Бэтти – ведьма? Ведь наверняка она это скрывала, не хотела, чтобы другие узнали.
После этих слов взгляд его вдруг погрустнел, затуманился и одновременно с этим стал каким-то трепетно нежным. Меня передёрнуло: в этом взгляде было слишком много человеческого для монстра, которым я до этого момента видел Жака.
- Я… - Он открыл было рот, но не продолжил фразу и замолчал.
Больше мне ничего не удалось вытянуть из него за всё время сеанса – он отмалчивался на мои вопросы или отвечал грубостями. В конце концов мне пришлось его отпустить, предварительно, конечно же, вернув сознание Тому. Проводив их с мистером Харбером до выхода, я вернулся в офис, совершенно вымученный, и обессиленно рухнул в кресло. Внутри беспокойно играл нервный холодок, поднимаясь вверх по трахее и застревая в горле. Я не знал, как мне поступить.
Бежать в полицию? Кто мне поверит, да и какие у меня были доказательства? Тогда остаётся… молчать? Но разве можно удерживать внутри столь серьёзную тайну? Мне подумалось о родителях несчастной Бэтти. С растущей внутри жалостью я начал представлять, как они, должно быть, сейчас рыдают в своём доме, таком неправильно тихом, и с ужасом заглядывают в пустоту, которая поглотила их любящие сердца.
Кристи сообщила мне, что в приёмной ждёт следующий клиент, и мне пришлось взять себя в руки. Как хорошо, что это была пятница! Ещё два года назад я взял себе за правило в выходные не работать – добрая репутация в городе позволяла немного покапризничать, - поэтому конца рабочего дня я ожидал с непозволительным нетерпением, и мне кажется, пациенты это заметили, так как уходили они от меня не очень довольные.
Лишь переступив порог дома, я стремглав помчал к компьютеру. Мне необходимо было выяснить всё, что касалось диссациативного расстройства идентичности, и я, позабыв о семье, равно как и о самом себе, до глубокой ночи занимался поисками. Жена приносила ужин, но он так и остыл на столе справа от меня – я заметил его только около двенадцати, когда наконец позволил себе оторваться ненадолго от монитора.
Всё, что я нашёл, было в какой-то мере полезным, но всё равно не давало мне полной картины. Я даже подумывал о том, чтобы написать одному именитому психиатру, который защитил диссертацию на интересующую меня тематику, но на середине письма вдруг очнулся и стёр всё к чертям. Я был отчего-то уверен, что своей тайной мне нельзя было делиться ни с кем. На тот момент причина такого моего упрямства, казалось мне, лежала в нежелании показаться сумасшедшим самому (ведь шутят же, что психотерапевты недалеко ушли от своих пациентов), и только значительно позже я начал понимать.

***
- Я так рад, что вы смогли навестить меня, доктор!
- Благодарю за приглашение, мистер Стивенсон, - скупо улыбнулся я, пожимая ему руку.
-О, пожалуйста, называйте меня Джим! – отмахнулся толстяк добродушно и, наконец отпустив мою руку, сделал приглашающий жест в сторону столика на веранде.
Звонок я получил в субботу. Холодный голос, уже однажды заморозивший мне ухо, сообщил, что мистер Стивенсон приглашает меня на лэнч в воскресенье, и спрашивает, нужно ли присылать за мной машину. От машины я отказался, про себя улыбнувшись, потому что этот трюк непрямой манипуляции мне был известен. Само это предложение должно ставить собеседника перед ограниченным выбором: или он берёт машину, или добирается сам, но третьего варианта – отказаться от встречи – не даётся.
Я, признаться, не очень-то понимал, зачем богачу Стивенсону понадобился я, но предполагал, что это касается моего внезапного звонка касательно его сына пару дней назад, и не ошибся.
Угостив меня восхитительным кофе и накормив свежайшими круассанами, Джим как ни в чём не бывало спросил:
- Так что, с мальчишкой-то моим всё в порядке?
Я ответил заранее заготовленной фразой и с проработанной интонацией:
- Он… сложный пациент, Джим. Очень замкнутый, очень одинокий. Я предполагаю, у него нет друзей среди сверстников?
Стивенсон покачал досадливо головой, посаженной на толстую шею:
- Мартин – его единственный друг. То есть, он мой друг, конечно, лучший друг, но с Томом они так хорошо ладят, что мне иногда даже становится завидно. – Он помешал ложечкой остатки гущи на дне своей чашки. – Мартин – отличный воспитатель, я не знаю даже, что делал бы без него. Видите ли, доктор, моя жена…
Джим замолчал, отведя потухший взгляд в сторону сада, и я позволил ему скорбеть в молчании. Затем он снова заговорил:
- А с Мартином мы были знакомы на тот момент уже долгое время. Он, бедняга, прошёл через многое в юные годы. Его проклятая небесами мамаша с сестрой и их матерью были теми ещё злодейками. Промышляли они вот чем: кто-то из них выходил замуж за мужчину, потом они все вместе травили его и, если у него были наследники, травили и их тоже, а все деньги забирали себе. Слышал даже, ведьмовали помаленьку – чёрная магия, вуду и прочие непотребства. Жуткое семейство, одним словом, я не знаю, как бедняга Мартин смог пережить этот ад.
Он покосился на меня, пытаясь определить мою реакцию на эту страшную историю. Я вполне искренне изобразил возмущение и сочувствие. Удовлетворённый, Стивенсон продолжил:
- Когда ему было четырнадцать, мой отец взял его к себе на работу в казино, а я там тоже подрабатывал (мой папаша, знаете ли, не хотел, чтобы я превратился в одного из этих богатых бездельников, которые проматывают отцовские денежки) – так и вышло, что мы подружились. Когда родился Том, он больше всех любил возиться с ним, да и сам малыш всегда успокаивался, стоило только Мартину войти в комнату. Ну а когда моя Люси умерла, он заменил её моему малышу. Однажды в младшей школе Том почему-то набросился на девчонку, которая подсела к нему, и после ещё пары подобных случаев мы с Мартином решили, что ему куда лучше подойдёт домашнее образование. Я ни на миг не пожалел о том решении, доктор – Мартин отличный педагог.
«О, вы вполне можете пожалеть», - пронеслось у меня в голове неумышленно. Мне припомнилась рука Мартина, что привычно, совершенно по-обыденному оплела плечо Тома, когда он уходил от меня в первый свой визит.
- Они и сейчас вместе, - хохотнул Джим, сытый, довольный жизнью сорокалетний мужчина. Слепец, не видящий дальше своего носа. – Поехали в загородный домишко у озера, что на севере, знаете?
Я кивнул. Те места, о которых он говорил, были недоступны даже для вполне обеспеченного человека вроде меня. «Домишко» Джима наверняка представлял собой настоящий особняк с кортом для тенниса и ещё бог весть какими прибамбасами.
- Чуть ли не каждые выходные туда мотают, - продолжил между тем мой собеседник с пережатой весёлостью в голосе. – Меня с собой не зовут, ну и ладно – им вдвоём веселее. – Он вдруг приподнялся в плетёном кресле и посмотрел на меня в упор. Улыбка исчезла с его лица. - Юджин, так что вы скажете о моём сыне?
Я прочистил горло и с умным видом изрёк:
- Думаю, ему стоит встречаться со мной хотя бы два раза в неделю. Он пока что мне не доверяет, поэтому ему тяжело открыться.
- Да, - прокряхтел Джим, возвращаясь в прежнее положение, - он у меня такой.
- И ещё одна рекомендация, - продолжил я с ноткой убеждения. – Тому было бы легче со мной общаться, если бы мистер Харбер не сопровождал его на наши встречи. Если это возможно сделать, конечно.
Тут я послал ему свою самую очаровательную улыбку, и он тут же закудахтал, что я доктор и мне виднее, а спрашивать ничего не стал. Пользуясь доверием, которое я имел у этого человека, я попросил у него разрешения поглядеть на комнату Тома в его отсутствие, мотивировав это тем, что, зная его предпочтения, мне куда проще будет наладить с ним дружеские отношения. Он, конечно, поверил и, подозвав к себе молодую служанку в кремовом платье с фартучком, поручил меня ей.
Трэйси всю дорогу до комнаты Тома не унималась, щебеча о молодом господине. Её нежные, цвета персика щёчки при этом покрывались приятным румянцем, из чего я сделал вывод, что мальчик-ледышка явно запал этой простой девушке в душу. В тот момент я был слишком занят размышлениями на тему отношений Тома и этого его воспитателя, поэтому мне даже в голову не пришло сравнить её и несчастную Бэтти-Бэт, которая, как стало известно позже, тоже была небезразлична к юному богачу. Похоже, я льстил себе, когда думал, что вижу дальше мистера Стивенсона.
Спальня Тома, как я и ожидал, была неестественно опрятной для молодого парня. Никаких тебе плакатов на стенах, стопок комиксов на столе, фотографий с друзьями, корчащими дебильные рожи – ничего этого не было. Зато имелись книги: тома по философии, этике, истории разных стран; несколько полок было забито энциклопедиями, среди которых я сразу выделил одну, не вписывающуюся в общую картину – энциклопедию серийных убийц. Оставив Трэйси за дверью, я открыл стеклянную дверцу шкафчика и потянул за корешок чёрный томик, затем открыл. Книга сама раскрылась на странице, озаглавленной «Джек Потрошитель».
«Жак, Жак!» - пронеслось в голове призрачным эхом. Я захлопнул книгу и поспешно сунул её на место.
Обследовав комнату более тщательно, я уверился в своём выводе касательно природы отношений Мартина Харбера и его воспитанника. Мартин довлел над Томом, он властвовал им, его сознанием и его телом, именно он и никто другой внушил мальчишке все эти опасные идеи касательно женщин. На нём лежала ответственность за появление Жака.
Не скажу, что голова у меня закружилась после этого открытия – на подсознательном уровне я понял это ещё во время разговора с Джимом Стивенсоном, - но присесть всё же захотелось, и я опустился на кровать Тома, пытаясь не думать о том, что на этой самой кровати происходило на протяжении последних лет.
Несколько минут мне потребовалось, чтобы вернуть способность размышлять трезво. Вероятнее всего, неестественные отношения с воспитателем привели к раздвоению личности Тома, или, если выражаться научно, к диссациативному расстройству идентичности – обыкновенно именно травматические ситуации или сильные переживания служат триггером для расщепления Эго. Мартин переносил на малыша своё отношения к женщинам, которое развил в результате собственного печального опыта, и Том наверняка внимал его словам с полнейшим доверием, а вот Жак воспринял их не иначе как приказ к действию.
Недаром у Тома Стивенсона нет друзей. Друзьям он не может рассказать о своей самой большой тайне, которая годами пожирала его изнутри, да и его благоговейный страх перед Мартином наверняка ощущается окружающими – даже я уловил часть этого сигнала в первую мою встречу с этой парочкой. Бедная Бэтти, осмелившаяся на попытку сблизиться со странным юношей, поплатилась за это своей жизнью. Значит…
Меня пробрало холодным потом. Если я не остановлю Жака, трупов будет гораздо больше.

***
Прежде чем продолжать, я должен признаться вам кое в чём. Дело в том, что далеко не все психоаналитики, гипнотерапевты и прочие представители профессии копания в чужих мозгах добиваются такого успеха, который преследовал меня после переезда в США. Многие спотыкаются на таком простом пороге как способность влезть в чужую шкуру. Кому-то просто противно от мысли, что на время сеанса приходится забыть об индивидуальности, кто-то начинает навязывать своё мнение, переходя таким образом всякие границы и теряя доверие пациента – да мало ли имеется подводных ловушек в этой, как и в любой другой, профессии?
Но мне повезло. Я не только с лёгкостью отзеркаливаю любого пришедшего ко мне за помощью человека – это всего лишь часть формулы моего успеха. Секрет же в том, что я… Экстрасенс – это затёртое слово, мне оно никогда не нравилось, но справедливости ради должен сказать, что именно эти способности, способности проникать туда, куда нет хода никому другому из моих строго научных коллег, и обеспечили мне такую популярность.
Во время сеанса гипноза я касаюсь руки своего пациента – и тогда перед внутренним взором моим вспыхивают удивительные картины: чужие воспоминания, чужие, никогда не виденные лица, воспринимаемые через не свои, чужие глаза. С тех пор как я обнаружил и начал развивать в себе эту способность ещё на первых курсах университета, мне стало куда легче понимать своих пациентов, ведь я буквально мог получить их опыт на собственной шкуре.
Эту же технику я начал понемногу, очень осторожно применять к Жаку. На тот момент, когда он впервые позволил мне войти в тайную обитель его видения, мы уже общались около двух месяцев. Я ни на миг не позволял себе забыть о той несчастной девушке, что попала под жернова чужих преткновений, но с каждым новым сеансом удерживать её печальную историю в голове становилось всё труднее.
Дело в том, что Жак мне нравился. Я знаю, говорить так нехорошо, ведь на его руках багрилась невинная кровь, но постарайтесь меня понять. Мне было тридцать семь, и я уже добился приличных успехов в своей профессиональной области. У меня имелся стабильный список клиентов, который постоянно расширялся, любящая семья – безукоризненные жена и дочь, ждавшие меня каждый вечер после работы.
Мне было адски скучно.
Знаете, после нескольких лет постоянной практики достигаешь некоего застойного уровня, когда совершенно удивительные вещи превращаются для тебя в самую обыкновенную рутину, и общение с Жаком заставило меня со всей возможной ясностью осознать, что я умудрился угодить именно в это мещанское болото. Но Жак вдохнул в меня новую жизнь, дал мне цель, путь к которой был долгим, тернистым, а оттого и таким увлекательным, он пробудил во мне настоящий, неугасаемый интерес, которым я не мог насытиться. Всё остальное стало казаться мне серым, обыденным, и я жил одной только мыслью о следующей встрече с Жаком, чтобы схлестнуться в новом захватывающем поединке умов и в конце битвы с удовлетворением обнаружить, что противник стал доверять мне на йоту больше.
Лишь только я замечал, как амёба Том заходит в приёмную, я терял самообладание и тащил его едва ли не за руку в свой офис, где поспешно вводил в транс и вызывал к бою Жака – своего настоящего собеседника.
Отсутствие Мартина значительно помогло установлению нашей особенной дружбы. Жак относился к этому человеку с уважением, но всё-таки несколько побаивался его, и одной из своих задач я видел развенчание этого образа всемогущего и всегда правого божества, в которое превратился воспитатель как для Тома, так и для его Альтер-Эго. Такое задание нужно было выполнять постепенно, шаг за шагом.
Я отлично помню тот день, когда впервые побывал в воспоминаниях Жака. Это был август, за окнами стояла отличная погода, поэтому Том явился ко мне прямиком с пляжа, в цветастых вьетнамках с застрявшими в подошве песчинками. Мартин довёз его сюда, но не остался, следуя моей просьбе.
Лишь только мой пациент опустился на диван, как тут же рефлекторно начал входить в транс. Я помог ему парой фраз, после которых Том окончательно исчез из моего поля зрения, а на место его с удовольствием пришёл Жак. Мы поздоровались уже, можно сказать, по-дружески, и после недолгого обмена колкостями я завёл тему, на которую давно уже хотел поговорить. Тема эта касалась сказок, большинство из которых, как известно, являются не просто глупыми историями, но метафорами с глубинным смыслом. Сказки призваны воспитывать в ребёнке лучшие качества, пробуждать в нём стремление развиваться, иметь смелость мечтать и добиваться своих целей. Именно поэтому сказочные принцы должны пройти через столько испытаний, чтобы добиться поцелуя принцессы и жить с тех пор долго и счастливо – они словно бы говорят своим читателям: нужно иметь сильную волю и храброе сердце, и тогда счастье придёт к тебе.
Жак призадумался, когда я начал произносить названия самых известных сказок.
- «Золушка», - переспросил он, подозрительно хмурясь, - это где бедного мальчишку-сироту хотела отравить его мачеха, а принц сказочного королевства его выручил, найдя его по обронённому ботинку?
Я ничем не выдал удивления, ловко уклонившись от ответа. Он тогда продолжил:
- А «Белоснежка» - это где злая ведьма заколдовала юношу, а его спасли семеро гномов? – Я кивнул. – А потом она таки добралась до него и обманом заставила откусить от отравленного яблока, но добрый принц разбудил его ото сна поцелуем – я помню эту историю!
Он расхохотался своим каркающим смехом, от которого мне, хоть и слышал уже сто раз, стало не по себе.
- Я после этой истории яблоки неделю есть боялся! – заключил Жак, отсмеявшись и вытирая выступившие на глазах слёзы. – Что за чушь, ей-богу!
Перечислять сказки мне больше не хотелось, но Жак сам вспомнил парочку из любимых, которые обожал слушать ребёнком в исполнении своего воспитателя. Конечно же, в каждой из них женщины фигурировали в образе злых ведьм-отравительниц, а жертвой непременно оказывался несчастный юноша, которого в конце спасал из пучины бедствий прекрасный принц. Я даже посмеялся про себя: надо же, Мартин, какой ты был выдумщик! С малых лет насаждал свою религию этому бедняге. Наверняка Том (и Жак вместе с ним) теперь думает, что он – тот самый страдающий юноша, а ты – его принц.
Я попросил Жака вспомнить тот вечер, когда он впервые услышал «Белоснежку», и когда он, погрузившись в глубины памяти, начал описывать мне окружающие его предметы, я совершенно ненавязчиво, осторожно взял его за руку.
Картина перед моим внутренним взором вспыхнула моментально – всё было именно так, как Жак мне и описывал: ночничок в форме утёнка на столе, кровать посередине комнаты, утопающей в тенях, на кровати под одеялом – Том, красивый ребёнок с длинными светлыми волосами и живыми серыми глазами. Рядом сидел – нет, нависал! – Мартин, черноволосый, весь будто состоящий из острых углов, одетый во всё чёрное. Он гладил нежно мальчишку по шелковистым волосам, а из его уст лилась известная всем детям история, вернее, её подредактированная версия.
Самого Жака я заметил не сразу, но он там тоже был – сидел в углу, точная копия Тома, если бы не чёрные волосы и тёмные глаза, и смотрел в упор на Мартина, слушая сказку с ещё большим интересом, чем его двойник. Я опустился рядом, чтобы разглядеть его поближе. Тоненький, хрупкий, нежный, он показался мне удивительно красивым созданием, и во мне тут же пробудилось желание стать для него защитой, о которой так просил его взгляд. Мне захотелось обнять его, прижать к себе и успокоить, шепнуть уверенно, что всё будет в порядке, что он ни в чём не виноват…
- Хороша картина, правда?
Знакомый голос раздался за моей спиной. Малыш в углу всё так же продолжал, не замечая меня, смотреть на Мартина, чей убаюкивающий голос перешёл для меня на задний фон, а рядом с собой я увидел своего собеседника, Жака из настоящего. Он протянул мне руку, и я взял её, поднимаясь.
На нём был длинный чёрный плащ, отчего-то мокрый, как будто он только что бродил по дождю, лицо – копия лица Тома – носило печать подавляемой злобы, которая выливалась только в его кривой ухмылке, тёмные глаза-угольки пристально глядели на меня. Я уже достаточно долго был с ним знаком, чтобы различить во взгляде его тихую печаль.
- Он каждый вечер рассказывал мне что-то на ночь, - произнёс Жак, сунув руки в карманы плаща и глядя на Мартина. – При этом он смотрел на Тома, но я знал: говорит он на самом деле только со мной. Он хороший человек, доктор. Я думаю, что люблю его.
Что-то больно кольнуло меня в районе сердца от этих слов.
- И он любит меня, - не заметив моего изменившегося лица, продолжал тем временем Жак, с грустью глядя на мужчину. – Я знаю, что любит, хотя он и говорит это всё время Тому. Но слова предназначены мне. Мне.
История подошла к концу: под радостные повизгивания слушателя Мартин возвестил, что добро победило зло и что спасённый юноша умчался вдаль вместе с героем-принцем. Улыбка Жака на этом смягчилась, обрадовался даже сидящий в углу невидимый слушатель. Наконец мужчина произнёс:
- Всё, Том, пора спать. Обещаешь, что будешь хорошим мальчиком и сразу уснёшь?
- Да, - произнесло одновременно трое: Том, малыш Жак и стоящий передо мной юноша в плаще.
Холодок ужаса прошёлся у меня по спине. Мартин тем временем склонился к своему маленькому воспитаннику и, вместо того чтобы поцеловать его в лоб, прижался едва-едва к его губкам.
- Спокойной ночи, мой хороший, - шепнул он на прощание и поднялся.
Что случилось сразу после этого, я помню смутно: перед глазами что-то закружилось, запетляло, стало тяжело дышать от ощущения сумасшедшей давки…
Очнулся я уже в собственном кресле, в собственном офисе. Жак смотрел на меня очень серьёзно, скрестив по своему обыкновению ноги и сложив ладони на верхней коленке.
- Надеюсь, вы понимаете, что это секрет, - сказал он мне спокойно, но с явным нажимом. – То, что я вам рассказал и показал. Никто не знает.
- Я понимаю, Жак, - кивнул я, еле ворочая языком. Никогда прежде меня не выпихивали из чужого подсознания с таким усердием.
- Просто мне показалось, мы с вами уже достаточно близко знакомы, чтобы вы наконец начали понимать меня, - объяснил мне юноша. – И потом, мне давно хотелось кому-то рассказать. Тайны – они, знаете ли, имеют такое поганое свойство: их до жути хочется раскрыть. А вы – идеальный кандидат: вы не имеете права передавать чужим ушам ни слова из того, о чём узнаете, потому что вы профессионал, не так ли, доктор?
Я кивнул – в этом Жак был прав, он меня обыграл. Один-единственный козырь у меня, впрочем, оставался: если привлечь к делу полицию, я, наоборот, обязан был бы всяким образом оказывать содействие, и тогда любое укрытие информации грозило бы мне наказанием.
С того дня мне начало казаться, что Жак стал доверять мне куда больше. Он показывал мне разные сцены из их жизни: его, Мартина и Тома, и без стеснения рассказывал самые личные вещи. Мне было, признаюсь, стыдно настолько близко приближаться к личной стороне отношений этой странной троицы, но Жак всякий раз чувствовал моё смущение и тогда буквально задавливал меня ещё большими подробностями – для него это была такая игра, весёлое развлечение. Порой я забывал, что он ещё всего лишь мальчишка.
Я терпел всё это, незаметно для себя всё больше и больше привязываясь к своему проблематичному пациенту. На Тома, да простит меня Господь, мне было плевать – он был всего лишь оболочкой, внутри которой жила настоящая личность, без которой я уже не представлял себе своего существования. Эту личность я полюбил всем своим сердцем.

ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ

@темы: viaorel, Рассказы, Ориджинал

---

Три светильника, часть 3, глава 9

Название: Три светильника
Часть: 3
Глава: 9
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика
От автора: Ожидается также эпилог.

Часть 3. Глава 9

бутерброд и дважды по пятьдесят
у кого волына, тот мудр и прав
у кого волына, тот чист и свят
all you need is love
all you need is love

повтори урок да спусти курок
сочини и вызубри свой устав
пусть сочится правда в речной песок
all you need is love
all you need is love

то ли мир в линованную тетрадь
то ли новый день во вчерашний шкаф
у кого волына, тому решать
all you need is love
all you need is love
Вадим Фомин

В жутком фургоне-«педофиле», как его именовали в определённых кругах за подозрительную наружность и отсутствие окон в кузове, пассажирские сидения располагались лицом друг к другу. Итачи надрывал краешек облупившейся чёрной обивки на седушке, тянул, высвобождая рыхлый горчичного цвета поролон. Напротив расположились два мужчины в деловых костюмах, из самой приближённой дедушкиной свиты. Умно: вроде бы, и не конвой, сесть-то больше негде, но одновременно и пассажиры присмотрены. Сам дедушка сидел впереди, подле водителя, и его профиль был виден в мутном от царапин и времени плексигласовом прямоугольнике, который разделял кабину и кузов.
Справа от Итачи молчал Кисаме.
В соседнем от лаборатории районе, благополучном (со школами, палисадниками, дорогими машинами в гаражах) они простояли два или даже три часа, ожидая сигнала без слов и особых мыслей. В салоне становилось жарко, старенький кондиционер не справлялся; горела еле-еле одна лампочка над дверью-купе, да настолько тошнотворным жёлтым, что лучше бы единственным источником света оставался золотистый прямоугольник – он падал на колени Кисаме привязанным близнецом плексигласового окна.
В конечном итоге тень-дедушка на переднем сидении приложил к уху телефон, зазвучал еле уловимый разговор, по окончании которого машина двинулась. Видимо, в лаборатории с Забузой и полицией всё прошло удачно.
Куда они направлялись, Итачи понять не мог. Он знал, что, в теории, прочувствовав повороты, их можно визуализировать и так понять, куда тебя везут. К несчастью, этот трюк не удался молодому человеку; он косился краем глаза на Кисаме, гадая, владеет ли Хошигаке подобной техникой, понял ли, что их ждёт, есть ли у него план. Но мужчина лишь праздно разглядывал замершую на собственном колене пострадавшую руку. Аптечки в фургоне не оказалось, а прикрывать ранение майкой стало уже небезопасно. Ещё два часа назад Учиха снял со своей руки бинт, что не был пропитан ни кровью, ни сукровицей – натёртость стала выглядеть намного лучше; кое-как выкроил участок почище и помог Кисаме соорудить неуклюжую повязку. Мужчина зашипел один раз, резко втянув воздух от боли, но помимо того даже бровью не повёл.
- Повезло, что остриё чистое было, - только заметил он, - а то малявка эта любит ядом всё глазировать, как сраное мороженое.
Единственным, что Итачи смог вычислить, было следующее: сперва их везли через весь город на другой его конец (частые остановки – явно светофоры; звуки оживлённой трассы, отсветы неоновых вывесок), а после фургон выехал за городскую черту, перестал останавливаться и прибавил скорости.
После долгой дороги в деликатных объятиях полумрака ядовито-оранжевое свечение вечернего солнца снаружи больно резануло глаза, заставив скривиться, заслониться ладонью. За спиной открывшего купейную дверь водителя стоял дедушка; он поправлял платочек в нагрудном кармане пиджака и на внука со спутником не смотрел.
- Выходите.
Итачи выпрыгнул на свежий воздух, только на свободе осознав, как пыльно было в машине, как удручающе пахло кровью, потом и трухлявым поролоном. Вздохнув полной грудью, молодой человек огляделся. Фургон остановился на нелепо выглядящей возле традиционного дома, посреди хрупкой красоты сада, парковке. Территория кругом распростёрлась немалая, помимо основного строения Итачи видел множество вспомогательных, за хрупкими очертаниями которых виднелась жёлтая стена забора, а над ним – чернильно-синяя из-за близящегося заката орнаментальная полоса лесных крон.
Местность довольно быстро узналась – мажорный ресторан в традиционном стиле, «для своих», куда дедушка вывозил семейство на всяческие празднества. Устав от неожиданностей, измучавшись ожиданием, Итачи проследил взглядом тропинку из врытых в землю камней, по которым, кажется, они с Саске лет этак пятнадцать назад прыгали в своих гэта и допрыгались до сломанной щиколотки.
- Дядя, - тем временем бесцветно позвал Кисаме, и молодой человек оторвался от созерцания, повернул голову на голос, только чтобы обнаружить, что дедушка смотрит на ту же самую тропинку со сложной комбинацией нежности и гнева на лице. Хошигаке продолжил: - Вы нам объясните, что происходит? Как вы нас нашли?
- Объясню, - неохотно откликнулся старик. Он глядел в пространство так, как случается иногда: взгляд расфокусирован, да вот отвести его всё равно не можешь. – Только сперва Итачи объяснит мне, почему меня предал.
Итачи попытался сглотнуть, но во рту и горле было сухо после сегодняшнего контакта с уайт-спиритом. Подкладка пиджака на свежем воздухе остыла там, где не прикасалась с телом, и щекотно захолодила по голой коже, доставив дискомфорт, когда он пожал плечами. Ему было стыдно, да, и страшно тоже, но каким-то непостижимым образом обида - даже злость - за Кисаме (или на дедушку, Итачи сам не разобрался) перевешивала.
- Вы первым меня предали, - в ужасе сознавая собственную дерзость, выдавил молодой человек неверным голосом, - я лишь отплатил той же монетой.
Ситуация с Дейдарой долгие годы гигантским розовым слоном на ниточке волочилась за отношениями деда и внука. Тогда, в школьные времена Итачи, можно было всё исправить без урона, без затаённых обид и ненависти; но Мадара не набрался мужества на разговор с внуком, на объяснение своих действий, каким бы корявым оно ни было. Инцидент замяли, предпочли игнорировать; двое выстроили свои отношения заново, но разве может быть устойчивой башня с шаткой основой? Погружённые на самое дно сознания камни, обиды - Итачи и вины - Мадары, теперь придётся достать, башню – разрушить, а слона – застелить. И постараться спасти то, что можно спасти, создавая место для нового строительства.
- Я же извинился! – имея в виду омиаи с мужчиной, крикнул Мадара.
Крика не ожидал совершенно никто; даже разошедшиеся по периметру просторного квадрата охранники вздрогнули. Заскорузлая, прогорклая старая вина так отчётливо слышалась в этом по-детски эгоистичном заявлении, что окружающим пришлось приложить усилия, дабы поверить – слова принадлежали Учихе Мадаре, тому самому.
Ну, всем, кроме Итачи, что был полностью поглощён наконец-то сбывающейся ссорой, реплики к которой он наверняка готовил не один год.
- Это было отвратительно! После таких извинений я чувствовал себя политым грязью, разменной монетой! Вы думаете, мои чувства не стоит брать в расчёт?
Мадара замешкался, удивлённо моргая в красное от гнева лицо внука, принялся хлопать по карманам в поисках сигарет и пробормотал:
- Ты же знаешь, я не силён в этом. В извинениях. Что мне надо было сделать?
Итачи несло, а потому он не понял вовремя, что действительно засмущал деда, и по инерции продолжил орать:
- Достаточно было сказать, что вы принимаете меня таким, что я достаточно хорош для вас!
- Да хер вас, педиков, поймёт, с какой стороны к вам подойти, - огрызнулся дядя неразборчиво, сжимая зубами незажжённую сигарету – та смешно колыхалась вверх-вниз. – Я тебя принимаю каким ты есть на три километра во все стороны, я тренировался! И что значит «достаточно хорош»?! Ты моя гордость! Я не уверен, что это я достаточно хорош для тебя.
Итачи онемело засопел, уже услышав всё, что хотел, но ещё не выплеснув злость до конца, до последнего ошмётка. Она требовала выхода, успокаиваться не хотелось, так что молодой человек быстренько нашёлся с новым направлением обвинения:
- Всё равно, что бы вы ни говорили, ваши какие-то там предубеждения разрушили жизнь целой семьи!
Итачи понимал прекрасно, что бизнес Учих, вероятно, разрушил жизни многих семей, но он научился существовать с этой мыслью с самого детства, будучи эгоистом до «той, что надо» радостной, весёлой степени. Пускай это было жутким лицемерием, но… тех других семей он не знал. В отличие от семьи Дейдары, которой пришлось отказаться от налаженной жизни, сняться на новое место – из-за него.
Мадара выслушал внука, понимая, что он заслужил возможность выкричаться, но на обвинения всплеснул руками, оставив сигарету во рту и продолжая тянуть дым. Завершив жест, мужчина выхватил её, отнёс от губ и возразил вперемежку с дымом:
- Да о чём ты говоришь, какое «разрушил жизнь»! Ну, поспособствовал, чтобы папаню перевели в другой отдел на том конце страны, ничего страшного!
- Что?! – всё ещё обозлённо, но уже тормозя с психами, аукнулся Итачи.
- А Дейдара твой Академию прикладного искусства закончил, я думал, ты знаешь! Лепит, как не в себя. Ты же сказал, что был на том скульптурном салоне, там целый стенд его птичек выставляли, я в проспекте читал. Я думал, ты посмотришь и попустишься!
- Я был занят, вёл для Кисаме экскурсию… - окончательно стушевался внук и опустошённо уставился на деда. Синие, длиннющие тени текли от них по асфальту, превращая освещение вокруг в ещё более оранжевое. Итачи сделал глубокий вдох, и с этим вдохом, с новым словом, вся спесь слетела с него; требующий своего мальчишка пропал, остался молодой человек с тёплым, заново перепуганным взглядом: - Дедушка, простите, я сотрудничал с полицией, я!..
- Ничего, - отмахнулся Мадара, - я тоже.
Кисаме, что всё это время деликатно молчал в стороне, устало протёр лицо здоровой рукой, издал охеревшее «пуф-ф» и опустился на капот стоящей рядом чужой машины, готовясь к тяжёлому разговору.
На том конце рассыпанных конфетти японского архипелага, в славном городе Асахи, чьё имя украшало небезызвестные банки и бутылки своей чёрной каллиграфической рюшкой, жила-была одна группировка распространителей. Всё у этой группировки шло хорошо, местная полиция привечала её под своим крылом, а местные жители – под своими мостами и в подворотнях, на «торговых точках». Но затем выяснилось, что организация, сперва казавшаяся чисто торговой, на деле была какой-то идейно-пропагандистской, почти как партизанское движение. Лидеры её, Яхико и Нагато, начали наглеть, кусать опекающую руку местной полиции, задерживая вежливые презенты-выплаты за «крышу», и вообще некрасиво себя вести.
Ниже по карте на юг, где пиво любили уже другое, горше, дядя Мадара, законопослушный и со связями – брокер, одним словом, - собирался уходить на пенсию. Его семья всю дорогу занималась лабораторной деятельностью и продавала её результаты кому надо, а потому собственной сетки распространителей не имела. Перед отбытием на отдых старый Учиха решил сие недоразумение исправить, чтобы подстраховать семью от банкротства. Преемничек-то, Фугаку, был в налаживании и поддерживании связей лошара лошарой, а брокерский бизнес только на связях и держится. Сетку же собственных распространителей просрать гораздо труднее, не факт, что даже Фугаку справился бы. Да вот только где же её взять в кратчайшие сроки, налаженную? Свою ведь создавать уже поздно, это процесс длительный…
- И тут, - широко растянул не по-стариковски гладкие губы в улыбке Мадара, - мне звонит наш комиссар. Они, мол, там в своём Асахи так тесно с Акацуки завязались и таких дел накрутили, что теперь для их экстренной посадки нужно ассистирование третьей стороны.
Всё казалось честным и надёжным. Честные надёжные полицейские обратились к честному надёжному бандиту после многих лет честного надёжного сотрудничества. Полиция получала выскочек на нарах, а их сетку – под руководством, вместо обыкновенного подполья, куда залегали мелкие распространители после чисток верхушки, чтобы затем воспрянуть и развязать стрельбу на улицах. Мадара, соответственно, получал готовенький и налаженный сетевой маркетинг, обязался управлять им с умом и ответственностью.
Два фактора испоганили идеальную картину: Итачи и Сенджу.
Законники решили выслужиться и одним коварным планом упечь две рыбки. Как известно, два дела делать – ни одно не закончишь, но они попытались. Кто же рассчитывал, что желание полиции совпадёт с обострением старой обиды у юного Учихи? И что именно его затребуют заказчики в качестве гранта безопасности товара и договора в целом? Впрочем, о предательстве Итачи Мадара ничего не знал вплоть до сегодняшнего утра. Он был слишком занят разбирательствами с Сенджу.
Наводку на картину вместе с информацией о сделке эти сволочи получили то ли от одного из «мальчиков»-предателей из числа армии Мадары, то ли от своей крысы в полиции, это ещё предстояло выяснить. Но главное, не найдя искомых образцов, о которых полз уже шепоток среди подобных дедушке «брокеров», Сенджу решили подосрать Учих, чтобы «и не вашим, и не нашим». Они слили заказчикам в Акацуки, что затребованные посланцы едут «пустыми» и везут с собой только подставу, а Акацуки в ответ решили взять дело в свои руки и свиснуть образцы первыми, у Мадары из-под носа, руками Забузы и Хаку.
Под конец этого рассказа дедушка сидел уже на капоте, бок о бок с Кисаме, которому дал прикурить, и через слово похихикивал. Хошигаке слушал его, качая головой, гоготал, хлопая дядю по спине, а себя – по колену, сгибался пополам и даже раз вытер глаза здоровой рукой с сигаретой в ней. Итачи стоял напротив, обняв себя руками, в некотором отдалении и слушал историю с растущей злостью и глупой обидой обманутого. Единственная его радость заключалась в том, что больше, кажется, никто стрелять не собирался.
- Я про Сенджу узнал – и вас, оболтусов, предупреждать, - продолжил Мадара описание сегодняшних событий. - Но вас нет, кругом полиция на стрёме караулит, что, почему – непонятно! Мы своих людей в местном штабе за горло, а они нам, мол, так и так, ваш внук нам помогает, крупномасштабная операция, все дела. И я понимаю, что если они щас хоть что-то пронюхают, то пиздец нам всем. Раз операция крупная, то и денег вбухали, и начальство именем добрым явно поклялось, так что если не выйдет провернуть всё по плану – будут брать того, кто под рукой, чтобы хоть какие-то результаты. Я решил: ну, всё, своих нужно спасать, Акацучью верхушку садить, да так, чтобы с меня все стрелки слетели, и брать в оборот их сетку, пока перепуганные. Там же, кроме тех, кто сядет, знают о намечавшемся сотрудничестве, но не в подробностях. Я ещё и за благородного дона сойду, типа, согласился присмотреть за мелюзгой, пока шеф за решёткой…
- Ну, дядя, сука! – почти с восхищением выдохнул Кисаме. – Если бы вы ещё не подставили меня под все эти инсинуации, я бы просто… даже не знаю!
Мадара согласно промычал что-то, повернув голову к собеседнику, чуть отстранившись назад и пристально его разглядывая. Произнёс:
- Да-а-а, слава всем чудесам, что я про Забузу твоего знаю немало, откуда надо, и про Хаку этого тоже. Слушай, Кисаме-тян, а ты по званию кто?
Хошигаке был чересчур поглощён открывшейся перед ним картиной трёхстороннего заговора, в засасывающую воронку которого им с Итачи довелось попасть, а потому странности вопроса не заметил и сказал:
-В тех местах, дядя, куда нашу братию служить берут, званиями не разбрасываются.
- Но роль же ты какую-то в шарашке исполняешь, когда на задание идёте?
- Если так, то я – майор, - подумав, ответил Кисаме.
Дедушка Мадара довольно крякнул.
- Руководственная жилка присутствует, значит…
- Господа, добрый вечер.
Итачи отвлёкся от раздражающего своей будничной весёлостью разговора, повернулся на голос. Хозяйка заведения, старуха много старше дедушки, гордого приятного вида женщина в роскошном, но строгом кимоно, стояла в устье тропинки, что вела от цементной платки парковки к ресторану. Её сопровождали несколько женщин и дедушкиных «мальчиков». Все они склонились в глубоком поклоне пред «господами», как полагалось по правилам гостеприимства.
- Айю-сан, - добродушно откликнулся дедушка, выглядывая из-за плеча Кисаме.
- Всё уже готово, господин Учиха, гости ждут, - пояснила та свой визит с идеально поставленной интонацией. - Прошу следовать за мной.
Дедушка достаточно прытко для своего возраста слез с капота, после чего направился к тропинке, увлекая Кисаме и Итачи следом захватами за предплечья. «Мальчики», что охраняли периметр парковки, деликатно повернувшись спинами к разговору, молча снялись с мест и последовали за хозяином.
Седзи традиционного дома пропускали янтарный свет, который падал на широкую веранду, смешиваясь с оранжевым заката. На белых полотнах рисовой бумаги разыгрался целый театр мягких теней, отбрасываемых людьми внутри. С угла навеса над верандой свисал жёлтый на каркасных кольцах бумажный фонарь, отмеченный иероглифом «умиротворение» на боку.
- Сакура начнёт цвести со дня на день, поздно в этом году, - прокомментировала хозяйка, когда все разувались (Кисаме дольше остальных, путаясь в шнурках армейских ботинок). – С этой веранды прекрасный вид на сад, жаль, ещё рановато для ханами.
- Та, - отмахнулся дедушка, давая знак впустить его внутрь.
Служанка в кимоно, поклонившись, повела их коридорами дома, мелко и едва слышно перебирая белоснежными таби по татами. У нужной двери села, оправив полы одеяния, положила пальцы на круглую выемку-ручку, потянула створку в сторону.
Роскошно накрытый стол был обильно обсажен нарядными Учихами. Вежливо опускала глаза Микото, хмурил брови её муж Фугаку, тянул спину Саске; бросили тихий неспешный разговор Обито и его жена. Невзирая на антураж, присущий праздникам – парадную одежду, икебаны, алкоголь на столе, - в воздухе витало нечто мрачное, словно присутствующие ожидали беды.
- Здорово, семейство, - поприветствовал Мадара, разрушая церемониальные тенденции встречи своей вальяжной позой, в которую он опустился во главе стола, сложив ноги по-турецки. – Кисаме-тян, Итачи, ко мне садитесь.
Итачи ступил внутрь помещения аккурат в момент озвучивания собственного имени – как раз чтобы нарваться на острый, взволнованный взгляд матери, который упал до его ступней и моментально взлетел обратно к лицу, не пропустив по пути ни единой детали внешнего вида сына: растрёпанная причёска, пиджак на голое тело, недвусмысленные следы на груди, видимые в разрезе ворота, бледность, складка меж бровей. Микото переживала за отпрыска, яростно и явно, но позволила себе произнести лишь:
- Итачи, ты хоть осознаёшь, в каком виде явился в столь солидное место? – опустив все вопросы про «как ты здесь оказался».
Мама была не особенно тепла и богата на слова, но Итачи не обманулся таким холодным приветствием, позволив мимолётной искренней улыбке вырваться наружу. Женщина приподняла уголки губ в ответ, почти незаметно, но сын увидел.
- Микото, ну ты и стерва! – поразился дедушка Мадара с тем пренебрежением, которое доступно только отцу. - Забыли-забили, отстань от мальчишки.
Итачи занял место слева от деда во главе стола, повинуясь его инструкциям, кивнул отцу, цепко переглянулся с Саске; в то же время Кисаме сел по правую руку Мадары. Присутствующие переключились на пришельца, а мужчина в ответ ограничился скупым кивком.
- Семейство-о-о, - пощёлкал дедушка пальцами в воздухе, привлекая внимание обратно к своей персоне. – Вы помните, да, мы собрались здесь, чтобы я озвучил имя преемника?
Кисаме не совсем был уверен, как такое возможно, но Учихи замолчали ещё больше. Учиха Фугаку, переполненный чувством собственного достоинства так, что аж через край пузырилось, степенно кивал.
- К моему превеликому удовольствию, - дедушка непринуждённо заглотил порцию алкоголя из квадратной пиалки, - спешу донести до вашего сведения, что мой младший внук, Саске, выразил желание возглавить семью после меня.
Итачи почувствовал неподдельный, онемляющий шок. Саске? Глава семьи?
Саске любил кендо, футбол, исторические фильмы и каллиграфию. Саске ненавидел английский, позитивно реагировал на классическую музыку, поддавался дрессировке: отличить Хёрста от Уорхолла мог. Саске был прекрасным младшим братом, с которым удобнее всего на свете получалось молчать, легче всего на свете – творить глупости. Но Саске – глава семьи Учих? Это в голове не укладывалось. И разве не метил отец на эту роль? И разве брат не слишком юн?
Итачи удивлённо наблюдал, как Фугаку гордо хлопает младшего сына по спине, как чуть натянуто, но искренне улыбается мать. Саске же глядел на брата прямо, и глаза его казались полными чёрной решимости.
- Конечно, – продолжил дедушка пояснять ничуть не менее удивлённым, чем сам Итачи, родственникам, - сейчас Саске ещё слишком молод, чтобы принять на свои плечи такой груз. Поэтому ему нужен достойный учитель и человек, который пока что присмотрит за семьёй.
Фугаку снова вдумчиво закивал, только что не сияя, и до Итачи дошло: отец хочет закрепить главенство за своей веткой семьи, лишить прав дядю Обито, потому решение Саске ему только на руку. Сам-то он займёт при сыне место регента, вот и все дела…
- Так что, дорогие мои, познакомьтесь с Хошигаке Кисаме, который, я надеюсь, наведёт порядок в этом балагане и научит Саске плохому, - простодушно закончил дядя, широким жестом указывая на мужчину справа от себя.
Хозяйка, зоркая на такие детали, подослала к Кисаме девушку с аптечкой, которая как раз закончила обрабатывать его рану и взялась за перевязку. Хошигаке внимательно следил за её действиями, потому даже не сразу обратил внимания на слова Мадары, не понял, что произошло. Голову мужчина поднял только когда несколько человек вскочили из-за стола, обвинительно тыча пальцами, а все прочие заговорили сразу, удивлённо, на повышенных тонах. Кисаме, пытаясь отыскать причину общего переполоха, повторил про себя в голове последнюю реплику дяди и ахнул:
- Какого?!
Мадара со скептицизмом разглядывал хаос вокруг себя с минуту, затем взял керамическую бутылочку с алкоголем и швырнул её через весь стол.
- ЗАТКНУЛИСЬ! – гаркнул старик грозно, и все действительно заткнулись.
Ну, или почти.
- Я вам не щенок один из этих ваших, дядя! – хрипло выкрикнул Кисаме и даже пристукнул свободной рукой по столу. Он бы, может, и вскочил, но невозмутимая девушка продолжала перевязку. – Какого хера!
- А ты, - дядя яростно развернулся к нему, - помолчи хоть раз, дурак, и послушай умного человека. Знаешь, что бывает, если трахать принцесс? Приходится забирать их целиком и королевство в придачу. Трахал же принцессу?
- Я… - глупо заморгал тот.
«Дуло!» - орал его мозг.
- Трахал, не отпирайся, и так всё понятно. Молчать. Смирись. А я буду на Канарах, с таким, знаешь, коктейльчиком, из которого торчит зубочистка с насаженным на неё ананасом, - дедушка обрисовал в воздухе напиток так чётко, что, казалось, послышалось звяканье льда в бокале.
Итачи за его спиной смотрел на Кисаме большими глазами. Хошигаке развернулся к предполагаемо подчинённому семейству и с искренним ужасом обнаружил, что почтенная Микото, мать Итачи, разглядывает его строго, по-матерински, с опасным прищуром. Уловив на себе взгляд Хошигаке, она поклонилась ему, и мужчина вдруг явственно почувствовал себя дерьмом.
- Идите, погуляйте, пока я тут проведу разъяснительную работу, - проворчал Мадара, пользуясь ошалелым молчанием родни, и замахал в сторону выхода. – Можете сразу попрощаться, кстати, ближайшие недели две вам точно увидеться не судьба.
***
- Мы в Дадзайфу, - неуверенно пояснил Итачи, когда яростно шагающий Кисаме остановился возле ворот ресторанной территории и принялся оглядываться по сторонам. Дорога убегала в обе стороны одинаково безликая, умирая в сгущающейся ночи.
Учиха стоял позади мужчины, не совсем уверенный, чего хочет его спутник и он сам: поговорить или разойтись и побыть в одиночестве. За неимением лучшего варианта, молодой человек уставился на ленту дороги в противоположный от взгляда Кисаме конец, а когда повернулся обратно, плечи мужчины тряслись.
- Эй, - перепугался Итачи, сделал шаг вперёд и схватил Хошигаке за рукав.
Кисаме хохотал, околоистерично, почти беззвучно; его сгибало пополам до боли, до слёз из глаз.
- Бля, - выдавил он из себя кое-как, - не могу поверить, что эта ботва закончилась!..
А ведь и правда, мелькнуло у Итачи в голове, всё закончилось. Никакой больше опасности для жизни, странных жидкостей во рту, кокаиновых собак. Каким бы весёлым и богатым на события ни выдалось их маленькое приключение, радость и облегчение прорвались внутрь; заразительный, приятный смех Кисаме дёргал в груди какие-то правильные ниточки, и скоро Учиха смеялся тоже, также сильно, хватаясь за болезненно напрягшиеся бока.
- Здесь рядом находится храм Дадзайфу-Тэнмангу, - предложил Итачи на вопрос «Куда пойдём?», когда оба успокоились.
- Что, очередная порция культуры? – взмолился Хошигаке в никуда, вызвав укоризненное пояснение:
- Там до сих пор стоит тобиумэ, с которой начался сливовый сад. Я бывал в храме сотни раз, пойдём.
Один из сопровождающих шёл далеко впереди, другой – далеко позади, и создавалось впечатление, что прогуливаются они с Итачи вдвоём, наступая на хвосты сияющих в темноте белых разделительных полос пустующей дороги. Плечи их иногда соприкасались.
- Мне делать вид, что не замечаю твоей дрожи, или возьмёшь куртку? – спросил Кисаме спустя двадцать минут хруста песка и мелких камешков по асфальту. После захода солнца сделалось холодно, стало понятно, почему сакура ещё не цветёт.
Итачи молча протянул руку, получил тяжёлый свёрток кожанки и надел её, пускай слишком большую, но нагретую чужим телом.
- И что ты будешь делать? – вздохнул он не вопросом, а усталым восклицанием.
- Поговорю с дядей, там посмотрим, - отмахнулся его собеседник. – И давай не будем, а? Я же старею; сразу после тюрьмы такой винегрет. Хочу искусства, где твоё искусство?
Искусство показалось из-за поворота ещё спустя полчаса неспешной ходьбы. Неясные очертания в темноте, дышащие шёпотом веток и первых листьев сливового сада. Прожекторы подсветки в храме по какой-то причине не работали: поломка там или, может, выходной день - Итачи не знал. Он очень огорчился. Не видно было совершенно ни черта.
- Ну как же так, а? – досадливо поморщился молодой человек, наподдав дорожной бровке пинка.
- Да чё там, заяц, ладно, - пожал Кисаме плечами, потянулся за сигаретой в карман надетой на Итачи куртки, развернув его к себе за воротник. – Ты же, небось, наизусть тут всё знаешь. Расскажешь мне так подробно, что я будто своими глазами всё увижу.
- У меня другая идея, - тихо предложил Учиха. Вынул изо рта мужчины едва вложенную туда незажжённую сигарету, проговорил: – Мы потом ещё вернёмся сюда, когда будет светло.
Кисаме потупился, а Итачи изучал его черты в полутьме. Этот мужчина только сегодняшним днём убивал людей, а уже вечером – смеялся искренним смехом. От него волоски на руках шевелились, от него хотелось жить. Самое интересное, самое тяжёлое к анализу произведение искусства. Учиха осторожно обнял колючие от щетины щёки ладонями, потянул едва ощутимо голову Хошигаке на себя, давая понять, чего хочет, получил поцелуй с привкусом дыма и крови, о котором мечталось ещё днём…
Перед его глазами сияло неоновым подмаргиванием три белых точки-огонька.
- У меня светильники перед глазами, - пожаловался Кисаме, отстранившись на секунду.
Итачи хотел сказать, что у него тоже, но тут из-за поворота, заливая всё убийственной яркостью фар, вырулило несколько машин. Хруст гравия, скрип шин по асфальту, тормоза. Итачи напоследок колол, растирал до пульсации губы о чужую небритую верхнюю. Стукнула открываемая дверца автомобиля.
- Кисаме-тян, в машину! – позвал перфорированный в ушах сердцебиением дедушкин голос. – Итачи, поедешь с мамой.
Гравий зарычал от гнева под подошвами Хошигаке, когда он отстранился и сделал шаг назад.
- Встретимся, - сказал мужчина вместо прощания, и Итачи поверил.

@темы: ramen<3, Три светильника, Фанфикшн

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Три светильника, часть 3, глава 8

Название: Три светильника
Часть: 3
Глава: 8
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика, насилие
От автора: Приношу извинения читателям за задержку! И снова прошу прощения у Хаку.

Часть 3. Глава 8

Лицо Забузы кривилось чуть повыше чёрной чёрточки мушки.
- Нам нужны некие образцы. Думаю, Хошигаке, ты понимаешь, о чём я говорю. Приказ велит убрать всех, кто вмешается.
Ситуация под нежные переливы смеха Фортуны катилась к чертям. Они должны были сделать всё тихо. Желательно - не вызвав даже тени подозрения, не говоря уже про убийства! Теперь весь план пошёл наперекосяк, и чем разрешится история, было совершенно непонятно, но Кисаме боялся даже предположить.
Лаборатория явно готовилась к вторжению. Он сам убил лишь троих (простая череда команд в игре-реальности: «пригнуться», «заглянуть за угол», «выстрелить»). Двое перепуганных долговязых ребят в полутёмной комнате, сплошь заставленной разнообразными ёмкостями, погибли от руки своего; тот застрелил их прежде, чем Кисаме смог вмешаться. Убрали умов, чтобы учёные не смогли повторить свои формулы, и очень жаль – они могли оказаться полезными.
Хошигаке ещё даже не начал думать, как выбираться из этой катастрофической передряги, да что там – даже испугаться не успел. А тут, демон его раздери, Забуза, с которым Кисаме не вступал ни в какие боевые сношения уже очень давно. Всем, что запомнилось о потенциальном противнике как о бойце, был неповторимый удар правой ногой, при упоминании о котором до сих пор ныл бок. Это, конечно, если не считать идущего «по умолчанию» знания о превосходном умении Забузы обращаться с боевыми ножами. Но ножики со всеми модификациями Кисаме не считал, так как владение ими в совершенстве являлось милым общим интересом в их потрёпанной компании. И не стоит забывать о его кукле с убийственным заводом, а ведь ещё в помещении имелся Итачи, неспособный обороняться…
Ками-сама, Хошигаке так и знал! Он задом чуял: всё обернётся самым неблагоприятным образом. Оставалась лишь маленькая надежда, что можно будет как-то договориться, если Забуза здесь из-за денег.
- У нас вопрос жизни и смерти, - спокойно и до последней степени решительно предвосхитил вопрос последний.
- Аналогично, - пересохшим ртом откликнулся Кисаме и вздохнул.
Пришла пора взять себя в руки крепко-накрепко, до той ступени сознания, когда можно хоть младенцев в упор расстреливать, не моргнув глазом и не думая о последствиях. Кисаме с Итачи прибыли в лабораторию около получаса назад, соответственно, пара противников направилась сюда всего лишь с небольшим временным отрывом. Забуза имел на себе одежду сходную с нарядом Кисаме, как и Хаку, который с подобранными волосами и в медицинской повязке на пол-лица поскрипывал явно новенькой мотоциклеткой. Видимо, именно она послужила яблоком раздора ранее в тот день.
Для оружия у явившейся парочки имелись мягкая чёрная сумка, как для инструментов, скручиваемая пеналом-рулоном, но в которой явно никакие не инструменты лежали, а также совершенно невхарактерный Забузов «Шипка», что материализовался каким-то образом в руках у Хаку и теперь укоризненно чернел тёмным кружком дула в ответ на направленный Кисаме Desert Eagle. Положение было неудобным во всех смыслах, особенно учитывая путающийся под ногами труп и распахнутую дверь.
Но в общем, как локация, приёмная со стойкой рисепшена была идеальной ареной битвы. Вполне достаточно свободного места, в меру препятствий. В комнатах, вон, так захламлено, что руку выпрямить негде. Это, конечно, плюс в плане ограничения движений Забузы, но огромный минус в плане ограничения движений самого Кисаме. Так что стоит постараться удержать драку в стратегически выгодной географии, а ещё неплохо было бы тактично и тактически упрятать Итачи за стойку или под какой-нибудь стул.
В общем, две пары стояли, как замороженные, над мёртвым охранником лаборатории, потели в напряжении и тыкали друг в друга огнестрельным оружием. Занятие оказалось настолько увлекательным, что ему с самозабвением предавались минут пять. Наконец, завершая молчание, Кисаме спокойно произнёс:
- Сейчас, Забуза, медленно и осторожно закрой дверь, а затем на счёт «три» плавно расходимся в разные стороны.
Странный органический звук, который хлюпал в одной из комнат, начал уже затихать, а кроме него было тихо, потому каждый скрип дверной петли разносился ужасно отчётливо. Когда широкая ладонь Забузы закончила тянуть за ручку, Хошигаке свободной от пистолета рукой показал сперва три пальца, а затем принялся загибать их по одному – это навело на мысль о военном языке жестов. Повинуясь его сигналам, все четверо начали настороженно отступать назад. По крайней мере, Кисаме отступал, а Итачи больше оттесняли, так как молодой человек поддался оцепенелой дезориентации.
Солнце, тёплое и по-дневному жёлтое, мягко заливало комнату и превращало Хаку с ПП в руках в прилежного студента, приболевшего накануне экзамена. Его карие глаза над голубоватой линией повязки чисто и прямо глядели на Кисаме, высокий лоб не морщился, не хмурились брови. Хошигаке повёл подбородком на «Шипку», Хаку согласно кивнул. Счёт снова повторился: на «раз» оба поставили оружие на предохранитель, на «два» отвели от себя, на «три» - швырнули на грудь распластанного ровно посередине между группами трупа.
Дальнейшее являлось делом техники, простым соревнованием «кто быстрей успеет достать свою зубочистку». В отсутствии другого огнестрела у противников Кисаме не сомневался: парочка его не любила и очевидно рассчитывала полить основную массу защитников лаборатории очередью из «Шипки», а дальше добивать вручную. Его верный «орёл» ещё не приземлился на дешёвый пиджак убитого, когда Хошигаке уже перехватывал надёжней свой боевой нож. Забуза из-за сумки-чехла оказался чуть медленнее, зато Хаку опередил всех со своими габиси – кольцами-иглами, которые словно по волшебству образовались на его руках, одетые на указательные пальцы.
Итачи все эти тонкости благополучно пропустил и смог понять хоть что-то только лишь когда Кисаме швырнул его к стене, назад, дабы не мешался. Учиха сбалансировал, умудрившись не упасть на пол от толчка. Мысль молодого человека заработала в особом аналитическом режиме, характерном для членов его семьи. Здесь явно было нечего делать: он только послужит дополнительной слабостью Кисаме и будет мешать. Нужно добраться до лабораторных комнат, постараться разыскать образцы и приготовиться сваливать.
Проблемка, правда, заключалась в том, что между Итачи и нужными помещениями как раз развернулась драка.
Кисаме весьма удачно справлялся с обоими противниками: хотя основной бой приходился на Забузу, Хошигаке удавалось с успехом и Хаку держать занятым – тот не мог ни напасть в полную силу, опасаясь помешать партнёру, ни отступить, чтобы заняться Итачи. Зрелище со стороны представляло собой мельтешение рук, ног и спин, приседания, пригибания, повороты под аккомпанемент резких вздохов. Учиха не располагал особым временем, чтобы всматриваться, не мог понять, переживает ли за Кисаме, волнуется ли. Его вскользь заинтересовало, как такие большие мужчины, Хошигаке и Момочи, могут настолько быстро двигаться, и каким образом тщедушное создание вроде Хаку способно отразить удар Кисаме.
Из класса по самообороне, который его заставил пройти дедушка, Итачи вяло припоминал слова о правильном переносе центра тяжести, силе противника, кинетике удара и прочие осколки мудрости в сходном духе. Но свести эти слова, а также свои медленные, разжёванные инструкторами занятия с тем, что творилось у него перед глазами, молодой человек не смог. Учихе только и оставалось, что стоять у стены, точно как во время перестрелки, и ждать чего-то, он сам не знал чего, путаясь в собственных эмоциях.
К счастью, ситуация быстренько подсказала выход. Мечущиеся фигуры бойцов поменяли расстановку, и в какой-то момент Забуза молодецки матернулся, перелетев через Кисаме. Ну, то есть, его швырнули - Учиха даже уловил знакомое приседание и поворот, провёрнутые Хошигаке – но с такой силой и скоростью, что создалось полное впечатление полёта. Непонятные металлические росчерки в руках Хаку вспыхивали, отражая свет, пока он атаковал, отводя внимание от соратника. Забуза тяжело сел, а Итачи, не желая попадаться пока дезориентированному мужчине на глаза, оценил освободившийся воздушный коридор в сторону лабораторий и бегом кинулся туда, пока есть возможность.
В первой, размером с просторную гостиную, лабораторной комнате оказалось практически темно из-за плотных жалюзи, закрывающих окна. Оштукатуренных, без краски стен почти не было видно за этажерками и стеллажами, а кафельного пола – под жирной, нефтяно-чёрной, расползающейся простынёй крови. Итачи этого не ожидал, влетев в помещение пулей, а потому буквально заскользил туфлями по полу, словно танцор на гротескной сцене, с трудом остановился, вцепившись в ближайший шкаф и второй раз за десять минут удержавшись от падения. Когда молодой человек прислушался, то понял, что драка идёт своим чередом и за ним никто не гонится. По крайней мере, пока.
Едва глаза более или менее привыкли к темноте, Учиха, осторожно ступая, быстро углубился в дебри комнаты: лабиринт столов высотой где-то до пояса, заставленных всевозможными ёмкостями, приборами, инструментами и посудой вплоть до отсутствия живого места. Кое-где на полу кровь не смогла до конца затянуть следы ботинок Кисаме, его подошвы, взъерошенной резиновыми шипами для устойчивости. В самом дальнем от двери углу, у окна, словно бы отдыхали на стульях двое мужчин: практически мирная картина, если не считать, что мозги их тоже отдыхали, на стенке позади хозяев. Итачи старался не коситься туда. Несмотря на все старания семьи, Учихе часто приходилось видеть трупы – взять хотя бы ту же авиакатастрофу, которую он пережил, – но это не значило, что перспектива копошиться в вещах усопших в их же молчаливом присутствии особенно его радовала.
Ладони потели холодным скользким потом, на шее неприятно билась жилка, из пучка волос выбилась прядь и, невзирая на сдувания, старательно лезла в глаза. Хуже всего то, размышлял Итачи, со всей возможной спешкой роясь в завалах на одном из столов, что абсолютно не ясно, где искать. И, если уж на то пошло, что искать – тоже. Образцы, образцы… а как они выглядят? А вдруг их перепрятали в сейф, например? Что тогда, гонять по комнатам и стучать в стены?
Спустя короткий промежуток времени Учиха добрался до этажерки с реактивами. В колбах и бутылях плескалась такая гадость, что Итачи передёрнуло при осознании: содержимое этих посудин едва не отравило его, преспокойненько плескалось в желудке всего лишь позавчера! Идеальное в определённой степени знание химии, необходимое для оценки картин и реставрационных работ, подстегнуло интерес молодого человека, он наскоро рассмотрел некоторые колбы, поднося их к лицу. Ни одна из них не имела этикетки с подписью, но по запаху узнавались жидкости приличной степени тяжести.
На нижней полке этажерки, как раз той, которая находилась на уровне рук, была кое-как втиснута пепельница с несколькими окурками и зажигалкой прямо поверх них. Итачи сглотнул ком в горле; ему вспомнились пальцы Кисаме, которые мнут фильтр сигареты, выдирают половину, подносят отраву ко рту… ведь этих бычков в пепельнице ещё утром точно так же касались чьи-то тёплые руки, губы, а теперь их обладатель мёртв. Интересно, кто это был? Один из парней на стуле? Или тот громила, что лежит на полу перед ними? Итачи, не контролируя себя, провёл пальцем по плоскому боку одноразовой зажигалки, сердце его сжалось от страха, пока прохладный пластик скользил под кожей.
Оцепенение молодого человека прервал раздавшийся из прихожей грохот рушащегося ряда стульев и ор:
- ИТАЧИ!
Кричал совершенно точно Кисаме, но тон его не был наполнен ужасом, а, скорее, предупреждал. Учиха чуть не подлетел на месте, рефлекторно сомкнув пальцы вокруг зажигалки, и лихорадочно заозирался по сторонам, ища пути к отступлению. Можно было бы забаррикадироваться во второй лабораторной комнате, обыскать её…
Хаку бесшумным призраком возник у начала лабиринта столов, не оскользнувшись: его подошвы вспороли полотно крови на полу. Медицинская маска парня в полутьме голубовато почти светилась, окроплённая справа чьей-то кровью. Глазам Хаку и мгновения не понадобилось, чтобы привыкнуть к темноте; он сразу обнаружил застывшего от неожиданности Итачи и просто направился к нему, говоря своим приятным негромким голосом:
- Итачи-сан, мне было очень приятно познакомиться.
Учиха не обманывался насчёт того, что хрупкий на вид Хаку слаб и не сможет причинить ему вреда. Разве он только что не засвидетельствовал, как тот практически на равных валился с Кисаме? Но неужели парень решил, что Итачи вот так просто будет стоять и даст себя убить, не попробовав сбежать, ничего? Конечно, естественно, Учихе было очень страшно: для него всё происходящее являлось приключением. В глазах же чуть запыхавшегося юного Хаку царил полный эмоциональный штиль, как у бухгалтера, пересчитывающего цифры очередным рабочим днём. Это наводило жуть. Но всё же! Чтобы эта, с позволения сказать, леди считала его, Учиху, бессильной бабой?!
Парень со своими подозрительными заточенными спицами был уже в опасной близости, когда Итачи позволил своей исконно Учиховской сучьей сущности взять верх. Он поднял с этажерки самую едкопахнущую колбу, поднёс к лицу и набрал полный рот жидкости, старательно не дыша и не позволяя себе рефлекторно сглотнуть хоть каплю. Зажигалка сработала не сразу, кремний вредничал, но в итоге искра с газом нашли друг друга и совокупились в крохотном пламени. Огонёк отразился в запоздало расширившихся глазах Хаку, который не успел сделать и шагу назад, как его окатили самодельным оральным огнемётом прямо в хорошенькое личико.
И хотя часть брызг не занялась и ушла в сторону (Итачи всё же не регулярно дышащий огнём трюкач), эффект был прекрасен. Хаку громко ахнул, подаваясь назад и хватаясь за лицо, распарывая кожу на собственном виске листовидным остриём габиси. Его брови и ресницы, кажется, перестали существовать, санитарная маска чуть почернела, волосы надо лбом незначительно обуглились – запахло паленой шерстью. Особого телесного урона огонь не принёс, ибо был кратковременным, но обеспечил шок и болезненные ощущения. Плюс эффект неожиданности.
Во рту стало гадко и противно, опять и снова. Итачи скорчился от привкуса, но, не забывая о противнике, сделал будничный шаг вперёд и разбил о голову временно выведенного из строя парня всё ту же, ещё наполненную до половины колбу. И снова, вряд ли был нанесён особый физический урон, но едкая жидкость, залившаяся в глаза и порез на виске, не прибавила Хаку мобильности и хорошего настроения. Учиха секунду с детским любопытством и удовлетворением наблюдал за его корчами, а затем дал дёру обратно в приёмную, уже на ходу пожалев, что не додумался поджечь противника окончательно.
Между разваленного ряда стульев творилось нечто вроде борьбы нанайских мальчиков, только масштабом покрупнее. Кисаме и Забуза были сцеплены друг с другом, переплетены руками и ногами и пытались либо задушить один второго, либо взаимопоглотиться и стать уроборосом. От них раздавался скрип: кожи курток, костей, зубов и стиснутого горла. Один из ножей торчал в стене над ними, ещё мелко вибрируя, второй поблёскивал лезвием у трупа, подле «Шипки» и Desert Eagle. Итачи, сперва не знающий, что делать, быстро смекнул и ринулся туда. Не за пистолетом, конечно, стрелять он не умел и даже не знал, где находится предохранитель. За ножом. Воткнуть его куда-нибудь (или в кого-нибудь) не казалось сложной задачей. Тем более что Забуза из двух нанайских мальчиков был верхним, с открытой спиной.
Кисаме на полу, бордовый от нехватки воздуха и со слезящимися глазами, увидел Учиху, после чего сразу рыкнул и ещё крепче вцепился в Забузу, чтобы тот не подумал вырваться. Итачи уже почти дотянулся, почти ощущал рукоять ножа в своих руках, но тут громко и суетно вернулся Хаку, уже без маски на лице, и буквально запахло паленым. Юноша, кажется, действительно разозлился. В гневе он был прекрасен, этого не испортили ни покрасневшие глаза, ни отсутствие бровей, ни новый порез на лбу, видимо от осколков колбы. Взгляд Учихи, словно магнитом притянутый, вернулся к габиси на руках парня. Спицы выглядели жаждущими крови. Это было сложно объяснить.
Нож Итачи так и не поднял, только перепуганно и оттого блёкло выдавил:
- Ты чего?
- Никто не бьёт меня, кроме Забузы-сана, - зловеще поведал Хаку и кинулся вперёд.
Дальше получилось очень забавно, и позже Итачи от души посмеялся, но сейчас его глаза полезли из орбит, он вытянул руки вперёд, защищаться; из-за неудобного полусогнутого состояния ноги поехали и подкосились, а дальше память тела взяла события под контроль, игнорируя опешивший мозг. Хаку, принятый в распростёртые объятия Учихи за грудки, был повержен тривиальным дзюдоистским броском с колен через спину. Этот раз стал единственным в жизни Итачи, когда вложенные дедушкой в его боевое мастерство деньги окупились. Правда, Учиха и сам немного приложился, когда впечатал Хаку своим телом в стойку рисепшена, что, оказывается, стояла прямёхонько по пути броска. Ну, так это ничего, зато при сознании остался! В отличие от бедного парня, который не рассчитывал встретиться с академическими боевыми искусствами и не планировал с хрустом надламывать спиной и головой деревянную стойку.
Учиха, отталкиваясь ногами по частично окровавленному полу, поскорее отполз в сторону и боязливо рассмотрел поверженного. От словно бы спящего на боку юноши не исходило даже стона. Не хватало лишь неонового знака: «Долгая вдумчивая отключка». С губ Учихи слетел нервный смешок, но звуки рукопашной за спиной не дали насладиться иронией судьбы и победой. Таки нашарив злополучный нож, молодой человек поднял его, суетливо встал на ноги и помчался на выручку своему спутнику. От лихорадочных размышлений о том, куда и как глубоко втыкать нож, Итачи спасла рука Кисаме, всё ещё обтянутая тонкой чёрной кожей перчатки, которая протянулась из-под Забузы в требовательном жесте и в которую молодой человек поспешно вложил оружие.
Учиха поступил весьма правильно, когда отошёл от потасовки в сторону. Амплитуда раскачиваний нанайских мальчиков значительно возросла, а также к разговору были привлечены удары локтями по хлебальнику и прочие прелести. В конце концов, сплавленные бойцы взбрыкнулись, произошли неуловимые перекатывания и повороты, и вот уже Кисаме сидел на Забузе верхом, тыча того лицом в пол и приставляя к горлу нож. Восстанавливающий дыхание после захвата, взъерошенный, он поднял голову на Итачи и сипло спросил:
- Лежишь?
- Лежу, - предвосхитил все вопросы Учихи Забуза приглушённым рыком с пола.
- Хорошо, - кивнул Хошигаке головой, и спросил снова, на сей раз точно у Итачи: - Заяц, ты цел? Нормально?
При этом он пробегал по нему глазами так, будто ожидал увидеть торчащий сбоку топорик или стрелу. Молодой человек, пребывающей на пике адреналиновой вспышки, почувствовал алый укол раздражения:
- Да я нормально могу за себя постоять! В отличие от некоторых.
Что ж, он говорил правду. Та рука Кисаме, что сжимала нож, оказалась распорота на тыльной стороне от костяшек пальцев до середины запястья и обильно кровоточила, отчего, хотя рана и являлась пустяковой, создавалось впечатление наличия предсмертного состояния. Явно габиси Хаку постарались.
- Та сука, царапнул и вырвался, и за тобой, я аж пересрал, мать его!
Забуза взбрыкнул при этом ногами, словно поминание всуе имени матери Хаку задело его до глубины души, но Кисаме дёрнул мужчину за волосы, предупреждающе, и тот затих.
- И что те… - начал Итачи, всё ещё недовольный, но фраза оборвалась распахнувшейся дверью и добрым голосом дедушки Мадары:
- Господа, в уретру вас напильником, бросаем оружие, бросаем.
***
Переступая аккуратно тело павшего соратника, в лабораторию вплыл пистолетно-инструментальный ансамбль прытких юных волынщиков имени Учихи Мадары. Пятнадцать человек, выступая павами, распределились полукругом по приёмной, словно жуткая подтанцовка по краям сцены с Кисаме, Итачи и Забузой в главных ролях. Ещё некоторое количество добрых молодцев отправилось обыскивать помещения, остальная пышущая энтузиазмом толпа мялась за фигурой дяди Мадары, что замер в обрамлении дверного проёма оперной дивой. Пути к отступлению были отрезаны.
Итачи испытал такой прилив стыда и страха, что его руки мгновенно схватила лихорадочная дрожь.
- Дедушка… - произнёс он едва слышно.
Мадара быстренько окинул внука взглядом на предмет телесных повреждений, не обнаружил ничего критичного и как следствие проигнорировал его полностью, сосредоточившись вместо этого на Кисаме с Забузой:
- Мальчики, не ссорьтесь. Кисаме-тян, поставь своего друга на ноги, будь любезен.
Хошигаке, по лицу которого невозможно было ни черта прочесть, отнял от шеи своего пленника нож, положил оружие на пол и подтолкнул в сторону одного из «мальчиков» – тот, даже не опустив головы, придавил рукоять ногой. Затем мужчина рывком поднялся на ноги и настороженно проследил, как вскакивает удручённый происходящим Забуза. Втроём (если считать Итачи) они бледнели и молчали этакими очаровательными потеряшками. Мадара разглядывал их со здравой долей умиления и удовольствием правящего ситуацией. Хитрожопый старикашка. Его ехидность не подпортил даже чуть уставший вид.
- Кто вас нанял? – в итоге спросил он, обращаясь к Момочи, но маня рукой Кисаме с Итачи, мол, подите сюда, дураки.
- Нас не нанимали, нас заставили! – гаркнул Забуза в ответ, волком глядя в спины Хошигаке и Учихи, пока те боязливо шли на дедушкин зов.
- Хорошо, кто вас заставил?
- Яхико, и этот его прихвостень, Нагато!
Кажется, покупатели, спокойно рассудил Кисаме.
Он ненавидел себя за накатившее при появлении дяди облегчение. Маячащая на горизонте необходимость расхлёбывать всю ту кашу, что заварилась за одно только утро, заранее пугала, давила и казалась неосуществимой. Хошигаке знал, что он надорвался бы, но исправил ситуацию – хоть это он должен Итачи. Но, Ками-сама, как же не хотелось! А теперь дядя снова рядом, со своей ядовитой улыбочкой и вооружёнными друзьями, что могло означать либо смерть, либо взятие ситуации под контроль другим человеком и снятие всякой ответственности с самого Кисаме. В обоих вариантах – красота и спокойствие.
Мадара проследил, чтобы его непутёвые протеже стояли на безопасном расстоянии от всяческих летальных людей и предметов, передёрнул плечами, поправляя на них свой роскошный пиджак, достал гравированный портсигар, извлёк сигарету, прикурил. Всё присутствующие в комнате напряжённо наблюдали за его действиями, и это забавляло мужчину необыкновенно. Он жестом приказал двум мордоворотам у рисепшена расступиться, а когда оба повиновались, присел на корточки подле открывшегося всеобщему обозрению бессознательного Хаку.
- Дедушка, осторожнее, он легковоспламеняемый! – жалобным шёпотом взмолился Итачи, в то время как Забуза дёрнулся было к напарнику, но замер, остановленный чьим-то приветливым дулом.
Мадара задумчиво затянулся и, постукивая пальцем по колену, выпустил струю дыма углом рта к потолку, чтобы не дымить на парнишку. Затяжной обморок вызвал у того лёгкие судороги: дёргалась, трепетала, как пойманный, подбитый мотылёк, рука; кончики пальцев еле слышно стучали по полу. Дедушка протянул пальцы, поправил каштановые пряди с лица Хаку, отвёл их за ухо.
- А смазливое же ж, а зелёное!.. – тихонько поразился мужчина. – И что, он вправду разбомбил мост Тадзуны?
Забуза, который со сцепленными зубами наблюдал за дёргающейся рукой парня, упрямо промолчал; присутствующие же тихо охерели. Мост Тадзуны считался жемчужиной архитектуры и чем-то вроде Эйфелевой башни Окинавы, потому когда полгода назад его взорвали, госслужбы и пресса раздули из этого национальную трагедию. Преступника по сей день искали, громко, напоказ, грозясь обрушить на его голову все ужасы ада - и прочая и прочая. Подогревало историю ещё и то обстоятельство, что самого архитектора Тадзуну за несколько недель до теракта нашли в рабочем кабинете мёртвым, с дыркой от пули во лбу.
- Ну, предположим, занимались мы одним архитектурным делом, - хмуро выдавил Забуза, не вынеся интенсивности всеобщего интереса.
Итачи, перепуганный на данный момент сильнее, чем даже в самолёте, плохо мог оперировать собственными мыслями в подобном состоянии, потому два и два не сложил. Кисаме же удалось это сделать, и мужчина многое понял. Забуза и Хаку, видимо, планировали дело Тадзуны в качестве заключительного для своей карьеры, собираясь уйти на покой и открыть, скажем, зоомагазин с кучей кошек-слонопотамов или что там. Такой крупный заказ, это ж сколько деньжищ! Но событие получило нездоровый резонанс и широкую огласку, которой не ожидал никто; подключилось, наверное, правительство, начались гонения… Любой, кто вызнал тайну Хаку, мог шантажом заставить напарников творить практически что угодно. Действительно, вопрос жизни и смерти.
- Ладно, приведите его в чувство, а то это уже просто опасно, - отбросил Мадара прядь волос парня обратно ему на лицо и выпрямился.
Забуза, с конвоем в виде уголовного юноши за спиной, кинулся к своему напарнику, задев Кисаме плечом. Дядя праздно понаблюдал, как они возятся с Хаку, докуривая свою сигарету. Когда парень, с наскоро сооружённым свёртком из куртки под ногами, начал подавать признаки жизни, Мадара прищурился и протянул:
- Как ты посмотришь на такое предложение? Скажи полиции, которую я анонимно вызову сюда, что Нагато и Яхико наняли тебя охранять лабораторию, и свидетельствуй об этом на суде. Ну, пришьют от трёх до пяти. Я зато взамен сделаю так, что за мост посадят кого-нибудь другого, а малыша твоего оставят в покое навсегда.
Забуза следил, как трепещут веки Хаку в попытке открыться. По-хорошему, парня стоило срочно показать квалифицированному медицинскому работнику, ведь он явно ушибся головой на совесть, и что сейчас происходило внутри его черепушки – известно лишь высшим силам.
- Ага, - заскрипел Момочи, не поднимая головы, – в пропитанной кровью квартире, с кучей трупов меня найдут и влепят только трёшку? Расскажи свои сказочки кому-нибудь другому.
Дядя Мадара с красноречивым видом а-ля «Эти смертные!» сложил руки на груди.
- Почему, вы думаете, на ваш дебош жильцы не сбежались? В этом подъезде на данный момент занято только три квартиры. Одна из них – пентхаус сумасшедшего нувориша, остальные две – мои. Эта лаборатория – «черновая», а есть и образцово-показательная, семью этажами ниже. Там значительно чище и уютнее, не говоря уже об отсутствии ковриков из мёртвых людей. Мы сопроводим тебя туда, а ребята тем временем запломбируют здесь всё и приберутся по мере возможностей, никто про это место и не узнает. – Когда Забуза продолжил неопределённо молчать, Учиха добавил: - Мы отвезём юношу к проверенному человеку, он позаботится о его здоровье. Слово чести.
Момочи выглядел так, словно уже всё для себя решил и теперь осталось только утрясти детали и выбить больше выгоды.
- Ему вообще будет нужна забота, пока я…
- Да не вопрос. Обеспечим. Жильём, работой приличной. Всё, что с него станется – не высовываться, и в таком случае он благополучно тебя дождётся.
Хаку, наконец, смог открыть глаза. Никаких присущих обычным людям промаргиваний и озираний по сторонам у парня не наблюдалось; собравшись с духом, он сразу попытался сесть, сжимая-разжимая пальцы в попытках нащупать отобранные молодчиками габиси. Его припечатали обратно к полу властной рукой и приказали лежать, после чего Забуза встал и подошёл к Мадаре в своей манере хулигана из подворотни. Он посмотрел на старшего мужчину долгим и тяжёлым взглядом, прежде чем спросить:
-Ты вправду можешь это сделать? Снять с него подозрения?
- Могу, - уверил Мадара, - я всё могу. Шучу, не всё, но это мне под силу.
- А можешь сделать так, чтобы мы типа умерли? Он – щас, а я как выйду?
- «Типа» - это хорошее уточнение, - осклабились ему в ответ. – Новые имена, да, документы? Соображаешь. Такое тоже могу, это ещё проще будет.
- Забуза-сан?.. – слабо позвали позади них, с пола.
Тот проигнорировал зов, воздел руку, останавливая слова Учихи, и замотал головой в отрицании:
- Нет, подозрения всё равно сними. Я хочу, чтобы все его имена были чистыми.
Дядя Мадара как-то по-новому посмотрел, действительно посмотрел на этого человека. Двойное первое знакомство за раз – такое патриарху Учих весьма и весьма нравилось. Он кособоко улыбнулся и протянул мужчине свою сухую, но крепкую старческую ладонь:
- Договорились.
Забуза принял руку, коротко пожал её и весь встряхнулся, будто готовясь к битве:
- Ладно, пошли, чего-куда.
После непродолжительной реорганизации его увели трое, получившие приказ «посвятить в ситуацию и проинструктировать», а ещё трое подняли с пола Хаку, подхватили под руки и повели следом, собираясь, видимо, отправить на лечение. Половина оставшихся «мальчиков» принялась что-то перетаскивать, разбивать и выливать, судя по звукам, раздающимся из глубины квартиры, остальная же часть воротил занялась трупами.
Итачи и Кисаме среди этой бурной деятельности стояли бедными родственниками, не понимая ровным счётом ничего. Учиха кусал костяшку указательного пальца и пялился в стену, отчего выглядел потерянным и вызывал сильное желание обнять; Хошигаке же отключил любые мысли в голове, просто стоял, держа раненую руку на отлёте и падающими с неё каплями крови чертил на чистом участке пола смайлик.
- Как я люблю, - радужно заявил дедушка Мадара справа от них, - когда моя вера в высшие силы окупается, и самые жуткие, самые припижженые ситуации решаются вот так. - Он звонко щёлкнул пальцами, иллюстрируя. – Всё, надо покурить. Покурим?
Хошигаке смог принять протянутую уже прикуренную папиросу только левой рукой, поскольку правой доводил улыбающейся рожице глаз. Дядя поглядел на его старания, поцокал языком и окликнул:
- Итачи, ну, найди хоть тряпку какую-нибудь.
Молодой человек чуть не скончался на месте от испуга; он автоматически кинулся исполнять приказ дедушки, но, ожидаемо, никаких более или менее чистых от химикатов тряпок поблизости не обнаружилось. Тогда Учиха в трансе снял пиджак, зажал его меж колен, стянул через голову свою пускай влажную, зато не пропитанную цианидами майку, надел пиджак обратно. Не глядя Кисаме в глаза, он осторожно взял ладонь мужчины своими дрожащими пальцами и прижал к ране смятый хлопковый ком. Некоторое время троица наблюдала, как кровь, обжигающе-алая по белой ткани, пропитывает импровизированную перевязку.
- Ладно, чего мы встали, пойдёмте, - вздохнул Мадара между затяжками, - нам ведь, я так понимаю, есть о чём поговорить.
- Дедушка, - вдруг тонко и надломлено произнёс Итачи, не отвлекаясь от собственной испорченной майки, - не убивай Кисаме!
Дедушка мазнул туфлёй по смайлику на полу, и тот вышел расплющенным. Передразнил услышанное за годы:
- «Дедушка, не отдавай мою лошадку в зверинец», «дедушка, можно я оставлю эту собачку», «дедушка, не ругайся, я случайно», «дедушка, я не хочу на экономический»…
Итачи вскинулся злобным зверьком, впился в него острым взглядом. Мадара поднял брови и нетерпеливым жестом приказал парочке выходить из лаборатории вон. Кисаме прижал майку своей освободившейся от окурка здоровой рукой, удерживая её самостоятельно, и, получилось, накрыл пальцы Итачи тоже. Дядя Мадара чертыхнулся, глядя на замершую пару, и пошёл вперёд, на ходу вынимая из кармана телефон.
Когда Итачи услышал звенящее в подъезде: «Алло, полиция?», он выдернул свою руку и помчал за дедушкой следом.

@темы: ramen<3, Три светильника, Фанфикшн

---

Три светильника. Часть 3, Глава 7

Название: Три светильника
Часть: 3
Глава: 7
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика, насилие
От автора: Я всё время извиняюсь перед персонажами. На этот раз - прости меня, Хаку!

Лик святой Терезы, напоминающий Итачи о Хаку

Часть 3. Глава 7

Часть третья, в которой бандит показывается во всей красе, а искусствовед ему не уступает
Глава 7
- Ками-сама, кто такое делает?..
Вопрос, с лёгким вздохом вдогонку, задали из ванной комнаты, потому в звучании звенела тонкая нотка кафельной акустики. Кисаме оторвался от процесса смачивания ветоши оружейной смазкой и поглядел со своего места за кухонным столом на приоткрытую дверь. Из просвета на стену коридора опускался узкий жёлтый прямоугольник электрического света, а также сочилась молчаливая укоризна.
- Что вы там забыли второй раз за утро, Итачьсан? – осведомился мужчина, поддаваясь тому странному раздражению, что преследовало его с момента пробуждения.
- Избегаю тебя, пока ты избегаешь меня.
Хошигаке прочистил горло с выражением лица, которое говорило: «Та-а-ак…». Осторожно положил флакон и тряпицу обратно на бумагу с разложенным на ней набором принадлежностей для чистки и смазки своего оружия и поднялся с табуретки. У двери ванной он оказался в два шага, затем, открыв её рывком, заглянул внутрь.
Итачи стоял над раковиной, спустив импровизированный хитон из простыни с одного плеча, и рассматривал себя в зеркало, не потрудившись оторваться, дабы перевести взгляд на визитёра. Кисаме решил привлечь к себе внимание:
- Просто странно как-то.
- Просто ты непостижимым мне образом решил, что я тобой воспользовался, и теперь злишься, как первокурсница с живописного… - всё ещё не глядя на собеседника, начал Учиха. Но Кисаме не собирался копаться в причинах их сегодняшнего смехотворного кочевания по разным углам квартиры:
- Что вы тут жалуетесь?
- Кто такое делает? – повторил пацан, постучав несколько раз пальцем по своему оголённому плечу.
Там, ближе к шее, на коже выделялась нехилая отчётливо красная дуга – явно след бодрой и полностью укомплектованной нижней челюсти. Вообще, ничего особенного, Кисаме кусал таким образом всех своих любовников, но метка, что досталась мальчишке, выглядела как-то нездорово.
- Ни хуя себе! – вслух поразился мужчина, делая шаг внутрь помещения, чтобы рассмотреть плечо поближе. Итачи послушно наклонил голову в сторону, давая ему возможность лучше разглядеть след; это была не полноценная гематома, как определил Кисаме, проведя по дуге пальцем и не почувствовав твёрдой выпуклости вылившейся под кожу крови. Она прошла в верхние слои, замерла сотнями крошечных запёкшихся точек, подобных тем, что остаются от лопнувших капилляров.
Кисаме бессознательно провёл по следу пальцем ещё раз, и Итачи дёрнул резко плечом, давая понять, что прикосновение доставляет боль. Но было что-то завораживающее в том, чтобы вот так отметить человека, словно организм Учихи впитал его метку в себя, свою кровь, вместо того, чтобы сопротивляться и защищаться слоями эпидермиса.
- В любом случае, что это? – тихо переспросил Итачи, заставив собеседника встрепенуться. - Я даже не заметил, когда это произошло.
-А, ну, блядь! Это та триггерная штука… - Кисаме сильно потёр пальцем бровь, тщась подобрать нужные слова. – Короче, сам потом поймёшь. Наверное.
Взгляд мальчишки в зеркале наконец-то был направлен на собеседника, и его прямая открытость буквально выбила из мужчины последнее подстраховочное слово.
- Ты сомневаешься в моих сексуальных способностях или умственных? – ядовито осведомился Учиха.
Кисаме с раздражением нахмурился, против воли поддерживая навязанную игру в гляделки, пока его внимание не привлекло что-то на мальчишеской груди.
- Так, стоп, - заявил мужчина, за плечи развернул пацана к себе и после нескольких секунд невнятного сопротивления освободил того от драпировки простынёй. Подытожил, оценивая открывшийся вид: – Да ты ж из этих: куда пальцем ни ткни, везде синяк!
Тело Итачи, объясняя в том числе и так ярко выраженную натёртость на руке, выглядело, будто проштампованный автобусный билет. По нему можно было с лёгкостью читать весь процесс вчерашней близости, словно по карте или по книжке. Таких ярких отметин, как получило плечо, больше не имелось, но всё же узорчик получился впечатляющий.
- Просто кожа очень бледная, - пожал плечами мальчишка.
- Ладно, вот и нечего здесь. - Кисаме вручил ему обратно скомканную простыню и, потирая затылок, отправился вон, напомнив: - На выход через два часа!
С тем мужчина вновь вернулся на пригретую уже табуретку в кухне, дабы погрузиться в мир продувания, натирания и вычищения, пропитанный химическими запахами, которые напоминали о первой службе, а потому странно успокаивали.
С Итачи всё было понятно. Пацан попал в очень трудную ситуацию, и самым умным его и удачным решением было зацепиться за Кисаме как за разрешение всех проблем. Сам себя Хошигаке тоже, в принципе, мог проанализировать. Он терпеть не мог, когда ему кто-то нравился в этом смысле, даже если чувство было на 90% физическое, а не эмоциональное. Почему – понятно: он, как уже было неоднократно отмечено, косорожий бандит без всяких шансов на нормальную жизнь (слишком поздно). Уже смешно вкладывать любое чувство категории «нравится» в кого бы то ни было и уж тем более надеяться на ответные какие-то там что-то там.
В отличие от некоторых своих коллег, Кисаме не считал легкомасштабную половую связь с заказчиком или клиентом непрофессиональным поступком. Он прекрасно знал, как такое оборачивается: не углубляясь в область привязанностей, отношения оставались физически тесны на протяжении задания, а после его завершения ограничивались постепенно сходящими на нет встречами, инициированными второй стороной. Ничего страшного, все довольны; потому Хошигаке таких связей не чурался, а после – не заморачивался.
Но с Итачи у Кисаме получалось всё наперекосяк, даже толком сыграть идиота не вышло. Или вышло, но слишком удачно? Пацану уже не раз удавалось разбудить в мужчине неконтролируемые подростковые реакции и страсти, казалось бы, давно похороненные; помимо этого, мальчишка был странно трогательным, даже не говоря о том, что необыкновенно привлекательным. Совершенно ясно, чем всё закончится (если они выпутаются из передряги, конечно), а потому стало заранее немного обидно за себя. Жалости к себе Кисаме тоже не переносил и обычно злился на себя за такие проявления слабости.
Слава небесным силам, сегодня будет где согнать стресс.
План действий предварительно выглядел следующим образом. Итачи знал месторасположение нужной им лаборатории с образцами – он лично бывал там, забирал реагенты для реставрационных работ над картиной. Сперва, оперируя лицом и фамилией Учихи, было решено попытаться выманить новую порцию миром и только в случае провала данного варианта применять силу. В общем, просто, незамысловато, инструкции с дополнениями по ходу развития ситуации. Мальчишка надеялся на лучшее, это было сразу заметно; Кисаме помалкивал и чистил свой красивенький пистолет.
Итачи, едва только был помянут ментально, целеустремлённо выкатился из ванной в сторону спальни. Сон пошёл мальчишке на пользу; возможно, даже лучше было бы, если бы он продолжил быть вялым, сонным и неадекватным. Потому как эта хитрожопая модель в полном боевом режиме искусствоведа могла начудить чего-нибудь лишнего.
Ничего пока что Учиха чудить не собирался. В спальне он поспешно переоделся обратно в свой костюм, чем и занимался до того, пока процесс не прервала завиденная краем глаза отметина. Под рубашкой он носил плотную майку, и её широкая лямка грубо черкнула по чувствительному из-за травмы плечу, заставив спину Итачи огрызнуться стайкой мурашек.
Молодой человек понимал, что сейчас совершенно не время, но мысли его крутились в основном вокруг… ну, собственно говоря, того факта, что его вчера трахнули. Не давало отвлечься два фактора: собственное ноющее тело и бесконечное ощущение облегчения - жуткая передряга, в которой он оказался, обрела тенденцию к налаживанию. Итачи испытывал некоторую вину из-за этого, ведь получалось, будто он скинул все свои проблемы на Кисаме, расплатившись телом. Ещё донимала злость на себя, ведь он, словно маленький ребёнок, зацепился за старшего. Также Учиха внезапно обнаружил, что очень чётко ощущает присутствие Кисаме, мистическим фоновым гулом, который давил на затылок. Сперва это жутко его перепугало, тем более что с утра он ожидал какого-то насмешливого отношения в свою сторону. Ожидания не оправдались, даже больше: Хошигаке, кажется, был занят точно тем же в его, Итачи, отношении. Так что Учиха более или менее успокоился на сей счёт.
Вместо этого, забыв о застёгивании пуговиц и рассеяно разглядывая прибранную постель, молодой человек честно задал себе вопрос: а что в нём изменила вчерашняя ночь?.. вечер. В общем, что это было. Прислушавшись к себе, он также честно ответил: а ничего. Если брать тот перепутанный комок, с первого дня их знакомства живущий в груди, что касался конкретно Хошигаке, а не ситуации, в которой они оказались, то комок этот только усугубился; секс пополнил его несколькими тугими жгучими узлами, которые отказывались внятно развязываться. В общем, прежний мрак, и это задёрганное за утро плечо!..
Задёрганное за утро плечо пульсировало и мешало сосредоточиться. Итачи как раз старался его проигнорировать, как вдруг услышал отчётливо раздающийся из прихожей металлический звук возни в замке входной двери, из-за которого, неожиданно для себя, действительно перепугался. Он поскорее направился на шум и замер напротив двери, ожидая, что с минуты на минуту из кухни покажется Кисаме. Но то ли мужчина был чрезмерно поглощён своим оружием, то ли просто ничего не услышал – дверь открылась раньше, заставив Итачи оказаться лицом к лицу с новым гостем квартиры.
Им являлся высокий мужчина, незначительно уступающий Кисаме в комплекции и росте, зато с лихвой превосходящий по мрачности выражения лица. Если Хошигаке выглядел романтическим хулиганистым типом бандита, то этот товарищ скорее относился к категории «злобный сутенёр». Во многом такому образу способствовала достаточно своеобразная одежда: атласный зелёный пиджак и рубашка с узором, подозрительно напоминающим чёрно-белую коровью шкуру – типичный ансамбль «бордельного» якудзы. Мужчина бесшумно перешагнул через порог, неплотно прикрыв дверь за собой, и ошпарил Итачи прямо-таки яростным взглядом из-под нахмуренных бровей. Учиха, рассудивший, что раз у визитёра имеется ключ, то это не кто-то из желающих над ними с Кисаме расправы, выжидательно молчал.
Мужчина с раздражением взъерошил свои и без того всклокоченные короткие чёрные волосы, устало потёр лицо ладонью. По новой осмотрел Итачи, потом зыркнул вниз, на нестройный обувной ряд. Его взгляд поймали кожаные вьетнамки Кисаме; тогда он неожиданно протянул руку вперёд, стянул с левого плеча отпрянувшего Учихи всё ещё не застёгнутую рубашку, увидел след от укуса, утвердительно кивнул и принялся сипло орать в глубину квартиры:
- Хошигаке, сука! Я слышал, что ты с зоны откинулся, но тебя никто найти не может!
При этом лицо визитёра незначительно, буквально капельку просветлело, а то, с какой поспешностью он выступал из своих белых длинноносых туфель, выдавало желание поскорее увидеть «суку Хошигаке» воочию.
- Бля, Забуза! – На кухне заклацало и заскрипело, и мгновение спустя в проёме организовался Кисаме с какой-то деталькой от пистолета в руке. – Как ты узнал, что это я?
- А кто ещё вьетнамки носит в любое время года?
- Ты бы видел, как они волшебно смотрелись с деловым костюмом!
Хошигаке закончил вытирать грязную руку о брючину, некто Забуза освободился от обуви, и мужчины принялись жать друг другу руки и хлопаться по плечам. Кисаме улыбался, а гость только хуже хмурился и кивал, что, видимо, в его арсенале считалось эквивалентом приветственной радости.
- Да и ляля точно твоего типа, и хрень эта на плече, как ты всё время оставляешь, - добавил он, когда с приветствием было завершено, тыкая большим пальцем за спину, в сторону тактично примолкшего Учихи.
- О, не, не, - Кисаме с некоей насторожённостью вздёрнул глаза на предмет разговора и поспешно замахал ладонью в отрицании, - это не ляля, это Итачи.
Забуза, который заложил руки в карманы брюк, смешно развернулся всем корпусом в манере «опа-на!». Теперь нахмуренные брови мужчины разошлись в умеренном удивлении, и он произнёс:
– Знаешь, когда я слышал в последний раз, чтобы у его куклы было имя? Никогда. - Здесь он оценивающе прищурился и подался вперёд: - Мальчик, ты золотом какаешь или у тебя что, рвотного рефлекса нет?
Итачи, у которого сложилось стойкое ощущение, будто его зажал головорез в переулке и теперь требует кошелёк, не особенно дружелюбно огрызнулся:
- Вообще-то нет.
- Не имеет никакого отношения к делу! – оборвал Кисаме не подлежащим обсуждению тоном. - Просто у нас совместная проблема. Это Момочи Забуза, Итачьсан.
Забуза снова повернулся всем корпусом, так, что теперь стоял к Итачи боком и, прищурившись, рассматривал его под новым углом:
– А, так ты как член семьи. У нас тут постоянное состояние «влеплены в передрягу».
Учиха всё ещё чувствовал себя неуютно, потому ограничился тем, что передёрнул плечами. К счастью, в этот момент Хошигаке перетянул внимание на себя, задав вопрос:
– Где твоя гейша на побегушках?
Забуза после этих слов картинно скис.
- Он кормит «котиков», - фразу мужчина буквально выплюнул, а вслед за ней добавил едкою тираду: - Ты видел этих слонопотамов? Их вся округа прикармливает, не иначе, размером, сука, каждый с кабана, - тут он отмерил руками нехилый отрезок воздуха, демонстрируя размер, - а всё равно – «бедненькие», «несчастненькие»! Меня б, бля, кто так кормил!
- Да ладно тебе, - добродушно фыркнул Кисаме. - Лучше давай, быстро напомни, как его зовут?
Но не успелось; дверь начала открываться, а из-за неё раздался мягкий голос:
– Ха-ха, как смешно. Кисаме-сан, нас представляли друг другу минимум пятнадцать раз, и вы всё ещё не помните моего имени?
– Но оно такое обыкновенное…
Итачи с интересом наблюдал, как в квартиру задом наперёд входит «гейша на побегушках», открывая себе дверь пятой точкой. Если бы Учиха родился в другой социальной прослойке, зрелище непременно бы напомнило ему мать семейства, вечером возвращающуюся домой после работы. В одной из рук новоприбывшего имелось два пакета, под мышкой был зажат букет цветов и корреспонденция, в другой руке звенели ключи от почты и маслянисто поблёскивал открытой плёнкой пластиковый лоток с рыбой. Даже бормотание слышалось характерное:
- Быстренько бы вас отсюда выперли, если бы не я! Счета за три месяца не оплачены… Или нет, первее вы бы померли! Аптечка полупустая, жгуты кончились, шоковые наборы кончились… не повезло кому-то… особенно учитывая, какое мне пятно с ковра пришлось счищать… это ж сколько кровищи!
Андрогинное лицо новоприбывшего напомнило Итачи главную героиню скульптурной композиции «Экстаз святой Терезы». Абсолютно чистое, гладкое, без всякой половой конкретики. Когда пакеты были оставлены возле двери и визитёр начал убирать с лица блестящие длинные каштановые волосы тонкими пальцами с красивыми миндалевидными ногтями, Учиха окончательно озадачился вопросом его половой принадлежности. Облегающая одежда – футболка, тёплая кофта, джинсы и сапоги – совершенно не помогала, потому как могла в равной степени принадлежать и не особо объёмистой девушке, и парню-моднику. Один волосок зацепился у юного (навскидку - максимум лет двадцать) создания за длинные ресницы, и тот, продолжив говорить с Кисаме, всё пытался вытянуть его или сдуть.
- Хаку. Меня зовут Хаку, - напомнил он пожавшему плечами мужчине, а затем разъяснил уже Учихе, совершенно не обиженно (видимо, это являлось своеобразной рутиной при знакомстве): - Я мужского пола.
– Ага, глубоко в душе, - фыркнул Хошигаке.
Хаку совершенно не обиделся, а взамен наградил мужчину лотком с рыбой, вздёрнув тонкие брови и мотнув головой в сторону кухни, и только лишь посетовал:
- Знал бы, что пересечёмся, купил бы что-нибудь к обеду праздничное, а так придётся есть рыбу и овощи.
- Знал бы, что вы объявитесь, цветочки бы прикупил.
- Это скрытая любовь, - вздохнул Забуза, жестом приказывая Хаку стоять, не елозить, и осторожно высвобождая зацепившийся волос из его ресниц.
***
Кисаме проглотил еду буквально за несколько минут и улетучился переодеваться, продолжая разговор с Забузой посредством криков. Хаку же, когда накрывал на стол, поставил приборов на двоих, а сам есть не стал.
- Он при других людях не ест. Даже я никогда не видел, - пояснил его спутник на немой вопрос Учихи.
Так что трапезничали Итачи с Забузой, можно сказать, вдвоём. Мужчина ел аккуратно, быстро, по-казарменному, потупившись, а Хаку, уронив голову на сложенные поверх стола руки, пристально наблюдал за ним. Между странной парой возникало словно бы невербальное общение, недоступное окружающим. Иногда частицы его прорывались наружу.
- Ну и хера ты её не купил?! – тщательно дожевав, вспыхнул вдруг Забуза ни с того ни с сего, заставив Итачи вздрогнуть. – Сказал же, хочешь – покупай! Хоть две! – Кисаме из комнаты гаркнул приглушённое «Чего?», и мужчина ответил, повернув голову к дверному проёму: - Я не тебе!
- Моя старая ещё в нормальном состоянии, можно несколько лет носить. Зачем деньги тратить? – спокойно ответил Хаку, который прекрасно понимал тему разговора, в отличие от Итачи.
- Ты хочешь, чтобы было как с сапогами? Я щас поеду и сам куплю.
- Забуза-сан.
Они посверлили друг друга глазами, затем мужчина свёл брови пуще прежнего, шумно выдохнул через нос и вернулся к еде. Учиха почувствовал себя ужасно неловко, словно заглянул в чью-то спальню, а потому ещё тщательнее сосредоточился на своей порции цукэмоно.
Из корявого, переполненного матами диалога, которым обменивались Забуза и Кисаме, он узнал следующее: новые знакомые останавливались здесь, на квартире, неделю назад, по пути на дело, которое завершилось успешно; парочка уже собиралась обратно, но затем некий заказчик узнал, что они «в районе», и предложил им срочное задание с такими условиями, что они не смогли отказаться. Забуза немного расстроился, когда узнал, что Кисаме с Итачи отчаливают уже сегодня - он явно рассчитывал покутить со старым приятелем, - но особо выказывать разочарование не стал. Отчасти, видимо из-за реакции Хаку, который снисходительно улыбнулся и сладко произнёс: «Ваши трижды траханные пьянки…».
Вообще, как Итачи понял, особо расспрашивать друг друга в этих кругах было не принято. Каждый рассказал лишь то, что сам хотел, а конкретики в именах, географических положениях и прочем не наблюдалось вовсе. Ещё Учиха был бы несказанно рад покинуть помещение поскорее, потому как сие разбойничье логово начинало обретать в его мозгу оттенок нереальности, учитывая странное положение вещей и всё произошедшее в этих стенах. Он украдкой сверился с настенными часами. До запланированного выхода оставалось минут двадцать от силы.
- Хаку! Где все ботинки?! Были на полке! – снова подал голос Кисаме.
- Я переложил на антресоль! – резво откликнулся тот.
- Нахера вообще ты здесь прибираешься?! Пусть царил бы пиздец!
- Забуза-сан здесь останавливается, я не позволю ему находиться в том хаосе, что вы все устраиваете!
Молодой человек, хотя Учиха совершенно не понимал мотивов его поведения и позиции, казался Итачи весьма забавным, словно актёр, который играет очень подходящую и пришедшуюся по нраву роль. Когда он встал прибрать тарелки, а Итачи предложил свою помощь, Хаку развил из этого целый мини-спектакль.
- Видите, - заявил он Забузе, - это называется «интеллигентный человек». Не вздумайте подниматься, Итачи-сан, вы гость…
Забуза в ответ сам молча поднялся и начал собирать со стола, а Хаку уже впечатался в Учиху проникновенным добрым взглядом с хитрыми искрами на заднем фоне:
- Я надеюсь, ваши проблемы с Кисаме-саном продлятся, тогда вы останетесь в зоне досягаемости, и я смогу общаться хоть с одной всесторонне развитой личностью. Я знаю, это мне полезно, а то скоро на посту любящей жены сгнию ментально и перестану быть интересным.
Итачи не знал, почему его посчитали всесторонне развитым, если он сказал едва три предложения за всё время знакомства. Но раз уж такая возможность выпала, поинтересовался:
- Скажи, а что ты в этом находишь? Это ведь так…
Он замолчал на полуслове, ведь вовсе не был уверен, что сможет правильно передать мысль, но Хаку каким-то непостижимым образом сразу его понял и, мягко улыбнувшись, пояснил:
- О, ну, я такой человек, это моё. Я знаю, вам это кажется странным, только мне-то, если по совести, дела нет. Я знаю, что живу свою жизнь правильно.
- Здорово, должно быть.
- Здорово, - согласился парень.
Оба замолчали, пока на заднем фоне раздавался негромкий шелест воды и перестукивание тарелок, но спокойствие их нарушил Кисаме, который буквально провис внутрь кухни, держась за косяк двери. Итачи вскинул взгляд, а мужчина поманил его свободной рукой. Он поменял костюм с чужого плеча на извлечённый из стратегических запасов достаточно подозрительный чёрный ансамбль из брюк и тонкого свитера, который словно кричал о криминальной деятельности хозяина. Нужно ли говорить, что ни ботинки, ни кожаные перчатки, ни тем более открытая подмышечная кобура делу не помогали. Учиха осознал, что пялится на Хошигаке, разгрызая к чертям нижнюю губу, только когда и мужчина, и Хаку одновременно заговорили:
- Не грызи!
- О-о-о, парень в форме.
Итачи оставил губу в покое и невозмутимо поднялся со своего места, чтобы подойти, куда звали. К счастью, диалог продолжался, отвлекая от него внимание.
- Это не форма, Хаку, - возразил Кисаме, передёргивая лишний раз плечами для проверки кобуры.
- Ну почему же, - игриво возразил тот. – В каком-то смысле разновидность.
- В настоящей я выгляжу лучше.
Мысль о настоящей форме была какой-то уж совсем интенсивной, и Итачи прервал неудобный для себя разговор немного недовольным:
- Что ты хотел?
- Я запретил вам использовать флирт как способ общения, - вдруг встрял Забуза, обращаясь к Хошигаке и Хаку.
Кисаме скривился и отмахнулся, а после подал знак Учихе следовать за собой и вышел в прихожую. Итачи покорно встал напротив и позволил придирчиво себя оглядеть.
- Ну-ка, подними быстро руки, - начал мужчина. Его послушались и повторили все прочие инструкции. По завершению процесса Кисаме отрицательно покачал головой и сделал вывод: - Рубашку снимай, она мешает. Где пиджак твой?
Итачи снял рубашку, нашёл и надел пиджак, затем всё снова повторилось. Хошигаке требовательно ощупал широкими ладонями его бока, плечи, проверяя натяжение ткани. Всё ещё стоя вплотную, опустил взгляд на мальчишеские туфли и спросил, удобные ли они.
- Вполне; бегать в них можно точно, - просто ответил Итачи.
Кисаме на это покивал, затем протянул руки, собрал его чёрные волосы, отвёл их за спину и там осторожно подобрал к затылку, прикидывая.
- В общем, давай, в пиджаке на майку и волосы завяжи, - подвёл он итог.
- Хорошо, - сухо ответил Итачи, а затем поднял руку и положил на локоть Кисаме, совсем как накануне. Он всё ещё чувствовал чужие ладони на своём теле, и то, как натянулись волосы на затылке, когда мужчина потянул его голову назад, словно пытаясь отстранить от себя, но не желая отпускать.
- Так, заткнул свою пасть, взял бабло, поднял жопу и пошёл купил, понял меня или я неясно выражаюсь?! – раздалось угрожающее из кухни.
- Хорошо, если это сделает вас счастливым…
- Да, это сделает меня охуенно счастливым!
Учиха натурально выпучил глаза, когда услышал звук, который ни с чем нельзя было спутать – звук удара кулаком в лицо. Он поражённо развернулся в сторону кухни, из дверного проёма которой нетвёрдым шагом вышел Хаку. Его лицо покрыла тонкая сетка рассыпавшихся волос, глаза сияли неподдельным счастьем, а разбитые губы кривила болезненная улыбка.
- Старое доброе ультранасилие, - процитировал он, завидев пару в прихожей.
Кисаме отодвинул Итачи с его пути, а молодой человек принялся обуваться, помогая себе одной рукой, вытирая кровь другой и всё время улыбаясь при этом, как сумасшедший.
- Буду через полчаса! – приторно-сладко крикнул он перед тем как проскользнуть в дверь, на ходу влезая в свою вязаную кофту и поправляя волосы окровавленными пальцами.
- Не лезь, - сразу предупредил своего спутника Кисаме ещё до того, как закрылась дверь. – Ему это нравится. Он странный мальчик, если ты не заметил.
Итачи с горем пополам в состоянии был представить, что человеку может нравиться боль, но насилие… Впрочем, последовав совету Хошигаке, он промолчал и лишь, повинуясь жесту, тоже приготовился выходить.
***
Кожанка, новая, чёрная, не та, которую пришлось оставить в йокогамском отеле, на удивление удачно замаскировала подозрительный преступный вид Кисаме. Мужчина стал походить на серьёзного дяденьку-байкера, что оставил своего железного коня на парковке за углом и теперь чеканит железными шагами сотню метров до любимой пивнушки. С поправкой на то, что в реальности, конечно, он чеканил шаги совершенно к другой цели.
Лаборатория, согласно Итачи, находилась в высокоэтажном многоквартирном доме, который состоял из нескольких корпусов – причём три из пяти были ещё не достроены, потому количество уже заселившихся в апартаменты жильцов (и, как следствие, потенциальных свидетелей) сводилось к минимуму. Район, где размещался дом, тоже был, что надо: из новых, плохо заселённых, где главенствовали по большей части пустыри - будущие участки под строительство.
Задрав голову, чтобы оценить облицованный кафелем фасад многоэтажки по самые пентхаусы, Кисаме хмыкнул, откинул докуренную до фильтра сигарету в сторону щелчком пальцев и произнёс со своим Хошигаке-акцентом:
- Атлична.
Итачи, косясь на него, осторожно переступал с ноги на ногу в ожидании команды действовать. Он всегда, поощряемый семьёй, держался так далеко от подобных дел своего клана, как только мог, а потому сейчас чувствовал себя и правильно, и неправильно одновременно. Слишком много ожидаемого к свершению в жизни молодого человека, но, тем не менее, нового для самого Итачи произошло в этой поездке, а сейчас он ещё и собирался сунуть голову туда, откуда всю жизнь тщательно пытался сбежать. Волнение мешало твёрдо стоять на месте, щекотало электрическими импульсами.
«Ками-сама, я же ни хера в этом не смыслю», - разнеслась странно ясная во встревоженном мозгу молодого человека мысль, и он сам ужаснулся, но не понял чему: нецензурному выражению или голосу, который его произнёс – он явно и отчётливо принадлежал Кисаме.
Последний тем временем повторил уже известный спутнику ритуал с хлопаньем в ладоши и молитвой, при этом сперва приглашающе полуобернувшись к Учихе, а Итачи поспешил последовать примеру. На этот раз скороговорка была другая и не вызвала такого смеха, погребённая волнением за техническое состояние лифтов – этаж был пятнадцатый, не близкий. К счастью, обошлось, и двое путешественников, превратившихся уже в беглецов, оказались возле железной бронированной двери спустя считанные минуты.
Пока дверь открывалась, Учиха прогонял в голове все инструкции, данные ему Хошигаке. Быть собой, говорить обыкновенно. Не геройствовать. Стараться не врать, ограничиваясь скрытием полной картины по надобности. Не геройствовать. Если что, падать вниз и в сторону, прикрывать живот и голову. Не высовываться. Не геройствовать. Грубо говоря, ничего нового, всё, как учил дедушка ещё в далёком детстве, но внезапно Итачи стало казаться, что всё эти такие родные, такие знакомые правила выскочат в самый ответственный момент вон из головы.
Дверь открылась, и мелькнул лоскуток не изменившегося с прошлого раза интерьера лаборатории, напоминающего смесь маленького съёмного офиса с приличным ремонтом и казённого притона бездомных. Прихожая и гостиная оказались объединены в один гигантский холл с ресепшеном и рядом стульев вдоль стены; дальше, Учиха помнил, были сами лабораторные комнаты, на которые страшно было даже взглянуть, и жилые помещения.
Впрочем, всё, что Итачи успел увидеть, ему быстро закрыла тёмная фигура, которая не дала двоим путешественникам теряться в загадках касательно того, почему так безропотно, не прибегая к допросу, отворили дверь. Фигура была вооружена и собиралась стрелять. Видимо, лаборатория работала в режиме полной боевой готовности. Паре гостей открыли дверь, только чтобы убить их.
Итачи ничего не успел понять, даже не успел обрадоваться, что стоит немного позади Хошигаке, наполовину защищённый его плечом. Звук выстрела уже уловили его уши, слуховые косточки, но мозг не успел дать хозяину понять, что именно он слышит. Итачи ещё ничего не смог осознать, а Хошигаке уже отнимал дуло от лба заваливающегося назад молодчика, что открыл дверь и наставил на путников оружие. Именно «пустынный орёл» забывал уже тот грохот, что Учиха пока не умудрился запомнить.
Он сумел только, согласно своим ожиданиям, полностью растерять из головы всю инструкцию по поведению, потому как она начиналась с вариантов про переговоры, а переговоры не состоялись. Молодой человек помнил единственную часть, отрывок про «в сторону», а потому, когда чёрное смазанное пятно-Кисаме пропало в квартире, Итачи осторожно, перешагивая подёргивающиеся в предсмертной конвульсии ноги, вошёл в прихожую, прикрыл за собой дверь и встал слева от неё. Вполне себе «сторона», ведь так?
В лаборатории на тот момент находилось трое охранников и двое учёных, а также семь единиц огнестрельного оружия, не считая принесённого Desert Eagle. Учиха этого не знал, но мог наверняка сказать, что сперва было очень громко, а после, совершенно неожиданно, очень тихо. И что он совсем не испугался и ничего не видел - только уже неподвижное к тому моменту, как начал снова воспринимать окружающее пространство, тело, да ещё Кисаме, который, судя по всему, проходил через рутину осмотра помещения на предмет всяческих… Итачи не знал, чего.
Спустя какое-то время Кисаме, удовлетворённый обыском, в обыкновенном темпе повседневной жизни повернулся к Учихе лицом, а тот с ужасом осознал, что лоб и скула мужчины покрыты брызнувшими, задевшими вскользь кровавыми запятыми. При этом выглядел Хошигаке так, будто забыл полный список продуктов на кассе в супермаркете и обернулся переспросить. Именно эта обыденность заставила воздух вокруг звенеть и знойно вибрировать от угрозы, присутствия смерти в комнате, опасности.
- Ну, как вам, Итачьсан, мочилово людей? – осведомился Кисаме с пистолетом; именно Кисаме, не занявший его место демон, не «будто другой человек», а именно Кисаме.
Хотя «мочилова» как такового Итачи не засвидетельствовал, что-то у него внутри зашевелилось, и он списал это на отступивший шок.
- Это ужасно!.. – только и смог выдавить Учиха, начинающий мелко дрожать от странной, глупой детской веры во всезнающее правосудие, наказание. Ему всё мерещилось, что с секунды на секунду в помещение ворвётся отряд полиции и пришьёт их с Хошигаке на месте, без суда и следствия. «Ты что-то сделал неправильно!» - в панике сигнализировал хозяину крепко воспитанный устоями общества мозг, боясь именно социального позора, а не переживая за души убитых и свою собственную. – Ужасно!..
Кисаме улыбнулся простой открытой улыбкой:
- Н-да, а я этим на жизнь зарабатываю. Ещё раз услышите, что кто-то жалуется на свою должность, – расскажите ему про наш маленький клуб, пусть ценит очарование посудомойства. – Он замолчал, ища взглядом тряпицу утереться, пока его ботинки влажно чавкали по ворсу ковролина, напитавшегося кровью. - А знаете, что самое радостное в нашей работе? Она на всю жизнь! Очень приставучая профессия. Практически как политика пожизненного найма.
Лопатки Итачи совершенно неожиданным образом встретила стена, и молодой человек не был в курсе того, как это случилось. Возможно, то, что Кисаме двигался на него, сыграло определённую роль. Возможно даже, определяющую. Учиха прилип к стене, едва удерживая себя, чтобы не прижаться глупо к обоям ладонями в поисках хоть чего-нибудь для сгребания в горсть. Тот гул в затылке, что с самого утра предупреждал о присутствии рядом другого самца, теперь бил в набат, объявлял об опасности этого второго. Об опасности Кисаме; именно Кисаме, не демона и не «будто другого человека».
Итачи прижимался к стене, а внутри его грудной клетки, под ненадёжными дугами рёбер, ком, что стал уже почти привычным, принялся быстро завязываться тысячами тысяч узлов, каждый из которых затягивался всё туже и туже. По узлу на серебристую против оконного света щетину Кисаме, на капли крови, что нарушили запятые и потекли вниз латинскими «т», чертя между этой щетиной устьица. По узлу на Дебюсси, отдельно на чёрные и на белые клавиши, по узлу на каждое дрожащее колено самого Итачи, на каждую несуществующую букву «а» в слове «отлично». На каждого упомянутого всуе представителя грызунов и куньих. По узлу на каждую жизнь.
Когда спустя мгновения была достигнута критическая плотность и подпрыгнуло гравитационное притяжение, ком эволюционировал, стал внутригрудной чёрной дырой последней стадии. Она затопила всё, потянула окружающее на себя и в себя, вместе с Кисаме. Мужчина подошёл, не в силах сопротивляться притяжению, вплотную к Итачи, произнёс:
- Трясёт, - имея в виду ощутимые волны дрожи, которые колотили Учиху с головы до пят.
Итачи втянул воздух через едва приоткрытые губы, и вдох получился свистящим, судорожным, как если окоченеть на морозе и начать стучать зубами. Кисаме, именно Кисаме, не демон и не «будто другой человек», склонился к нему, и парень почувствовал на щеке, на шее горяче-холодное прикосновение оружейного металла. Его изучали в манере хищника, и самое кошмарное заключалось в том, что…
- Тебе не страшно, - триумфально вынес вердикт мужчина, осмотрев Учиху и осклабившись. – Тебе нравится!
Может, не так сильно он и отличался от Хаку?
Странный звук, разносящийся по комнате, скорее всего, имел за источник чьи-то разорванные внутренности, но это не помешало Итачи сквозь горячую пелену непролитых слёз хотеть почувствовать на языке металл: крови, оружия, молнии чужой ширинки, кончиков чужих пальцев. Молодой человек был настолько поглощён этой странной жаждой, явно порождённой притяжением чёрной дыры, что полностью пропустил появление компании, и осознал, что они с Кисаме больше не единственные живые посетители лаборатории, только когда услышал голос вдруг отвернувшегося мужчины:
- Ёб тя в ноздрю, так и знал!..
Итачи пересилил себя и посмотрел. Порог квартиры второй раз за день перешагивали Хаку и Момочи Забуза. Выражение лица последнего выдавало согласие с последней фразой его товарища Хошигаке.

@темы: ramen<3, Три светильника, Фанфикшн

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Нас 400!

Так как богатая тема трёхсот спартанцев была нами упущена в прошлый раз, нагоняем в этот)

Уважаемые друзья!
Вот нас уже и 400. Мы искренне надеемся, что всем вам, дорогие читатели, нравится наш дневник и наше творчество. Спасибо, что вы с нами!
В особенности хотелось бы отметить некоторых старых товарищей, без поддержки которых нам уже не обойтись.

В Хриза Амирани сразу чувствуется писатель.
RyzhayaVredina всегда интересно и интеллигентно выскажет своё мнение, каким бы оно ни было.
egoNorainu поддерживает поэтичными отзывами.
Linochka13 радует нас своей неподдельной искренностью.
Asstronex копает настолько глубоко, что порой трудно угнаться за её острой мыслью.
tevaorel - наш товарищ и советчик.
У Shiholo такой интересный склад ума!
Alatariele волшебно пишет - зачитаешься!
Spiteful chibi не смущается и говорит искренне.
Ichiru-san поддерживает с улыбкой)
Забуза-саныч, дорогой! Мы тебя и уважаем безмерно.
demon Ailen дарит позитив.
BrutalZombie ещё один наш боевой товарищ. Спасибо тебе!
..Silver Dragon.. мечтательная и в хорошем смысле впечатлительная натура. Наверняка очень приятна в общении.
Бродячий Психолог всегда подметит какую-нибудь интересную деталь, которую раньше никто не замечал.
elf-kind порой пишет милыми загадками, а мы вместе с удовольствием стараемся их отгадать.
Леония - ну, ты знаешь)
Angelic Fruitcake добрая и трезво мыслящая девушка, с которой мы очень рады были познакомиться.
Onixsan такая прелесть!
В последнее время ничего не слыхать от Lundy, но мы тебя не забыли! Заходи на досуге, будем очень рады!

Спасибо всем ветеранам, которые с нами с самого начала, и спасибо тем, кто присоединился позже! Мы всегда рады видеть вас!

@темы: Всячинка, viaorel, ramen<3, Арт

---

Три светильника. Часть 2, Глава 6

Название: Три светильника
Часть: 2
Глава: 6
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика
От автора: Я много нервов извела, пока это писала, потому как: а) отношусь к себе и тому, что делаю, в первую очередь, с самоиронией, и б) писала так, как чувствовала, что для истории подходит. Надеюсь, жанр "юмористическая эротика" уже существует, ибо не хотелось бы стать родоначальницей

Часть 2. Глава 6

Глава 6
Бортовая проводница в сотый раз взволнованно поправила свой пёстрый шейный платок в корпоративных тонах и снова попыталась заглянуть в тесную туалетную кабинку через широкое плечо Хошигаке, чтобы собственнолично убедиться в состоянии находящегося внутри пассажира. Девушку волновало разом несколько фактов: пьяных на борт брать не запрещалось, но негласно порицалось – раз; опорожнять желудки пассажирам полагалось в бумажные пакеты, а не унитаз – два; блевать и скандалить одновременно явно не дозволялось правилами поведения на борту – три.
- Почему?! – голос многострадального юноши, оккупирующего туалет, имел риторический окрас, - каждый раз ты заставляешь меня пить какую-то гадость, а после я…
Далее последовал набор звуков, красноречиво завершающий фразу. Сопровождающий несчастного вежливо подождал окончания какофонии, а затем невозмутимо парировал:
- Зато вы совсем не думаете о боязни полётов.
Стюардесса, хотя и опасалась получить выговор от старшей сотрудницы в лётной команде, отнеслась к ситуации юноши с сочувствием как раз из-за этой вот всплывшей в коротком разговоре, предшествующем ситуации, боязни. Она видела многих несчастных в схожем положении, наблюдала их мучения и искренне сопереживала каждый раз.
В конце концов молодой человек, бледный, с лихорадочно блестящими глазами и влажным лбом, показался в поле зрения: он выглядел пускай и несчастным, но живым.
- Нормально? – осведомился его спутник и получил в ответ кивок. Не удовлетворившись им, мужчина схватил парня под подбородок, достаточно бесцеремонно, и повертел его голову из стороны в сторону, разглядывая на предмет чего-то ему одному понятного.
- Не верти меня, и так тошно! Я больше никогда…
- Не будете пить, я знаю. Но, к слову, это вас не от бухла скрутило, это вы укачались с непривычки.
- Мне вообще глубоко равнозначно.
Двое ещё постояли в тишине: Кисаме готов был улыбнуться, Итачи смотрел вниз и сопел, пытаясь выровнять дыхание и злясь.
- На, - в итоге сказал первый и сунул прямо под нос спутнику небольшой пластиковый свёрток, - …те. Нате.
- Это что?
Стюардесса, которая почитала отели в силу особенностей работы за второй дом, мигом признала вещицу: это был крошечный гостиничный несессер, в котором все дезодоранты-пасты-кремы маленькие, как пробники, а расчёска, щётка и мыло похожи на игрушечные.
- Ну, умыться, там, - вкратце пояснил Кисаме и мелко потрусил сумочкой в воздухе, чтобы её скорее забрали. – Из гостиницы спёр.
- Если бы ещё не ты меня пить заставил, я бы сказал, что это настоящая забота. - Итачи взял несессер и поднял глаза на бортовую проводницу. – Спасибо вам, милая девушка. А теперь вон, оба, я хочу побыть в этом туалете с закрытой дверью.
Хошигаке вместе со стюардессой неловко выступил из тамбура около туалетной кабинки и оказался в этом их странном отсеке для сплетен, похожем на смесь столовой и космического корабля. В подобном окружении и новом освещении девушка поглядела на Кисаме другими глазами и неожиданно нашла слишком много сходств оного с террористом, пришедшим умыкнуть родной самолёт куда-нибудь в Нарнию, а потому решила усадить пассажира на место от греха подальше.
- Может быть, - учтиво улыбаясь, вежливо предложила она, - давайте я что-то принесу для него? Чай, например?
- Да ладно тебе, я уже ухожу, - каким-то непостижимым образом прочёл её мотивы Кисаме. – Но чай давай, хорошая идея.
- С мятой или с ромашкой? – захотела услужить та, чуточку смутившись.
Мужчина уже взялся за занавески, отделяющие служебный сектор от салона, и ответил оттуда:
- Давай и тот, и тот.
Скучающие за просмотром плохого фильма люди от нечего делать праздно косились на Хошигаке, как на бесплатное развлечение, пока он шёл к своему креслу. Кто-то осуждающе, кто-то сочувственно, но в большинстве своём – безразлично.
Пассажирка, что досталась им третьей с краю, давно уже сбежала к своей компании подружек, и её кресло приспособили под склад. Кисаме поднял с седушки спешно откинутый прежде плеер Итачи и вместе с девайсом протиснулся на самое ближнее к иллюминатору сидение. Облачные горы и водопады за окном, чтобы полюбоваться, отсутствовали – внизу плыла скучная снежная равнина. Хошигаке без сожаления потянул за колечко вниз плотную заслонку, отрезая вид от глаз всяких там слабонервных.
Итачи долго щёлкал замком на весь салон, пытаясь открыть двери. Удалось ему после пятого раза, лампочка на индикаторе замигала зелёным, издав мелодичную ноту, и вот уже гордый Учиха вояжировал по проходу салона с самым аристократически-невозмутимым видом из всех возможных. Люди даже стеснялись на него пялиться. Добравшись до места, Итачи глянул краем глаза на занавешенный иллюминатор, но ничего не сказал. Кисаме в очередной раз осведомился:
- Чё, лучше?
- Никогда не был так рад видеть зубную пасту, - коротко ответил пацан.
Кисаме проследил, как он откладывает несессер на пустующее место, откатывает рукава рубашки от локтей обратно к запястьям и, не озаботясь застёгиванием пуговиц на манжетах, надевает пиджак. Чтобы рукава не задрались, мальчишка прижимал их кончиками пальцев к основаниям ладоней, что вызвало в голове у Кисаме какие-то размытые ассоциации с немного неуклюжими малышами, которых мамы посреди улицы вдруг решают обрядить в дополнительную кофту.
Хошигаке были известны многие типы пьяниц. Агрессивные начинали орать в поисках драки; весельчаки любили всех, пели и хохотали, словно юродивые; философы философствовали, плаксы рыдали, приставучие лезли обниматься ко всем подряд. Итачи, видимо, был неким подвидом параноидального пьяницы: он жутко боялся показать своё состояние. Закончив с одеванием, он снова, как и до того, сел очень прямо, сложил руки на коленях и бездумно уставился в монитор. Кисаме недовольно покачал головой.
Вскоре пришла борт-проводница с подносом. Учиха непонимающе на неё вскинулся, но та разговаривала через его голову с Хошигаке:
- Я ещё галеты принесла.
- Спасибо, юная леди, - шутливо кивнул тот. Откинул мальчишку облокотиться о сидение и снял задвижку, удерживающую вмонтированный в переднее сидение столик, создав таким образом место для подноса.
Девушка расставила две чашки и пластиковый лоточек с сухим печеньем, улыбнулась парнишке:
- Надеюсь, вам полегчает.
Улыбка у неё была отточенная, зажигательная. Итачи слабо улыбнулся ей в ответ, а когда девушка ушла, посмотрел на столик.
- Опять что-то пить… Который тут мой? – спросил он, имея в виду чаи. Над прочными кружками из коричневого пластика поднимались ощутимо разные ароматы.
- Они оба успокоительные, я решил, что вам стоит выпить микс. Дайте сюда.
Кисаме кончиками пальцев у ободка подхватил одну из чашек, нисколечко не обжёгшись (или же не подав виду), поднёс ко рту и одним большим глотком осушил ёмкость наполовину. Всё же, видимо, он не обжигался, потому как сразу всё проглотил, не поморщившись. Затем мужчина заполнил освободившееся в чашке место половиной порции другого чая и выдал получившийся коктейль Итачи, а себе забрал остатки.
- Осторожно, горячее, - прокомментировал Кисаме, когда мальчишка пытался аккуратно состыковать свои пальцы с неудобной пластиковой ручкой.
- А по тебе и не скажешь, - недовольно буркнул тот, подтягивая рукав пиджака в качестве изоляции между ладонью и посудой.
- Да ну его на хуй, я знаете как язык обжёг, - буднично возразили ему.
Итачи вдумчиво подул на чай раз, два, затем оценил его внешний вид. Напиток был, конечно, из пакетика, не нормальный, заварной, а потому имел явно подкрашенный цвет. Зато запах от него шёл натуральный.
- Кисаме, - позвал Учиха с чашкой у лица и, когда спутник повернулся, продолжил: - А ты иногда забываешь называть меня на «вы». Ты думаешь, я не замечаю, а я замечаю.
Хошигаке привалился боком к стене салона, опёрся головой о выступающий бортик иллюминатора и покосился на парня. Итачи держал чай и заглядывал собеседнику сквозь глаза куда-то прямиком если не в душу, то в печень.
- И чё теперь, дедушке пожалуешь?.. ешьтесь. Вы поняли.
Итачи вдруг вздёрнул бровь как-то странно, совсем не как раньше и, не разрывая взглядов, ответил:
- Нет. - После чего приложился губами к пластиковому ободку чашки, делая глоток, аккурат в том месте, где отпивал сам Кисаме.
В горле встал непонятный ком, и мужчина спасся от уже знакомого ощущения всех этих подозрительных сигналов в трек-листе ранее захваченного плеера. Итачи справа от него вздохнул и потянулся за галетой. Ел он, прикрывая рот рукой, в которой держал печенье, и продолжал глазеть в беззвучный монитор. На третьей галете Кисаме отобрал у мальчишки лоток, порешив, что бедному желудку хватит работы на время.
После перепрочищенного в очередной раз желудка, умывания, еды и чая Итачи расслабился и, кажется, забыл, что находится в самолёте. Внутри, конечно, происходили какие-то процессы при смене высоты, органы разом кидались то вниз, то вверх, но ощутимо не трясло, и создавалась иллюзия, скажем, синкансена. Кисаме искренне надеялся, что удастся уложить Учиху спать на оставшееся время полёта.
- Итачи-сан, плеер, - позвал он, готовый добровольно расстаться с музыкой. Телефон со своими песнями пришлось выключить, а у пацана из неклассики имелась только одна композиция, вставленная производителями по умолчанию для проверки звука. Так что жертва не особая, в принципе.
Итачи посмотрел на аппаратик и замершие поверх него перепутанные нитки наушников, осторожным щипком поднял один из них за резиновое навершие, устроил в ухе и попросил:
- Включи там новый трек-лист.
- А второй наушник? – не понял Кисаме.
- А ты?
Они секунду помолчали, затем одновременно произнесли: «Ну, ладно», и Учиха уже потянулся забрать наушник, но мужчина успел первым схватить его и вставить в ухо, тут же потупившись в небольшой экран. Где там этот чёртов новый треклист, было непонятно, потому Хошигаке включил первое попавшееся произведение, чьё название содержало прорву цифр.
Спокойная мелодия зазвучала вкрадчиво, шепча свои ноты не в одно только ухо, а насквозь до самой души. Кисаме скрестил руки на груди и съехал по сидению вниз. Спустя какое-то время Итачи облокотился на дальний от него подлокотник, подпёр голову основанием ладони и начал клевать носом. Недлинные проводки, разбегающиеся в разные стороны к крошечным динамикам, не выдерживали расстояния, и наушник из уха Кисаме принялся по чуть-чуть выдёргиваться. Это было отвратительно неприятное ощущение, из-за которого, казалось, того и гляди вывернется шея. Хошигаке сперва терпел, затем переместился по сидению ближе к Итачи и разделяющему их подлокотнику, но тогда Учиха начал и вовсе крениться, рискуя расквасить голову обо что-нибудь.
Самые тупые ситуации вытекают из абсолютно невинных жизненных перипетий. Кисаме, стараясь не особо двигать головой, чтобы не терять злополучный наушник, матернулся вполголоса, откинул подлокотник назад, убирая его, подцепил Учиху за ткань пиджака на локте и вместе с ним наклонился в другую сторону, к стене салона. Мальчишка приземлился головой ему на плечо, припечатал бок тёплой тяжестью. Конечно, от подобного «приземления» он тут же проснулся и отпрянул, таки выдирая музыку из уха Хошигаке.
Его сонное лицо, как и прочие выражения, совершенно не выражало сонливости, хотя глаза и были полуприкрыты.
- Что я, падал, да? – догадался пацан. – Извини.
Кисаме, личное пространство которого разом заголосило о нарушении своих границ, в изумлении почувствовал сквозь джинсы лёгкое прикосновение к своему колену, которое щекотно скользнуло вверх: мальчишка вслепую нащупывал проводок выпавшего наушника. Нащупал, поднял и осторожно вернул Кисаме в ухо, задев кистью скулу.
«Так, - подумал Хошигаке, стиснув зубы, - тут что-то нужно решать, потому что этот ёбанный сюрреализм или как его уже достал».
Итачи опустил голову, игнорируя любые душевные метания присутствующих, и как ни в чём не бывало облокотился о Хошигаке. Тот запоздало понял, что сам себя подставил, но тупая ситуация уже вовсю набирала обороты. Будто передумав спать, юноша внимательно разглядывал Самехаду, что выглядывала из-под подобранного рукава рубашки. Неудобного разговора было просто не избежать.
- Я знаю, - тихо начал Итачи, - что людей с татуировками бесят вопросы вроде: «Что это значит?».
Вокруг поплыли едва уловимые запахи алкоголя и мяты. Хошигаке вперился взглядом поверх спинок сидений в монитор с выкидышем кинематографии, где смешно и не по-настоящему стреляли, и туда же произнёс:
- Я уже перебесился, можете спрашивать.
- Дедушка говорил, что у тебя есть демон. - Каждое слово почти ощутимо оседало на кожу руки, и Кисаме честно надеялся, что не покроется мурашками. – Это твой демон?
Всякий раз, когда Хошигаке пытался высказать вслух свои такие важные взаимоотношения с Самехадой, ничего не получалось. Слова всё портили, заставляя звучать их историю пошло, глупо и смешно. Ему не нравилось, когда люди смеются над Самехадой, и не нравилось давать людям по зубам - звук просто отвратительный, хуже вилки по тарелке, - потому Кисаме молчал. На вопрос Итачи он тоже едва слышно, с неохотцей, хмыкнул.
- Не стесняйся, - простодушно молвил пацан, - в определённых слоях населения тотемические верования до сих пор очень сильны. Мафия, заключённые, военные, врачи, народные умельцы, актёры, художники тоже. Это обусловлено… - Он замолк не резко, а постепенно затих, словно передумал говорить ещё в середине предложения, и затем начал по новой: – Он тебя защищает или даёт силу?
Кисаме сильно захотелось провести по предплечью ладонью: чернила под кожей словно зудели, чесались.
- Она, - поправил мужчина, чувствуя себя в сотый раз полным идиотом. – Это она. И она не даёт мне силу, а демонстрирует её. Она приснилась мне. Сказала, выбирает меня, потому что я – сильный.
- Ты сильный, - повторил Итачи, как неоспоримый факт. – А у неё есть имя?
- Самеха… - начал Хошигаке, но тут музыка в наушниках переменилась, пошла новая композиция, тон которой радикально отличался от предшествующей. Это произведение заставило Учиху вскочить, разрывая тёплый кокон непонятной близости, и прервать собеседника.
- «Полёт валькирии»! – страшным голосом возвестил он.
- И что? – не понял его спутник.
- Мы летим!
Оп-па. Быстро трезвеющий Учиховский мозг воспрял и решил подкинуть очередной сюрприз. Чёрные глазени мальчишки начинали округляться.
Кисаме попытался сориентироваться. Ками-сама, лететь-то оставалось всего минут пятнадцать-двадцать! Почему сейчас?! Конечно, можно у сердобольной стюардессы попросить ещё стакан вина или что-то в этом роде…
«Может, ему просто по голове дать, чтобы отключился?» - проскользнула малодушная мысль.
- Руку, - потребовал мужчина строго, тем временем стараясь удержать себя самого в здравом уме. - Смотри на меня и дыши. Успокойся. Не ссать. На войне страшнее.
- На войне ниже, - мертвенным голосом заключил Итачи, окончательно и официально входя в состояние паники.
- Уважаемые пассажиры! – бодро возвестили в продолжение диалога динамики с потолка. – С вами говорит капитан. Через десять минут мы идём на посадку. Прямо сейчас самолёт начнёт снижаться, проходя сквозь облачный слой, и ожидается небольшая турбулентность. Пожалуйста, займите свои места в салоне и пристегнитесь. Я прошу вас больше не вставать до остановки самолёта. Следуйте инструкциям бортовых проводниц. Спасибо за внимание.
Да они издеваются!
Все пассажиры, включая пару путешественников, после окончания сообщения ещё недолго сверлили потолок взглядами, задрав головы, словно ожидая возвращения божественного голоса. Царила идеальная тишина. Затем весь салон зашуршал, зашушукался.
Итачи, смертельно побледневший, весь напрягся на сидении, словно собирался вскочить в любой момент, и вцепился судорожными пальцами в колени. Он сверлил Хошигаке перепуганными глазами, мелко мотал головой из стороны в сторону, из чего становилось понятно: если взлёт и посадку мальчишка, вероятно, пережил бы, то турбулентность – это явно чересчур.
Тут Кисаме вновь порадовался оперативности своего организма, который успел пристегнуть Учиху к сидению до того, как тот начал орать и бегать по салону. Руки так быстро справились с задачей, что замок даже ни разу не заклинило.
Семья с ребёнком-подростком, что сидела через проход от них, явно была религиозная. При первых же толчках все взялись за руки, закрыли глаза и опустили головы в молитве. Стюардессы сидели, пристёгнутые, на своих специальных сидениях в голове салона, лицом к пассажирам, и улыбались, словно чокнутые, всем своим видом демонстрируя отсутствие опасности.
Кисаме не волновался совершенно, все его мысли оказались оккупированы удержанием Итачи на месте. Он положил руку мальчишке сзади на шею, словно бы успокаивая, но на деле просто готовясь схватить его, если дёрнется. Учиха пучил глаза и гипервентилировал.
Конечно, это было очень странно: такая стабильная конструкция, казалось бы, ковролин, мягкие сидения, свет, вода, все признаки благополучия. Вмещает столько людей… а от малейших изменений в родной для себя атмосфере ходит ходуном, как пустая скорлупка, и совершенно не имеет никакой надёжности.
Иногда толчки были достаточно сильными, но, в основном, турбулентность представляла собой некомфортную резкую тряску и только. Временами всё успокаивалось, и люди вздыхали было с облегчением, но почти сразу дребезжание начиналось снова. Самым странным Хошигаке показалось то, что свет всё время горел ровно-ровно, а не мигал, как в фильмах.
Первые пять минут этого микроапокалипсиса Итачи был не в состоянии даже нормально вздохнуть. Затем, наоборот, задышал часто-часто, уставившись прямо перед собой. Кисаме не знал, что мальчик чувствует, что вспоминает, и как это – падать. Он не мог сродниться с его страхом и потому найти нужных слов утешения тоже не мог.
Минуте на десятой, уже когда все отвлеклись от тряски созерцанием сквозь иллюминаторы открывшейся снизу земли, Учиха внезапно замер и медленно повернулся к Хошигаке. Тот поскорее подался вперёд, наклонился, ожидая реплики вроде «сейчас упаду в обморок» или «сейчас меня вырвет».
Итачи превзошёл все ожидания. Две секунды он с задумчивым видом послушал что-то у себя в голове, затем посмотрел прямо и откровенно на своего спутника – взлетевшие ресницы открыли чёрный хищный взгляд, тут же снова скрыли его, – и тогда внезапно тоже рванулся вперёд и… впился в губы Кисаме поцелуем.
В следующий же миг самолёт выровнялся и, наверное, пошёл на ещё большее снижение, потому что уши у Хошигаке мгновенно заложило крепко-накрепко и всё вокруг потеряло звук. И смысл.
Поцелуй получился неудобным из-за позы, паники одного участника и временного выключения способностей восприятия действительности у другого. Молоток, который гупал в голове, в итоге оказался сердцебиением, - это Кисаме понял. Дальше мысль натыкалась на глухую чёрную стену, на блёстки размытых бликов от лампочек, рассыпанных по ресницам Итачи. Ещё мужчина осознал, что от неожиданности схватил пацана за холку, как котёнка, сминая хвост волос и воротник рубашки.
- Говорит капитан, - деликатно вмешался в это безумие бас лётчика, - турбулентность позади. Самолёт идёт на посадку. Оставайтесь на своих местах и проверьте ремни безопасности. Расстегнуть ремни вы сможете после того, как погаснет сигнальная лампочка.
Кисаме обнаружил себя глядящим в избавленный от занавески иллюминатор. Всё тело пульсировало, в голове крутилось приблизительно следующее: «ладноскемнебываетстрессладноскемнебывает…» и так далее. Мужчина подозревал, что скоро начнёт злиться.
Итачи тем временем закрыл лицо руками и возвестил:
- Я живой!
***
Кисаме редко доставались красивые или новые вещи. Всё, что он получал, в основном было пошарпанным, потасканным, специфическим. В этом заключался определённый шарм, очарование предметов с историей. Кисаме был доволен таким положением дел, но не стал бы лицемерить, говоря, что никогда не хотел иметь красивых вещей. Просто у него было много времени понаблюдать за их обладателями.
Красивые вещи заставляли людей делать такое, что и в страшном сне не приснится. Они являлись деструктивными из-за своей красоты. Или красивыми из-за этой деструктивности внутри себя – тут уж не разобраться и не понять.
Родная Фукуока была не мила. Ну да, она же их не ожидала; втайне приехали, секретом пробрались, словно преступники.
Таксист курить не разрешил, но Кисаме явственно понял, что если немедленно не закурит, то от переполняющих его эмоций начнёт прыгать по салону и отбиваться от стенок, как шарик с гелием. Итачи снова сидел справа, на самом безопасном месте за водителем, и слушал плеер. Теперь, правда, в одиночку. Никаких особых душевных метаний на его лице не отражалось. Он только осведомился о маршруте следования, получил исчерпывающий ответ про «одну нычку» и успокоился.
Квартиру, где Кисаме собирался прятаться, они держали вместе с ещё шестерыми товарищами «на крайняк». В ней всегда имелось всё необходимое, а также практически никогда не было людей. А если и были, то не задавали никаких вопросов. Находилась «нычка» в благопристойном районе, но не настолько благопристойном, чтобы косорожие её обитатели вызывали подозрение.
Таксист добрался до места быстро, не плутая, высадил парочку у низеньких воротец в белой ограде вокруг многоквартирного здания. Хошигаке заплатил, приказал, не глядя, Итачи стоять, где стоит, и сходил за угол дома – забрать из-под украшающего сад камня дубликат ключей. Над камнем Кисаме какое-то время посидел на корточках, разглядывая серую в крохотной белой ряби и налёте мха поверхность. Сердце так стучало, что делалось дурно. От чёртова пацана развозило, как школьника с глотка пива.
Мужчина вернулся, покручивая в руках отёртый от земли ключ на облезшем колечке без брелока, направился по тропинке к крыльцу, кивком головы приглашая Итачи следовать за собой.
Вероятно, последним гостем помещения был Момочи Забуза – уж больно чистенько всё, а в вазе на обеденном столе в гостиной даже стоял букет сухоцветов. Вполне в духе того смазливого чуда, которое Забуза везде таскает с собой. И которое, в свою очередь, таскает с собой разные острые отравленные предметы.
Квартира была без характера, светлая и уютная, из разряда «как купили, так и оставили»; может, потому чувствовалось – постоянно в ней не живут. Кисаме наскоро проверил комнаты, открыл на кухне окно, вернулся в гостиную и онемело начал разглядывать букет в невесть откуда взявшейся расписной вазе. Он услышал, как за спиной закрылась дверь, роняя пыльную застоявшуюся тишину. Пришлось поворачиваться. Лишь только он это сделал, как буквально наткнулся на упругое напряжение, звенящее в воздухе.
Итачи откинулся на закрытую дверь, запрятав руки за спину и источая пьяную расслабленность. Когда убедился, что на него смотрят, то осведомился со спокойным интересом:
- Говорить будем?
Вот оно… подходит, подходит - и прорывается наружу, кромсая по пути тишину. Кисаме скрипнул зубами – в последнее время с ним это часто происходило, - подбоченился и тяжело припечатал пацана взглядом исподлобья. Пацан только выгнул бровь в ответ.
- Что за срань происходит?! – гаркнул Хошигаке как можно более злобно, надеясь приструнить наглеца. - Какого тебе, на хуй, надо?!
- А может, мне как раз на хуй и надо, - невозмутимо и без запинки отчеканил мальчишка голосом холоднее своего обычного.
Кисаме честно попытался поверить, что Учиха сказал это только что вслух своим сказочным ртом, да ещё и ему в лицо. Жизнерадостное пение вечерней птички за окном мало помогало. Пацан бесстыдно и невозмутимо разглядывал спутника, и этим делал Хошигаке по-крупному, как злая няня малыша. Мужчина осознал, что просто в изумлении пялится, задрав брови до небес, а потому поскорее выпалил, хаотично мотая рукой:
- Да ладно! Ты не по этой части!
- Ну да, да, - Итачи скривился и добавил едко: - Я же теперь внезапно просто так искусствовед.
- Это здесь вообще ни при чём! – достаточно лицемерно, в общем-то, заявил Хошигаке, который раньше доказывал диаметрально противоположное.
Учиха, вытянутый по струнке спиной к двери, казался распятым, но при этом мужчина чувствовал беспомощным именно себя. Мальчишка же, прижимаясь затылком к древесине, перекатил голову влево-вправо и детским подначливым тоном протянул:
- Всем всегда при чём, а ему ни при чём. Ты что, особенный? Или ты так моего дедушку боишься?
Количество наглой едкости в комнате просто зашкаливало. То есть, теоретически Кисаме подозревал о бассейнах яда, которые Итачи держал в резерве, но как-то верил, что никогда с ними не столкнётся в столь критических объёмах.
- Так, пацан, следи за языком! – выкрикнул он грубо, тряся обвинительно пальцем. - При чём тут дедушка?! Тьфу, бля, дядя! Просто ты! Ты же холеная-лелеянная кукла без понятия о жизни!
- Разве это не те качества, из-за которых ты меня хочешь?
Кисаме честно не мог припомнить, когда в последний раз так хотелось заорать собственной челюсти: «Как низко ты пала!». Ощущение было такое, словно его стукнули по голове. Хошигаке мигом перепрыгнул в бытность свою подростком, когда с ним случались приступы гнева. Ему не нравилось так злиться.
Почему смазливые мордашки считают, что могут вертеть другими и им это сойдёт с рук – непонятно. Или они думают, им в нос не дадут, фасад пожалеют? Провокатор нашёлся, гляньте на него. Блестит глазами и нарывается. Самое ужасное, что работает же. Вот так просто решил поиметь, кто ближе оказался… ну, мышление.
- Всё, я ухожу, - подвёл Кисаме итог бесплодной дискуссии, направляясь к двери с намерением банально сбежать, побродить пару часов по кварталу, остыть.
Учиха и мышцы не напряг – только произнёс, как промурлыкал:
- Никуда ты не пойдёшь.
Таких ситуаций с Хошигаке точно не случалось. Вернее, случались, конечно, но никогда не вызывали столько противоречивых чувств и желания тяжко думать, схватившись за голову. И не порождали глупой жгучей обиды, как в детстве, когда его обзывали с исключительным дошкольным остроумием, например, тупорылым увальнем.
Кисаме попытался отклеить мальчишку от двери, отшвырнуть одним толчком, но тот за своей спиной вцепился в дверную ручку, потому ограничился несущественным отклонением в сторону. А когда выровнялся, снова прислонился лопатками и затылком к древесине, поманил Хошигаке к себе, дёрнув легонько головой:
- Всё нормально. Иди сюда.
Кисаме редко доставались красивые вещи. Он впадал перед ними в ступор, он боялся их разрушить. Он боялся, что они разрушат его.
Мужчина словно в трансе взял Итачи за горло, за его тонкую нежную шею с мягкой наощупь кожей, не знающей бритвы, наклонился и поцеловал идиота. Грубо, чтобы отворотить от себя, чтобы больно было мягким губам; глубоко и властно, чтобы напугать силой. Итачи не замирал и не вздрагивал, не стал напрягаться – поддался на всё. Ладонь его тепло обняла локоть Кисаме, похожим на то щекотное прикосновение в самолёте движением поднялась почти к собственному горлу, до широкого чужого запястья. Пальцы сжались вокруг него, но не испуганно, а только чтобы почувствовать пульс своими кончиками. Расходясь от их плотного кольца, импульс превращал каждое нервное окончание мужчины в иголку, и пробрало почти до дрожи, и волосы на затылке вставали дыбом.
Хотелось спросить нечто вроде: «Нахера ты это делаешь? Что в твоей башке происходит?». Итачи было очень трудно читать. Когда Кисаме отстранился, втягивая сквозь нос перепутанный, почти наэлектризованный воздух, получилось только заунывное:
- Мальчик, ну, ты чего?.. Ты просто пьян.
Лицо Итачи было непроницаемым, но каким-то образом все его эмоции проходили сквозь кожу, в месте прикосновения пальцев к запястью, а каждое слово вибрировало под ладонью Кисаме, тоже проникая внутрь.
- Это просто ты очень привлекательный мужчина, - пояснил мальчишка, как что-то очевидное. Может, для него так и было. - Большой.
Тут до Хошигаке дошло, что, в принципе, всё в порядке. Просто мальчик ёбнутый на всю голову, но так разве это его проблема? Ему хотелось такую красивую вещь. Поправка: не такую, а именно эту. Где-то внутри него пружина, пережатая постоянным фоновым присутствием мальчишки, свистящим в голове, как кипящий чайник, постоянными его подначками, чернотой глаз, мимолётными прикосновениями, словно горячим шёлком черкнули, - пружина эта пошла на отдачу.
Так как Кисаме свой галстук снял, а рубашка его хорошо если держалась на трёх пуговицах, то он начал раздеваться прежде, чем взялся за Итачи. Пространство лизнуло в спину прохладой окружающего воздуха, и это настолько не вязалось с горячей пульсацией возбуждения внутри, что в голове всё совсем перепуталось. Кисаме был поглощён возможностью прикасаться; вытянув рубашку Итачи из-за пояса, гладил по чужой спине, бокам, животу – живот вздрагивал, сердце юноши билось часто и сильно. Он потерял дыхание, боролся с воздухом сквозь поцелуи; одна его рука равновесия ради держалась за плечо мужчины, другая сгребла в горсть его короткие волосы чуть выше виска. Возможно, было больно – Кисаме не замечал. С каждым любовником всё равно выходило по-разному, потому он просто плыл по течению, оно вело само, но в этот раз всё было как-то уж чересчур ярко, ослепительно, и если Итачи потерял дыхание, то Кисаме рисковал потерять и контроль тоже.
Конечно, с Учихи сталось, когда уже всё, остановиться нельзя, а гул крови в ушах перекрывают только требовательные стоны и рыки, заявить:
- Я надеюсь, ты понимаешь, что я девица чистой воды.
- Целка, что ли? – услужливо перевёл вслух мозг Кисаме, а следующей почему-то выдал совершенно волшебную мысль: «Там хоть простынь постелена?».
- Да, - заявил Итачи в отчаянно-гордой манере выловленного шпиона и зашёлся мять зубами собственную нижнюю губу.
- Откуда ты знаешь? – не понял Кисаме, сбитый с толку простынями. К счастью, подгрузка информации вскоре завершилась, и он переоформил вопрос по теме: - Серьёзно?
- Как инфаркт. У меня страшный дедушка.
- Ну, думаю, мы справимся.
Одновременно с этими словами мужчина справился ещё с одной занимающей его последние полминуты задачей – вывернул Итачи из рубашки.
- Я к тому, - не сдавался пацан, кажется, не осознавая, что уже, в общем-то, всё равно, даже если он инопланетянин, - что вообще не знаю, что делать. Не имею ни малейшего понятия.
Кисаме зашвырнул чужую рубашку куда-то за пределы видимой Вселенной и всунул парню меж зубов кончик большого пальца, заставляя оставить многострадальную нижнюю губу в покое. Затем положил руки на твёрдые бёдра, притянул Итачи, прижимаясь тесно, давая почувствовать себя, своё тело. Мальчишка среагировал моментально и, скорее всего, на автомате, разомлело подаваясь вперёд.
- А спину выгибаете, как блядище, - заключил Кисаме с довольной ухмылкой.
Итачи парировал, покорно подставляя поцелуям шею:
- Выгибаю, как могу, а слов таких вообще не знаю.
- В любом случае, вам достаточно сделать только одну вещь, - приободрил его мужчина. - Не сбежать.
Простынь таки была постелена. Имелись даже наволочки и пододеяльник. Сто процентов, Забузов зазноба постарался. Кисаме уселся на кровати, усадил мальчишку напротив и применил самую частую в их общении фразу:
- Всё нормально.
Вообще, он не совсем понимал, зачем успокаивает его, если тот сам в постель прыгает. Просто… Наглость в Итачи сочеталась с вот этой его трогательной честностью и болезненной нежностью; он в равной степени естественно и обхватывал бёдра Кисаме коленями, и рассыпал вдоль его ключицы совершенно невинные поцелуи. Заставить мальчишку стонать и вздрагивать на выдохе совершенно ничего не стоило. Сиреневый вечерний свет из окна оставлял на его плече тёмные ямочки теней-акварелей, когда Итачи встревоженно приподнимался на локте. Кисаме хватал его за предплечье и тянул, тогда локоть скользил по простыни, и мальчишка падал обратно на подушки.
Итачи нравилось, но не так, как нравится любому юному организму, когда над ним совершаются некие приятные действия. Ему нравилось то, что именно Кисаме с ним всё это делает – это чувствовалось. Как если щёлкнуть по хрустальному фужеру, а он резонирует, издавая в ответ чистую высокую ноту, словно камертон.
Кисаме не совсем помнил свой первый раз с мужчиной – отчётливо запомнилось только то, как трудно было удержаться от предварительной развязки из-за переизбытка ощущений. Итачи держался молодцом сквозь все прелюдии, но в итоге сочетание игривых ласк стало слишком интенсивным и для него, потому что из-под ладони, зажимающей его рот, вырвалось терзающее слух «м-м-м». Кисаме остановил движения руки, оглаживающей мальчишеский член с тёмной розовой головкой, широко провёл по ней языком напоследок и подтянулся вверх. Хошигаке откровенно наслаждался этим почти издевательством, оттеснив своё возбуждение на второй план; не хотелось, чтобы веселье быстро заканчивалось.
Его попытки были встречены очередным невозмутимым лицом, хотя и с разрумянившимися щеками, размётанными волосами и тревожной дорожкой пота на виске. Быстрое поверхностное дыхание, которое Кисаме поймал губами, впрочем, выдавало пацана с головой.
- Так, никакое не «м-м-м», - мягко возразил мужчина. – Давай, заяц, расскажи мне что-нибудь нудное.
Итачи хотя и понимающе, но как-то вредно предложил после секундного раздумья:
- Все Мадонны Леонардо?
- Отлично.
- А в хронологическом порядке?
- Как получится, - заявил Кисаме сиплым, пробирающим шёпотом ему в ямку за ухом.
- Мадонна Бенуа, - послушно зачастил Учиха, почувствовав осторожные пальцы между своих ног. – Ужасно уродливая работа… там младенец, как свинья… Литта намного лучше, уже полностью его стиль…
Мальчишка замолк, привыкая к пока едва ощутимому чувству проникновения, но Кисаме одёрнул его:
- Я слушаю.
- Мадонна с прялкой. Мадонна в гроте, два варианта. Мадонна с цветком. Мадонна с младенцем, Святой Анной и Иоанном Предтечей.
Кисаме с самым серьёзным лицом отстранился от мальчишки, подхватил его под колено, закинул его безволосую голень себе на плечо и повторил:
- Я слушаю.
- Всё, - слабо возразили ему с простыни, - Мадонны кончились.
- А эта дурная баба, которую везде тычут? – вспомнил мужчина, несколько раз быстро оглаживая собственный налитый член и пристраиваясь.
Пальцы мальчишки распрямились на простыни, готовые сгрести её, сжать в кулак.
- Это Джоконда. Она не Мадонна.
- Хорошо, - согласился Кисаме и двинулся вперёд.
Вместо простыни Итачи почему-то вцепился снова любовнику в волосы, заставил смотреть на себя, ловить свой острый трезвый взгляд, не дал спрятать лицо. Своеобразный подвид боевого режима нереальности, который, вероятно, держал Кисаме за горло всё это время, быстро растаял, а осталось только окончательное, правильное ощущение горячего мальчишеского тела в руках.
- Больно? – осторожно спросил он.
- Больно.
- Ну хоть бы бровью дёрнул, что ли.
- Заткнись, - огрызнулся Итачи. – Ты реально много говоришь.
Кисаме послушно замолчал и двинул бёдрами, почти хулигански, почти мстительно. Едва не вибрирующий всем телом от собственного сердцебиения Итачи даже глазом не повёл. Мужчина хмыкнул, немного поменял угол и снова двинулся. Мальчишка продолжал пронзительно смотреть. Тогда Кисаме вновь слегка изменил положение своего тела, повторил движение... Итачи аж выгнуло, глаза закрылись сами собой. Отлично.
Кисаме редко доставались красивые вещи, а что сегодня пошло не так - кто знает?
***
Судя по табличке со сводом правил, что висела на первом этаже, домашних животных в здании держать запрещалось, но это мало волновало соседей. Из окна кухни слышалось, как орал хриплые залихвацкие песни чей-то бодро настроенный кот.
Пепел с сигареты падал на грудь, и Кисаме занимался в основном тем, что высокоинтеллектуально разглядывал его крохотную серо-белую кучку в слабом освещении тлеющего табачного огонька.
- Снова у меня какая-то странная жидкость во рту, - пожаловался Итачи в потолок с того конца кровати.
- Так пойдите рот прополоскайте, - посоветовал Кисаме.
- Снова на «вы», - вздохнул мальчишка. - Не пойду, я спать хочу. Имею право, у меня последние сутки – сплошной стресс.
Ночь ознаменовала приход того до жути странного периода, когда новоявленная близость ещё не успела устаканиться в имеющемся порядке вещей и приходилось вести себя, по сути, как раньше. Что тоже было странно. Вообще, всё было странно. Кисаме точно понимал только: что он опять очень зол – раз, что с радостью нагнул бы этого наглеца ещё – два. Поверх всего этого эмоционального шума под подбородком зудело призрачное дуло дяди Мадары.
- И чего тебе от меня нужно? – раздражённо выдохнул Кисаме.
- В смысле? – отрезал Итачи, заворачиваясь в простынь, спиной к нему.
- В смысле, что ты очень красивый, чего тебе может быть от меня нужно?
- Не называй меня красивым, я это ненавижу. Я человек.
- Глядите, у кого-то комплексы.
- Это ты мне говоришь?
В наступившей тишине Кисаме нервно докурил сигарету. По потолку загадочно проплывали полупрозрачные фигуры, сотканные из приглушённого света.
- Не спать, - гаркнул он, туша бычок о пока ещё пустую пепельницу, - руку же нужно…
Итачи сонно извлёк покалеченную руку из-под простыни и откинул её назад, не глядя. Кисть тыльной стороной шлёпнулась на грудь мужчины и взметнула лежащий там пепел.
- Пф, - Хошигаке скинул её, сел на кровати, яростно потёр руками лицо. – Аптечка, аптечка…
Аптечка на несерьёзные случаи нашлась на месте. Та, что на серьёзные, оказалась полупуста, и Кисаме искренне понадеялся, что и с Забузой, и с его мальчишкой всё в порядке.
Итачи буквально засыпал сидя, пока мужчина занимался натёртой рукой. Рана заживала нормально, и Хошигаке прикинул, что следующий день станет для пацана последним в бинтах. На ребре мальчишеской ладони голубела свеженькая дуга-синяк, оставленная зубами с того момента, как её прикусывали. Неожиданно мягкий свет включённой настольной лампы стал приглушённым: голова Учихи скатилась на грудь, и освобождённые от резинки волосы упали пеленой через плечо, отрезая окружающий мир.
- Заяц, - позвал Кисаме, упирая указательный палец в лоб Итачи, - не спи, я с перевязкой не закончил. Расскажи мне ещё что-нибудь.
- Тоже нудное? – невнятно спросил тот.
- Почему же, можно весёлое и интересное. Например, что такого тебе дедушка сделал.
Пока Кисаме отматывал приблизительное количество бинта и перекусывал ленту в нужном месте, Итачи свободной рукой откинул волосы и теперь перебирал пальцами складки простыни на своих коленях.
- Если коротко, то это из-за Дейдары, - выдал он наконец. – Мы в одной старшей школе учились. Для мальчиков. Ты знаешь, форма, все дела. Нам было по семнадцать. А Дейдара – гайдзин, блондин с голубыми глазами, представляешь? Конечно, я влюбился, а кто бы не влюбился.
Кисаме захихикал гадко, но с пониманием. Итачи тоже улыбнулся, только слабо.
- Ками-сама, ну что мы там могли? Ну, за руки подержались, может, раз или два. Не знаю, откуда дедушка узнал… Короче, он сделал так, что Дейдару выгнали из школы, его брата – из института, родителей уволили. Им пришлось переехать.
- Да, дядя – он такой, - согласился мужчина, разрывая кончики бинта на два усика, чтобы завязать узел.
- Это я пережил, конечно, а потом, вот, буквально пару месяцев назад… он мне натуральный омиай устроил. Только с мужиком! С чьим-то не то братом, не то дядей! – Итачи передёрнуло от воспоминания. – Я только потом понял, что это такой неуклюжий способ извиниться был, а тогда подумалось: ах, вот как, значит, мне счастливым не бывать, а если для бизнеса нужно, то под кого угодно положат!.. Меня полиция к тому моменту уже несколько месяцев доставала, так я возьми и согласись. Потом пожалел, но поздно было.
«Интересно, - подумал Кисаме, закрывая аптечку, - а я пожалею?».


Саундтрек 2 части (Mediafire):
- глава 4: Placebo - Space Monkey, 6.23 MB;
- глава 5: Kleerup - Until We Bleed (With Lykke Li), 10.08 MB;
- глава 6: Marylin Manson - You Spin Me Right Round, 3.76 MB.

@темы: ramen<3, Три светильника, Фанфикшн

---

Очень научная беседа. Sidestory по "Шесть недель"

Здравствуйте, друзья!

Недавно мы с ramen<3 завели беседу о том, как различные пары из "Шести недель" решают свои проблемы. Идея показалась мне интересной, и я решилась написать ещё одну, последнюю (я надеюсь) историю для этой серии. Скрытого смысла в ней нет, писалось просто для удовольствия, поэтому жанр соответствующий. Надеюсь, вам понравится!

viaorel


Название: Очень научная беседа
Автор: viaorel
Рейтинг: PG-15
Жанр: AU, humor, established relationship
Пейринги: упоминания Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи, Орочимару/Кимимаро
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: немного ненормативной лексики
От автора: это сайдстори к фанфику «Шесть недель». Времени от окончания событий в 6Н прошло чуть больше трёх лет. День – 23 июля, день рождения Саске. Ему исполнилось 23 года.
Размещение: запрещено

Очень научная беседа

Сакура поправила свои «умные» очки, придающие ей пущей серьёзности и даже как будто добавляющие её ауре веса.
- А ты, Гаара? – улыбнулась она покровительственно и чуть-чуть злобно, как улыбаются все психологи в фильмах. – Как вы со своим мужем решаете проблемы?
Сидящая рядом с ней Яманака Ино, также практикующий психолог, похоронила смешок за плотно сжатыми губами и любопытствующе воззрилась на друга. Сабаку Гаара, восседающий напротив неё на красном в чёрную клетку покрывале, с мрачным лицом выдавливал на ладонь остатки крема от загара. Тюбик издавал противные умирающие звуки, мешающие Наруто, который, положив голову другу на колено, уже десять минут как молчал и всё разглядывал синее, без единого облачка небо.
- Всё вещество мне выпользовали, - проворчал красноволосый, сдавшись и отшвырнув оранжевый тюбик, намеренно пытаясь достать им до виновника загородной встречи. Саске был занят ссорой с Чоджи на предмет того, по какому рецепту лучше жарить креветки, и посягательства не заметил. – Сами, главное, не додумались взять, а на мой так с утроенным рвением накинулись!
- Ты на вопрос отвечай лучше, - поторопила его Сакура. – Мне, между прочим, диссертацию на тему семейных конфликтов куратор советует писать, так что давай, раскрывай свои гомосексуальные карты, я тебе даже отдельную часть посвящу.
Гаара на это состроил кислый вид:
- Всегда мечтал, Харуно.
- Вопрос, ты! - с нажимом произнесла Ино и, улучив момент, дёрнула друга небольно за прядь волос.
Эти двое ещё с самого начала общения имели особые отношения: Ино единственная из всех девушек в их компании могла едва ли не вить верёвки из Гаары, а тот, в свою очередь, позволял ей капризничать и потакал ей практически во всём. Друзья догадывались, что подобная своеобразная любовь установилась у этой парочки на почве одного общего качества – любви к своей внешности, и были, возможно, правы. Гаара бесился, срывался на подругу, оскорблял всех, кто попадётся под руку, но в конечном счёте всегда сдавался и делал, что она от него хотела. Не исключением послужил и этот раз.
- Ладно, ладно, Яманака, только без рук! – насупился юноша, отодвигаясь подальше к краю покрывала и увлекая за собой всё ещё отдыхающего на его колене Наруто. – Что за вопрос-то был? Я прослушал.
Подруги обменялись одинаковыми взглядами, и затем Сакура повторила:
- Как вы с Ли решаете проблемы?
- Серьёзные или так? – уточнил Гаара, взявшись с деловым видом мазать на лицо то, на что расщедрился предварительно изнасилованный девушками тюбик.
- И те, и другие, - махнула рукой Харуно, приготовившись слушать.
- Ну-у… - Юноша закатил глаза, продолжая мычать, будто звук этот помогал ему думать. Наконец он встрепенулся: - Серьёзная ссора у нас была только одна, полгода назад где-то. Да, Учиха?
Последний вопрос он произнёс нарочито громко, обращаясь к всё ещё занятому обсуждением креветок Саске. Именинник посмотрел на него волком, указал молча на Наруто, который всё так же лежал в непозволительной, по соображениям Учихи, близости от нахала Сабаку, и красноречиво провёл большим пальцем по своей шее.
- Чего это он? – удивилась Сакура. – До сих пор усатого к тебе ревнует, что ли?
- Он всегда ревнует, это же Учиха! – вздохнул Гаара обречённо. – А вспомнил я про него, потому что в тот вечер мы с Ли оба крепко напились и устроили разборки прямо в их с Итачи квартире, всю комнату ему размудохали. Помните?
- Как же, помним! - ухмыльнулась Сакура злорадно. – И что, помогла вам драка эта? Разобрались, что называется, по-мужски, и всё, отлегло от сердца?
Гаара вяло отмахнулся:
- Да не, вот если бы ещё потрахались у Учихи на диване прямо – тогда я понимаю…
Приоткрывший один глаз Наруто выразительно посмотрел на лучшего друга, но промолчал. О чём он подумал в этот момент, осталось тайной.
- Ну, хорошо, допустим, - вернулась к теме Сакура. – А мелкие какие-нибудь неурядицы как решаете?
На губах Гаары заискрилась игривая белозубая усмешка. Убедившись, что Ли всё ещё гоняет мяч на поле с Саем и Шикамару вдалеке от их собрания, он повернулся к подругам и с заговорщическим видом поманил их к себе.
- Девочки, - объявил он интимным голосом, - я вам сейчас поведаю секрет нашего успешного трёхлетнего союза, но только тс-с.
- Да ладно тебе, мы будем тс-с, - заверила его Ино. – Секрет говори уже.
Улыбка юноши стала шире.
- А секрет, дорогие мои подруги, заключается в следующем, - произнёс он неторопливо, растягивая слова; при этом он взялся медленно спускать на плечо одну из лямок своей майки. – Броня сексуальности.
На этих словах заинтересовался даже Наруто. Передумав дремать, он сел и, подражая девушкам, взялся с любопытством смотреть на повествователя.
- Броня чего? – переспросила Сакура недоверчиво и поправила очки. – Объясни.
- Всё просто, - Гаара прикусил нижнюю губу. – Когда Ли на меня за что-то злится, я начинаю медленно, вот так, как сейчас, стягивать с себя одежду и при этом смотрю на него томным взглядом, говорящим, что я разрешаю ему взять меня прямо сейчас, так, как он хочет, но в обмен на то, чтобы тема была закрыта. Конечно, это прокатывает, только если мы одни и не на улице, сами понимаете…
Ино восхищённо присвистнула, когда Гаара, тренируя на девушках свой самый обольстительный взгляд, запустил руку под чёрную облегающую майку и приподнял её, демонстрируя поджарый живот. Наруто зааплодировал, чем привлёк внимание Саске – именинник, завидев творящееся в его отсутствие безобразие, замахнулся издалека на соблазнителя кулинарной книгой:
- Эй, ты, блядище, хватит уже! Наруто, отодвинься от него! И не пялься!
- Отвянь, тупая ревнивая скотина, это для диссертации человеку надо! - ответствовал Гаара не менее дружелюбно. Он быстро снял майку через голову и запустил ею в Саске, но тот успел вовремя отскочить, так что снаряд угодил в голову Чоджи.
- Чьё? – удивился юный повар, повертев в руках пойманную майку, и, когда четвёрка научных экспериментаторов замахала руками, пульнул вещицей обратно, бормотнув себе под нос: - Мне креветками заниматься надо, а они тут войнушки одеждой устраивают…
Нахохотавшись вдоволь над молчаливой сценой, разыгранной сопящим в стороне обиженным Саске, назло ему глазеющим на оголённого друга Наруто и долго не выходящим из режима соблазнителя Гаары, подружки-психологи вернули разговору должный тон.
- Неужели серьёзный человек вроде Ли покупается на твои разводы? – удивилась Сакура.
Гаара на это только загадочно рассмеялся, но затем всё же уточнил:
- Это если мы по мелочам препираемся, конечно, когда обоим хочется съехать с темы, но чувство долга, вроде как, обязывает поругаться.
- Ладно, с вами всё понятно: или драка, или секс, - подвела итог изнывающая от жары Ино, обмахиваясь веером. – Мужики, ё-моё. А поговорить как же?
- Поговорить? - Гаара подавился неприличным смешком и толкнул в бок друга: - Узумаки-доно, расскажите им, как проходят ваши с Учихой-доно сцены взаимного гнева, а то девочкам мало соплей.
Сакура оживилась и даже приготовила свой блокнот для записей. Узнать несколько пикантных подробностей из жизни Наруто и Саске она была вовсе не прочь, тем более что сегодня они праздновали двадцать третий день рождения последнего – надо ведь знать, желать ли ему благополучия в личной жизни или это у него уже имеется!
- Ну, что тут рассказывать? – улыбнулся Наруто, простецки запустив пятерню в непослушную шевелюру. – Всерьёз у нас только один раз ссора была, где-то года два назад, даже меньше чуть-чуть. Тогда мама его мне посоветовала как следует на него наорать…
- Мама? – удивлённо переспросили девушки в один голос, затем так же синхронно уточнили: - Его мама?
- Его, его, - закивал Гаара, стрельнув ехидным взглядом в сторону вновь уткнувшегося в кулинарную книгу Саске. – Узумаки у неё вообще в любимчиках ходит. Она недавно даже предлагала усыновить его – ну, чтобы фамилия у них с Учихой одна была, - но дядя Минато так бесился, когда узнал, что ей пришлось сдаться.
Уважаемые в профессиональном кругу женщины-психологи переглянулись между собой и захихикали, совсем как двое подростков, но Наруто веселье их никак не задело. Он спокойно продолжил:
- Ну, нагавкал я, значит, на него – по делу, кстати, нагавкал, я не люблю пустые ссоры, - и он сразу успокоился, стал покладистее Хинаты. Потом долго ползал за мной чуть ли не на коленях, прощения просил. – Он бросил нежный взгляд в сторону возлюбленного, который, вроде бы, уже сдался понять что-либо в кулинарии и просто наблюдал за тем, как дипломированный повар Чоджи готовит за него креветки на огне.
- Понятно, значит, крики и угрозы, - подвела итог Сакура, делая заметки в блокноте. – А что касательно бытовых ссор? Или просто несерьёзных разногласий?
- Тут у нас система, - хихикнул Наруто, обменявшись хитрыми взглядами с Гаарой. – Я, вы же знаете, не скандалист по натуре, могу закрыть глаза на многое, только бы сохранить мир, поэтому от меня претензий практически не поступает. А вот если что-то не нравится Саске…
- Подожди-подожди, - перебил его Гаара, раньше времени хохоча. – Давай алгоритм им нарисуем, а то так непонятно будет.
Он вырвал из рук Сакуры блокнот с ручкой и принялся рисовать блок-схему, озаглавив её «Учиха. Процесс решения проблемы». Через несколько минут совместной работы схема была полностью готова. Взяв её так, чтобы было видно всем, Наруто, подражая учителю у доски, принялся указывать ручкой на блоки и объяснять:
- Первый этап – это признание проблемы. Саске раньше на полном серьёзе думал, что раз, мол, нашёл свою половинку, то жить вы дальше будете, как в сказке.
- Белого коня только не хватает, - промычал Гаара себе под нос. – И цветочков в воздухе.
- Так вот, - не обращая внимания, продолжил блондин и указал на первый блок, в котором было написано «Признание проблемы», - поэтому любая, даже мельчайшая проблема в наших отношениях вырастает у него до катастрофических масштабов. Итак, он скрепя сердце признаёт проблему, после чего начинается долгий-предолгий процесс самоедства. Саске в этом мастер: за две недели он может довести себя внутренними спорами до бессонницы и пропажи аппетита, причём он успеет проиграть в уме все варианты моих ответов и нашего последующего спора, так что, в принципе, он делает работу за двоих. Когда мозги Саске накаляются до предела, - ручка в его руках переместилась на третий блок, озаглавленный лаконично «Жопа», - случается взрыв. Причина, по которой Саске колупал себя неделями подряд, может быть самой тривиальной, но из-за предыдущего этапа, - Наруто указал на второй блок, озаглавленный «Самоедство», - она превращается для него в нечто сверхважное.
- Это типичный интроверт, - с умным видом изрекла Ино. – А что это у тебя за разветвление идёт после, пардон, «Жопы»?
Наруто многозначительно улыбнулся:
- Это два варианта развития событий. Если я никак не отвечаю на его претензии и не позволяю вовлечь себя в спор, то он возвращается к самоедству и начинает с новой силой копаться в себе, пытаясь понять, что же я хотел сказать этой своей апатией. Ну а если у меня должное настроение, чтобы поорать, то начинается выяснение отношений. Саске любит, чтобы всё было расставлено по полочкам, поэтому ожидает от разговора пространных объяснений, логического развития мыслей – в общем, вы поняли. Я же этого терпеть не могу, поэтому обычно озадачиваю его парой-тройкой коротких фраз, в которые вложил все свои выводы, а он не сразу это понимает и начинает психовать. Потом кто-то из нас уходит, хлопая дверью, и до вечера мы друг друга игнорируем.
- В это время подключаемся мы с Ли, - вставил Гаара. – Я говорю с Узумаки, а Ли с Саске, потом мы меняемся: я звоню Учихе и ору на него матом, чтобы не был лохом, Ли объясняет Узумаки точку зрения Учихи…
- Которую я и так, в принципе, знаю, - перебил его Наруто. – Короче, вечером или на следующий день кто-то первый пишет смс-ку, и когда мы встречаемся, то как будто ничего и не было. – Тут он сделал паузу и с лукавой улыбкой добавил: - Только секс куда жарче.
Четвёрка друзей взорвалась дружным хохотом, привлёкшим внимание ответственных за загородный пикник Итачи и Кисаме, как раз вернувшихся с рыбалки. Видимо, двухчасовой заплыв на лодке со спиннингом сопровождался вполне достаточным количеством выпитого пива, так как детективы шли заметно нетвёрдой походкой, а начальник отдела уголовных расследований Хошигаке Кисаме и вовсе расплёскивал при каждом шаге воду из ведра, в котором билась пойманная рыба.
- Что за веселье, молодёжь? – поинтересовался Итачи, неловко рухнув на покрывало рядом с Наруто. Кисаме, отдав рыбу Чоджи и Саске, присоединился к нему и принялся щёлкать у кончика зажатой в зубах сигареты зажигалкой; рука плясала, и огонь всё никак не попадал, куда нужно.
- Да вот, Итачи-сан, парни мне помогают материалы для диссертации собирать, - ввела его в курс дела Сакура.
Молодой полицейский почтительно закивал и, взяв из рук Наруто блокнот с блок-схемой, принялся вслух зачитывать:
- «Признание проблемы», «Самокопание», «Жопа»… Это что?
Друзья принялись в четыре голоса объяснять новоприбывшим суть своей великонаучной беседы.
- А вы, если не секрет, - заискивающе заулыбалась в сторону взрослой парочки Сакура, - как справляетесь с разногласиями?
Кисаме и Итачи переглянулись, затем первый уточнил, едва не выронив при этом изо рта свою уже зажжённую сигарету:
- Серьёзными?
- Ну… Не знаю, серьёзные вы наверняка обговариваете, как все нормальные взрослые люди, - протянула психолог. – А если рассматривать неурядицы на менее важном уровне, то как вы их решаете?
Мужчины снова переглянулись, после чего в унисон заявили:
- Секс.
Такой внезапный ответ не смутил только Гаару, который по-приятельски подмигнул Итачи; тот со шкодливой улыбочкой передёрнул плечами в ответ. Наруто же, неуютно себя чувствующий рядом с поддатым старшим братом своего возлюбленного, покраснел даже сильнее, чем девушки. Те, однако, быстро взяли себя в руки – сказалась профессиональная выдержка, - и Сакура, прочистив горло, уточнила:
- Неужели у вас, таких взрослых, ответственных личностей, нет более продуктивного способа?..
- Сакура-чан, - перебил её Итачи, пьяненько улыбаясь. – Более продуктивного способа просто не существует.
- Понимаешь, Сакура-чан, - вмешался Кисаме, расслабленно приобнимающий любовника за плечи, - когда мы приходим с работы, уставшие, голодные и злые, меня не то чтобы Итачи раздражает - я, может, и не обратил бы на мелочь какую-то внимания, будь я сытым и отдохнувшим, но этот стресс на работе…
- Короче говоря, - снова перетянул на себя внимание слушателей Итачи, - как только одолевает соблазн поспорить – идите в койку и оторвитесь там как следует. Потом любой стресс как рукой снимает, и забываешь даже, о чём гавкаться хотели.
- Потише, Итачи-сан, - хихикая, попросила его Ино. – Саске может услышать.
- Я слышал, - раздался рядом с ними замогильный голос.
Все головы, как на шарнирах, повернулись к Саске, грозовой тучей нависшему над компанией. Насупленный именинник упёр руки в бока, в одной из которых он держал лопатку для жарки.
- Что вы мне тут девчонок смущаете? – гаркнул он на пьяную парочку. – А ещё взрослые люди! Идите лучше бутылки из холодильника достаньте, мы с Чоджи уже почти закончили со столом!
Детективы, хихикая, как дерзкие проказники-мальчишки, поднялись и, пошатываясь и поддерживая друг друга, поплелись в дом. Оставшийся же на месте командир пикника строго посмотрел на друзей:
- Хватит уже сплетничать! Сходите искупайтесь, речка же рядом совсем, чего сидите тут без дела?
- Мы диссертацию Сакуре пишем, - с серьёзным видом объявил Наруто.
Саске недоверчиво изогнул бровь:
- М-да? И до чего дошли?
Взяв свой блокнот, Сакура сделала вид, что зачитывает из него:
- «Опрос показал, что проблемы в гомосексуальных парах чаще всего решаются одним эффективным способом: физической близостью».
- Вставь ещё туда «предпочтительно на столе», - хихикнул Гаара, но затем призадумался: – Или «на полу»?..
- Я за «на полу»! – раздался крик Итачи со стороны дома. Охваченный хулиганским настроением детектив тут же скрылся за дверью от звериного взгляда младшего брата.
- А я за «на столе», - продолжил тему Наруто, мечтательно закатив глаза к небу. – Помню, как Саске меня впервые к себе домой позвал для этого дела, и мы тогда…
- Так! – гаркнул смутившийся Саске. – Хватит трепаться, помоги мне лучше овощи порезать! А ты, - он указал пальцем на Гаару, - своди девушек искупаться, понял?
- Приказ главнокомандующего Учихи Саске? – поддразнил его красноволосый, поднимаясь. – Ну, ладно, так как у тебя сегодня день рождения, я, так и быть, подчинюсь. – Он махнул призывно рукой подругам: - Пошли, дамы, мне начальство приказало вас оголить до купальников и увлажнить. На первый-второй рассчитайсь!
- Чур, я первый! – подскочила Ино и принялась стягивать с себя короткое летнее платьице.
- Чур, без топлесс, Яманака, - предупредил её Гаара, назидательно тряся пальцем. – И так крем мой от загара весь на себя вылила, а тут ещё и сиськами своими меня мучить будет. Они, по-моему, ещё больше стали с тех пор, как ты родила.
- А ты заметил? – ехидно улыбнулась блондинка. – С чего это тебя моя грудь так интересует?
- Она меня не интересует, она меня душит! – борясь с завязкой на шортах, пожаловался парень. – Ты ведь каждый раз, как видишь меня, сразу обниматься кидаешься. Вот Харуно я люблю, Харуно плоская. – Он привлёк к себе Сакуру, уже раздевшуюся до бордового купальника, и совершенно бесцеремонно похлопал её по левой груди, после чего обрадованно заявил: - О, почти что мой формат!
От последующего за этим удара он уклонился и, пробежав пару шагов в сторону речки, поманил девушек за собой:
- Вы обе мне не нравитесь, так что возьму-ка я лучше с собой Ли, они уже целый час с этим мячом тупым бегают, сколько можно? Да, и ещё, Харуно. – Гаара улыбнулся лучезарно и немного заносчиво, как умел только он один, и прищурился: - Добавь в тот список ещё «в лесу», тоже неплохой вариант.
Чтобы уклониться от летящей в него лопатки для жарки, пришлось потрудиться, потому что Саске, в отличие от Сакуры, настроен был попасть.

***
В июле темнеет очень поздно, поэтому сумерки ещё только начали подъедать синие небеса, когда Итачи достал мобильный телефон и принялся искать нужный номер. Последние два часа они с Кисаме, уморённые солнцем, алкоголем и обилием вкусной еды, проспали, а когда Итачи очнулся, его любовник уже отправился на ночную рыбалку; молодое же поколение, судя по звукам, галдело где-то на улице: было похоже, что день рождения Саске проходил успешно.
Ему ответили на втором гудке.
- Итачи-кун, - проговорил в трубке приятный мужской голос, - я же говорил, что звонить мне не стоит, это очень дорого. Или у тебя что-то срочное?
- Да как вам сказать, Орочимару-сама… - протянул Итачи, слабо улыбаясь. Он понял, что всё ещё пьян, ведь иначе не стал бы ни с того ни с сего беспокоить этого вечно занятого мужчину, которого за последние три года привык называть своим другом. – Просто я тут с Кисаме-саном… для диссертации одной девчонке … долго объяснять… Словом, нам задали вопрос, и мне вдруг стало интересно, как бы на него ответили вы.
На том конце провода какое-то время молчали, и Итачи, закрыв болезненно пульсирующие глаза, мог в мельчайших деталях представить себе сейчас озадаченное лицо криминалиста, его тонкие красивые черты, волну длинных смоляных волос, придающую его образу необыкновенной пикантности, его жёлтые глаза, в которых переплелись мудрость, справедливость и ещё нечто тёмное, скрытное, недоброе, что всегда в нём жило и навеки в нём останется. В который раз уже детектив пожалел, что этот интересный, необыкновенный, интригующий всем своим естеством человек живёт сейчас в такой дали от него.
- И что же это за вопрос, Итачи-кун? – наконец заговорил Орочимару.
Итачи почувствовал себя глупо – теперь ему расхотелось озвучивать причину своего звонка, однако отступать было бы ещё глупее, и он произнёс, смущаясь:
- Как вы… как вы и Кагуя-сан решаете свои проблемы? Ну, знаете, разногласия всякие…
Орочимару хохотнул почти неслышно, и Итачи почему-то сразу представилась его мягкая змеиная улыбка, нежная, но от которой отчего-то мурашки по коже.
- Ах, Итачи-кун, - протянул учёный мелодично, - у нас с Кимимаро нет проблем.
- Это как же? – удивился полицейский. – У всех есть, хотя бы даже по мелочам…
Учёный вновь тихо засмеялся:
- Видишь ли, Итачи-кун, когда люди достигают определённого возраста и определённого периода развития своих отношений, для них перестают существовать всякие, как ты говоришь, мелочи. Они переходят в разряд неважных. Что же касается более серьёзных моментов, то мы попросту не задерживаемся мысленно на них – и постепенно всё разрешается само, без нашего участия. Дело в том, что мы долгое время жили в одиночестве, даже не разговаривая, и теперь, когда ошибка эта исправлена, мы оба понимаем, что деться друг от друга никуда уже не сможем, да и не хотим. Вот так и выходит, что у нас нет проблем. Ещё что-нибудь, Итачи-кун?
- Н-нет, - пробормотал молодой человек пристыженно. – Простите, что побеспокоил.
- Ну что ты, мне приятно было услышать твой голос. Однако я как раз подъезжаю к заведению, где держат одного интересующего меня человека, поэтому вынужден попрощаться – здесь запрещены разговоры по мобильному телефону.
Итачи вновь извинился и прервал звонок первым. В очередной раз он поразился деликатности Орочимару: ведь фактически он сказал, что приехал в тюрьму строгого режима, к какому-нибудь очередному серийному убийце, но какими словами он это произнёс! Словно на встречу с важным деловым партнёром собрался.
- Удивительный человек, - пробормотал детектив и поднялся.
Мама с папой отправили их с Кисаме специально затем, чтобы они следили за общественным порядком на празднике, так что, пожалуй, следовало проверить, чем занято младшее поколение. Может, в его отсутствие они уже успели сочинить Сакуре ещё пару частей диссертации? С них станется.

@темы: viaorel, Фанфикшн