Глава 35. Воскресенье 23 мая

[m.y.b.]

Название: Шесть недель
Неделя: 5
День: 7
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для пятой недели): AU, angst, adventure, mystery, romance, humor
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Предупреждения: OOС, несколько OMC и OFC, убийства и полицейское расследование, смерть персонажа
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.

Глава 35

Воскресенье 23 мая

Ещё несколько часов назад решивший, что сказать, теперь Саске стоял у знакомого подъезда в растерянности и совершенно не знал, в какие слова должен облечь всё, что творилось у него в душе. Бессонные часы порядком сбили с него спесь, тело словно набили ватой и обезволили, в голове отвратительно бухало, а в глазах так сильно выделялись капилляры, что, взглянув на себя в зеркало утром, парень не на шутку перепугался.
Куда делась вся его решительность? Можно сколько угодно разглагольствовать о своём раскаянии, лёжа в собственной постели в родном доме, будучи окружённым уютом личного пространства, но когда замер в нескольких шагах от того, чтобы совершить-таки сам поступок, стремление вымолить прощение несмотря ни на что куда-то улетучилось, и на месте его остался только сплошной клубок сомнений: смогу – не смогу; простит – не простит. От этого было невероятно противно, но поделать с собой Саске ничего не мог.
Он выждал приличных для встречи десяти часов и лишь тогда покинул дом, сопровождаемый напутственными словами Итачи: «Скажи только всю правду, ничего не утаивай» и маминым подозрительным взглядом. И вот теперь уже целых двадцать минут он топтался у подъезда Наруто – именно топтался, другого слова не подберёшь, бесцельно и нерешительно. Время шло, а мысли всё не желали выстраиваться в чёткую логическую цепочку. В голове гуляла, отдаваясь то в левой, то в правой половине, глухая боль, от волнения он вышагивал по брусчатке туда-сюда и уже явно намылил глаза сидящей на лавочке пожилой паре.
Ну что ему стоило написать эту чёртову смс-ку? Что стоило произнести слова, зреющие в нём уже так долго, что от их невысказанности его буквально распирало изнутри? И ведь мелочь, ну мелочь же… А всё равно рука не поднималась.
«Слабый, - протянул уже ставший знакомым Саске ехидный внутренний голос. – Какой же ты всё-таки слабый. Вот Итачи ни за что не смутило бы такое препятствие, разыскал бы и сделал всё, что нужно. А ты – бесхребетное существо. Натворил глупостей, а разгребать последствия – так это не к тебе. Сказать, что был неправ, что сглупил… Трудно, да? На гордость давит. Не пускает эти слова наружу».
Саске всё же вынул из кармана джинсов мобильный, посмотрел на его чёрный экранчик просяще, словно ожидая, что произойдёт какое-то чудо и Наруто напишет ему сам, первым.
«А ты бы стал писать сам себе после всего, что ты ему наговорил?» - издевался вовсю внутренний голос. Саске даже не пытался заставить его умолкнуть, ведь тот всего лишь указывал ему на очевидные вещи.
Он упрямо поджал губы и вызвал в меню новое сообщение. Текст он придумал ещё вчера, поэтому вопрос оставался лишь в том, чтобы преодолеть себя и нажать-таки на «отправить».
- Да чего уж тут?.. – сказал он сам себе и вдавил кнопку. На экране отобразилась надпись: «Сообщение отправлено».

***
- Не могу поверить в его наглость…
Гаара был так зол, что едва удержал себя от того, чтобы швырнуть телефон об стену – вовремя подоспел Наруто. Теперь же он мерил огромными шагами спальню друга, ссутуленный, забывший о своём намерении одеться, а потому босой и в одних только летних брюках, и с каждым новым шагом, казалось, настроение его становилось всё мрачнее. Наруто сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки, и не смел нарушить ход его размышлений.
Телефон лежал рядом, на нём до сих пор отображалось полученное пару минут назад сообщение: «Наруто, я стою под твоим домом. Мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста, спустись».
Гаара внезапно прекратил своё нервное хождение, замер напротив блондина и устремил на него свой тяжёлый взгляд:
- И ты что же, пойдёшь?
- Не знаю… - Наруто опустил голову, пытаясь укрыть от друга поселившуюся в его глазах грусть. - Честно говоря, не хочу его видеть.
Ответ Гаару, казалось, удовлетворил. Он сцепил руки за спиной и продолжил блуждание по комнате:
- Вот и я так думаю, что не стоит… Но объяснить этому идиоту, почему, не помешало бы. Ты не будешь против, если я схожу?
В ответ Наруто неопределённо передёрнул плечами, в самом деле не зная, чего он хочет от этой ситуации. С одной стороны, высказать Саске его точку зрения на проблему не помешало бы, поэтому в предложении Гаары имелось рациональное зерно. С другой же… Гаара был из тех людей, кто мог стерпеть многое. Он не ввязывался первым в драку, старался избегать потенциально опасных личностей, чаще всего пропускал мимо ушей оскорбления в свою сторону – но только когда дело касалось его одного. За лучшего друга, Наруто знал это совершенно точно, Сабаку Гаара готов был перегрызть глотку любому, поэтому сильно сомневался, что их с Саске диалог завершится лишь объяснениями.
- Пообещай мне, что до драки не дойдёт, - потребовал он, не особо надеясь, что действительно получит это обещание, однако когда замерший посреди комнаты юноша укусил его злым взглядом, повторил с нажимом: - Пообещай. Тогда можешь идти.
Последующую за этим тишину разрезал тихий зловещий звук – это Гаара, испепеляя его бешеным взглядом, скрипел противно зубами, совсем как Саске. Наруто, понимая, что сейчас не самое лучшее время для проведения параллелей, едва удержался от улыбки: всё-таки его наблюдения в день их с Саске встречи несколько недель назад оказались правдивыми, эти двое действительно были похожи – в таких вот мелочах это было особенно заметно.
- Хорошо, - наконец выплюнул Гаара злобно и тут же сорвался с места, едва не забыв прихватить со стула свою майку.
Оставшись в одиночестве, Наруто приготовился ждать. Его не оставляло недоброе предчувствие, но он заставил себя сосредоточиться на книге. Строки расплывались, наскакивали друг на друга, никак не желая объединяться в смыслосодержащие фразы. Он, однако, продолжал упрямо водить по ним взглядом, опасаясь, что если прекратит, то снова начнёт думать о том, о чём думать было запрещено – и, тем не менее, мысль эта просочилась в сознание даже сквозь стойкий барьер воли: отпускать Гаару было ошибкой, нельзя, нельзя было этого делать. Как бы не случилось беды.

***
Саске даже не успел удивиться, что из подъезда, серую дверь которого он последние минуты буквально гипнотизировал взглядом, вышел не Наруто, а Гаара – ему попросту не дали времени на удивление. Всё, что он успел разглядеть прежде, чем голову отнесло назад, а в глазах замелькали белые искры от удара – тяжёлый взгляд, выедающий из него остатки мужества и преисполненный одновременно нескольких сильных эмоций: гнев, обида, решимость. По носу разом разлилось тепло, и только за ним, с опозданием в две секунды, пришла пульсирующая боль – но и понять как следует, что произошло, ему снова не дали. Гаара совершил какое-то неуловимое движение – и вот Саске уже шлёпнулся прямо на бордовую брусчатку, лицом вниз, а рука вдруг взорвалась дикой болью в плечевом суставе. Миг спустя он уже распростёрся на земле, вдыхая запах пыли и улицы, а в спину, прямо в позвоночник, упёрлась острая коленка.
По губам текла тёплая кровь от разбитого носа, на языке появился характерный привкус, в голове был какой-то странный гул – словно отзвук от большого колокола. Наверное, он мог бы попытаться вырваться, освободить руку, ударить в ответ, наконец, однако всё внутри него уже давно сдалось, ибо он знал: в этой битве у него не было ровным счётом никаких шансов.
- Ты, сука, ещё посмел припереться сюда после всего, что наделал, - задыхаясь от гнева, шептал ему Гаара, игнорируя испуганные вздохи случайных прохожих, замирающих на расстоянии от них. – Да ты что, совсем безмозглый? Погубить его хочешь? Так вот знай, Учиха: этого сделать я тебе не дам.
Саске разомкнул было губы, чтобы ответить, но в рот тут же потекла никак не желающая останавливаться кровь, а из лёгких вырвалось только острое шипение – в вывихнутой руке болело так, словно там кто-то разжёг костёр и теперь медленно, с удовольствием поворачивал его сустав на вертеле.
- Правильно, молчи и слушай, - нетерпеливо перебил его Гаара, и когда Саске попытался изогнуть шею так, чтобы видеть своего противника хотя бы краем глаза, грубо ударил его по затылку, придавливая к земле и царапая щёку. – Ты же у нас умный, Учиха, вот и подумай сам: ты закатываешь ему скандал на ровном месте, даже когда у вас толком ничего не началось, и фактически разбиваешь ему сердце своей твердолобостью. Допустим, вы помиритесь. А дальше что? Ты об этом подумал? Как ты дальше будешь над ним издеваться? Ладно, я понимаю, латентам нелегко, но, блядь, тебе я ничего не прощу, и не мечтай. Если хочешь быть с ним – стань тем, кого он хочет видеть рядом с собой. И завязывай уже с этой трусостью, в конце концов, иначе, клянусь, я сделаю всё, чтобы он не хотел больше иметь с тобой ничего общего.
Свободу движений ему подарили так же внезапно, как и отобрали. Подавив стон, Саске поднёс правую, не вывихнутую, руку к лицу и вытер тыльной стороной ладони кровь, затем перевернулся на бок и взглянул снизу вверх на своего противника. Гаара стоял над ним, как палач, вершитель правосудия, совершенно неподвижно, и в глазах его читалось столько презрения, что под его напором невольно захотелось свернуться калачиком прямо тут, на пыльной брусчатке, закрыть лицо руками, чтобы не чувствовать жжения на коже от этого ненавидящего взгляда, и так замереть навечно.
- Не мучай его, Учиха, - бросил ему Гаара, едва размыкая губы. – Сначала разберись как следует в себе.
Саске с огромным трудом преодолел желание прикоснуться к больному плечу, убедиться, всё ли с ним в порядке – вместо этого он стиснул зубы крепче и поднялся, выпрямился, однако даже теперь, когда они поменялись ролями и более низкому Гааре пришлось смотреть снизу вверх, он не чувствовал себя хозяином положения.
- Я люблю его.
Он и сам не уразумел, к чему произнёс эти слова. Чтобы растопить сердце оскорблённого друга Наруто? Чтобы – смешно подумать! – попытаться заставить его проникнуться ситуацией? Или, быть может, чтобы пристыдить, поставить ему в вину агрессивный приём? Как бы то ни было, на Гаару его ход не произвёл ровным счётом никакого впечатления.
- А что ты запоёшь через пару месяцев, а? – скривился красноволосый в жестокой усмешке. – Что это всё неправильно, что ты хочешь снова быть нормальным, хочешь, чтобы тобой гордились папочка с мамочкой, чтобы слухи на учёбе прекратились? А мне потом оставишь его сердце сшивать по лоскутку, да? Брось, Учиха: ни ты, ни я этого не хотим.
- Я… - предпринял было Саске попытку объясниться, но его перебили.
- Ты, - холодно произнёс Гаара, подступая к нему вплотную, - только ранишь его. Другого предложить ему ты ещё не можешь, потому что так устроен твой разум. Попробовать, а потом убежать обратно к натуральной жизни, я тебе не дам.
- Я не убегу.
Гаара послал ему грустную улыбку, в которой – ему не показалось – мелькнула тень искреннего сочувствия:
- Убежишь, Учиха. Если покопаешься глубже в душе, то сам поймёшь – ты ни к чему этому не готов. А Наруто, в отличие от тебя, парень смелый: если принял решение, то не отступится от него… Короче, пожалей его, не мотай ему сейчас нервы – он и так сам не свой. Иди домой.
Не успел Саске опомниться, как на улице он стоял уже один, а в ушах всё звенели отголоски прочтённой ему инкриминирующей лекции: «Убежишь…».
Он не стал обращать внимания на взволнованно охающих горожан, отказался от предлагаемой помощи – только взял из рук у какой-то девушки салфетку, чтобы вытереть кровь. Ноги сами повели его в направлении дома. Внутри было так пусто, словно там вдруг образовалась чёрная дыра, пожирающая все его здравые мысли, все эмоции. К Гааре он не испытывал даже никакой злости за атаку и жестокие слова. Не хотелось ничего. На короткое время, что эта чёрная дыра открыла свою алчную пасть в его груди, он и думать забыл о Наруто, о своей неудаче, о том, что дома ждёт новостей Итачи… Ему было по-настоящему всё равно – впервые за эти сумасшедшие недели. Было попросту плевать.

***
Мама в детстве говорила ему, что лицом он – вылитый отец, а когда выпивала слишком много той янтарной жидкости с резким неприятным запахом, бутылки с которой хранила на самой высокой полке кухни, чтобы он не смог достать, то приказывала ему не попадаться ей на глаза, и Мизуки едва разбирал сквозь её истеричный плач: «Видеть не желаю лица этого урода!». Рассудив, что раз он похож на своего отца, которого никогда не видел, то и сам он, должно быть, урод, мальчик повесил на себя ярлык, и с тех пор в сознании его чётко укоренилось: он – не такой, как все, он урод, нечто ужасное, а значит, у всех его лицо вызывает отвращение и рвотные позывы. Он отрекался от любого общения со сверстниками, опасаясь, что добродушие – не что иное, как ловушка или стремление пожалеть его, не такого, как остальные. И единственным, с кем Мизуки позволял себе играть, был один милый мальчик, его сосед по этажу, Умино Ирука. Отказаться от общения с Ирукой он почему-то не смог даже после открытия своей уродливости, а тот, похоже, или не видел его дефекта, или… что-то ещё, он не знал, что.
Сидя много лет спустя в сером кубе тюремной камеры, Мизуки хмурил лоб и пытался вспомнить черты старого знакомого, но те всё ускользали от него, расплываясь в дымке памяти. Ирука был первым, в ком он увидел свет. Понял он это, конечно, гораздо позже, а тогда они были всего лишь двумя несмышлёнышами, и почему доброе открытое лицо мальчугана вызывало у Мизуки странное чувство в груди, он не понимал. Дружба их прекратилась внезапно: однажды Ирука, не послушав предупреждения родителей, полез с остальными ребятами на старую иву, что росла у пруда за чертой их городка, и трухлявая ветка подломилась под его ногой – он упал и сильно поранился; с тех пор на лице у него остался шрам. Красоты мальчугана это вовсе не портило, однако что-то неуловимо изменилось в отношении Мизуки к нему. Тогда он ещё не обладал достаточным знанием о себе, чтобы осознать природу этого отторжения – ему просто показалось хорошей идеей больше не играть вместе с соседским парнем. Вскоре мама получила новую работу, они переехали в Кири, и с Ирукой он потеряли контакт навсегда.
Истинная тяга к свету проявилась, когда Мизуки исполнилось пятнадцать. То лето было для него примечательным из-за нескольких значительных перемен: он впервые увидел море; он осознал и принял свою гомосексуальность; он впервые убил. Со своим парнем он познакомился в лагере, куда мама, опасаясь, что его подростковая необщительность перерастёт в социопатию, отправила его едва ли не насильно. Свои отношения, конечно же, пришлось скрывать от остальных ребят, но те всё равно подозревали их в чём-то – уж слишком странным им казалось, что ходили они всегда особняком, спали рядом, по вечерам отправлялись на долгие прогулки вдоль берега моря.
Однажды вожатый объявил о том, что целый день будет посвящён игре под названием «Тайный свиток» - мальчишки, подражая ниндзя, должны были разбиться на пары и, следуя подсказкам, отыскать в лесу якобы содержащий тайные джутсу свиток. Победителей, естественно, ожидал приз. Мизуки помнил, что свиток они нашли первыми, однако возвращаться в лагерь с трофеем ещё не желали, вместо этого отправившись на своё секретное место – дикий каменистый пляж, где волны, как безумные, разбивались о глыбы на миллионы брызг и оседали на их разгорячённых телах. День выдался чудесным, и море разливалось под их ногами исполненным солнечными бликами полотном. Было очень спокойно, пространство вокруг словно заключило их в свои уютные объятия, и казалось, что в мире они остались совсем одни, и они – половинки одного целого, которым не хватает всего какой-то мелочи, чтобы воссоединиться. Его спутник, пышущий цветом юности красавец, наблюдал, не отрываясь, за тем, как волны с шумом разбиваются о каменистый склон, и Мизуки украдкой любовался его чистой белой кожей, его открытой шеей, хрустальным блеском светлых глаз, копной длинных выбеленных волос, лежащих на хрупких плечах. В тот момент ему подумалось, что красивее существа попросту не бывает. Что-то заставило его открыть рот, и он сам не заметил, как добровольно выдал тайну, которую, он думал, не расскажет никому даже под страхом смерти. На самом деле всё было просто: когда он видел в других людях, красивых людях, свет, очень сложно было сопротивляться всепоглощающей, сродни жажде, тяге насытиться этим светом, чтобы погасить растущую в нём с годами тьму – ту, что он унаследовал от отца. Его прекрасный спутник не понял, о чём шла речь. Он послал своему будущему убийце разомлевшую улыбку и протянул: «Значит, попробуй это». Что именно имелось в виду, Мизуки не понял – на какое-то время он напрочь забыл даже о том, как думать…
Весь ужас ситуации дошёл до него, когда в руках его уже был крепко зажат окровавленный камень, а юноша лежал под ним, бездыханный, и по виску его струилась горячая кровь, кажущаяся неправильной, пугающей и в то же время необъяснимо привлекательной на фоне побелевшей кожи. Душимый паникой, он даже не успел как следует насладиться полученным светом – тем более, с того самого момента, как прекращало биться сердце, тот угасал так быстро!.. Но об этом он узнает значительно позже.
Он сбросил тело в море, намеревался швырнуть туда же и камень, но предварительно зачем-то облизал солёную от вод моря и от крови холодную поверхность – годы спустя Мизуки поймёт, что в этом подсознательном жесте хранилось много символизма: таким образом он как бы забирал ту силу, которая вылилась из тела первой, стремясь противиться внезапной атаке.
До вечера он просидел на берегу, глядя бесцельно в морские глубины. В сумерках он уже не мог видеть, как в неспокойных волнах плавает безвольное тело его первого любовника, и вместо этого дал волю фантазии: он представлял себе во всех цветах и оттенках, как вольные морские воды омывают его идеальные формы, как маленькие рыбки, тонкие, почти прозрачные, утыкаются носом в его прекрасный лик, путаются в длинных волосах неприродно белого цвета, как плавки то облипают узкие бёдра, то вдруг раскрываются под напором невидимых водных потоков… Вернувшись со свитком, Мизуки поведал сочинённую им по дороге историю, что поссорился со своим напарником и в итоге каждый отправился на поиски самостоятельно, но ему повезло первому. Юношу обнаружил береговой патруль на следующее утро, и все решили, что он отправился плавать в нехороший участок моря, ударился о каменистый склон и потерял сознание, а остальное сделала за него стихия. Никому даже в голову не пришло подозревать пятнадцатилетнего паренька, так искренне убивающегося над телом своего якобы только друга. Плакал он, конечно, от досады: ведь можно было извлечь куда больше света.
В Кири он выучился на хирурга. Годы учёбы были слишком напряжёнными, чтобы думать о себе: все его силы уходили на подготовку к занятиям и подработку санитаром в расположенной вблизи от кампуса больницы. Ему, впрочем, снились сны. Сны эти приходили редко и были особенными – они были полностью осознанными, а это значило, что в них ему как автору и сценаристу реальности давалась полная свобода действий. И он пускал воображение на самотёк, купаясь в ощущении, почти физическом, что он – король мира, всё подвластно ему, всё возможно сотворить одним только мановением его перста. Обычно он возвращался из подобных путешествий неожиданно – его словно вырывало из уютной и приятной псевдореальности, оставляя в нагретой до противного кровати с болезненным возбуждением внизу живота и ощущением пустоты в груди, словно оттуда высосали разом всё живое.
В следующий раз Мизуки увидел свет, когда уже закончил учёбу и работал хирургом в той же больнице. Его пациентом был молодой парнишка, совсем ещё юнец: его крепко избили на улице какие-то недалёкие горожане, которых возмутил тот факт, что педик шёл с ними по одной улице. В ход пошли острые предметы, и на момент, когда приехала полиция, юношу успели серьёзно ранить в живот. Увидев его, лежащего без сознания на больничной койке в приглушённом свете ночных ламп, с закравшимися под глаза глубокими тенями и удивительно ровным порезом на нежной щеке, доктор Мизуки замер, и замер даже воздух в его лёгких. Мальчик был так похож на того, чьё тело он утопил в море годами раньше…
С этим пациентом хирурга свёл случай – жертвой уличных побоев должен был заниматься его друг, но совпало так, что все в травматологии были заняты, и Мизуки попросили по старой дружбе помочь. Когда юноша очнулся и открыл глаза, те оказались того же светло-серого цвета, что и у его первой влюблённости – первого, чей свет он попробовал на своём языке. Мизуки, едва удерживая профессиональный тон, поговорил с парнем, а когда сил сдерживаться больше не было, под каким-то глупым предлогом сбежал и скрылся в своём кабинете. Дыхание его сбилось, было частым и глубоким, сердце отдавалось безумным галопом в висках, в груди что-то сдавило, заставляя его скрутиться на полу в позе эмбриона и подвывать от страха и предвкушения одновременно. Сопротивляться этому было невозможно, теперь он знал это точно – сигналом для пробуждения стало появление удивительного, светлого, красивого мальчика в его жизни, в последнее время кажущейся ему невыносимо тусклой. Теперь наконец-то появилось что-то, что могло вернуть его миру краски.
План был продуман кое-как, однако ему повезло и в этот раз: когда две недели спустя после выхода из больницы мальчишка пропал бесследно, полиция списала исчезновение на очередную гомофобную банду. Провели даже вялое расследование, но никто ничего не обнаружил. Имя мальчишки убийца аккуратно вписал в свой тайный дневник – мелко-мелко, словно боясь, что чужой глаз разберёт, - а тело, исполосованное аккуратными тонкими порезами, до сих пор лежало непотревоженное в глубине пригородных лесов.
Вторая кровь принесла с собой перемены. Мизуки начало казаться, что если он не заставит себя покончить с этим раз и навсегда, остановиться он не сможет больше никогда, и так огромен был его страх потерять контроль над собой, что на протяжении восьми долгих месяцев ему действительно удавалось держать свою жажду в узде. Вернулись сны. В них он пил свет снова, и снова, и снова, и был красивым, самым лучшим, сродни богу… но каждый раз просыпался в холодной и неприветливой реальности, разбитый и разочарованный. Сотрудники на работе начали замечать, что он выглядит необычайно бледным, хилым, едва справляется с работой. Помимо этого, полиция Кири сделала ему щедрое предложение работать экспертом в их криминальной лаборатории, и каких-то два месяца у него неплохо выходило разрываться между двумя ответственными должностями. Опыт, полученный у полиции, позже оказал ему неоценимую услугу, однако на тот момент Мизуки ещё не осознавал своей удачи: полезные советы о том, как не попасться, которыми невольно заваливали его бывалые коллеги, запоминались им сами собой, бессознательно.
Так продолжалось до тех пор, пока внезапно всё не рухнуло в одночасье. Одна-единственная врачебная ошибка во время операции привела к смерти ребёнка, и в результате ему, хирургу с золотыми руками, как говорили некоторые, пришлось попрощаться с врачебной лицензией – до тех пор, пока специальный комитет не решит вернуть её оплошавшему из-за свалившегося на него разом напряжения врача.
Период после этой трагедии Мизуки мог вспомнить слабо: суд, когти разъярённой матери убитого ребёнка, намеревающейся вырваться из тисков полицейских и дотянуться до него, затем бегство в Коноху, где, как он слышал, есть целый квартал для таких, как он, покупка на оставшиеся деньги дома, почти окружённого лесом, новая, глупая работа. Менеджер. Звучит даже по-идиотски. В квартале голубых фонарей, где он решил отныне сосредоточить свою жизнь, люди с его образованием были не нужны, поэтому пришлось делать трудный выбор. Мизуки он, однако, не особо тронул – ведь теперь, по переезду в Коноху, он решил однозначно: подавлять свою тёмную половину он больше не собирается. После того как мир поступил с ним несправедливо, он самолично наделил себя всевластием, и невозможно передать словами, что это было за чувство!..
Каждое новое убийство ложилось на его душу тяжким отпечатком вины за отнятую жизнь, но какая-то часть его вынуждала выходить ночью на поиски новой жертвы посредством задавания нужных вопросов. Почему, спрашивала она, с рождения он был обречён вечно ползать на брюхе во тьме и быть уродливым внутри и снаружи, а некоторым даётся сразу всё? Где здесь пресловутая Вселенская справедливость? А может, он и есть справедливость – оружие в руках высших сил, с помощью которого те твёрдо восстанавливали равновесие сил? Такой ход мысли не был его собственным, он был позаимствован у того психопата из США, который весь двухтысячный год держал в объятиях ужаса город Нью-Йорк и из-за которого известный криминалист, выбранный этим безумцем в качестве интеллектуального соперника, покинул свою научную область. Позже, когда скандал улёгся, Мизуки охладел к идее философии убийства – всё опустилось до банальной нужды насыщать живущее в нём нечто. Как это ни назови: чёрный спутник, другая половина или просто зло – суть оставалась одна и та же. Этой тьме нужно было кормиться, иначе она, со скуки ли, по нужде ли, начинала день ото дня пожирать его.
О том, что своей кровавой деятельностью он фактически взял на себя роль жнеца невинных жизней, Мизуки не задумывался. К чему лишние переживания? Ешь свет, пей свет, чтобы внутренняя тьма не уничтожила тебя – всё сводилось к простой формуле. Количество предметов одежды, его маленькой коллекции, и разноцветных прядей в его альбоме росло, и вместе с этим сокращался промежуток между периодами спокойствия, когда он мог просто жить, не заботясь о выслеживании очередной жертвы или о незаметных похоронах тела. Порой эта скорость пугала его – пугала до такой степени, что он начал выпускать свой страх, своё отчаяние и свой стыд за содеянное с помощью крика. Крик был его очищением, его методом избавиться, хотя бы временно, от пожирающей изнутри смертоносной жажды и дать воспалённому сознанию хотя бы временное успокоение.
Вот и сейчас, сидя на тюремной койке и глядя пустыми глазами в серый потолок своей камеры, чувствуя себя абсолютно разбитым и поглощённым крепнущей с каждой минутой тьмой, Мизуки набрал в грудь побольше воздуха – так, что в лёгких что-то отдалось болью, - и выпустил всё своё ползущее по стенкам сосудов отчаяние в необузданном, диком крике.
Двое охранников, стоящих у дверей изолятора, переглянулись. У обоих от этого страшного звука по спинам прошёл холод, и в подвальном помещении, содержащем пока что лишь одного арестанта, стало вдруг необъяснимо страшно, словно коридоры его разом наполнились блеклыми призраками. Об этом они не расскажут никому и никогда в жизни – не потому, что постесняются, нет. Оба будут абсолютно уверены в том, что не найдут нужных слов, чтобы описать, почему же обыкновенный человеческий крик заключённого показался им нечеловечески жутким.

***
Отыскать Учиху Мадару, не используя при этом полицейские связи, оказалось задачей на удивление простой – всё, что требовалось от Итачи, это вспомнить полученные в академии навыки поиска информации и использовать пару выученных полицейских трюков на мощном поисковике.
Если верить профилю в Skype, вот уже пятнадцать лет Мадара жил в Норвегии вместе с… Хаширамой Сэнджу. Итачи пришлось прочесть эту строку в графе личной информации дважды, прежде чем до него дошло, какие перспективы открывает этот факт перед ним. Однако всему своё время, и строить планы по разоблачению двуличности своей семьи он будет потом – пальцы уже набирали текст сообщения.
«Здравствуйте, - писал он, глядя не на клавиатуру – на фотографию. – Меня зовут Учиха Итачи, я ваш двоюродный внук. Простите, что беспокою, но мне действительно очень нужно с вами поговорить. Пожалуйста, назначьте подходящее для вас время, чтобы мы могли созвониться».
Значок, обозначающий статус пользователя в списке контактов, внезапно вспыхнул рядом с именем Учихи Мадары зелёным, а в белом поле чата мгновенно всплыл ответ:
«Здравствуй, Итачи. Я помню тебя! Когда я уезжал, ты ещё был совсем малышом. С удовольствием поговорю с тобой. Можешь сейчас?».
Итачи едва не подавился кофе, а когда первоначальное удивление отпустило его, оставил ноутбук на кровати и поспешил отсоединить от сабвуфера крутые стереонаушники Саске. Маленький компьютерный микрофончик, которым они с братом никогда и не пользовались, лежал где-то в полке, куда они складывали всяческие технические штуки вроде зарядок для телефонов и плееров, карт памяти и флеш-карт. Порывшись там с минуту, молодой человек отыскал необходимую вещицу и вернулся с ней и наушниками к ноутбуку. Веб-камера у него имелась встроенная и, как и микрофон, тоже ни разу им не использовалась – не возникало необходимости.
Вскоре всё было настроено для общения, и Итачи, переведя дыхание для успокоения внезапно разыгравшегося волнения, нажал на кнопку вызова. В наушниках раздался гудок, совсем как в стационарных телефонах, второй. Наконец фотография сверху сменилась видом чьей-то комнаты, а ему ответил низкий приятный голос:
- Алло, меня слышат?
- Д-да, - поспешил ответить Итачи, поднеся микрофон к самим губам и вдруг осознал, что слишком громко дышит в него. Смотреть на себя в окошке, отображающей веб-камеру, было больше чем странно, и вместо этого он сосредоточился на чужой комнате. – Здравствуйте ещё раз, Мадара-сан. А-а… Вы где?
На экране снизу начала появляться чья-то макушка, наконец, с небольшой задержкой, перед ним предстал его собеседник. Чёрные с проседью волосы Учихи Мадары спадали длинной блестящей волной ему на широкие худощавые плечи, на которые был накинут богатой расшивки халат. Несмотря на то что, по подсчётам Итачи, ему сейчас должно было быть пятьдесят шесть, выглядел мужчина на диво моложавым – подтянутый и стройный, он никак не вызывал ассоциации со словом «дедушка». И да, с немалым удовольствием заметил про себя молодой детектив, они в самом деле были внешне похожи: те же подаренные природой тонкие черты, красиво очерченные дуги бровей, благородные скулы, бледность кожи, узкий овал лица…
Мадара улыбнулся ему приветливо и поправил микрофончик на гарнитуре:
- Прости, Итачи-кун, я подключал эту штуку. Ты меня видишь?
- Вижу, - кивнул Итачи и совершенно внезапно для себя повторил улыбку, которую видел на лице своего родственника.
Увлечённый происходящим, он совершенно забыл о том, что хотел спросить.

***
- Объясни ещё раз, зачем мы с Узумаки тебе нужны?
Из примерочной, завешенной от чужих глаз тяжёлой тканью кремового цвета с узором из мелких цветочков, раздалось приглушённое ругательство. Скучающий на диване Ли переглянулся с Гаарой и нехотя спросил:
- Что там? Молния заела?
Из примерочной начали доноситься странные звуки: шуршание, возня, шипение вперемешку с матами. Парни, которых в этот солнечный воскресный денёк добровольно-принудительно собрали в свадебном салоне, насторожились, и Ли позвал повторно:
- Тен-Тен, с тобой всё в порядке? Помочь надеть?
- Да иди к чёрту, я сама справлюсь! – гаркнули из примерочной.
Миниатюрная консультантка с невероятно тонкой талией и высокой причёской захлопала удивлённо длинными ресницами:
- Простите, если у вас проблемы с…
- Нет у меня никаких проблем, отстаньте! – ответствовала примерочная.
- Удивительной вежливости девушка, - хмыкнул Гаара и перевёл чуть встревоженный взгляд в другой конец светлой комнаты, где в стороне от всех сидел Наруто: – Эй, ну хватит уже в телефон пялиться.
Мобильный с оранжевой панелью, до этого времени лежащий на бедре хозяина, исчез в его кармане, Наруто нахмурился и неприветливо забормотал:
- Не выдумывай, Сабаку, никто не пялился…
Гаара не стал ничего говорить – ему и так сегодня крепко досталось от друга за потасовку с Учихой (пришлось рассказать правду, потому что в его первоначальной версии проницательный Наруто моментально уловил ложь). Сказать, что он чувствовал себя виноватым, означало бы слукавить – нет, Гаара был уверен, что Саске заслужил, чтобы его хорошенько стукнули. Если бы не уважение к Наруто, он бы не ограничился разбитым носом и вывихнутым плечом, это уж точно. С другой стороны, впрочем, нельзя было отрицать, что Учиху он понимал: в своё время ему самому пришлось отказаться от многих мечтаний о будущем в пользу своей природы, и процесс этот запомнился ему как не самый приятный в жизни. Но он пережил тот тяжёлый период ещё подростком, а что уж было говорить о парне с почти уже сформировавшейся самостоятельной личностью, да ещё и таком идеало-ориентированном? Вот уж кому было нелегко даже признать своё «неправильное» влечение…
Но понимать и даже в некоей мере сочувствовать – это одно дело, и совсем другое – когда испытывать эти чувства мешает обида за лучшего друга. Гааре достаточно было только посмотреть на понурившегося Наруто, чтобы ненависть к бестолковому Учихе Саске воспылала в нём с новой силой. Присутствие Ли несколько успокаивало его, принуждало держать себя в руках, поэтому он был втайне даже рад, что Тен-Тен вздумалось потащить их всех в качестве консультантов в салон выбирать ей свадебное платье – перебранки со взбудораженной невестой отводили мысли от насущных проблем.
Занавеска резко пошла в сторону, из кабинки к ним вышла Тен-Тен, и, судя по выражению её лица, примеряемый предмет одежды был ей вовсе не по душе. На её крепко сбитой фигуре белое воздушное платье с открытыми плечами, возможно, и в самом деле выглядело несколько не к месту. Ситуацию усугубляло то, что платье являлось пятым по счёту, которое будущая Хьюга надевала за сегодняшний визит в салон, и это отнюдь не способствовало её хорошему расположению духа.
Ли поднялся и, предварительно растянув губы в уверенной улыбке, развёл руками:
- А что? Это лучше, чем предыдущее!
- Заткнись, - пробормотала Тен-Тен мрачно. – Сиськи все видно, это ж кошмар какой-то!
- Ну и что? – удивился парень. – Некоторые девушки, наоборот, только о таких платьях и мечтают, а тебе, кроме того, есть что показать.
- Позвольте согласиться, - слабо улыбнулась консультантка, у которой с локтя уже свисало два новых платья. – У вас действительно очень примечательная грудь, и этот вырез только подчёркивает…
- А вот я поддерживаю невесту, - встрял в разговор Гаара, выглянувший из отдела элегантного нижнего белья. – Терпеть не могу, когда сиськи наружу. Не бери пример с Яманака: та меня за годы знакомства вообще успела запугать этими своими штуками.
- Отлично, тогда решено, - отрезала Тен-Тен, выхватила у худенькой консультантки новое платье для примерки и скрылась за занавеской.
Гаара вернулся к дивану, на котором они с Ли сидели, с парой чёрных чулок с подвязками. Убедившись, что Наруто смотрит в их сторону, он, моментально войдя в роль, с деланной беззаботностью начал:
- Тебе такое нравится?
Ли повертел в руках утончённое изделие и с наигранным непониманием изрёк:
- Смотря на ком. Но вообще красивая вещица, конечно.
Убедившись, что его игру приняли, Гаара состроил задумчивый вид:
- Померить, что ли?.. Девушка, а мой размер найдёте?
Чтобы взглянуть на покрасневшее лицо начавшей заикаться консультантки, выглянула из своей кабинки даже сражающаяся с корсетом на застёжках Тен-Тен, однако у Наруто комедия с примеркой чулок, устроенная специально с целью отвлечь его от тягостных мыслей, вызвала одну только тень его привычной широкой улыбки, которой он в последние дни и так не слишком баловал близких людей.
Когда стало ясно, что трюк не подействовал, Гаара устало рухнул на диван рядом с Ли и поверженно провозгласил, качая головой:
- Я сдаюсь. Я не знаю, что с ним делать, Ли.
Обо всей истории с Саске он не посчитал нужным рассказывать даже любимому парню, рассудив, что распространяться о сердечных делах друга он не вправе, поэтому о причине депрессии Наруто не знал никто. Тен-Тен поначалу пыталась выведать у него тайну грустного выражения лица обычно такого солнечного и вдохновляющего одним своим видом Узумаки, однако Гаара не поддался ни на уговоры, ни на провокации. Собственно, прийти в свадебный салон он согласился только затем, что готов был ухватиться за любую возможность – лишь бы вытащить окончательно пригорюнившегося Наруто из собственного дома, в котором слишком многое напоминало ему о случившемся.
Новое платье, прикрывающее плечи короткой жилеткой из тончайшего белого шёлка и не имеющее столь откровенного выреза, шло невесте куда больше предыдущих – это подтвердила даже косо поглядывающая на Гаару консультантка.
- Только честно! – предупреждающе возвела указательный палец грозная Тен-Тен. – Я вас, сладкая парочка, привела сюда, потому что у вас вкус в одежде хороший, а Ли мне всегда правду говорил, поэтому давайте, не подкачайте.
- И почему ты своих подружек не попросила тебе помочь? – хмыкнул Ли недовольно, блуждая отвлечённым взглядом по обнажённому плечу сидящего рядом Гаары. – Они бы тебе куда более толковые советы могли бы дать, чем мы.
Наивность его вызвала у байкерши приступ хохота:
- Ты шутишь, что ли? Да бабы слишком мягкотелые, чтоб правду сказать, тем более подруге. То ли дело мужики! Вот ты с детства не стеснялся сообщать, если что-то на мне ужасно сидело.
- Только не говори мне, что в тот единственный раз в нашем детстве, когда ты надела юбку и я сказал, что она на тебе нелепо смотрится, я вогнал тебя в комплекс и с тех пор ты не вылезаешь из штанов, - шутливо поддразнил её Ли, улыбаясь.
Тен-Тен выразила ему своё мнение в парочке нелестных эпитетов, после чего взялась допрашивать Гаару:
- Давай, крашеный! Профессиональное мнение! Нравится?
Тот, постоянно возвращаясь взглядом к уткнувшемуся в телефон Наруто, пробормотал безэмоционально:
- Ты что же, думаешь, что все геи обязательно должны разбираться в шмотках?
- Нет, - поправила девушка, - но я знаю точно, что ты разбираешься.
- Отлично, раз так, - вздохнул юноша, хлопнув себя по коленям и поднимаясь, - тогда вот тебе мой совет: бери. А мы все валим отсюда, и так торчим здесь с тобой полдня, а завтра начинается зачётная неделя, между прочим.
Уже у выхода его притормозила та самая хрупкая консультантка, под мышкой у которой был зажат пакет. Кивнув на него, девушка с вполне серьёзным видом поинтересовалась, будет ли он брать чулки. Тонкие брови Гаары поползли вверх:
- Я что, по-вашему, похож на женщину?
- Но вы же…
- Я же, я же, - передразнил он, разворачиваясь. – Я вам что, трансвестит – в бабское тряпьё наряжаться? Да я лучше удавлюсь.
Тен-Тен сунула Ли пакет со своей покупкой и, освободив таким образом руки, влепила красноволосому щедрого тумака:
- Бери, тебе говорят! А то корсет на тебя натяну, обещаю!
- Корсет? – завопил Гаара в деланном ужасе. – Не надо корсет, я дышать полной грудью люблю!
Вместо ответа Тен-Тен выхватила у консультантки пресловутые чулки с кокетливым узором и потащила вырывающегося парня к кассе – расплачиваться, шепнув по дороге:
- Раз уж взялся развлекать усатого, то делай это до конца.
Гаара прикусил язык, дабы предупредить готовый вылететь вопрос – откуда ей известно о его тайном намерении? – и, насупленный, потянулся за бумажником.

***
Ему пришлось пробежаться взглядом по строке адреса дважды, прежде чем до сознания дошло – он видит то, что видит. Новое письмо было самым верхним в списке непрочитанных, выделенных в электронном ящике жирным шрифтом, и темой имело многоточие – словно автор так и не определился с тем, зачем пишет, или же, наоборот, предоставлял ему самому возможность это обозначить.
Не став больше тратить ни секунды, Орочимару открыл письмо и впился взглядом в строки. Послание не начиналось обыкновенным приветствием – создавалось такое ощущение, словно человек, приславший ему это, решил просто записать свои мысли и зачем-то отправить ему. «Вижу, твоё имя снова мелькает в газетах, - сообщалось в первой строке. Орочимару не заметил, как начал покусывать губу от нервного напряжения. – Значит, ты всё-таки вернулся. А я думал, ты никогда этого не сделаешь. Впрочем, прошло уже десять лет: ты мог измениться, я мог тогда превратно понять твои слова».
И снова, как бесконечное время тому назад, обоняние защекотал знакомый запах – вафель, чисто американского блюда, к которому его дорогой человек пристрастился после долгого проживания в чужой стране. Орочимару вспомнил с удивительной точностью ощущения от прикосновения к их любимому дивану, что стоял в гостиной перед телевизором, вспомнил, как, бывало, до дрожи приятно было купаться в тёплом взгляде зелёных, как у кошки, глаз, каким счастьем считал он увидеть на точёном лице широкую улыбку… Но вместе с этими счастливыми воспоминаниями наружу всплыли и те, о которых он за десять лет научился не думать: плотно сжатые, почти белые губы, сухое рукопожатие в аэропорту, словно прощались на короткое время двое простых знакомых, их последний разговор, и в каждой фразе столько холода, столько отчуждённости…
«Да, я слежу за новостями в твоём родном городе, - тянулся к нему строками сквозь время и часовые пояса тот, кто десять лет назад сам принял твёрдое решение, что им лучше никогда больше не общаться. – Наверное, предчувствовал нечто вроде этого, а когда прочёл о том маньяке, то сразу понял: без тебя там не обойтись. Каждый вечер после работы чуть ли не бегом мчал к компьютеру, чтобы открыть новостную страничку Конохи. Вчера они даже поместили твою фотографию. Внешне ты всё такой же, но внутри что-то переменилось: судя по твоему кислому лицу, публичности ты совсем не рад, как раньше».
Орочимару закрыл глаза, и перед внутренним взором тут же вспыхнула картина: его дорогой человек в наполовину расстёгнутой рубашке и с ослабленным, но не снятым галстуком сидит у компьютера; маленькая настольная лампа, красная, бросает на его лицо глубокие тени; на зелёные глаза, самые выразительные на свете, то и дело падают тяжёлые веки, но он пытается сохранить сосредоточенность и фокусирует внимание на странице браузера, где на когда-то родном языке сообщается об инфляции, о забастовках рабочих, о недавнем визите представителей правительства из столицы…
Усилием воли он вынудил себя вырваться из-под власти образа – слишком уж соблазнительной казалась возможность разглядеть не виденное им целых десять лет лицо, - и вновь принялся за чтение послания.
«Знаешь, о чём я сейчас думаю? Уверен, что знаешь. Глупости, конечно… У тебя, слышал, своя лаборатория, серьёзные успехи. В научном мире о тебе говорят, только теперь - специалисты совсем в другой области. Я понимаю, там ты – нужный человек, незаменимый даже, может быть. Поэтому… Я даже не знаю, почему пишу всё это, ведь очевидно, что вся твоя жизнь – там, а моя – здесь. И потом, прошло десять лет, чёрт возьми – наверняка у тебя за это время появился кто-то. Наверное, мне просто хотелось сказать тебе, что я тебя поддерживаю. Я рад, что ты вернулся туда, где всегда был и остаёшься лучшим. Если не хочешь, можешь не отвечать на это письмо. Можешь удалить его. Так будет лучше. В любом случае, я сказал всё, что хотел, и не жалею».
Письмо прервалось так же внезапно, как и началось – словно автор испугался собственного откровения и, дабы не струсить в последний миг, нажал как можно быстрее на кнопку «Отправить», не став даже перечитывать написанного. Что ж, подумал Орочимару, улыбнувшись, это было вполне в духе его близкого человека. Письмо, завуалированное признание и главное – вопрос. Вопрос, который читался между строк: вернёшься ли ты, если я попрошу?
Учёный испустил усталый вздох и откинулся на спинку кресла, запрокинув голову назад. В такой позе, с закрытыми глазами, он сидел ещё долго – до тех пор, пока его не потревожил своим приходом Кабуто, единственный из работников, оставшийся в лаборатории в выходной день.
До самого вечера Орочимару находил, чем себя занять: ездил в полицию, помогал здешним криминалистам разбирать письменное признание убийцы, давал интервью – словом, делал всё, только чтобы не думать о том, что, рано или поздно, но ответ придётся написать. Когда, однако, он вернулся домой, и квартира встретила его абсолютным молчанием, бежать было некуда. Оставалось только включить компьютер, открыть электронную почту, перечитать дорогое сердцу послание и начать печатать ответ.

***
Сердобольная Куренай принесла ему горячего кофе и, потрепав по волосам, совсем как маленького, посоветовала не мучиться и отправляться домой, однако позволить себе роскошь отдыха Кисаме не мог. Дело было не столько даже в занятости – в связи с его личной причастностью к делу Такэо старался давать ему как можно меньше подробностей о прогрессе. Всё было завязано на том, что когда он позволял мозгу расслабиться и не сосредотачиваться на работе, тот моментально переключался на какие-то мрачные фантазии о том, что могло бы произойти, если бы Орочимару не пришла в голову та идея с водительскими правами, если бы команда АНБУ опоздала, если бы Дейдара вовремя не вспомнил о складском помещении… Перед глазами, будто издеваясь, расплывался жёлтый круг света, а в нём – связанный Итачи, и с каждым разом, когда этот образ возвращался к нему, добавлялись всё новые и новые жуткие детали: окровавленное лицо, грудные стоны, исполненные боли и животного страха, широко раскрытые стеклянные глаза, из которых ушла жизнь всего минуту назад – ту самую минуту, которую он потратил на поиск, а ведь если бы оказался проворнее…
С Итачи было всё в порядке, Кисаме не уставал повторять себе это на протяжении уже двух суток. Он был жив, они успели, убийца пойман. Однако какая-то часть его, та самая, которая сжалась в ледяной комок, когда он увидел Итачи связанным, в опасной близости от несущего смерть существа, - та его часть отказывалась верить, что всё уже кончено, что Итачи дома, в безопасности, в окружении близких людей, а не там, всё ещё безвольный и беспомощный, зовёт на помочь, и никто не слышит, а в воздухе разносится тяжёлый запах крови, оседающий медным привкусом на языке, и тьма впитывает его отчаянные крики…
«Я звоню просто потому, что хочу узнать, как у него дела, - убеждал себя старший инспектор-детектив, ища номер Итачи в телефонной книжке мобильного. – Просто соскучился, и всё».
«Конечно», - хмыкнул ехидно внутренний голос и затих, словно в ожидании, что он сам признает правду.
Итачи, отбросив приветствия, затараторил, что у него куча новостей и он очень хотел бы ими поделиться, но только при встрече, после чего искусно перевёл беседу на тему работы.
- Он написал письменное признание, - сообщил Кисаме сухо, косясь на гору откопированных листочков, исписанных карандашом. – На допросах молчит, пишет только, что в признании этом всё, что нам нужно знать, есть. Завтра поедем отыскивать тела, он утверждает, будто у него семь штук недалеко от дома, в лесу похоронены.
- Я тоже поеду, - настоял Итачи тут же, - и в осмотре дома тоже хочу принимать участие. Я с Такэо-саном уже обсуждал это, он дал добро.
- Хорошо, я тогда за тобой заеду, когда будем точно знать, во сколько всё это провернём. – Кисаме помедлил немного, слушая тишину, в трубке, затем позвал: - Итачи.
- Да?
- Ты в порядке?
Услышав себя, он понял, что вопрос вышел глупым и уж точно ненужным – и, тем не менее, он не пожалел, что задал его. Некоторое время на том конце провода можно было расслышать только дыхание, наконец Итачи ответил:
- Да. – Твёрже и, может быть, даже грубее, чем следовало.
Кисаме поспешно извинился и сбросил звонок, затем швырнул телефон на стол и крепко, как только мог, сжал голову обеими руками. В ней снова пульсировала преследующая его в последнее время боль, только на этот раз, в отличие от всех предыдущих, он знал, чем она была вызвана.

***
- Завтра начало зачётной недели, Узумаки, соберись. – Гаара обнял лицо друга ладонями и повернул, заставляя посмотреть на себя. – Ну пожалуйста.
Наруто не стал вырываться, как делал это обычно в таких ситуациях – подобная близость, ввиду их истории, казалась слишком странной. Он не стал также прятать взгляд и впервые после их размолвки из-за Саске посмотрел на друга прямо – не зная, зачем: может быть, просто хотел, чтобы за него самого поняли, что происходит, и объяснили ему простыми словами, потому что с самого утра его не покидало гнетущее чувство раздвоенности.
Час за часом он продолжал третировать себя вопросом: правильно ли он поступил, не пожелав встретиться с Саске? Одна его часть совершенно убеждённо твердила, что да, правильно, за каких-то два дня его глупый полицейский не смог бы измениться, соответственно, проблемы никуда бы не делись. И, конечно же, тут была замешана обида. Но имелась ещё и вторая его часть – та, которая привыкла вечно ставить всё под сомнение, сверять свои поступки с устремлениями сердца. Эта часть, которую можно было назвать голосом его души, хотела, несмотря ни на что, ни на какие обиды и вынесенные уроки, выбежать навстречу любимому человеку, энергию присутствия которого он мог ощущать даже с высоты своего этажа, из собственной комнаты. Глупо, что ни говори, Наруто знал это и не поддался пустому искушению, однако сколько же сил у него отняла эта вынужденная стойкость!..
Гаара открыл перед ним конспект и заставил повторять материал, но когда понял, что у Наруто банально не выходит сосредоточиться, стал читать ему теоретический материал вслух, при этом каждые несколько минут проверяя, слушают ли его. Если бы мысли Наруто не были заняты мрачными размышлениями, он бы даже умилился: так забавно выглядел его друг, выходящий из себя при любом намёке на невнимание единственного слушателя.
По мере того как сознание его наполнялось вытащенными из глубин памяти знаниями, Саске покинул его мысли, размышления перешли в иное русло, и в определённый момент Наруто с облегчением вздохнул, когда осознал, что действительно сосредоточен на предмете. Это не прошло мимо внимания Гаары, который даже удостоил его скупой благодарной улыбки – сразу, впрочем, исчезнувшей. Сделав вид, что поправляет очки, красноволосый перевернул страничку конспекта и в искусственно строгом тоне объявил:
- Новая тема. Слушай внимательно, Узумаки, я завалю тебя после неё вопросами.
Наруто упал спиной на кровать и, найдя вслепую подушку, положил себе её под голову:
- Валяй.

***
- А ведь он прав, Гаара этот.
Со стороны кровати Саске раздалось недовольное мычание, что вызвало у Итачи только лёгкую улыбку:
- Ну, чего ты? Я не шучу.
- Что ты хочешь этим сказать?
Они разговаривали, устроившись каждый на своей кровати: Саске лежал на животе, утопая подбородком в подушке, а его брат сидел с ноутбуком на коленях и проглядывал газетные статьи о поимке серийного убийцы. Они уже давно выключили лампу, чтобы родители подумали, будто они спят, и не тревожили их, поэтому единственным источником света в комнате являлся экранчик ноутбука, достающийся, в основном, лицу Итачи и придающий его коже трупную бледность.
- Я хочу сказать, - сняв с запястья кожаный ремешок, старший из братьев взялся укладывать волосы в хвост, - что эмоционально ты ещё совершенно не готов взять не себя ответственность. Наруто твой явно настроен серьёзно. Он вообще парень серьёзный, когда дело касается отношений – такое у меня впечатление о нём сложилось.
- Не знаю, - вздохнул младший Учиха, переворачиваясь на бок. – Я уже ничего не знаю…
- Ну, сам подумай. – Итачи говорил совершенно спокойно, словно они обсуждали не катастрофу, в которую превратилась влюблённость Саске, а какую-то книжку, где все персонажи – выдумка. – Готов ли ты – только честно! – готов ли ты к тому, чтобы сказать себе без обмана: да, я хочу быть с этим человеком всю свою жизнь? Я хочу делать его счастливым столько, сколько отведено мне лет. – Он выждал короткое время, но Саске, как и ожидалось, молчал, погружённый в тяжкие думы. – Вот именно, не можешь. На подсознательном уровне ты всё ещё воспринимаешь это как временное помутнение рассудка, ты думаешь, что со временем тебя, что называется, попустит и ты вернёшься к своей привычной жизни. Так вот, Саске, этого не будет.
- Откуда тебе знать?.. – пробормотал младший брат, наверняка послав ему недоброжелательный взгляд – в темноте было не разобрать.
Итачи передёрнул плечами, но отвечать не стал. Возможно, думалось ему, Саске в самом деле не понимает, насколько сильно переменится его жизнь после того, как он примет свою гомосексуальную идентичность. Не зря Гаара сказал, что Саске убежит – именно это слово крутилось в голове у самого Итачи, когда он нынешним утром отпускал брата на встречу. Каким бы взрослым во многих жизненных моментах Саске ни был, но в сердечных делах его никак нельзя было назвать даже подростком. О том, что отношения – это не только удовольствие от общения с дорогим человеком, но также и тяжкий труд, ответственность, постоянная проверка на выдержку и мудрость – он не знал, да и откуда ему знать? Едва только отойдя от потрясения после осознания своего гомосексуального влечения, Саске был поставлен перед серьёзнейшим жизненным выбором, и кто вправе обвинять его в малодушии?..
Однако необходимо было что-то предпринять, что-то делать, помогать советом, выводить его, наконец, из этой разрушительной прострации, в которой несчастный влюблённый пребывал с момента возвращения домой. Саске наверняка думал, что он хороший актёр и никто не видит его душевной боли, но заметила даже мама – подозвала Итачи, пока младший сын был занят разговором с отцом, и не поинтересовалась даже, а заявила: что-то с Саске не так. Вдаваться в подробности не хотелось, да мама бы и не поняла – не потому, что недалёкая, а из-за своей стопроцентно традиционной ориентации, - поэтому молодой человек ограничился лишь неохотным кивком. Возможно, Учиха Микото додумала остальное правильно, потому как даже не попыталась встревать с материнскими советами, предоставив братским узам проявить в этом случае свою крепость, и это было правильным решением.
- Послушай, - позвал Итачи, когда осознал, что между ними уже несколько минут царит молчание, - ты должен последовать совету Гаары и всерьёз покопаться в себе, определить, чем ты готов пожертвовать ради того, чтобы быть с Наруто, и стоит ли эта жертва усилий. Может быть, ты решишь пойти по более лёгкому пути…
- Я не смогу, - раздался тихий расстроенный голос с противоположной стороны комнаты. – Не смогу я уже вернуться, чтобы всё было, как раньше, понимаешь?
Итачи вздохнул и хлопнул крышкой ноутбука – комната мигом погрузилась во тьму, разбавляемую только падающими из окон противоположного дома косыми жёлтыми лучами.
- В таком случае тебе предстоит серьёзная работа. Только, я тебя очень прошу, не забывай про учёбу.
- Знаю, - простонал Саске приглушённо, словно лицом в подушку, - зачёт завтра…
- Тогда спи.
- …Хорошо.
Как бы сильно его ни клонило в сон, Итачи ещё долгое время лежал в кровати на спине, в неудобной позе, которая не давала ему уснуть, и разглядывал тени на потолке, позволяя реке мыслей свободно течь по его сознанию. Перед умственным взором проплывали призрачные образы: улыбающийся Наруто за столом их кухни, мамино встревоженное лицо, папина увядающая улыбка в тот самый момент, когда он понял, что слухи, распространяемые о его сыне и лучшем друге на работе, на самом деле вовсе даже не беспочвенны… И Саске, конечно же, Саске. Пустой взгляд, за которым так тщательно скрыты внутренние терзания, его фальшивое: «Я в порядке» и такая же фальшивая твёрдость, с которой он это произносил. Глупый брат, когда же он прекратит, наконец, причинять себе боль?
«Я так хотел бы ему помочь! - бормотал про себя Итачи, ощущая, как ноют жаждущие отдыха глаза. – Но выбор сделать он должен сам. Сам…»
В этот миг вымотанное до предела сознание сдалось под напором потребностей тела, и совершенно незаметно для себя Итачи погрузился в глубокий сон без сновидений.
Как бы он, верно, удивился, если бы узнал, что в этот самый миг разоблачённый Дьявол, на поимку которого были брошены в последние недели все его жизненные силы, сидел в тюремной камере на холодной койке и пучил глаза в темноту – ему казалось, оттуда на него смотрит лицо Итачи.

@музыка: Coldrain - Stuck (и снова Саске)

@темы: viaorel, Фанфикшн

Comments

[Сообщество Яойного Юмора]

АрисуАи, спасибо! Странно, что всех так зацепил этот эпизод с Гаарой - мне казалось, он был вполне предсказуем (учитывая характеры всех троих, замешанных в этой ситуации), но мне доставило огромное удовольствие принять участие в обсуждении. Интересно было узнать ещё одно мнение))

[Alatariele]

Наконец-то я добралась до написания комментария!
Глава получилась необыкновенно насыщенной эмоциями и чувствами, огромное спасибо!
Полностью согласна относительно: "<

Умилил Мадара в халатике, настраивающий камеру)))))

" очень по-домашнему и тепло получилось;

туз в рукаве Итачи спасет не только его перед всем кланом, но и Саске поможет

у меня почему-то сразу возникла мысль, что Итачи больше ради брата старается, чем ради себя. ведь его теперь все признали и приняли таким, какой есть.

Орочимару - озабоченный пенсионер/клинический идиот (напоминает Джулиана 13-го из "Мадагаскара", как отметила однажды моя сестра), а Кабуто - его умный помощник, без которого первый бы не выжил.

- я это помню, особенно врезался в память момент завтрака в день дежурства Орыча по кухне)))
Эпизод разговора Гаары и Саске вызывает бурю противоречивых эмоций. С одной стороны, каждое сказанное им слово - правда и кто-то должен был Саске эту правду сказать в лицо. С другой, мне лично претит насилие как таковое, поэтому читая про Саскино окровавленное лицо в асфальте так и хотелось дать Гааре подзатыльник и сказать: "Что ж ты творишь, ему же больно") И потом, кощунство портить такую симпатичную мордашку).
По моему глубокому убеждению, подкрепленному практикой, лезть в чужие отношения - последнее дело, ибо, как правило, потом "влезший" в итоге остается виноватым. Но бывают и исключения, когда, если кто-то третий не натолкнет, сами или не додумаются, или будут очень медленно доходить. Вообще, если бы Наруто вышел сам, мне кажется, Саске бы все равно не хватило духу произнести заветные слова, в итоге они бы постояли, молча посмотрели друг на друга, возможно, Наруто бы выдал какую-нибудь обвинительную реплику по поводу Учихинского молчания и разошлись бы в еще худшем расположении духа и сердца. Разумеется, в сложившейся ситуации нельзя винить только Саске - оба хороши, главное теперь - найти компромисс. Так что, на мой взгляд, вмешательство Гаары было нужно, правильную форму он для этого выбрал или нет - расскажет автор))
По поводу Орочимару могу писать бесконечно, но не буду, просто восторг))) Распирает любопытство по поводу таинственного зеленоглазого субъекта, покорившего этот острый ум и сердце)
Маньяк получился очень живым. Я, когда продумывала, кто из канона мог бы подойти на эту роль, думала о Мизуки, но мне почуму-то думалось, что он выскочит как черт из табакерки и окажется каким-нибудь кладовщиком или сотрудником службы поддержки, или дяденькой-вкручивающим-лампочки-в-офисе. Но что он все это время был у всех на виду никак не думала. История его становления получилась очень болезненной, невольно выдохнула с облегчением, когда прочитала

ему просто показалось хорошей идеей больше не играть вместе с соседским парнем

. Жуткий и притягательный персонаж получился.
В этой главе Кисаме и Итачи как-то отдалились друг от друга, надеюсь, в следующей все восстановится, тяжело видеть Кисаме в таком болезненном состоянии. Их бы на пару без средств связи в Норвегию на фьорды сплавить. в абсолютный покой))))
Меня умилила сцена в свадебном салоне, Тен-Тен мне себя напомнила))), а момент с чулками просто прелесть!)
Очень трогательными получились 2 последние сцены, за них отдельное спасибо.

[Сообщество Яойного Юмора]

Alatariele, у меня такое ощущение, что некоторые читатели заходят в ноосферу и подсматривают там мои идеи, ей-богу.
особенно врезался в память момент завтрака в день дежурства Орыча по кухне
Это, наверное, писала не я - по крайней мере, не помню)) У меня зато было про мир иной, где компания из Орочимару, Кабуто, Итачи и иногда прилетающего с небес Йонда подглядывала через дыру в пространстве за миром живых
Распирает любопытство по поводу таинственного зеленоглазого субъекта
О нём мы всё узнаем ближе к концу шестой недели!
Кисаме и Итачи как-то отдалились друг от друга
Это правда, им действительно предстоит нелёгкий период в отношениях. Но они должны через него пройти - взрослые люди всё-таки. Не то что эти максималисты.
Хоть кто-то отметил момент с чулками, ура!

Спасибо за комментарий! Читаем архив)

[Angelic Fruitcake]

Я вернулась, как я рада!)))
Весь экшн пропустила, ну да ничего. Тем более, детективная линия не была Вами сразу же стремительно стерта. Мне очень понравилось то, как вы описывали мотивы и состояние Мизуки, чувствуется, что все четко, проработано. Вообще было интересно ознакомится именно с психическим состоянием убийцы, тем более преподнесенном в виде истории, можно сказать, от первого лица, когда удается взглянуть на мир под углом чужого взгляда, а незнакомые эмоции другого человека толкают к рассуждению. Мне думается, что окончательная точка в детективной истории еще не поставлена.
Наконец перестала переживать за Итачи: расследование, как мне кажется, его кое-чему научило и в личностном плане, с этим он справится. О, фантазии-паранойя Кисаме, как же это знакомо. Полностью понятны здесь его чувства, его волнение. Думаю, что события, произошедшие в ходе расследования с Итачи и, конечно, касающиеся Кисаме будут еще гулким эхом отзываться в будущем. Волнуют его головные боли, на которых Вы долгое время акцентируете внимание. Повышенное давление? Как бы чего с сердцем не приключилось.
Гаара сделал правильно. Стоило ожидать, что когда-нибудь Саске он даст... Вообще меня удивляет, что события, отношения, ситуации в 6Н находят отклик и в моей, реальной жизни. Как, например, эти отношения Саске и Наруто, подобные которым в эмоциональном плане я наблюдаю сама, заняв, можно сказать, место Гаары. И тут, точно - на какие бы уступки не был готов идти Наруто, проявляй он понимание или нет - дело в Саске. Пока он не откажется от, пожалуй, какой-то части себя, пока не повзрослеет в эмоциональном плане, пока не научится вести себя в плане отношений с Наруто последовательно, без приступов ревности, подозрительности и агрессии - не быть им вместе (так "вместе", как подразумевает это слово в самом своем возвышенном смысле). Но, благо, есть Итачи, который может Саске помочь, ткнуть носом в ошибки, указать на неправильное поведение, ведь любому, даже самому рассудительному и умному человеку порой бывает очень тяжело увидеть, признать и понять все это самому.
Мне показалось, что с поимкой убийцы описываемый Вами мир как-то перешел на новую ступень. Орочимару тому пример. Очень надеюсь, что он найдет единственно верный выход в этой ситуации. Импонирует мне этот персонаж.)
И, конечно, пусть у Дейдары все сложится. Он у Вас очень хороший такой получился...светлый, что ли. Не ожидала даже как-то.) Мы его еще увидим?..

И еще...

Однажды, не выдержав, я нагло решила поэксплуатировать дружеские узы и вытребовала у необделенной интернетом подруги скинуть мне одну главу, ту самую, с обломным СасуНару.)) После этого самого обломного меня прорвало на рассуждения, которые высказать тогда я не смогла, но все же решила показать написанный мною тогда комментарий по этому поводу, вот он: =)
Нет, все же я не буду говорить, что Саске идиот, так как больно похоже ведут себя многие на его месте (в том числе и я). И вправду - ведь всегда до одури страшно, а что, если любимый не поймет, не примет, лишь посмеется, использует?.. И, как не странно, люди чаще ищут подтверждения именно этим, как часто оказывается, домыслам, а не тому, что их чувство взаимно, что они также нужны, также любимы... Может, потому что оправдать первые гораздо проще с, так сказать материальной стороны (в плохое как-то всегда верится проще, и увидеть его обычно легче), да и для Саске такое оправдание является защитой еще не сумевшего принять душевные чувства разума... Саске верит в судьбу, видятся во всем ее знаки... Но на самом деле люди чаще всего видят то, что хотят видеть. Он, по-моему, подсознательно все же боится этих чувств, вот и выискивает такие тормозящие факторы. А по мне так знаки - это вот такие случайности, которых на самом деле не бывает. Например то, как пересеклись они с Наруто, не единожды... Знаки - это не рассказы об историях из чужой жизни. В конце концов, раз Саске такой фаталист, то, может, поймет, что все эти чужие истории это - чужая судьба, не его, и она не повторится, как в отражении. Я тоже верю в судьбу, как и Ваш герой, но считаю, что она дает нам что-то - какую-то неизменную, предписанную единицу, но путь до нее мы творим сами, и наломать на нем можем дров ой как не мало... Не раз убеждалась, что если что-то задумало произойти - оно произойдет; если человек не с твоего пути, то сколько бы не держал ты его, только намучаешься, а он все равно уйдет из твоей жизни... А вот если кто-то, так сказать, предначертан, то отпинавай-отшвыривай его, а обратно вернется. Да или вовсе: засядет занозой в заднице.)) Хочется верить, что у Саске и Наруто - второй случай.) *Конечно, здесь много моего личного мнения и опыта было высказано, но как-то особенно подвигла эта глава на размышления*

Очередное спасибо Вам за ваше творчество (=труд).=)
(Извиняюсь, если повторила что-то ранее сказанное, просто нет времени читать чужие комментарии.)

[Сообщество Яойного Юмора]

Angelic Fruitcake, с возвращением!
Очень рада, что понравилась линия с Мизуки - признаться, переживала немного, а то я ведь не маньяк (по крайней мере, никого пока не убила), я не могу описать точно, что чувствует убийца. Но я старалась - и, похоже, хотя бы примерно мне что-то да удалось
Кисаме... Он слишком себя изводит. Ему следует научиться не переживать так сильно, ведь он сам выбрал такую нервную работу, сам же согласился стать напарником Итачи.
Ох, согласна полностью насчёт этой ситуации с Саске и Наруто, тут дело как раз в Учихе, хотя Наруто тоже хорош: мог бы и пояснее выражать свои чувства - для идиотов, так сказать. Короче говоря, там всё сложно - как и в жизни, да.
Дейдару - конечно, увидим! Ещё как увидим! Я его тоже очень люблю своего. Хочется пожелать ему только добра.
А по поводу запоздалого комментария - пожму руку. Я согласна на 100% со всем выше написанным. Спасибо, я рада, что не я одна так думаю.

[Бродячий Психолог]

Хорошо, что Гаара за друга переживает, болеет душой и телом и прочее. Но такие методы... раз он едва удержался, чтобы не избить Саске всерьез... хотя это больше говорит о чувстве ответственности, чем о грубости и ненависти.
Итачи весьма оригинально решает свои проблемы) Разыскать своего... (дедушку, да?), чтобы удостовериться, что напраслину на него возводят. Круто, ничего не скажешь.
Саске... а что Саске? Нельзя же сказать, что только он виноват, впрочем, про это упоминалось выше. Я вот думаю, что если бы не линия с маньяком и не страшная во всех смыслах слова загруженность Итачи, Саске бы дров таких не наломал. Нет, я ничего плохого не говорю про Мизуки, но мне кажется, что Итачи мигом бы просек все терзания и разработал бы стратегический план)Но Саске наверняка пригодился этот опыт, так что, может, хорошо, что все так сложилось.
Наруто тоже жалко. Его все-таки тоже мучают сомнения. Но так как он сумел принять "нового себя", а может, и не нового, - честь ему и хвала.
Читать о Мизуки... было страшновато. Не зря говорят, что все проблемы уходят корнями в глубокое детство, - здесь представлен ярчайший пример. Его жаль просто потому, что он человек с уже испорченной вконец жизнью, и что там он сможет себе надумать в тюрьме - еще очень и очень неясно.

Пробная догадка
А это не у Мизуки эта карцинома, о которой упоминалось в спойлерах? Ну очень интересно узнать))) Тогда и получается, что при таком обстоятельстве могут дать смягченный приговор.

[Сообщество Яойного Юмора]

Бродячий Психолог, на мой взгляд, Итачи поступил мудро: прежде чем катить бочку на родственничков, нужно проверить истинность информации
Да, согласна насчёт Итачи и Саске, но проблемы очень часто находят самое лучшее время для того, чтобы появиться в нашей жизни, - как раз тогда, когда мы кому-то очень нужны.
все проблемы уходят корнями в глубокое детство
Это настолько правдивое высказывание, что даже иногда смешно бывает. И знаешь, вроде бы, откуда у тебя такая-то черта, но изменить себя трудно. А всему виной когда-то кем-то неосторожно брошенная фраза.

догадка

А об этом мы узнаем уже очень скоро Потерпите, пожалуйста.