fanfiction & original
Название: Три светильника
Часть: 1
Глава: 1
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика
От автора: это - фикция. То бишь - выдумка, включая все криминальные и прояпонские элементы. Искусствоведов автор знает, да и сам учит историю искусств, но это ни в коем случае не исключает вероятности ошибки в его рассуждениях. А вот в музыке автор ноль, и даже как слушатель весьма сомнителен.
Часть 1, Глава 1
Справка
Дебюсси, Клод – французский композитор, музыкальный критик.
Сочинял в стиле, который часто называют импрессионизмом – термином, который он никогда не любил. Дебюсси был не только одним из самых значительных французских композиторов, но также одной из самых значительных фигур в музыке на рубеже XIX и XX веков; его музыка представляет собой переходную форму от поздней романтической музыки к модернизму в музыке XX столетия.
Произведения, интересующие нас:
- для фортепиано: Бергамасская сюита, Эстампы, Остров радости, Маски, Образы, сюита Детский уголок, прелюдии, этюды;
- также сонаты для виолончели и фортепиано, для скрипки и фортепиано и фортепианное трио.
Глава 1
Учиха Мадара уже давно достиг в жизни того статуса, который позволяет либо стучать людям в двери вежливо и тихо, либо не стучать вовсе.
Солнце холодным лимонным боком грело отсыревший и неуверенный ещё в своих силах апрель. Положение ленивого светила на матовой, эмалированной голубым полусфере неба показывало приблизительно три часа пополудни.
Учиха Мадара смахнул с манжета дорогого пиджака пылинку-невидимку и брезгливо поморщился, переступая ненавязчиво выбитую дверь мотельного номера. Масштаб оргии, проглядываемой сквозь полумрак душного помещения, вполне соответствовал ожиданиям. Учиха Мадара описал рукой дугу, которая охватила комнату от стены к стене, и негромко попросил:
- Мальчики, выносите всё лишнее. – Старательно поискал взглядом по полу, кровати, дивану. Обнаружил искомое, добавил: - Кроме в-о-он того тела.
«Мальчиков» Учиха Мадара привёл с собой немного, всего двоих, зато каких! Выбирал по силе натяжения пиджачной ткани на груди, и выбрал в итоге тех, у кого между пуговицами при вдохе овальные разрезы образовывались. «Мальчики» были натасканными для личных целей, податливыми и понятливыми. Они приняли к сведению неприкосновенность тела на диване, после чего взялись за всё остальное.
На кислый дневной свет апреля «мальчиками» были вынесены пять блядей обоих полов, частично одетых в разных третях тела, и стеклотара на общую сумму в четырнадцать тысяч йен. Элементы блядской одежды и блядского же пира (ассорти бычков, бывшие в употреблении латексные изделия, порошки и таблетки в полиэтилене и без) попросили вымести неместную горничную, плохо знающую язык, зато очень любящую деньги.
Пока очищали помещение, Учиха Мадара устранился и покурил дорогих сигарет, задумчиво разглядывая мотельный газон в розовых пятнах рододендронов. Размышлял он на насущную в последнее время для себя тему: о пенсии, покое, о передаче дел бестолковому зятю Фугаку… О том, что удачность этой вот, в потенциале – последней, сделки всё и решит.
За две затяжки до окончания третьей сигареты к Мадаре, подмяв ботинками рододендроны, подошёл один из «мальчиков» (кодовое имя Светленький); он сообщил, что наведение порядка окончено, можно уже заходить. Учиха Мадара отставил меланхолию: нужно было выбивать себе заслуженный отдых!
- Тук-тук, кто там, это я, дядя Мадара, ебало твоё кривое, - поздоровался мужчина в заметно посвежевшее воздушное пространство над диваном.
Лежащим на диване виновником и центральной фигурой отгремевшей оргии являлся Хошигаке Кисаме тридцати пяти лет от роду, вышедший из мест лишения свободы около недели назад. Вы не подумайте: сидел он недолго, всего два года, а до того служил, целых три года, по контракту. Правда, до того ещё сидел… Зато до того ещё служил! И так вглубь лет, до самой школы. Все эти годы Хошигаке Кисаме и Учиху Мадару связывали нежная дружба и плодотворное сотрудничество - порой приводящие в места лишения свободы… Но это, право, пустое.
В оправдание же сквернословия «дяди Мадары» стоит сказать, что лицо у Хошигаке Кисаме в самом деле было не особо ровное. Нос, например, ломан трижды, а глаза, как утверждали описания свидетелей, «маленькие и злые». Зато вот объёмами мужчина не подкачал; мог вместить в себя, пожалуй, не меньше чем полтора Учиховских «мальчика». Объёмы позволяли ему беззастенчиво сверкать с дивана голым задом в присутствии любого количества людей, а покрывающая тело сетка шрамов прибавляла авторитета наравне с мафиозного вида татуировкой. Вязь рисунка традиционного исполнения сбегала с шеи на руку аж до локтя, попутно извернувшись петлёй на лопатке, и являла собою броню острых чешуек тонкой проработки с выборочным вкраплением черепков. На локте сия красота увенчивалась распахнутой зубастой пастью, отчего создавалось ощущение: некое чудище почти поглотило Хошигаке, только одна рука наружу и болтается.
От движения этой самой могучей руки татуировка зашевелилась, заиграла. От движения же могучего тела заиграл диван. Тело перевернулось на спину, явив крепкую грудь глобальных масштабов и россыпь засосов на бугристом от мышц животе. Раздался скрип открываемой двери с несмазанными петлями, который оказался в итоге голосом Кисаме спросонья.
- Дядь Мадара… что ж вы опять? – вопросил он с необъяснимой нежностью. - В который раз - в пятый? - одно и тоже…
«Мальчики» в изножье и изголовье дивана подобрались, готовые по команде спихнуть ожившее тело на пол. Лёгкую наивность таких надежд Учиха Мадара готов был им простить. Хошигаке же, продолжая сетовать, вряд ли вообще заметил молодых визитёров.
- Просыпаюсь я – и вот она. Рожа ваша, тут как тут… благородная. Сегодня какой день?
- Понедельник, - ответил нисколько не устыдившийся манеры своего визита дядя Мадара, оправляя золотую запонку на манжете.
- Ещё понедельник? Чего ж вы мне погулять не дали, я в понедельник вышел!
- Не ещё, а уже.
- А-а-а… погулял, значит. – Некоторое время собеседники серьёзно кивали с глубоким пониманием ситуации, которое было недоступно посторонним. Затем Хошигаке поинтересовался, будто о погоде ради поддержания разговора: - И как я погулял, хорошо?
- Пять блядей вынесли. А фантиков из-под кокаина - на пожизненное.
Хошигаке Кисаме огорчился. Его подёрнутое сизой дымкой небритости лицо скривилось.
- Пять всего?.. Н-да. Старею, что ли…
Сцена с кивками повторилась, только теперь у виновника торжества был расстроенный вид, а руки – сложены на груди, отчего он отчаянно напоминал пациента на приёме у психоаналитика.
- Ладно, Кисаме-тян, - прервал эту минуту меланхоличной философии Учиха Мадара, - собирай свои кости, прикрывай зад и пошли, дело есть.
Вскоре машина Учихи Мадары, доукомплектованная Хошигаке Кисаме, покидала территориальные дорожные покрытия мотеля. Помешать им попытался менеджер, но, обескураженный пачкой банкнот не последнего достоинства и рукояткой пистолета, якобы случайно промелькнувшей под полой пиджака одного из мальчиков, быстро отстал.
В машине было комфортно в плане температуры, света и мягкости сидений, но вот музыкальная истерика, наполняющая салон, только усугубляла похмелье Кисаме. Кто-то лупил по клавишам пианино с невозможной для человека скоростью, что в обычное время было бы похвальным умением, но сейчас отдавало прямо Хошигаке по мозгам.
- Дядь, а что за музыкальные изыскания?.. – начал он издалека.
Обыкновенно Учиха Мадара, как и все люди его поколения и положения, баловался традиционными балладами о тяжкой доле с надрывными мотивами в исполнении национальных певцов старшего эшелона. А тут нате вам.
- Нравится? – оживился хозяин автомобиля и пояснил не без гордости: – Это мне внук диск дал. Композитора такого, Дебюсси. Он у меня образованный парень, внук-то!
Кисаме с сомнением покосился на Мадару, но смолчал. Сказал только:
- А можно чуть потише?
Учиха в ответ по-стариковски, с пониманием захихикал и принялся тыкать «мальчиков» на передних сидениях пальцами в плечи, чтобы те прикрутили звук.
Тут сразу нужно заметить, что, несмотря на свои замашки дряхлого старца, «дядя Мадара» был худощавым, поджарым и моложавым джентльменом с безвозрастным гладким лицом отпетого, но обаятельного негодяя. Всё в нём выдавало властность законопослушного криминального патриарха, а также лёгкую капризность главы обширной семьи, которого все стараются ублажить. Насколько Кисаме помнил свой единственный визит в особняк Учих, Мадара был одним из тех стариков, в присутствии которых все родственники сидят как на иголках и делают жалкие услужливые лица.
Кисаме, помнится, был рад, глядя на потеющую толпу детей, зятьёв и невесток, что никакие кровные узы его с этим мужчиной не связывают, а связывают только чисто деловые отношения, которые делают их равными. Некую покорность Мадара, конечно, заслужил с его стороны, но только лишь в силу возраста и опыта. Старшему мужчине, кажется, нравилось такое честное отношение, потому Кисаме имел некоторые привилегии кохая (прим.: яп. «младший товарищ», обратное «сэмпай»): например, мог временами канючить. Чем в связи с состоянием нестояния и занялся.
- Херово мне! – заполнил салон отборный прокуренный бас.
Мадара кивнул и оперативно потребовал зарулить в ближайшую придорожную закусочную – обивкой сидений он дорожил. Так как «прикрыть задницу» у Кисаме вышло лишь тем, в чём его брали два года назад – драными во всяких неожиданных местах голубыми джинсами и пёстрой гавайкой с дыркой от пули, - то везти его в какое-нибудь приличное заведение было бы, мягко говоря, неудобно, поэтому выбранная дядей Мадарой забегаловка имела вид весьма даже подозрительный. Зато в ней имелись неограниченные ресурсы минеральной воды, кофе, сигарет, рамена и даже аспирина.
Мальчики остались снаружи, а Мадара, пока его подопечный употреблял жидкости вперемешку, долго стелил на, прямо скажем, не очень чистый стул свой белоснежный носовой платок. Когда закончил, принялся с шумом усаживаться, заелозил, закинул ногу на ногу и время от времени то подавался вперёд, то откидывался назад.
Трещал вентилятор, жужжала муха, бубнило радио, с кухни напевал что-то грузный хозяин заведения.
- Дядь Мадара, ну что там?.. – не вынес молчания Кисаме после второй тарелки лапши. Размусоливать он не любил. Дядя Мадара, впрочем, тоже, потому сразу перешёл к делу.
- Да зятёк мой прибацаный, Фугаку!..
Зятька, мужа старшей дочери, Учиха Мадара не переносил и терпел только из бескрайней любви к Микото и внукам. Зятёк, согласно свёкру, был начисто лишённым хватки и таланта к бизнесу бесхребетным бараном, и что дочь в нём нашла – этого никто не ведал. Но, к несчастью, больше обширный цветистый бизнес Учих перенимать было некому. Остальные мужчины в семье были либо слишком молодыми, либо ещё более безнадёжными идиотами.
Это всё Кисаме знал. Он только был не в курсе, что хитрый Мадара уже разработал план, как подстраховаться от банкротства.
- Я же на покой уйти хочу, - прошептал старик, словно большую тайну выдал. – А для этого нужно дела уладить. Чтобы Фугаку-тупица ничего не смог разрушить, даже если сильно постарается.
- Угу, - кивнул Кисаме, откусывая от сигареты фильтр. Фильтров он не понимал и вообще предпочитал самокрутки, но пытался от этой дурной привычки избавиться – она сразу выдавала в нём имевшего проблемы с законом гражданина. Разобравшись с коричневым кончиком и отплюнув его в пепельницу, Хошигаке прикурил от кафешных спичек. И без того неподходящее курево оказалось ещё и с ментолом.
- И мне дай, - потребовал Мадара, засовывая в рот свою порцию табачного изделия. Затянулся от протянутого огонька, продолжил: - Тут всё просто. Есть один человек на том конце страны, его цели сходны с моими. Мы решили подружиться семьями. Это будет очень удачный союз, мы сможем спокойно отойти на отдых, а бизнес будет процветать практически самостоятельно.
Запахло накоплением капитала, оно же монополия, и гигантскими, устрашающими объёмами бабла. Уровень опасности наверняка был соответствующим. Кисаме насторожился: впутаешься в такие делишки – можно и света белого не увидеть больше, и хорошо, если из-за пожизненного, не из-за пули в лоб. А он ведь только вышел. Даже план составил, хотел посетить ряд мест. На пляже неделю проваляться, в онсене ещё неделю поотмокать… ещё там по мелочи.
- И при чём тут я? – осторожно осведомился подозрительный Хошигаке. Получилось неразборчиво, ибо он пытался снять с языка налипшую на него табачную крошку.
Мадара захихикал, с кончика его сигареты капнула махровая гусеница пепла. Он пояснил:
- Дружба с бухты-барахты не заводится. Нужны всяческие приятности. Я вот картину в подарок купил. Дорогую, по личному заказу, от известного художника – внук выбрать помог. Нужно доставить адресату.
Кисаме прищурился, ещё более явно чуя неладное.
- Картину на другой конец страны отвезти – и всё?
- Да нет, конечно, Кисаме-тян, побойся бога! – замахал руками Мадара. - Я тебе разве когда такие халтурки подкидывал?
- Лучше бы подкидывали, - буркнул тот, но напрягаться перестал.
Учиха разглагольствовал дальше:
- Важно ведь не только что дарить, но и как!
- Ну?
- Что «ну»? Я внука отправлю, который выбирать картину помогал. Он у меня дипломат такой – закачаешься! Это будет как демонстрация доверия.
- Всего-то?.. – снова взялся за подозрения Хошигаке. - Внучка доставить? И никакой контрабанды, убийств, взрывов? Может, вы, дядя, стареете?
- Да ну тебя, - обиделся Мадара, принявшись озираться в поисках пепельницы. Таковая отсутствовала. За неимением лучших вариантов, он потушил сигарету в тарелке собеседника с остатками бульона на дне. – Я тебе самое дорогое доверяю! Внука, гордость свою!
Кисаме затянулся напоследок глубоко, опалил пальцы, тоже поспешно кинул окурок в миску и подул на руку – это получилось струёй дыма.
- Да один хрен: что картина в одиночку, что картина с пацаном. Это вам он гордость, а остальным – плевать. Пару часов в самолёте, и для этого я понадобился?
Дядя Мадара стал серьёзным. Муха, что жужжала вокруг кренделя, бодрым камикадзе пошла на таран окна, под которым размещался их столик, и принялась атаковать стекло барабанной дробью. С убийственным спокойствием Учиха отрезал:
- Мой внук боится летать, так что только по земле.
Кое-что стало проясняться.
- А-а-а… За внуком, значит, проследить, пока он за картиной следит.
- Ну да.
- А внуку сколько лет?
- Двадцать три.
- Охо-хо! Тем более! Ну, при чём тут я?
- Кисаме-тян! – Мадара раздражённо пристукнул по столу ладонью. – Пораскинь мозгами! Не все же хотят, чтобы дружба состоялась! Завистники там всякие, палки в колёса!..
Кисаме, ментально ленивый от облегчения похмелья и наступившей сытости, понял, что сглупил, и послушно начал думать. Чем дальше в дебри забиралась его мысль, тем меньше ему нравилась предложенная работа. Учитывая количество денег, угрозу другим семьям… Это что ж там будут за завистники, что за палки!
- А если под таким углом, то наоборот – меня одного маловато будет, дядь.
Учиха беззаботно откинулся на стуле, забыв о низком уровне его чистоты, и замахал рукой перед лицом, словно отбиваясь от проблем.
- Нет, Кисаме-тян, там всё схвачено. Более или менее серьёзных завистников давно почистили. Никто вас беспокоить особо не будет – так, шушера, может, какая. Сам Итачи…
- Это внук который?
- Да. Так вот, сам Итачи наверняка не справится, но с тобой ему бояться абсолютно нечего. А ты ещё присмотришь, чтобы он глупостей не натворил – мне спокойней будет.
Кисаме надолго замолчал, рассматривая отчаянную муху. Она теряла волю к сопротивлению: толкалась в стекло всё сильнее, ударялась жёстче, лежала, оглушённая, на подоконнике всё дольше. Дядя терпеливо ждал. Наконец Хошигаке спросил миролюбиво:
- А чё платите?
Учиха Мадара, хотя и не признавал рассусоливаний, так же на дух не переносил таранных вопросов в лоб. Кисаме, впрочем, прощалось.
- Сколько скажешь, столько и плачу, - вздохнул он.
- Ладно, дядь, - в тон ему вздохнул Хошигаке. - Давайте ещё рамена – и по рукам.
Муха бросила идею со стеклом и понеслась прочь, в воздушное пространство помещения, только чтобы моментально попасться в ловушку специальной ленты-липучки, что свисала с потолка.
***
Учиху Итачи Кисаме видел. Один раз, тогда же, когда и всё остальное его семейство, во время единственного визита в фамильный особняк. Случилось это десять лет назад, когда дядя Мадара был для Кисаме ещё Учихой-доно. В те времена Хошигаке из себя уже представлял, но ещё не шибко много, а потому Мадара не считал зазорным призвать его к себе на дом, как хозяин вассала.
Тогда имело место быть прохладное летнее воскресенье, а значит, день общесемейных сборов: обед, долгое чаепитие, несколько партий в ханафуда (прим: традиционная карточная игра). Чай подавали во дворе на лужайке, Учих разместили за несколькими белыми круглыми столиками, между которыми они и перемещались: женщины болтали, мужчины в стороне пыхтели сигарами. Кисаме помнил, насколько его поразила помпезность мероприятия: он, сирота из ниоткуда, словно попал в другой мир, где все красивые, счастливые и богатые. Ещё он помнил, как неуютно себя чувствовал в тяжёлых армейских ботинках, и как стыдно ему было за свою разбойничью рожу и кожаную куртку.
Дядя Мадара неспешно излагал ему суть дела за самым дальним от щебечущих родичей столиком. Стрекотали головки автоматических оросителей. Когда они поворачивались, капли падали на траву долгим «пш-ш-ш» - этот звук напоминал шелест волн, шум прибоя.
Прямо в гущу помпезного сервиза на их столике приземлился, как подбитый самолёт, воздушный змей. Точнёхонько носом он скинул с заварного чайника крышечку и канул в ароматные глубины даржилинга. Змей был не самодельным, из бамбуковых планок и рисовой бумаги, а отчаянно дорогим, как и всё на этой лужайке, пёстрым, из специального искусно раскрашенного материала…
- Ой, дедушка, простите!
По траве к ним нёсся мальчуган – вот это и был Учиха Итачи. Кисаме запомнил, потому как, на его взгляд, дитя (а по-другому назвать эфирного подростка язык не поворачивался) было странно одето. Бриджи из знаменитого материала в клетку крепились на подтяжках, которые перечёркивали заправленную в них белую парадную рубашку. Сейчас Хошигаке не ручался, но, возможно, имели место быть также крошечный галстук и гольфы.
Мадара тогда захохотал. Общими усилиями змея вытянули из сервиза, отряхнули от чая. Мальчик поблагодарил, ещё раз извинился, выслушав от подлетевшей мамы краткую лекцию про осторожность. На Кисаме он посмотрел лишь один раз, да так неодобрительно, словно Хошигаке лично сбил несчастного змея прицельным плевком. Черт лица мужчина не запомнил, а вот этот взгляд – очень хорошо. Глаза у пацана были цепкие, чёрные, как у деда, и абсолютно бесстыдные.
Ещё Кисаме помнил, что почувствовал зависть к этому мальчику, у которого было, есть и будет всё. Зависть такую сильную, что даже обернулся Итачи вслед, когда тот помчался со змеем, зажатым в занесённой над головой руке. Такую сильную, что слова Мадары: «Мой Итачи, гордость семьи» пропустил мимо ушей.
У манекена на новомодный, «стильный» манер не было лица. Кисаме глядел в витрину, и его собственное отражение приходилось бедняге за стеклом протезом физиономии. За воспоминаниями Хошигаке не сразу и заметил собственное перемещение в гигантский торговый центр. А опомнившись, без особого удивления осведомился:
- Дядь, мы здесь почему?
Мадара озирался среди вывесок в поисках какого-то определённого названия и выглядел, словно озабоченная наседка.
- А что, ты думал в таком виде ехать встречаться с клиентом? Тем более, с моим внуком? Тем более, в картинную галерею?
Кисаме уронил голову на грудь и оглядел себя. Ну, скажем, подкатанные до колен джинсы и руки глубоко в карманах солидности ему не придавали. Может, ещё вьетнамки слегка легкомысленны, побриться не мешало бы, но не всё же так плохо!..
- На рубашке твоей дырка от пули, дебил ты, - беззлобно пояснил Учиха подопечному, подковырнув пальцем соответствующий кружок с опалёнными краями и нешироким кровавым ореолом. Под ним виднелся бледный неровный шрам-звезда.
- М-м-м… - вернулся Кисаме к созерцанию манекена. От новой рубашки он отказываться не собирался, хотя дырки от пуль его не смущали. Хошигаке лично знал, например, что сейчас многая одежда нарочно дырявая.
Мадара тем временем принялся командовать, тыкая в «мальчиков»:
– Так, ты… светленький. Иди купи электробритву. А ты, второй, пойдёшь со мной. Там вон чудесный костюм, - пояснил он уже Кисаме, глядя на него через плечо, - который Итачи идеально подойдёт. Нужно же внука побаловать!
Где Мадара в сливающейся пёстрой аллее витрин разглядел костюм – вот это было интересно, а подойдёт он Итачи или нет и нужно ли баловать внуков, Кисаме мало интересовало. Он снова сказал:
- М-м-м…
За что был вознаграждён ворохом денег, которые Учиха не глядя выгреб небрежным жестом из кармана пиджака и вложил с прихлопом в широкие ладони.
- Купи себе, Кисаме-тян, чего-нибудь наверх и на низ. Встретимся здесь через полчаса.
Продавцы-консультанты, кассиры и охранники на Кисаме смотрели косо. Это заставило его внимательнее поглядеть по сторонам. В торговом центре имелись белые рояли и роллс-ройсы (как элементы интерьера), а вот толпы покупателей и ценники на товарах отсутствовали, что говорило об определённом статусе заведения. Совсем дядя Мадара разжирел на своих семейных делах!..
Возможно, именно потому первым его вопросом спустя полчаса стал:
- Ну и что это?
Кисаме на звание великого модника никогда не претендовал. Он купил такие же джинсы и рубашку, только без дырок, и вьетнамки поновее. То, что рубашка была стопроцентно шёлковая, джинсы дизайнерскими, а вьетнамки из лучшей кожи, положение не спасло: от перемены качества слагаемых сумма не меняется. Внешний вид его остался прежним, то есть бандитски-распиздяйским. Хошигаке пожал плечами.
Дядя Мадара отдал одному из «мальчиков» коробку с названием престижного бренда, в которой, судя по всему, был костюм для внучка, а у второго, светленького, забрал пакет магазина электронных товаров, протянул его Кисаме и заявил:
- Побрей ебало своё кривое.
В машине бритву собрали, проверили аккумулятор. Он оказался заряжен. Лишённый в тюрьме зеркал, а потому привыкший бриться вслепую, Кисаме принялся тереть жужжащей головкой футуристического вида себе по щекам. Один из «мальчиков» держал под его подбородком пакет из-под агрегата, чтобы щетина не разлеталась в разные стороны.
- А в курсе-то внук, что дела картинные с бизнесом связаны? – спросил Хошигаке для поддержания разговора, но больше – для дела. При индивидуальной работе с клиентом всегда должна быть выстроена линия поведения. Манера общаться налажена, легенда утрясена. Что нужно знать человечку, чего нет – всё стоит проработать. – И вообще, знает про то, что там за бизнес?
Сидящий на переднем сидении Мадара тяжко, меланхолично вздохнул и сказал так:
- Он догадывается, конечно, про характер семейного бизнеса… но не спрашивает, смышлёный мальчик. Я ведь как рассуждаю? Сам из грязи карабкался, полз. Добиваться начал. Детям больше повезло – в грязи уже не барахтались, мои достижения только приумножали. Ну и добились мы. А внуки пускай отдыхают, руки не марают и нос в это дерьмо не суют. Итачи, он же какой у меня, знаешь?.. – Итачи этот сам уже рисовался в воображении Кисаме, как картина писаная. Вот же у деда тема любимая, залез – не стащишь… – Умный, образованный. Заговорит – любо слушать. Искусствовед!..
- Пидор, что ли? – подозрительно протянул Хошигаке, переходя к покосу подбородка.
- А всё-таки нет романтики в тебе, Кисаме-тян, нет. Одна конкретика, - расстроился дядя, разглядывая перекошенное для пущей эргономичности лицо оного в зеркале заднего вида. - И на Итачи моего не клевещи попусту, у самого рыльце в пушку.
- Это в вас, дядя Мадара, романтики нету, - возразил тот. - Вы вопрос мой неверно истолковали: не обязательно мальчиков раскладывать, чтобы пидором быть.
Учиха словно бы даже и оскорбился:
- «Истолковал»! Ну ни в пизду тебе кобыла, какие мы словечки от сокамерников понахватали! Ничего больше не понахватывал, нет? А Итачи мой – он нормальный пацан.
- Да ладно, дядя, извините, - легко признал свою неправоту Кисаме, завершая бритьё в полевых условиях. Машина шла ровно, не виляла и не подпрыгивала, но удобнее от того не становилось. Бритву кинули в пакет к щетине. Если Кисаме правильно понял, за ненадобностью её собрались выкинуть.
Мадара, очевидно, рассудил, что Хошигаке и впрямь не старался обидеть дражайшего внука, а потому вернулся к сути дела, посчитав тему замятой:
- Но вот про картину он не знает ничего. Вообще не в курсе. Думает, просто дорогой подарок важному знакомому. Он… к заданию серьёзно отнёсся. С энтузиазмом.
Кисаме покивал, утопая в мечтах об одеколоне на горящие щёки, и принялся получать визуальное наслаждение от мелькающих за окном урбанистических пейзажей – кортеж въехал в город.
Если и впрямь парнишка такой смышлёный, как дядя его нахваливает, то, решил для себя Хошигаке, будет несложно мириться и с высокомерием, и с замашками «молодого мастера». Только бы не оказался болтливый…
Минут через десять машина остановилась у здания настолько сомнительной архитектуры, что Кисаме понять не мог: как люди в него добровольно заходят?
- Приехали! – обрадовался дядя Мадара и со счастливым видом окинул строение рукой: - Видал, да? Конструктивизм!
В том, что новомодному термину старика обучил всё тот же пресловутый внук, никаких сомнений не было. Кисаме вздохнул и полез из машины наружу.
Нетипичной для картинной галереи группой посетителей Учиха, Хошигаке и «мальчики» отправились ко входу через аккуратную, мощёную мелкими плиточками площадь с островками вычурных клумб. Мадара нёс коробку с костюмом и заметно переживал. У самых дверей галереи, крутящихся, из синего стекла, он взмолился вдруг к своему подопечному:
- Кисаме-тян! Ты полегче там с ним, обещаешь?
Кислое апрельское солнце продолжало с издёвкой сиять. Кисаме пообещал.
***
Воротник рубашки у парнишки был белоснежный до той степени, когда хочется сложить руки под подбородком и протянуть умилённое «о-о-оу». Шея, которую воротник опоясывал, явно никогда бритвы не видала; она была тоненькая, мягкая, гладкая. Конечно, пока только на вид, но Кисаме был уверен, что скоро станет и на ощупь – если парень не заткнётся, он его просто задушит.
- Такой прекрасный образец Дега!.. Дело даже не столько в самом ощущении сцены, это как раз свойственно гениям импрессионизма, а в том, что данный экземпляр - первый отлив! Я больше чем уверен! Конечно, вердикта лаборатории ещё нужно дождаться, но, вот здесь, видите, у неё на боку? Отпечаток пальца необыкновенно чёткий, словно мастер только что закончил ваять… На отливах дальше третьего такой ясности быть не может…
Парнишка был явно только что с институтской скамьи, с пылу с жару, да ещё и ощутимо попахивал отличным дипломом. Энтузиазм, которым весь так и пылал вьюноша, прыгая вокруг невзрачной и корявенькой, на взгляд Кисаме, статуэтки, имел нездоровый, околокосмический масштаб. В руках у пацана имелся явно обмечтаный за годы учёбы девайс – чёрный пластиковый прямоугольник, из которого щелчком выскакивает маленькое увеличительное стекло. Его экс-студиоз то и дело доставал и применял повсеместно к скульптуре, изображающей раздевающуюся женщину. При том, как уже было сказано выше, живчик не затыкался, обращаясь не столько к аудитории, сколько к самому себе, а потому голос его был холодным и безэмоциональным, но скорость словесного потока выдавала все снедающие молодого человека эмоции.
Короче, имелся лёгкий налёт снобизма и психоза. Именно так, по мнению Хошигаке, и должны были вести себя всякие там музыкантишки, малевальники и, прости, Ками-сама, искусствоведы.
«Спокойно, эй, - обратился он к себе мысленно. – Ты был к этому готов».
Изнутри галерея оказалась точно такой же, как снаружи. Не для нормальных людей. Углы и окна располагались в самых неожиданных местах. По стенам висели забрызганные растаявшим мороженым и зачиханные соплями полотна, которые, как оказалось, являлись собственно картинами. Редко попадающиеся посетители делились на две категории: «О, это гениально!» и «Хуйня какая-то…». Переходящее звено отсутствовало. Пока Кисаме шагал сквозь это безобразие, почувствовал резкое родство с Мадаровыми «мальчиками»: те тоже оказались здесь впервые, и глаза их стреляли по сторонам так же дико, как и его собственные.
Мадара, наоборот, только набирал радостного сияния. Вполне возможно, что половину всего здания Учиха лично профинансировал. Он явно был здесь частым гостем и точно знал, куда им нужно идти.
А нужно им было, как оказалось, в светлый просторный зал чуть в стороне от основного экспонирования. Помещение заполняли столы и витрины, на которых дожидались осмотра различные предметы искусства. Там-то их и настиг… Итачи.
Парень был одет в приличный костюм и вообще был досадно хорош собой. Как большинство богатых маминых (дедушкиных) сынков-студентов, живущих в розовом стеклянном мирке, он являлся сладким, ладно сложенным чудом со смазливым лицом и томным взглядом. Его запястья просили синяков от верёвки, упругий мальчишеский зад – порки ремнём, а шея – вот, удавки.
Потому как, напомним, парень реально, реально много говорил!
- Дедушка, здравствуйте! – бросил он в меру радостно, завидев делегацию гостей. К тому моменту Итачи уже окучивал тумбу со статуэткой, поэтому от работы особо отвлекаться не собирался: так, воздел руку и всё. – А мне здесь непроштампованный экземпляр Дега прислали на анализ… вы помните Дега, он один из четырёх великих импрессионистов. Ещё Ренуар, Мане и Моне.
- Это который балерин рисовал? – с серьёзным видом, к вящему шоку Кисаме, переспросил Мадара, тут же вливаясь в манеру беседы внука и пристраиваясь у него за спиной на почтительном расстоянии.
- Да, он… Дедушка, вы молодец!
- Но он же художник?
- Дега в конце жизни ослеп, но не смог отказаться от творчества. Он стал лепить из воска, в основном, как обычно, лошадей и бытовые сценки с женщинами. Самая большая и известная его работа в круглой скульптуре – «Танцовщица», изображает пятнадцатилетнюю балерину, но у меня здесь одна из маленьких работ. Чтобы увековечить их (а создал он сотни), из миниатюр сделали формы для отлива. Отливов из одной формы может быть множество, но самые ценные – это первые. Каждый отлив штампуется, но на этом экземпляре штампа нет. Значит, либо фальшивка, либо уникальный пример первого, пробного варианта…
«А-а-а!» - тянул на одной ноте паническую мантру мозг Кисаме. Мужчина пытался остановить безобразие и обратить на себя внимание уже несколько раз, но всё тщетно.
Мадара перед внуком необъяснимо благоговел: затыкать малыша, похоже, у него и в планах не было! Он слушал его, развесив уши и заглядывая в хорошо очерченный мальчишеский рот, а в процессе многозначительно кивал. Все семейные дела, казалось, моментально вылетели из головы Мадары, а остался там только Дега и его круглая скульптура.
«Мальчики», не такие психически стойкие, как Кисаме, потеряли нить событий уже после первого употребления слова «импрессионизм» и под шумок тихонечко разбрелись по сторонам. Занялись бойцы тем, что стали с по-детски шкодливым любопытством тыкать в разные картины и вазы эпохи Минь пальцами, когда думали, что никто не видит.
- Разобьёте – не расплатитесь, даже если продадите свои дома и почки, - внезапно твёрдо прервал своё журчащее повествование Итачи, выдержал несколько секунд паузы и продолжил вещать.
Кисаме удивился. А парень молодец! Следит за окружением, не совсем в своём мире теряется. Что ж, тем лучше для Кисаме.
Самая старая и ценная на вид керамика покоилась на высокой витрине справа от Хошигаке. Причудливый чайничек на такой же причудливой подставке с анималистическими мотивами поблёскивал боком в окружении нескольких чашек. Вся композиция была покрыта паутинкой времени: потёртостей, трещин, пятен давно усохшей плесени. Кисаме поглядел на красоту сперва так, затем этак, после чего якобы нечаянно повернулся резким движением да локтём смахнул чайник с подставки и, соответственно, витрины.
Это отвлекло Учиху Итачи от навсегда застывшей в полусогнутом состоянии бронзовой женщины. Это отвлекло его также от дыхательных процессов и всего окружающего мира. Он развернулся вокруг своей оси так быстро, что навёл Кисаме на ассоциацию с флюгером в шторм. Взор парня полностью сосредоточился на виновнике, и Хошигаке, до того не замечающий между внуком и дедом никакого сходства, кроме поверхностного, передумал. У Мадары был такой… взгляд. Без этого взгляда Учихи никогда бы не стали теми, кем теперь являлись. Этот взгляд сосредотачивал в себе всю антиматерию Вселенной. Кисаме про себя шутил, что дядя Мадара долго тренировал его перед зеркалом, но теперь получил подтверждение обратного: это врождённая черта, передающаяся в семье по наследству.
Ещё он понял, предельно ясно, что с Учихой Итачи они не найдут общего языка никогда.
Всё это произошло за считанные доли секунды. Чайник Кисаме, конечно, поймал: на свод стопы уже возле самого пола, как трюкач в каком-нибудь боевике. В детстве он благоговел перед актёрами, которые проделывали такое, вот и научился, как вырос – Фрейд бы плакал.
Развернулись к Хошигаке и все остальные, чтобы со смешными одинаковыми лицами уставиться на Кисамовскую ласту с керамикой на ней. Никто не дышал. Кисаме, уже подозревающий, что где-то перегнул палку, нагнулся, подобрал укоризненно хрупкий чайничек и с ним, прижатым бережно к груди, распрямился.
- А пока я владею вниманием аудитории, хочу напомнить, что у нас работа, - заметил он не так внушительно, как хотелось бы, перебегая взглядом с одного лица на другое.
К его удивлению, Итачи не стал орать. Он подошёл, твёрдо выстукивая каблуками по полу, вырвал из рук мужчины чайничек, как ребёнок игрушку, отобранную хулиганом. Бережно водрузил посудину обратно на подставку, после чего оттащил Хошигаке за рукав гавайки чуть в сторону.
Вот тогда он заорал. Правда, не на Кисаме, а на Мадару. Снова развернувшись маленьким сердитым флюгером, Итачи скрестил «антиматериальные» взгляды со старшим родственником. Хошигаке мог поклясться, что волосы мальчишки, хотя и были собраны в хвост, встали дыбом от злости, словно шерсть собаки. Голос же отпрыска перестал быть завёрнутым в себя самое и сделался гулким с ноткой угрозы.
- Ваши мордовороты, дедушка, сидят у меня в печёнках! Каждый раз одно и то же! Неужели в этом мире нет физически сильных образованных людей?! Я свято верил, что вы сделаете какие-то выводы! После всего, что произошло на журфиксе минувшей средой!..
Кисаме точно не знал, что такое «журфикс», но перед его глазами вставали картины Мадаровых «мальчиков», лакающих глазурь прямо из фонтана для шоколадного фондю и разбивающих головами высокую пирамиду бокалов с шампанским.
Что касается поведения пацана, то оно Хошигаке не понравилось. Во-первых, это невежливо – игнорировать людей вдвое шире и намного выше себя (а пацанёнок доставал Кисаме затылком разве что до подбородка). Во-вторых, не стоит винить одних людей в ошибках других.
- Эй, мальчик, - позвал Хошигаке разъярённого юнца, опустив ему свою широкую ладонь на тонкое сахарное плечико. Мужчина хорошо знал, какой успокаивающий эффект на буянов обыкновенно оказывает этот жест. – Ты почему на дедушку кричишь? Дедушка твой сервиз не ворошил, типа.
Малой, сбросив руку Кисаме, снова развернулся, но теперь уже не флюгером, а натуральным камышовым котом.
- Да что ты голос подаёшь, ты же, небось, и половины не понимаешь из тех слов, что я использую!
Кисаме вздёрнул бровь. Судить о людях сгоряча – тоже неправильно. И наездов он страсть как не любил…
- Чего я не понимаю, так это с какого хуя такие заявления?
- Это Древний Китай! – огрызнулся, имея в виду злополучный чайник, пацан таким тоном, будто его заявление всё объясняло.
Учиха Мадара откровенно забавлялся. Сперва он чесал затылок и корчил деланно виноватое лицо с прищуренным глазом и высунутым кончиком языка, как делают нахулиганившие школьницы; затем словно бы по-настоящему устыдился. Теперь же дедушка наслаждался сценой с видом контролирующего ситуацию. Он явно не собирался дать ссоре зайти слишком далеко. Так и вышло.
- Итачи, - сказал он твёрдо, - я прошу прощения за неудобства, но Кисаме просто хотел напомнить, что у нас куча неотложных дел по работе, а мы с тобой действительно отвлеклись от темы.
Говорил он вкрадчиво и дипломатично, разводя руки христианским Иисусом, а в сторону Кисаме при обращении ещё и состроил такое лицо, которое просто требовало согласного кивка. Хошигаке пришлось кивнуть, но он тут же передёрнул плечами и шмыгнул носом, поэтому вышло недостаточно убедительно.
- Так, Кисаме-тян? – с нажимом переспросил Мадара.
- Да, да, - отмахнулся тот. Что и говорить, улаживать конфликты патриарх Учих умел прекрасно. Великое дело опыт!
Итачи же молчал, сложив руки на груди. Он смотрел, не отрываясь, в лицо Кисаме в поисках признаков то ли стыда, то ли интеллекта. В чёрных глазах мальчишки не было бликов, что выглядело несколько даже пугающе.
Мадара отвлёк внука, подав знак рукой одному из своих «мальчиков». Послушный громила подошёл к молодому господину и вручил ему коробку с костюмом, которую таскал в руках.
- Вот, Итачи, возьми, подарочек, - несмотря на всю свою гордость внуком и явную привязанность к нему, в тоне Мадары проскальзывали приказные нотки. – Иди примерь и выходи, а мы тебя тут подождём.
- Хорошо, - покорно принял подношение тот, чем немало удивил Хошигаке. – Но вы здесь ничего не трогайте! – добавил Итачи строго.
- Я прослежу, Итачи, иди. И картину захвати!..
Договаривал он своему отпрыску уже в спину. Едва малыш скрылся в нелогичных дебрях конструктивизма, Мадара зашёлся сухим каркающим хохотом. Он приблизился к Хошигаке и хлопнул его по плечу.
- Как ты, а? Ну, молоток! – похвалил старик, пытаясь отдышаться и вытирая брызнувшие из глаз слёзы. – Только больше так не делай.
Кисаме невнятно промычал что-то, расслабляя плечи. Он и не заметил, когда успел так напрячься. Профессионал, называется. Взялся за дело, называется. Что ему, двадцать? На пацана зелёного возмущаться! Худшего начала работы с клиентом и не придумаешь…
***
Глаз у старого гада Мадары оказался намётан идеально. Мальчишка в ладном костюме средних тонов серого сделался ощутимо съедобен. Особенно к лицу пацанёнку пришлось молчание, которое он блюл, пока крутился в обновке перед дедушкой. Хошигаке подозревал, что и десять, и двадцать лет назад мог бы наблюдать в доме Учих точно такую же картину: внук в, скажем, очередных клетчатых шортиках вертится перед Мадарой, который одобрительно цокает: "О, какого жениха уродили!".
Кисаме вообще-то таких юных красавцев старался избегать: он не обманывался насчёт своего лица и твёрдо знал, что подобные товарищи идут к нему в объятия лишь при наличии у Кисаме денег или наркоты, и только на период от одной ночи до недели. Но: а) любоваться ведь никто не запрещал, если в меру, так? б) пускай парниша хоть своей смазливой мордой платит за постоянную болтовню, с него не убудет.
Кисаме, наблюдая, как Итачи возится с чехлом из-под картины, широко и радостно осклабился. Если уж пацан оправдал его худшие ожидания, джентльменским долгом Хошигаке было отплатить тем же. Предстоящие полторы недели вынужденного сотрудничества он не собирался молча страдать; он собирался провести отведённое ему время со вкусом и выжать из парнишки последние нервы.
- Авторство принадлежит, - вещал тем временем ни о чём ещё не подозревающий Итачи, - современному художнику. Он использует псевдоним «Сай» и вообще-то в основном работает в технике суми-ё, или хотя бы тушью… гениальный график… но ради дедушки согласился написать единственное масло, и это делает работу в своём роде уникальной…
Тон у малыша всё ещё попахивал недовольством, а слова периодически произносились сквозь зубы из-за неравной борьбы с молнией чехла.
Кругом внезапно сделалось очень… умиротворённо, что ли. Тихие отдалённые голоса посетителей наполняли комнату вместе с прохладным уличным светом, льющимся в огромное окно. Пахло стариной и ещё чем-то химическим – может, красками. В помещение заглядывал охранник галереи, но, узнав Мадару, вежливо кивнул и удалился. «Мальчики» поприслонялись к пустующим стендам и витринам и разглядывали, насвистывая, потолок.
Итачи справился с застёжкой и принялся бережно, двумя руками в хирургических перчатках, вытягивать из чехла картину – как понял Кисаме по показавшемуся краю, уже в раме.
- Господа, - торжественно прокомментировал парень свои действия, - представляю вашему вниманию последнюю работу Сай-сенсея: «Три светильника»!
С этими словами Итачи шустро выставил перед собой обрамлённое полотно, уперев его нижний край в стенд подле статуэтки потенциального авторства Дега. И сам Кисаме, и Мадара, и его мальчики мигом оживились и поскорее подошли поближе, собравшись вокруг стенда в тесный полукруг.
Сначала четверо мужчин большими детскими глазами смотрели на картину. Потом одновременно как-то погрустнели. Попробовали синхронно наклонить голову влево, затем вправо. Один из «мальчиков» даже попытался извернуться, чтобы оценить композицию вверх ногами. Но, по мнению Хошигаке, проблема заключалась не в ракурсе. Проблема заключалась в том, что картина была одной из этих, которые носят названия типа «Десять красных кружочков на зелёном квадратике» и стоят минимум сто миллионов йен.
Поверхность размером где-то метр на шестьдесят сантиметров чернела, простите за тавтологию, абсолютной чернотой. Ровно в центре полотна располагались по одной линии три небольших, два на пять сантиметров, белых прямоугольника.
«Видимо, светильники», - констатировал Кисаме про себя.
Счастливое лицо пацана начало гаснуть: кажется, реакция зрителей не оправдала его ожиданий. Он покрепче сжал позолоченную ажурную раму своими изящными пальцами пианиста и выжидательно уставился на деда, на которого, видимо, возлагал наибольшие надежды. Мадара это почувствовал, а потому со значением протянул:
- Ну-у-у… э-э-э… рама очень красивая.
Итачи в ответ умудрился одновременно «опасть» от разочарования и изобразить «на что я надеялся?» лицо.
- Это как тот сумасшедший русский чувак, который… - начал Кисаме, не сразу осознав, что говорит вслух. Искусствовед же воспринял его слова чуть ли не как личное оскорбление и резко оборвал на полуслове:
- Казимир Малевич, «Чёрный квадрат». Русский музей, Санкт-Петербург, Россия. Кубизм. А это, - перчатка вскользь описала летящим движением поверхность картины, - абстракционизм.
Он просчитался, если ожидал, что Кисаме начнёт сыпать пепел себе на голову и сокрушаться, причитая: «Как я мог? Теперь-то, конечно, всё ясно…».
- Парень, я, может, чего-то не понимаю, но и тут, и там квадратики, не? – забавляясь над страстным отношением мальчика к работе, фыркнул Кисаме. Мадаровы воротилы радостно захихикали слева от него.
Антиматерия в состоянии ярости мазнула по лицу Хошигаке.
- «Может», не понимаешь? – уничижительно процитировал Итачи, чем заслужил себе в мозгу противника ещё одно очко – за острословие. – В любом случае, жанр можно было бы установить куда точнее при наличии аннотации, но, к сожалению, Сай-сенсей не снабжает ими свои работы.
Зрители скупо закивали. Итачи закатил глаза:
- Чего уж, не стоит утруждать себя попытками объять необъятное. Лучше скажите, кто из вас троих будет моим сопровождающим? А ещё лучше, скажите, что никто.
- Кстати, - просиял Мадара как ни в чём не бывало, рукой указывая на самого высокого из троицы подопечных. – Познакомься, Итачи. Это Хошигаке Кисаме, он будет тебя сопровождать.
- Здрасьте, Итачи-сан, - откровенно позлорадствовал последний, воздевая ладонь в приветствии.
- Да, приятно познакомиться, - соврал Учиха и сладко улыбнулся.
- Вы выдвигаетесь завтра рано утром, - в очередной раз пресёк всяческую грызню старик Мадара. – Картину мы заберём сейчас, а ты, Итачи, после работы – мигом домой. Всё, завернулись, упаковались, пошли.
Жестикуляция у старшего мужчины всегда была живая. Последние три глагола он умудрился экспрессивно и доходчиво выразить одним круговым движением рук.
Итачи, когда передавал чехол с картиной Кисаме в руки, дёрнул ношу чуть на себя, принуждая Хошигаке пригнуться. При этом произвёл такое по-дельфиньи подныривающее телодвижение, головой вперёд, чтобы оказаться со старшим мужчиной нос к носу. Снова применяя свой убийственный взгляд, юный Учиха проникновенно (по его мнению) проговорил:
- Осторожнее, пожалуйста, это очень ценный груз.
Кисаме, который решил на мальчишку не вызвериваться и благодаря тому трезво оценил ситуацию, сделал следующий вывод: когда тебя принимают за дебила, это очень удобно. Остаётся бонусный элемент неожиданности. В операции по доведению нервов пацанёнка до предела такой козырь определённо будет кстати. Потому Хошигаке простодушно хохотнул, прихлопнул своей широкой ладонью ручку чехла – получилось, что кисть мальчишки тоже – и пообещал:
- Да ты не боись, парниша! Всё будет в чистом виде!
С близкого ракурса «парниша» вкусно пах «хугобосом» и почти со стопроцентной эффективностью пленял сердца изящными чертами. После слов Кисаме на этих самых чертах сперва проступило возмущение, а затем окончательная уверенность в умственной отсталости собеседника.
- Ну да, - кисло согласился юнец, без особой охоты выпуская драгоценную ношу и выдёргивая руку из-под ладони Хошигаке. Пальцы у пацана оказались прохладные и гладкие, ухоженные, не знающие работы.
У машины ждал ещё один, доселе не виданный Кисаме «мальчик». Он имел на себе стандартный костюм вежливого костолома и солнцезащитные очки, во рту месил зубами жевательную резинку, а в руках держал внушительных размеров спортивную сумку. Дядя Мадара потрепал его по щеке.
- Молодчина, - похвалил он, отбирая сумку. – Свободен.
«Мальчик» номер три отсалютовал двумя пальцами от брови и зашагал дальше по улице. Мадара проводил его взглядом, после чего полез на заднее сидение и поманил Кисаме за собой. Хошигаке хотел сперва упаковать картину в багажник, но когда старик покрутил у виска и повращал глазами, уложил чехол себе на колени. Получилось неудобно. Художества весили многовато как на всего три небольших осветительных прибора.
Если на улице стало душно, то в салоне заработал кондиционер, и сделалось в самый раз. Едва автомобиль отчалил от футуристического здания, Мадара захрустел зипером на сумке и одновременно осведомился:
- И как тебе парень?
Кисаме с интересом заглядывал в сумку, потому ответил немного рассеяно:
- Ну… у нас в интернате таких головой в унитаз окунали и воду спускали.
Из сумки Мадара начал извлекать предметы по одному и выпихивать их Кисаме на колени, поверх картины.
- Карта… там маршрут ваш отмечен, с отелями, где лучше останавливаться… на первые три дня я уже забронировал номера, так что от графика не отставайте…
Хошигаке развернул бумагу и пробежал её взглядом: от родной Фукуоки через хвостик Кюсю, всё Хонсю и Хоккайдо красная ниточка тянулась на север до города Асахи – точки назначения. Похоже, ехать предстояло только через крупные города: кружки обнимали Кобе, Киото, Нагоя, Токио, Сендай, Саппоро… возле каждого аккуратным почерком кто-то вывел названия отелей, адреса и телефоны. Также Кисаме с радостью обнаружил две запланированные переправки паромом: краткую, из Китакюсю до Хиросимы, и более продолжительную, Аомори-Хокодате.
- Ага, круто… - оценил Хошигаке маршрут и продолжил без остановки, уже про внука: - Но, если подумать, он же в совершенно другой среде у вас находится. Тут иные ценности. Он начитанный, видно, дело своё любит…
- Энтузиаст.
- Ну, пидорок такой.
- Пошёл ты, Кисаме-тян!.. Так, карта дорог. Кредитка, наличные – это на повседневные расходы. А рулетик вот – на чёрный день.
Поверхность чехла пополнил пухлый буклет дорожных карт с улыбающейся машинкой на обложке, пластиковая «Visa» и две пачки денег: йены, туго защемлённые зажимом, и доллары, свёрнутые в толстую трубку, которую перетягивала резинка.
- Да нормальный парень, чё вы, это, - протянул Кисаме, надавливая большим пальцем на край йеновой пачки и заставляя банкноты выскакивать по одной.
- Он талант и гений, заруби себе на носу! Ключи от машины, доверенность, права, мобильник – там корпоративка стоит…
- Класс, права!
Мобильник Хошигаке встретил прохладно, но документам обрадовался: прав он давно не имел, и приятно было подержать в руках хоть какую-то бумажку, узаконивающую несомненный водительский талант Кисаме. Пускай документ и являлся поддельным, а фотка на нём оказалась точь-в-точь с полицейского рапорта о задержании.
Ключи крепились на кольце вместе с пластиковым брелоком сигнализации и маленькой подвеской-акулой. Хошигаке она понравилась.
- А машина где?
- На техосмотре.
- А что за машина?
- Да хрен я знаю, попросил вам что-то приличное подогнать – значит, подгонят!
Мадара с занятым видом ковырялся в вещах, сидящие впереди «мальчики» молчали так, словно в другое измерение перенеслись или слуха лишились. Старик глянул на них мельком, после чего вдруг замер с руками, утопленными в сумке, и раздражённо, устало вздохнул. Повернулся к Кисаме, посмотрел прямо:
- Так, там ещё шмотки первой надобности и несессер. А теперь о главном.
Раздался до боли знакомый вкусный щелчок. Учиха вытащил руку наружу, и Хошигаке под подбородок прильнуло поцелуем дуло Desert Eagle. Кисаме закатил глаза к бежевой обивке автомобильной крыши. Ситуация неприятная. Но привычная. Но вообще-то их с Мадарой отношения были в этом плане девственными. Но всё когда-нибудь кончается.
И тысяча других «но». А пистолет всё равно щекотался по раздражённой после брутального бритья коже.
Мадара глубоко вздохнул через нос. Голос его был печальным.
- Кисаме-тян, ты же понимаешь, что если тронешь моего внука хоть пальцем – неважно, в каком смысле, неважно, даже если он будет тебя умолять об этом… но он не будет… но если будет…
- Ближе к делу.
- Да. Короче, если что, я тебе…
- Дядь, я слышал миллиард вариаций угрозы физической расправы над моей задницей, и самые остроумные из них уже отзвучали. Не позорьтесь. Я понял, понял.
Мадара очень любил Кисаме за понятливость. Кисаме очень любил Мадару за нелюбовь к осложнениям. Оба любили простоту.
«Мальчики» спустили всё произошедшее в канализацию своей и без того недолговечной памяти. Всё вернулось на круги своя.
- Игрушка вот, с запасом, - Учиха поставил Desert Eagle на предохранитель и кинул на чехол к остальному барахлу в компании коробки патронов. – Это чисто на всякий пожарный. Учти, незарегистрированное.
Вообще Кисаме большие любил ножи, плавно перетекающие в мачете. Но на безрыбье…
Мадара, кажется, понял:
- Щас к нам приедем, выберешь себе что-то для разделки. Давай, обратно всё закидывай.
Он наклонил сумку боком и придержал её щерящиеся молнией края. Внутри виднелись стопки чёрных и белых трусов-носков-футболок.
- И нахера было вываливать?..
- Проверял комплектацию.
- У вас хоть пожрать дома есть чё?
- Повар сказал, что, помимо всего прочего, на обед будет паннакота и чилийское вино.
- Это-то хорошо, а пожрать?
Из динамиков ненавязчиво извращался Дебюсси.
Часть: 1
Глава: 1
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика
От автора: это - фикция. То бишь - выдумка, включая все криминальные и прояпонские элементы. Искусствоведов автор знает, да и сам учит историю искусств, но это ни в коем случае не исключает вероятности ошибки в его рассуждениях. А вот в музыке автор ноль, и даже как слушатель весьма сомнителен.
Часть 1, Глава 1
Три светильника
Бандитская история о любви с элементами искусствоведения в трёх частях
Бандитская история о любви с элементами искусствоведения в трёх частях
Часть первая, в которой соперничают искусствовед и бандит, Давид и Голиаф, а также Дебюсси и ACDC
Справка
Дебюсси, Клод – французский композитор, музыкальный критик.
Сочинял в стиле, который часто называют импрессионизмом – термином, который он никогда не любил. Дебюсси был не только одним из самых значительных французских композиторов, но также одной из самых значительных фигур в музыке на рубеже XIX и XX веков; его музыка представляет собой переходную форму от поздней романтической музыки к модернизму в музыке XX столетия.
Произведения, интересующие нас:
- для фортепиано: Бергамасская сюита, Эстампы, Остров радости, Маски, Образы, сюита Детский уголок, прелюдии, этюды;
- также сонаты для виолончели и фортепиано, для скрипки и фортепиано и фортепианное трио.
Глава 1
Учиха Мадара уже давно достиг в жизни того статуса, который позволяет либо стучать людям в двери вежливо и тихо, либо не стучать вовсе.
Солнце холодным лимонным боком грело отсыревший и неуверенный ещё в своих силах апрель. Положение ленивого светила на матовой, эмалированной голубым полусфере неба показывало приблизительно три часа пополудни.
Учиха Мадара смахнул с манжета дорогого пиджака пылинку-невидимку и брезгливо поморщился, переступая ненавязчиво выбитую дверь мотельного номера. Масштаб оргии, проглядываемой сквозь полумрак душного помещения, вполне соответствовал ожиданиям. Учиха Мадара описал рукой дугу, которая охватила комнату от стены к стене, и негромко попросил:
- Мальчики, выносите всё лишнее. – Старательно поискал взглядом по полу, кровати, дивану. Обнаружил искомое, добавил: - Кроме в-о-он того тела.
«Мальчиков» Учиха Мадара привёл с собой немного, всего двоих, зато каких! Выбирал по силе натяжения пиджачной ткани на груди, и выбрал в итоге тех, у кого между пуговицами при вдохе овальные разрезы образовывались. «Мальчики» были натасканными для личных целей, податливыми и понятливыми. Они приняли к сведению неприкосновенность тела на диване, после чего взялись за всё остальное.
На кислый дневной свет апреля «мальчиками» были вынесены пять блядей обоих полов, частично одетых в разных третях тела, и стеклотара на общую сумму в четырнадцать тысяч йен. Элементы блядской одежды и блядского же пира (ассорти бычков, бывшие в употреблении латексные изделия, порошки и таблетки в полиэтилене и без) попросили вымести неместную горничную, плохо знающую язык, зато очень любящую деньги.
Пока очищали помещение, Учиха Мадара устранился и покурил дорогих сигарет, задумчиво разглядывая мотельный газон в розовых пятнах рододендронов. Размышлял он на насущную в последнее время для себя тему: о пенсии, покое, о передаче дел бестолковому зятю Фугаку… О том, что удачность этой вот, в потенциале – последней, сделки всё и решит.
За две затяжки до окончания третьей сигареты к Мадаре, подмяв ботинками рододендроны, подошёл один из «мальчиков» (кодовое имя Светленький); он сообщил, что наведение порядка окончено, можно уже заходить. Учиха Мадара отставил меланхолию: нужно было выбивать себе заслуженный отдых!
- Тук-тук, кто там, это я, дядя Мадара, ебало твоё кривое, - поздоровался мужчина в заметно посвежевшее воздушное пространство над диваном.
Лежащим на диване виновником и центральной фигурой отгремевшей оргии являлся Хошигаке Кисаме тридцати пяти лет от роду, вышедший из мест лишения свободы около недели назад. Вы не подумайте: сидел он недолго, всего два года, а до того служил, целых три года, по контракту. Правда, до того ещё сидел… Зато до того ещё служил! И так вглубь лет, до самой школы. Все эти годы Хошигаке Кисаме и Учиху Мадару связывали нежная дружба и плодотворное сотрудничество - порой приводящие в места лишения свободы… Но это, право, пустое.
В оправдание же сквернословия «дяди Мадары» стоит сказать, что лицо у Хошигаке Кисаме в самом деле было не особо ровное. Нос, например, ломан трижды, а глаза, как утверждали описания свидетелей, «маленькие и злые». Зато вот объёмами мужчина не подкачал; мог вместить в себя, пожалуй, не меньше чем полтора Учиховских «мальчика». Объёмы позволяли ему беззастенчиво сверкать с дивана голым задом в присутствии любого количества людей, а покрывающая тело сетка шрамов прибавляла авторитета наравне с мафиозного вида татуировкой. Вязь рисунка традиционного исполнения сбегала с шеи на руку аж до локтя, попутно извернувшись петлёй на лопатке, и являла собою броню острых чешуек тонкой проработки с выборочным вкраплением черепков. На локте сия красота увенчивалась распахнутой зубастой пастью, отчего создавалось ощущение: некое чудище почти поглотило Хошигаке, только одна рука наружу и болтается.
От движения этой самой могучей руки татуировка зашевелилась, заиграла. От движения же могучего тела заиграл диван. Тело перевернулось на спину, явив крепкую грудь глобальных масштабов и россыпь засосов на бугристом от мышц животе. Раздался скрип открываемой двери с несмазанными петлями, который оказался в итоге голосом Кисаме спросонья.
- Дядь Мадара… что ж вы опять? – вопросил он с необъяснимой нежностью. - В который раз - в пятый? - одно и тоже…
«Мальчики» в изножье и изголовье дивана подобрались, готовые по команде спихнуть ожившее тело на пол. Лёгкую наивность таких надежд Учиха Мадара готов был им простить. Хошигаке же, продолжая сетовать, вряд ли вообще заметил молодых визитёров.
- Просыпаюсь я – и вот она. Рожа ваша, тут как тут… благородная. Сегодня какой день?
- Понедельник, - ответил нисколько не устыдившийся манеры своего визита дядя Мадара, оправляя золотую запонку на манжете.
- Ещё понедельник? Чего ж вы мне погулять не дали, я в понедельник вышел!
- Не ещё, а уже.
- А-а-а… погулял, значит. – Некоторое время собеседники серьёзно кивали с глубоким пониманием ситуации, которое было недоступно посторонним. Затем Хошигаке поинтересовался, будто о погоде ради поддержания разговора: - И как я погулял, хорошо?
- Пять блядей вынесли. А фантиков из-под кокаина - на пожизненное.
Хошигаке Кисаме огорчился. Его подёрнутое сизой дымкой небритости лицо скривилось.
- Пять всего?.. Н-да. Старею, что ли…
Сцена с кивками повторилась, только теперь у виновника торжества был расстроенный вид, а руки – сложены на груди, отчего он отчаянно напоминал пациента на приёме у психоаналитика.
- Ладно, Кисаме-тян, - прервал эту минуту меланхоличной философии Учиха Мадара, - собирай свои кости, прикрывай зад и пошли, дело есть.
Вскоре машина Учихи Мадары, доукомплектованная Хошигаке Кисаме, покидала территориальные дорожные покрытия мотеля. Помешать им попытался менеджер, но, обескураженный пачкой банкнот не последнего достоинства и рукояткой пистолета, якобы случайно промелькнувшей под полой пиджака одного из мальчиков, быстро отстал.
В машине было комфортно в плане температуры, света и мягкости сидений, но вот музыкальная истерика, наполняющая салон, только усугубляла похмелье Кисаме. Кто-то лупил по клавишам пианино с невозможной для человека скоростью, что в обычное время было бы похвальным умением, но сейчас отдавало прямо Хошигаке по мозгам.
- Дядь, а что за музыкальные изыскания?.. – начал он издалека.
Обыкновенно Учиха Мадара, как и все люди его поколения и положения, баловался традиционными балладами о тяжкой доле с надрывными мотивами в исполнении национальных певцов старшего эшелона. А тут нате вам.
- Нравится? – оживился хозяин автомобиля и пояснил не без гордости: – Это мне внук диск дал. Композитора такого, Дебюсси. Он у меня образованный парень, внук-то!
Кисаме с сомнением покосился на Мадару, но смолчал. Сказал только:
- А можно чуть потише?
Учиха в ответ по-стариковски, с пониманием захихикал и принялся тыкать «мальчиков» на передних сидениях пальцами в плечи, чтобы те прикрутили звук.
Тут сразу нужно заметить, что, несмотря на свои замашки дряхлого старца, «дядя Мадара» был худощавым, поджарым и моложавым джентльменом с безвозрастным гладким лицом отпетого, но обаятельного негодяя. Всё в нём выдавало властность законопослушного криминального патриарха, а также лёгкую капризность главы обширной семьи, которого все стараются ублажить. Насколько Кисаме помнил свой единственный визит в особняк Учих, Мадара был одним из тех стариков, в присутствии которых все родственники сидят как на иголках и делают жалкие услужливые лица.
Кисаме, помнится, был рад, глядя на потеющую толпу детей, зятьёв и невесток, что никакие кровные узы его с этим мужчиной не связывают, а связывают только чисто деловые отношения, которые делают их равными. Некую покорность Мадара, конечно, заслужил с его стороны, но только лишь в силу возраста и опыта. Старшему мужчине, кажется, нравилось такое честное отношение, потому Кисаме имел некоторые привилегии кохая (прим.: яп. «младший товарищ», обратное «сэмпай»): например, мог временами канючить. Чем в связи с состоянием нестояния и занялся.
- Херово мне! – заполнил салон отборный прокуренный бас.
Мадара кивнул и оперативно потребовал зарулить в ближайшую придорожную закусочную – обивкой сидений он дорожил. Так как «прикрыть задницу» у Кисаме вышло лишь тем, в чём его брали два года назад – драными во всяких неожиданных местах голубыми джинсами и пёстрой гавайкой с дыркой от пули, - то везти его в какое-нибудь приличное заведение было бы, мягко говоря, неудобно, поэтому выбранная дядей Мадарой забегаловка имела вид весьма даже подозрительный. Зато в ней имелись неограниченные ресурсы минеральной воды, кофе, сигарет, рамена и даже аспирина.
Мальчики остались снаружи, а Мадара, пока его подопечный употреблял жидкости вперемешку, долго стелил на, прямо скажем, не очень чистый стул свой белоснежный носовой платок. Когда закончил, принялся с шумом усаживаться, заелозил, закинул ногу на ногу и время от времени то подавался вперёд, то откидывался назад.
Трещал вентилятор, жужжала муха, бубнило радио, с кухни напевал что-то грузный хозяин заведения.
- Дядь Мадара, ну что там?.. – не вынес молчания Кисаме после второй тарелки лапши. Размусоливать он не любил. Дядя Мадара, впрочем, тоже, потому сразу перешёл к делу.
- Да зятёк мой прибацаный, Фугаку!..
Зятька, мужа старшей дочери, Учиха Мадара не переносил и терпел только из бескрайней любви к Микото и внукам. Зятёк, согласно свёкру, был начисто лишённым хватки и таланта к бизнесу бесхребетным бараном, и что дочь в нём нашла – этого никто не ведал. Но, к несчастью, больше обширный цветистый бизнес Учих перенимать было некому. Остальные мужчины в семье были либо слишком молодыми, либо ещё более безнадёжными идиотами.
Это всё Кисаме знал. Он только был не в курсе, что хитрый Мадара уже разработал план, как подстраховаться от банкротства.
- Я же на покой уйти хочу, - прошептал старик, словно большую тайну выдал. – А для этого нужно дела уладить. Чтобы Фугаку-тупица ничего не смог разрушить, даже если сильно постарается.
- Угу, - кивнул Кисаме, откусывая от сигареты фильтр. Фильтров он не понимал и вообще предпочитал самокрутки, но пытался от этой дурной привычки избавиться – она сразу выдавала в нём имевшего проблемы с законом гражданина. Разобравшись с коричневым кончиком и отплюнув его в пепельницу, Хошигаке прикурил от кафешных спичек. И без того неподходящее курево оказалось ещё и с ментолом.
- И мне дай, - потребовал Мадара, засовывая в рот свою порцию табачного изделия. Затянулся от протянутого огонька, продолжил: - Тут всё просто. Есть один человек на том конце страны, его цели сходны с моими. Мы решили подружиться семьями. Это будет очень удачный союз, мы сможем спокойно отойти на отдых, а бизнес будет процветать практически самостоятельно.
Запахло накоплением капитала, оно же монополия, и гигантскими, устрашающими объёмами бабла. Уровень опасности наверняка был соответствующим. Кисаме насторожился: впутаешься в такие делишки – можно и света белого не увидеть больше, и хорошо, если из-за пожизненного, не из-за пули в лоб. А он ведь только вышел. Даже план составил, хотел посетить ряд мест. На пляже неделю проваляться, в онсене ещё неделю поотмокать… ещё там по мелочи.
- И при чём тут я? – осторожно осведомился подозрительный Хошигаке. Получилось неразборчиво, ибо он пытался снять с языка налипшую на него табачную крошку.
Мадара захихикал, с кончика его сигареты капнула махровая гусеница пепла. Он пояснил:
- Дружба с бухты-барахты не заводится. Нужны всяческие приятности. Я вот картину в подарок купил. Дорогую, по личному заказу, от известного художника – внук выбрать помог. Нужно доставить адресату.
Кисаме прищурился, ещё более явно чуя неладное.
- Картину на другой конец страны отвезти – и всё?
- Да нет, конечно, Кисаме-тян, побойся бога! – замахал руками Мадара. - Я тебе разве когда такие халтурки подкидывал?
- Лучше бы подкидывали, - буркнул тот, но напрягаться перестал.
Учиха разглагольствовал дальше:
- Важно ведь не только что дарить, но и как!
- Ну?
- Что «ну»? Я внука отправлю, который выбирать картину помогал. Он у меня дипломат такой – закачаешься! Это будет как демонстрация доверия.
- Всего-то?.. – снова взялся за подозрения Хошигаке. - Внучка доставить? И никакой контрабанды, убийств, взрывов? Может, вы, дядя, стареете?
- Да ну тебя, - обиделся Мадара, принявшись озираться в поисках пепельницы. Таковая отсутствовала. За неимением лучших вариантов, он потушил сигарету в тарелке собеседника с остатками бульона на дне. – Я тебе самое дорогое доверяю! Внука, гордость свою!
Кисаме затянулся напоследок глубоко, опалил пальцы, тоже поспешно кинул окурок в миску и подул на руку – это получилось струёй дыма.
- Да один хрен: что картина в одиночку, что картина с пацаном. Это вам он гордость, а остальным – плевать. Пару часов в самолёте, и для этого я понадобился?
Дядя Мадара стал серьёзным. Муха, что жужжала вокруг кренделя, бодрым камикадзе пошла на таран окна, под которым размещался их столик, и принялась атаковать стекло барабанной дробью. С убийственным спокойствием Учиха отрезал:
- Мой внук боится летать, так что только по земле.
Кое-что стало проясняться.
- А-а-а… За внуком, значит, проследить, пока он за картиной следит.
- Ну да.
- А внуку сколько лет?
- Двадцать три.
- Охо-хо! Тем более! Ну, при чём тут я?
- Кисаме-тян! – Мадара раздражённо пристукнул по столу ладонью. – Пораскинь мозгами! Не все же хотят, чтобы дружба состоялась! Завистники там всякие, палки в колёса!..
Кисаме, ментально ленивый от облегчения похмелья и наступившей сытости, понял, что сглупил, и послушно начал думать. Чем дальше в дебри забиралась его мысль, тем меньше ему нравилась предложенная работа. Учитывая количество денег, угрозу другим семьям… Это что ж там будут за завистники, что за палки!
- А если под таким углом, то наоборот – меня одного маловато будет, дядь.
Учиха беззаботно откинулся на стуле, забыв о низком уровне его чистоты, и замахал рукой перед лицом, словно отбиваясь от проблем.
- Нет, Кисаме-тян, там всё схвачено. Более или менее серьёзных завистников давно почистили. Никто вас беспокоить особо не будет – так, шушера, может, какая. Сам Итачи…
- Это внук который?
- Да. Так вот, сам Итачи наверняка не справится, но с тобой ему бояться абсолютно нечего. А ты ещё присмотришь, чтобы он глупостей не натворил – мне спокойней будет.
Кисаме надолго замолчал, рассматривая отчаянную муху. Она теряла волю к сопротивлению: толкалась в стекло всё сильнее, ударялась жёстче, лежала, оглушённая, на подоконнике всё дольше. Дядя терпеливо ждал. Наконец Хошигаке спросил миролюбиво:
- А чё платите?
Учиха Мадара, хотя и не признавал рассусоливаний, так же на дух не переносил таранных вопросов в лоб. Кисаме, впрочем, прощалось.
- Сколько скажешь, столько и плачу, - вздохнул он.
- Ладно, дядь, - в тон ему вздохнул Хошигаке. - Давайте ещё рамена – и по рукам.
Муха бросила идею со стеклом и понеслась прочь, в воздушное пространство помещения, только чтобы моментально попасться в ловушку специальной ленты-липучки, что свисала с потолка.
***
Учиху Итачи Кисаме видел. Один раз, тогда же, когда и всё остальное его семейство, во время единственного визита в фамильный особняк. Случилось это десять лет назад, когда дядя Мадара был для Кисаме ещё Учихой-доно. В те времена Хошигаке из себя уже представлял, но ещё не шибко много, а потому Мадара не считал зазорным призвать его к себе на дом, как хозяин вассала.
Тогда имело место быть прохладное летнее воскресенье, а значит, день общесемейных сборов: обед, долгое чаепитие, несколько партий в ханафуда (прим: традиционная карточная игра). Чай подавали во дворе на лужайке, Учих разместили за несколькими белыми круглыми столиками, между которыми они и перемещались: женщины болтали, мужчины в стороне пыхтели сигарами. Кисаме помнил, насколько его поразила помпезность мероприятия: он, сирота из ниоткуда, словно попал в другой мир, где все красивые, счастливые и богатые. Ещё он помнил, как неуютно себя чувствовал в тяжёлых армейских ботинках, и как стыдно ему было за свою разбойничью рожу и кожаную куртку.
Дядя Мадара неспешно излагал ему суть дела за самым дальним от щебечущих родичей столиком. Стрекотали головки автоматических оросителей. Когда они поворачивались, капли падали на траву долгим «пш-ш-ш» - этот звук напоминал шелест волн, шум прибоя.
Прямо в гущу помпезного сервиза на их столике приземлился, как подбитый самолёт, воздушный змей. Точнёхонько носом он скинул с заварного чайника крышечку и канул в ароматные глубины даржилинга. Змей был не самодельным, из бамбуковых планок и рисовой бумаги, а отчаянно дорогим, как и всё на этой лужайке, пёстрым, из специального искусно раскрашенного материала…
- Ой, дедушка, простите!
По траве к ним нёсся мальчуган – вот это и был Учиха Итачи. Кисаме запомнил, потому как, на его взгляд, дитя (а по-другому назвать эфирного подростка язык не поворачивался) было странно одето. Бриджи из знаменитого материала в клетку крепились на подтяжках, которые перечёркивали заправленную в них белую парадную рубашку. Сейчас Хошигаке не ручался, но, возможно, имели место быть также крошечный галстук и гольфы.
Мадара тогда захохотал. Общими усилиями змея вытянули из сервиза, отряхнули от чая. Мальчик поблагодарил, ещё раз извинился, выслушав от подлетевшей мамы краткую лекцию про осторожность. На Кисаме он посмотрел лишь один раз, да так неодобрительно, словно Хошигаке лично сбил несчастного змея прицельным плевком. Черт лица мужчина не запомнил, а вот этот взгляд – очень хорошо. Глаза у пацана были цепкие, чёрные, как у деда, и абсолютно бесстыдные.
Ещё Кисаме помнил, что почувствовал зависть к этому мальчику, у которого было, есть и будет всё. Зависть такую сильную, что даже обернулся Итачи вслед, когда тот помчался со змеем, зажатым в занесённой над головой руке. Такую сильную, что слова Мадары: «Мой Итачи, гордость семьи» пропустил мимо ушей.
У манекена на новомодный, «стильный» манер не было лица. Кисаме глядел в витрину, и его собственное отражение приходилось бедняге за стеклом протезом физиономии. За воспоминаниями Хошигаке не сразу и заметил собственное перемещение в гигантский торговый центр. А опомнившись, без особого удивления осведомился:
- Дядь, мы здесь почему?
Мадара озирался среди вывесок в поисках какого-то определённого названия и выглядел, словно озабоченная наседка.
- А что, ты думал в таком виде ехать встречаться с клиентом? Тем более, с моим внуком? Тем более, в картинную галерею?
Кисаме уронил голову на грудь и оглядел себя. Ну, скажем, подкатанные до колен джинсы и руки глубоко в карманах солидности ему не придавали. Может, ещё вьетнамки слегка легкомысленны, побриться не мешало бы, но не всё же так плохо!..
- На рубашке твоей дырка от пули, дебил ты, - беззлобно пояснил Учиха подопечному, подковырнув пальцем соответствующий кружок с опалёнными краями и нешироким кровавым ореолом. Под ним виднелся бледный неровный шрам-звезда.
- М-м-м… - вернулся Кисаме к созерцанию манекена. От новой рубашки он отказываться не собирался, хотя дырки от пуль его не смущали. Хошигаке лично знал, например, что сейчас многая одежда нарочно дырявая.
Мадара тем временем принялся командовать, тыкая в «мальчиков»:
– Так, ты… светленький. Иди купи электробритву. А ты, второй, пойдёшь со мной. Там вон чудесный костюм, - пояснил он уже Кисаме, глядя на него через плечо, - который Итачи идеально подойдёт. Нужно же внука побаловать!
Где Мадара в сливающейся пёстрой аллее витрин разглядел костюм – вот это было интересно, а подойдёт он Итачи или нет и нужно ли баловать внуков, Кисаме мало интересовало. Он снова сказал:
- М-м-м…
За что был вознаграждён ворохом денег, которые Учиха не глядя выгреб небрежным жестом из кармана пиджака и вложил с прихлопом в широкие ладони.
- Купи себе, Кисаме-тян, чего-нибудь наверх и на низ. Встретимся здесь через полчаса.
Продавцы-консультанты, кассиры и охранники на Кисаме смотрели косо. Это заставило его внимательнее поглядеть по сторонам. В торговом центре имелись белые рояли и роллс-ройсы (как элементы интерьера), а вот толпы покупателей и ценники на товарах отсутствовали, что говорило об определённом статусе заведения. Совсем дядя Мадара разжирел на своих семейных делах!..
Возможно, именно потому первым его вопросом спустя полчаса стал:
- Ну и что это?
Кисаме на звание великого модника никогда не претендовал. Он купил такие же джинсы и рубашку, только без дырок, и вьетнамки поновее. То, что рубашка была стопроцентно шёлковая, джинсы дизайнерскими, а вьетнамки из лучшей кожи, положение не спасло: от перемены качества слагаемых сумма не меняется. Внешний вид его остался прежним, то есть бандитски-распиздяйским. Хошигаке пожал плечами.
Дядя Мадара отдал одному из «мальчиков» коробку с названием престижного бренда, в которой, судя по всему, был костюм для внучка, а у второго, светленького, забрал пакет магазина электронных товаров, протянул его Кисаме и заявил:
- Побрей ебало своё кривое.
В машине бритву собрали, проверили аккумулятор. Он оказался заряжен. Лишённый в тюрьме зеркал, а потому привыкший бриться вслепую, Кисаме принялся тереть жужжащей головкой футуристического вида себе по щекам. Один из «мальчиков» держал под его подбородком пакет из-под агрегата, чтобы щетина не разлеталась в разные стороны.
- А в курсе-то внук, что дела картинные с бизнесом связаны? – спросил Хошигаке для поддержания разговора, но больше – для дела. При индивидуальной работе с клиентом всегда должна быть выстроена линия поведения. Манера общаться налажена, легенда утрясена. Что нужно знать человечку, чего нет – всё стоит проработать. – И вообще, знает про то, что там за бизнес?
Сидящий на переднем сидении Мадара тяжко, меланхолично вздохнул и сказал так:
- Он догадывается, конечно, про характер семейного бизнеса… но не спрашивает, смышлёный мальчик. Я ведь как рассуждаю? Сам из грязи карабкался, полз. Добиваться начал. Детям больше повезло – в грязи уже не барахтались, мои достижения только приумножали. Ну и добились мы. А внуки пускай отдыхают, руки не марают и нос в это дерьмо не суют. Итачи, он же какой у меня, знаешь?.. – Итачи этот сам уже рисовался в воображении Кисаме, как картина писаная. Вот же у деда тема любимая, залез – не стащишь… – Умный, образованный. Заговорит – любо слушать. Искусствовед!..
- Пидор, что ли? – подозрительно протянул Хошигаке, переходя к покосу подбородка.
- А всё-таки нет романтики в тебе, Кисаме-тян, нет. Одна конкретика, - расстроился дядя, разглядывая перекошенное для пущей эргономичности лицо оного в зеркале заднего вида. - И на Итачи моего не клевещи попусту, у самого рыльце в пушку.
- Это в вас, дядя Мадара, романтики нету, - возразил тот. - Вы вопрос мой неверно истолковали: не обязательно мальчиков раскладывать, чтобы пидором быть.
Учиха словно бы даже и оскорбился:
- «Истолковал»! Ну ни в пизду тебе кобыла, какие мы словечки от сокамерников понахватали! Ничего больше не понахватывал, нет? А Итачи мой – он нормальный пацан.
- Да ладно, дядя, извините, - легко признал свою неправоту Кисаме, завершая бритьё в полевых условиях. Машина шла ровно, не виляла и не подпрыгивала, но удобнее от того не становилось. Бритву кинули в пакет к щетине. Если Кисаме правильно понял, за ненадобностью её собрались выкинуть.
Мадара, очевидно, рассудил, что Хошигаке и впрямь не старался обидеть дражайшего внука, а потому вернулся к сути дела, посчитав тему замятой:
- Но вот про картину он не знает ничего. Вообще не в курсе. Думает, просто дорогой подарок важному знакомому. Он… к заданию серьёзно отнёсся. С энтузиазмом.
Кисаме покивал, утопая в мечтах об одеколоне на горящие щёки, и принялся получать визуальное наслаждение от мелькающих за окном урбанистических пейзажей – кортеж въехал в город.
Если и впрямь парнишка такой смышлёный, как дядя его нахваливает, то, решил для себя Хошигаке, будет несложно мириться и с высокомерием, и с замашками «молодого мастера». Только бы не оказался болтливый…
Минут через десять машина остановилась у здания настолько сомнительной архитектуры, что Кисаме понять не мог: как люди в него добровольно заходят?
- Приехали! – обрадовался дядя Мадара и со счастливым видом окинул строение рукой: - Видал, да? Конструктивизм!
В том, что новомодному термину старика обучил всё тот же пресловутый внук, никаких сомнений не было. Кисаме вздохнул и полез из машины наружу.
Нетипичной для картинной галереи группой посетителей Учиха, Хошигаке и «мальчики» отправились ко входу через аккуратную, мощёную мелкими плиточками площадь с островками вычурных клумб. Мадара нёс коробку с костюмом и заметно переживал. У самых дверей галереи, крутящихся, из синего стекла, он взмолился вдруг к своему подопечному:
- Кисаме-тян! Ты полегче там с ним, обещаешь?
Кислое апрельское солнце продолжало с издёвкой сиять. Кисаме пообещал.
***
Воротник рубашки у парнишки был белоснежный до той степени, когда хочется сложить руки под подбородком и протянуть умилённое «о-о-оу». Шея, которую воротник опоясывал, явно никогда бритвы не видала; она была тоненькая, мягкая, гладкая. Конечно, пока только на вид, но Кисаме был уверен, что скоро станет и на ощупь – если парень не заткнётся, он его просто задушит.
- Такой прекрасный образец Дега!.. Дело даже не столько в самом ощущении сцены, это как раз свойственно гениям импрессионизма, а в том, что данный экземпляр - первый отлив! Я больше чем уверен! Конечно, вердикта лаборатории ещё нужно дождаться, но, вот здесь, видите, у неё на боку? Отпечаток пальца необыкновенно чёткий, словно мастер только что закончил ваять… На отливах дальше третьего такой ясности быть не может…
Парнишка был явно только что с институтской скамьи, с пылу с жару, да ещё и ощутимо попахивал отличным дипломом. Энтузиазм, которым весь так и пылал вьюноша, прыгая вокруг невзрачной и корявенькой, на взгляд Кисаме, статуэтки, имел нездоровый, околокосмический масштаб. В руках у пацана имелся явно обмечтаный за годы учёбы девайс – чёрный пластиковый прямоугольник, из которого щелчком выскакивает маленькое увеличительное стекло. Его экс-студиоз то и дело доставал и применял повсеместно к скульптуре, изображающей раздевающуюся женщину. При том, как уже было сказано выше, живчик не затыкался, обращаясь не столько к аудитории, сколько к самому себе, а потому голос его был холодным и безэмоциональным, но скорость словесного потока выдавала все снедающие молодого человека эмоции.
Короче, имелся лёгкий налёт снобизма и психоза. Именно так, по мнению Хошигаке, и должны были вести себя всякие там музыкантишки, малевальники и, прости, Ками-сама, искусствоведы.
«Спокойно, эй, - обратился он к себе мысленно. – Ты был к этому готов».
Изнутри галерея оказалась точно такой же, как снаружи. Не для нормальных людей. Углы и окна располагались в самых неожиданных местах. По стенам висели забрызганные растаявшим мороженым и зачиханные соплями полотна, которые, как оказалось, являлись собственно картинами. Редко попадающиеся посетители делились на две категории: «О, это гениально!» и «Хуйня какая-то…». Переходящее звено отсутствовало. Пока Кисаме шагал сквозь это безобразие, почувствовал резкое родство с Мадаровыми «мальчиками»: те тоже оказались здесь впервые, и глаза их стреляли по сторонам так же дико, как и его собственные.
Мадара, наоборот, только набирал радостного сияния. Вполне возможно, что половину всего здания Учиха лично профинансировал. Он явно был здесь частым гостем и точно знал, куда им нужно идти.
А нужно им было, как оказалось, в светлый просторный зал чуть в стороне от основного экспонирования. Помещение заполняли столы и витрины, на которых дожидались осмотра различные предметы искусства. Там-то их и настиг… Итачи.
Парень был одет в приличный костюм и вообще был досадно хорош собой. Как большинство богатых маминых (дедушкиных) сынков-студентов, живущих в розовом стеклянном мирке, он являлся сладким, ладно сложенным чудом со смазливым лицом и томным взглядом. Его запястья просили синяков от верёвки, упругий мальчишеский зад – порки ремнём, а шея – вот, удавки.
Потому как, напомним, парень реально, реально много говорил!
- Дедушка, здравствуйте! – бросил он в меру радостно, завидев делегацию гостей. К тому моменту Итачи уже окучивал тумбу со статуэткой, поэтому от работы особо отвлекаться не собирался: так, воздел руку и всё. – А мне здесь непроштампованный экземпляр Дега прислали на анализ… вы помните Дега, он один из четырёх великих импрессионистов. Ещё Ренуар, Мане и Моне.
- Это который балерин рисовал? – с серьёзным видом, к вящему шоку Кисаме, переспросил Мадара, тут же вливаясь в манеру беседы внука и пристраиваясь у него за спиной на почтительном расстоянии.
- Да, он… Дедушка, вы молодец!
- Но он же художник?
- Дега в конце жизни ослеп, но не смог отказаться от творчества. Он стал лепить из воска, в основном, как обычно, лошадей и бытовые сценки с женщинами. Самая большая и известная его работа в круглой скульптуре – «Танцовщица», изображает пятнадцатилетнюю балерину, но у меня здесь одна из маленьких работ. Чтобы увековечить их (а создал он сотни), из миниатюр сделали формы для отлива. Отливов из одной формы может быть множество, но самые ценные – это первые. Каждый отлив штампуется, но на этом экземпляре штампа нет. Значит, либо фальшивка, либо уникальный пример первого, пробного варианта…
«А-а-а!» - тянул на одной ноте паническую мантру мозг Кисаме. Мужчина пытался остановить безобразие и обратить на себя внимание уже несколько раз, но всё тщетно.
Мадара перед внуком необъяснимо благоговел: затыкать малыша, похоже, у него и в планах не было! Он слушал его, развесив уши и заглядывая в хорошо очерченный мальчишеский рот, а в процессе многозначительно кивал. Все семейные дела, казалось, моментально вылетели из головы Мадары, а остался там только Дега и его круглая скульптура.
«Мальчики», не такие психически стойкие, как Кисаме, потеряли нить событий уже после первого употребления слова «импрессионизм» и под шумок тихонечко разбрелись по сторонам. Занялись бойцы тем, что стали с по-детски шкодливым любопытством тыкать в разные картины и вазы эпохи Минь пальцами, когда думали, что никто не видит.
- Разобьёте – не расплатитесь, даже если продадите свои дома и почки, - внезапно твёрдо прервал своё журчащее повествование Итачи, выдержал несколько секунд паузы и продолжил вещать.
Кисаме удивился. А парень молодец! Следит за окружением, не совсем в своём мире теряется. Что ж, тем лучше для Кисаме.
Самая старая и ценная на вид керамика покоилась на высокой витрине справа от Хошигаке. Причудливый чайничек на такой же причудливой подставке с анималистическими мотивами поблёскивал боком в окружении нескольких чашек. Вся композиция была покрыта паутинкой времени: потёртостей, трещин, пятен давно усохшей плесени. Кисаме поглядел на красоту сперва так, затем этак, после чего якобы нечаянно повернулся резким движением да локтём смахнул чайник с подставки и, соответственно, витрины.
Это отвлекло Учиху Итачи от навсегда застывшей в полусогнутом состоянии бронзовой женщины. Это отвлекло его также от дыхательных процессов и всего окружающего мира. Он развернулся вокруг своей оси так быстро, что навёл Кисаме на ассоциацию с флюгером в шторм. Взор парня полностью сосредоточился на виновнике, и Хошигаке, до того не замечающий между внуком и дедом никакого сходства, кроме поверхностного, передумал. У Мадары был такой… взгляд. Без этого взгляда Учихи никогда бы не стали теми, кем теперь являлись. Этот взгляд сосредотачивал в себе всю антиматерию Вселенной. Кисаме про себя шутил, что дядя Мадара долго тренировал его перед зеркалом, но теперь получил подтверждение обратного: это врождённая черта, передающаяся в семье по наследству.
Ещё он понял, предельно ясно, что с Учихой Итачи они не найдут общего языка никогда.
Всё это произошло за считанные доли секунды. Чайник Кисаме, конечно, поймал: на свод стопы уже возле самого пола, как трюкач в каком-нибудь боевике. В детстве он благоговел перед актёрами, которые проделывали такое, вот и научился, как вырос – Фрейд бы плакал.
Развернулись к Хошигаке и все остальные, чтобы со смешными одинаковыми лицами уставиться на Кисамовскую ласту с керамикой на ней. Никто не дышал. Кисаме, уже подозревающий, что где-то перегнул палку, нагнулся, подобрал укоризненно хрупкий чайничек и с ним, прижатым бережно к груди, распрямился.
- А пока я владею вниманием аудитории, хочу напомнить, что у нас работа, - заметил он не так внушительно, как хотелось бы, перебегая взглядом с одного лица на другое.
К его удивлению, Итачи не стал орать. Он подошёл, твёрдо выстукивая каблуками по полу, вырвал из рук мужчины чайничек, как ребёнок игрушку, отобранную хулиганом. Бережно водрузил посудину обратно на подставку, после чего оттащил Хошигаке за рукав гавайки чуть в сторону.
Вот тогда он заорал. Правда, не на Кисаме, а на Мадару. Снова развернувшись маленьким сердитым флюгером, Итачи скрестил «антиматериальные» взгляды со старшим родственником. Хошигаке мог поклясться, что волосы мальчишки, хотя и были собраны в хвост, встали дыбом от злости, словно шерсть собаки. Голос же отпрыска перестал быть завёрнутым в себя самое и сделался гулким с ноткой угрозы.
- Ваши мордовороты, дедушка, сидят у меня в печёнках! Каждый раз одно и то же! Неужели в этом мире нет физически сильных образованных людей?! Я свято верил, что вы сделаете какие-то выводы! После всего, что произошло на журфиксе минувшей средой!..
Кисаме точно не знал, что такое «журфикс», но перед его глазами вставали картины Мадаровых «мальчиков», лакающих глазурь прямо из фонтана для шоколадного фондю и разбивающих головами высокую пирамиду бокалов с шампанским.
Что касается поведения пацана, то оно Хошигаке не понравилось. Во-первых, это невежливо – игнорировать людей вдвое шире и намного выше себя (а пацанёнок доставал Кисаме затылком разве что до подбородка). Во-вторых, не стоит винить одних людей в ошибках других.
- Эй, мальчик, - позвал Хошигаке разъярённого юнца, опустив ему свою широкую ладонь на тонкое сахарное плечико. Мужчина хорошо знал, какой успокаивающий эффект на буянов обыкновенно оказывает этот жест. – Ты почему на дедушку кричишь? Дедушка твой сервиз не ворошил, типа.
Малой, сбросив руку Кисаме, снова развернулся, но теперь уже не флюгером, а натуральным камышовым котом.
- Да что ты голос подаёшь, ты же, небось, и половины не понимаешь из тех слов, что я использую!
Кисаме вздёрнул бровь. Судить о людях сгоряча – тоже неправильно. И наездов он страсть как не любил…
- Чего я не понимаю, так это с какого хуя такие заявления?
- Это Древний Китай! – огрызнулся, имея в виду злополучный чайник, пацан таким тоном, будто его заявление всё объясняло.
Учиха Мадара откровенно забавлялся. Сперва он чесал затылок и корчил деланно виноватое лицо с прищуренным глазом и высунутым кончиком языка, как делают нахулиганившие школьницы; затем словно бы по-настоящему устыдился. Теперь же дедушка наслаждался сценой с видом контролирующего ситуацию. Он явно не собирался дать ссоре зайти слишком далеко. Так и вышло.
- Итачи, - сказал он твёрдо, - я прошу прощения за неудобства, но Кисаме просто хотел напомнить, что у нас куча неотложных дел по работе, а мы с тобой действительно отвлеклись от темы.
Говорил он вкрадчиво и дипломатично, разводя руки христианским Иисусом, а в сторону Кисаме при обращении ещё и состроил такое лицо, которое просто требовало согласного кивка. Хошигаке пришлось кивнуть, но он тут же передёрнул плечами и шмыгнул носом, поэтому вышло недостаточно убедительно.
- Так, Кисаме-тян? – с нажимом переспросил Мадара.
- Да, да, - отмахнулся тот. Что и говорить, улаживать конфликты патриарх Учих умел прекрасно. Великое дело опыт!
Итачи же молчал, сложив руки на груди. Он смотрел, не отрываясь, в лицо Кисаме в поисках признаков то ли стыда, то ли интеллекта. В чёрных глазах мальчишки не было бликов, что выглядело несколько даже пугающе.
Мадара отвлёк внука, подав знак рукой одному из своих «мальчиков». Послушный громила подошёл к молодому господину и вручил ему коробку с костюмом, которую таскал в руках.
- Вот, Итачи, возьми, подарочек, - несмотря на всю свою гордость внуком и явную привязанность к нему, в тоне Мадары проскальзывали приказные нотки. – Иди примерь и выходи, а мы тебя тут подождём.
- Хорошо, - покорно принял подношение тот, чем немало удивил Хошигаке. – Но вы здесь ничего не трогайте! – добавил Итачи строго.
- Я прослежу, Итачи, иди. И картину захвати!..
Договаривал он своему отпрыску уже в спину. Едва малыш скрылся в нелогичных дебрях конструктивизма, Мадара зашёлся сухим каркающим хохотом. Он приблизился к Хошигаке и хлопнул его по плечу.
- Как ты, а? Ну, молоток! – похвалил старик, пытаясь отдышаться и вытирая брызнувшие из глаз слёзы. – Только больше так не делай.
Кисаме невнятно промычал что-то, расслабляя плечи. Он и не заметил, когда успел так напрячься. Профессионал, называется. Взялся за дело, называется. Что ему, двадцать? На пацана зелёного возмущаться! Худшего начала работы с клиентом и не придумаешь…
***
Глаз у старого гада Мадары оказался намётан идеально. Мальчишка в ладном костюме средних тонов серого сделался ощутимо съедобен. Особенно к лицу пацанёнку пришлось молчание, которое он блюл, пока крутился в обновке перед дедушкой. Хошигаке подозревал, что и десять, и двадцать лет назад мог бы наблюдать в доме Учих точно такую же картину: внук в, скажем, очередных клетчатых шортиках вертится перед Мадарой, который одобрительно цокает: "О, какого жениха уродили!".
Кисаме вообще-то таких юных красавцев старался избегать: он не обманывался насчёт своего лица и твёрдо знал, что подобные товарищи идут к нему в объятия лишь при наличии у Кисаме денег или наркоты, и только на период от одной ночи до недели. Но: а) любоваться ведь никто не запрещал, если в меру, так? б) пускай парниша хоть своей смазливой мордой платит за постоянную болтовню, с него не убудет.
Кисаме, наблюдая, как Итачи возится с чехлом из-под картины, широко и радостно осклабился. Если уж пацан оправдал его худшие ожидания, джентльменским долгом Хошигаке было отплатить тем же. Предстоящие полторы недели вынужденного сотрудничества он не собирался молча страдать; он собирался провести отведённое ему время со вкусом и выжать из парнишки последние нервы.
- Авторство принадлежит, - вещал тем временем ни о чём ещё не подозревающий Итачи, - современному художнику. Он использует псевдоним «Сай» и вообще-то в основном работает в технике суми-ё, или хотя бы тушью… гениальный график… но ради дедушки согласился написать единственное масло, и это делает работу в своём роде уникальной…
Тон у малыша всё ещё попахивал недовольством, а слова периодически произносились сквозь зубы из-за неравной борьбы с молнией чехла.
Кругом внезапно сделалось очень… умиротворённо, что ли. Тихие отдалённые голоса посетителей наполняли комнату вместе с прохладным уличным светом, льющимся в огромное окно. Пахло стариной и ещё чем-то химическим – может, красками. В помещение заглядывал охранник галереи, но, узнав Мадару, вежливо кивнул и удалился. «Мальчики» поприслонялись к пустующим стендам и витринам и разглядывали, насвистывая, потолок.
Итачи справился с застёжкой и принялся бережно, двумя руками в хирургических перчатках, вытягивать из чехла картину – как понял Кисаме по показавшемуся краю, уже в раме.
- Господа, - торжественно прокомментировал парень свои действия, - представляю вашему вниманию последнюю работу Сай-сенсея: «Три светильника»!
С этими словами Итачи шустро выставил перед собой обрамлённое полотно, уперев его нижний край в стенд подле статуэтки потенциального авторства Дега. И сам Кисаме, и Мадара, и его мальчики мигом оживились и поскорее подошли поближе, собравшись вокруг стенда в тесный полукруг.
Сначала четверо мужчин большими детскими глазами смотрели на картину. Потом одновременно как-то погрустнели. Попробовали синхронно наклонить голову влево, затем вправо. Один из «мальчиков» даже попытался извернуться, чтобы оценить композицию вверх ногами. Но, по мнению Хошигаке, проблема заключалась не в ракурсе. Проблема заключалась в том, что картина была одной из этих, которые носят названия типа «Десять красных кружочков на зелёном квадратике» и стоят минимум сто миллионов йен.
Поверхность размером где-то метр на шестьдесят сантиметров чернела, простите за тавтологию, абсолютной чернотой. Ровно в центре полотна располагались по одной линии три небольших, два на пять сантиметров, белых прямоугольника.
«Видимо, светильники», - констатировал Кисаме про себя.
Счастливое лицо пацана начало гаснуть: кажется, реакция зрителей не оправдала его ожиданий. Он покрепче сжал позолоченную ажурную раму своими изящными пальцами пианиста и выжидательно уставился на деда, на которого, видимо, возлагал наибольшие надежды. Мадара это почувствовал, а потому со значением протянул:
- Ну-у-у… э-э-э… рама очень красивая.
Итачи в ответ умудрился одновременно «опасть» от разочарования и изобразить «на что я надеялся?» лицо.
- Это как тот сумасшедший русский чувак, который… - начал Кисаме, не сразу осознав, что говорит вслух. Искусствовед же воспринял его слова чуть ли не как личное оскорбление и резко оборвал на полуслове:
- Казимир Малевич, «Чёрный квадрат». Русский музей, Санкт-Петербург, Россия. Кубизм. А это, - перчатка вскользь описала летящим движением поверхность картины, - абстракционизм.
Он просчитался, если ожидал, что Кисаме начнёт сыпать пепел себе на голову и сокрушаться, причитая: «Как я мог? Теперь-то, конечно, всё ясно…».
- Парень, я, может, чего-то не понимаю, но и тут, и там квадратики, не? – забавляясь над страстным отношением мальчика к работе, фыркнул Кисаме. Мадаровы воротилы радостно захихикали слева от него.
Антиматерия в состоянии ярости мазнула по лицу Хошигаке.
- «Может», не понимаешь? – уничижительно процитировал Итачи, чем заслужил себе в мозгу противника ещё одно очко – за острословие. – В любом случае, жанр можно было бы установить куда точнее при наличии аннотации, но, к сожалению, Сай-сенсей не снабжает ими свои работы.
Зрители скупо закивали. Итачи закатил глаза:
- Чего уж, не стоит утруждать себя попытками объять необъятное. Лучше скажите, кто из вас троих будет моим сопровождающим? А ещё лучше, скажите, что никто.
- Кстати, - просиял Мадара как ни в чём не бывало, рукой указывая на самого высокого из троицы подопечных. – Познакомься, Итачи. Это Хошигаке Кисаме, он будет тебя сопровождать.
- Здрасьте, Итачи-сан, - откровенно позлорадствовал последний, воздевая ладонь в приветствии.
- Да, приятно познакомиться, - соврал Учиха и сладко улыбнулся.
- Вы выдвигаетесь завтра рано утром, - в очередной раз пресёк всяческую грызню старик Мадара. – Картину мы заберём сейчас, а ты, Итачи, после работы – мигом домой. Всё, завернулись, упаковались, пошли.
Жестикуляция у старшего мужчины всегда была живая. Последние три глагола он умудрился экспрессивно и доходчиво выразить одним круговым движением рук.
Итачи, когда передавал чехол с картиной Кисаме в руки, дёрнул ношу чуть на себя, принуждая Хошигаке пригнуться. При этом произвёл такое по-дельфиньи подныривающее телодвижение, головой вперёд, чтобы оказаться со старшим мужчиной нос к носу. Снова применяя свой убийственный взгляд, юный Учиха проникновенно (по его мнению) проговорил:
- Осторожнее, пожалуйста, это очень ценный груз.
Кисаме, который решил на мальчишку не вызвериваться и благодаря тому трезво оценил ситуацию, сделал следующий вывод: когда тебя принимают за дебила, это очень удобно. Остаётся бонусный элемент неожиданности. В операции по доведению нервов пацанёнка до предела такой козырь определённо будет кстати. Потому Хошигаке простодушно хохотнул, прихлопнул своей широкой ладонью ручку чехла – получилось, что кисть мальчишки тоже – и пообещал:
- Да ты не боись, парниша! Всё будет в чистом виде!
С близкого ракурса «парниша» вкусно пах «хугобосом» и почти со стопроцентной эффективностью пленял сердца изящными чертами. После слов Кисаме на этих самых чертах сперва проступило возмущение, а затем окончательная уверенность в умственной отсталости собеседника.
- Ну да, - кисло согласился юнец, без особой охоты выпуская драгоценную ношу и выдёргивая руку из-под ладони Хошигаке. Пальцы у пацана оказались прохладные и гладкие, ухоженные, не знающие работы.
У машины ждал ещё один, доселе не виданный Кисаме «мальчик». Он имел на себе стандартный костюм вежливого костолома и солнцезащитные очки, во рту месил зубами жевательную резинку, а в руках держал внушительных размеров спортивную сумку. Дядя Мадара потрепал его по щеке.
- Молодчина, - похвалил он, отбирая сумку. – Свободен.
«Мальчик» номер три отсалютовал двумя пальцами от брови и зашагал дальше по улице. Мадара проводил его взглядом, после чего полез на заднее сидение и поманил Кисаме за собой. Хошигаке хотел сперва упаковать картину в багажник, но когда старик покрутил у виска и повращал глазами, уложил чехол себе на колени. Получилось неудобно. Художества весили многовато как на всего три небольших осветительных прибора.
Если на улице стало душно, то в салоне заработал кондиционер, и сделалось в самый раз. Едва автомобиль отчалил от футуристического здания, Мадара захрустел зипером на сумке и одновременно осведомился:
- И как тебе парень?
Кисаме с интересом заглядывал в сумку, потому ответил немного рассеяно:
- Ну… у нас в интернате таких головой в унитаз окунали и воду спускали.
Из сумки Мадара начал извлекать предметы по одному и выпихивать их Кисаме на колени, поверх картины.
- Карта… там маршрут ваш отмечен, с отелями, где лучше останавливаться… на первые три дня я уже забронировал номера, так что от графика не отставайте…
Хошигаке развернул бумагу и пробежал её взглядом: от родной Фукуоки через хвостик Кюсю, всё Хонсю и Хоккайдо красная ниточка тянулась на север до города Асахи – точки назначения. Похоже, ехать предстояло только через крупные города: кружки обнимали Кобе, Киото, Нагоя, Токио, Сендай, Саппоро… возле каждого аккуратным почерком кто-то вывел названия отелей, адреса и телефоны. Также Кисаме с радостью обнаружил две запланированные переправки паромом: краткую, из Китакюсю до Хиросимы, и более продолжительную, Аомори-Хокодате.
- Ага, круто… - оценил Хошигаке маршрут и продолжил без остановки, уже про внука: - Но, если подумать, он же в совершенно другой среде у вас находится. Тут иные ценности. Он начитанный, видно, дело своё любит…
- Энтузиаст.
- Ну, пидорок такой.
- Пошёл ты, Кисаме-тян!.. Так, карта дорог. Кредитка, наличные – это на повседневные расходы. А рулетик вот – на чёрный день.
Поверхность чехла пополнил пухлый буклет дорожных карт с улыбающейся машинкой на обложке, пластиковая «Visa» и две пачки денег: йены, туго защемлённые зажимом, и доллары, свёрнутые в толстую трубку, которую перетягивала резинка.
- Да нормальный парень, чё вы, это, - протянул Кисаме, надавливая большим пальцем на край йеновой пачки и заставляя банкноты выскакивать по одной.
- Он талант и гений, заруби себе на носу! Ключи от машины, доверенность, права, мобильник – там корпоративка стоит…
- Класс, права!
Мобильник Хошигаке встретил прохладно, но документам обрадовался: прав он давно не имел, и приятно было подержать в руках хоть какую-то бумажку, узаконивающую несомненный водительский талант Кисаме. Пускай документ и являлся поддельным, а фотка на нём оказалась точь-в-точь с полицейского рапорта о задержании.
Ключи крепились на кольце вместе с пластиковым брелоком сигнализации и маленькой подвеской-акулой. Хошигаке она понравилась.
- А машина где?
- На техосмотре.
- А что за машина?
- Да хрен я знаю, попросил вам что-то приличное подогнать – значит, подгонят!
Мадара с занятым видом ковырялся в вещах, сидящие впереди «мальчики» молчали так, словно в другое измерение перенеслись или слуха лишились. Старик глянул на них мельком, после чего вдруг замер с руками, утопленными в сумке, и раздражённо, устало вздохнул. Повернулся к Кисаме, посмотрел прямо:
- Так, там ещё шмотки первой надобности и несессер. А теперь о главном.
Раздался до боли знакомый вкусный щелчок. Учиха вытащил руку наружу, и Хошигаке под подбородок прильнуло поцелуем дуло Desert Eagle. Кисаме закатил глаза к бежевой обивке автомобильной крыши. Ситуация неприятная. Но привычная. Но вообще-то их с Мадарой отношения были в этом плане девственными. Но всё когда-нибудь кончается.
И тысяча других «но». А пистолет всё равно щекотался по раздражённой после брутального бритья коже.
Мадара глубоко вздохнул через нос. Голос его был печальным.
- Кисаме-тян, ты же понимаешь, что если тронешь моего внука хоть пальцем – неважно, в каком смысле, неважно, даже если он будет тебя умолять об этом… но он не будет… но если будет…
- Ближе к делу.
- Да. Короче, если что, я тебе…
- Дядь, я слышал миллиард вариаций угрозы физической расправы над моей задницей, и самые остроумные из них уже отзвучали. Не позорьтесь. Я понял, понял.
Мадара очень любил Кисаме за понятливость. Кисаме очень любил Мадару за нелюбовь к осложнениям. Оба любили простоту.
«Мальчики» спустили всё произошедшее в канализацию своей и без того недолговечной памяти. Всё вернулось на круги своя.
- Игрушка вот, с запасом, - Учиха поставил Desert Eagle на предохранитель и кинул на чехол к остальному барахлу в компании коробки патронов. – Это чисто на всякий пожарный. Учти, незарегистрированное.
Вообще Кисаме большие любил ножи, плавно перетекающие в мачете. Но на безрыбье…
Мадара, кажется, понял:
- Щас к нам приедем, выберешь себе что-то для разделки. Давай, обратно всё закидывай.
Он наклонил сумку боком и придержал её щерящиеся молнией края. Внутри виднелись стопки чёрных и белых трусов-носков-футболок.
- И нахера было вываливать?..
- Проверял комплектацию.
- У вас хоть пожрать дома есть чё?
- Повар сказал, что, помимо всего прочего, на обед будет паннакота и чилийское вино.
- Это-то хорошо, а пожрать?
Из динамиков ненавязчиво извращался Дебюсси.
@темы: ramen<3, Три светильника, Фанфикшн
-
-
17.08.2011 в 15:18щас почитаю...
-
-
17.08.2011 в 15:54Что-то мне кажется, что Сай поиздевался...
-
-
17.08.2011 в 16:23обстратсорри абстракт - прекрасно.кисаме немного жалко, как бэ у него от юста мозолей не натерлось на нежном месте
дядя мадара отдельно ололо
-
-
17.08.2011 в 20:23а ха хаа! да уж, богатое у Кисаме воображение!
но мне нравится.
вкусное начало новой истории. ну а Мадарыч со своим предупреждением про девственность Итачи так вообще чудо. не думаю, что Кисаме нарушит слово. ему и без этого будет весело в поездке)))
-
-
17.08.2011 в 21:49наконец добралась до комментированиямне нравится
-
-
18.08.2011 в 13:27Дедушка Мадара с Его любимым внучком просто очаровательны, хотя не ожидала, что Итачи будет таким болтливым))))
Спасибо)))
-
-
18.08.2011 в 14:00Дядя Мадара теперь мой любимчик
Спасибо за главу
-
-
18.08.2011 в 15:08-
-
18.08.2011 в 18:04Приду домой еще коментарий напиш.
А пока сплошной восторг и разум, как в тумане!
-
-
18.08.2011 в 19:27-
-
18.08.2011 в 21:50-
-
18.08.2011 в 22:04Хриза Амирани, ценю похвалу, надеюсь и дальше не плошать. Сай, правда, не появится в сюжете, но причина его творческих изысканий ещё всплывёт.
fundo, я рада, что вам импонирует мой юмор. Абстракт и иже с ними для любого студента худвуза тема актуальная, потому обстебать всё это у меня неплохо получается. А за нежным местом Кисаме я присмотрю, так и быть
Забуза-саныч, фантазия Кисаме себя ещё проявит и обещает быть весьма и весьма однобокой (т.к. в условиях АУ он видется мне именно таким). А на счёт предупреждения Мадары... *тяжкий, но игривый вздох*
Ichiru-san, спасибо!) В оправдание болтливого Итачи могу сказать, что с тех пор как товарищ Кишимото его обелил в каноне, заняшкал и запушистил, я представляю старшего Учиху немного снобоватым пацифистом-гуманистом (болтливость рождается как следствие). Но это только авторское видение, мискузи за ООС, но мне не стыдно
Акеми Кокс, пожалуйста, я буду гамбаттиться и дальше!
RyzhayaVredina, спасибо! Поймите меня правильно, я люблю классическую музыку, но с Дебюсси у меня сложные отношения. Действительно трогают душу его романтические "импрессии", остальное... я просто понимаю, что недостаточно понимаю музыку, чтобы понять. Если вы меня понимаете.
Shiholo, чёрт, спасибо за такие приятные слова!) Я рада видеть вас среди своих читателей и с нетерпением жду отзывов.
Сволочь-сама, я рада, что вы тоже за такого "моего" Кисаме! И за КисаИту (а, е-е-е, в нашем небольшом полку прибывает). Спасибо за высокое звание качественного *краснеет* Только, повторюсь: автор у истории один, ваш покорный слуга, а Виа - бета (что ни в коем случае не умаляет её роли в предании произведению конечного вида). Так же как я не являюсь ни в коем разе автором "6Н".
Прошу прощения у всех за патетику ответов, я только что вернулась из Петербурга и чувствую себя Филологической Девой *поребрик, парадное, шаверма*
-
-
19.08.2011 в 00:55Был тяжкий день, а теперь хоть в космос, хоть горы свернуть!!!!
От прочтения получила море удовольствия
И Итачи не "подкочал" чего стоит его - Разобьёте – не расплатитесь, даже если продадите свои дома и почки,
Ну и на последок - У вас хоть пожрать дома есть чё?
- Повар сказал, что, помимо всего прочего, на обед будет паннакота и чилийское вино.
- Это-то хорошо, а пожрать?
Из динамиков ненавязчиво извращался Дебюсси. До сих пор улыбаюсь!
Спасибо огромное!!!!
Хотелось бы узнать, как будет выходить продолжение?
-
-
19.08.2011 в 10:54Кисаме, разумеется, настоящий мужик, очень-очень далекий и от Дебюсси, и от Дега. Думаю, что за время путешествия ему придется ой как несладко)
Вот уж точно, в роли искусствоведа я Итачи не представила бы никогда) неожиданная роль, но он на нее весьма подходит)
еще бы говорил чуть меньше) интересно, как они сложатся как пара? Ведь совсем разные люди.С нетерпением жду продолжения!
-
-
19.08.2011 в 11:26А от Кисаме вашего я еще с фанфов "НГ на улице Коноха" и "Лето-там-же" - как говорится "Тихо таю".
И за КисаИту (а, е-е-е, в нашем небольшом полку прибывает) Мы на этой травке, уже скоро как 3 года сидим)))) И полк то приличный))
Проду когда ждать?
-
-
19.08.2011 в 12:14-
-
19.08.2011 в 13:12Shiholo, ещё раз спасибо и ещё раз рада.
Бродячий Психолог, Итачи-искусствовед это прекрасное сочетание! А болтать он будет всё равно!
Сволочь-сама, ну, на фоне некоторых шип-фэндомов КисаИта мала, несчастна, недооцененна, обделена качественными артами и фиками и... *праведный гнев*. Короче, что я вам говорю, вы и сами в курсе. Хорошо, что мой Кисаме вам нравится. Мне он тоже нравится.
fundo,
Продолжение будет выходить каждую неделю, по средам.
-
-
19.08.2011 в 13:51-
-
19.08.2011 в 17:26-
-
20.08.2011 в 02:56-Парень, я, может, чего-то не понимаю, но и тут, и там квадратики, не?
Я, как человек далекий от искусства, хорошо понимаю здесь Кисаме))
Его запястья просили синяков от верёвки, упругий мальчишеский зад – порки ремнём, а шея – вот, удавки.
Да, да, Кисаме, исправь это (кроме последнего)!
Спасибо за главу, я с интересом буду следить за этой историей!))
-
-
20.08.2011 в 22:39Shiholo, соратник!!! Но работоспособность лучше не теряй, мы хотим тебя вдохновлять на подвиги, а не наоборот!
..Silver Dragon.., про квадратики, кстати, любимая шутка Виа. Спасибо за внимание!
-
-
22.08.2011 в 19:09КисаИте и правда до этого уделялось мало внимания, так что наполняй колодец новыми и новыми творениями сего пейринга! Тем более что эта самая КисаИта у тебя получается свеженькая, сладенькая и вообще ой-ёй-ёй!
И самое главное, что Итачи у тебя такой, какого мало кто себе мог представить и тем более таким написать.
Порадовал Обито, особенно там где он Кисаме пукалкой угрожал
И я гордюсь тобой!
Искренне Ваша,брызгающая слюной в данный момент brutalzombie!
-
-
22.08.2011 в 19:14-
-
23.08.2011 в 09:26-
-
23.08.2011 в 19:03А Обито это я в6Н начиталась)))) Они мне уже все на одну форму лица)
-
-
24.08.2011 в 16:27*философски изрекает* Языковед языковеду брат.
-
-
25.08.2011 в 06:00-
-
21.12.2011 в 19:48Ура, я добралась до вашего произведения и несказанно этому рада
Так вот, сразу хочу отметить, что моя приверженность пейрингу Кисаме/Итачи - несомненно ваша заслуга!
Еще со времен "Лета на улице Коноха" я балдею от такого мужественного Кисаме и такого милого и вдохновленного Итачи!
Так что во-первых, спасибо вам за героев =)) Вы их безгранично любите, и это видно. И ваша любовь заразительна
Сам стиль повествования и язык, которым написан рассказ - ну тут у меня просто нет слов
Минут через десять машина остановилась у здания настолько сомнительной архитектуры, что Кисаме понять не мог: как люди в него добровольно заходят?
Но вот тут меня просто не стало
Завязка интригует =) Мадара - шикарен =)
ну и конечно напряжение, уже возникшее между героями очень соблазняет
Он у меня дипломат такой – закачаешься
Оу, да, Кисаме, закачаешься-закачаешься как миленький
Спасибо. это было чудесно
-
-
12.12.2014 в 18:02