Три светильника. Часть 2, Глава 6

[mybmansion]

Название: Три светильника
Часть: 2
Глава: 6
Автор: ramen<3 a.k.a. Юйка
Бета: viaorel
Жанр: AU, юмор, романс, детектив
Пейринг: Кисаме/Итачи
Рейтинг: R
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Предупреждения: ООС, ненормативная лексика
От автора: Я много нервов извела, пока это писала, потому как: а) отношусь к себе и тому, что делаю, в первую очередь, с самоиронией, и б) писала так, как чувствовала, что для истории подходит. Надеюсь, жанр "юмористическая эротика" уже существует, ибо не хотелось бы стать родоначальницей

Часть 2. Глава 6

Глава 6
Бортовая проводница в сотый раз взволнованно поправила свой пёстрый шейный платок в корпоративных тонах и снова попыталась заглянуть в тесную туалетную кабинку через широкое плечо Хошигаке, чтобы собственнолично убедиться в состоянии находящегося внутри пассажира. Девушку волновало разом несколько фактов: пьяных на борт брать не запрещалось, но негласно порицалось – раз; опорожнять желудки пассажирам полагалось в бумажные пакеты, а не унитаз – два; блевать и скандалить одновременно явно не дозволялось правилами поведения на борту – три.
- Почему?! – голос многострадального юноши, оккупирующего туалет, имел риторический окрас, - каждый раз ты заставляешь меня пить какую-то гадость, а после я…
Далее последовал набор звуков, красноречиво завершающий фразу. Сопровождающий несчастного вежливо подождал окончания какофонии, а затем невозмутимо парировал:
- Зато вы совсем не думаете о боязни полётов.
Стюардесса, хотя и опасалась получить выговор от старшей сотрудницы в лётной команде, отнеслась к ситуации юноши с сочувствием как раз из-за этой вот всплывшей в коротком разговоре, предшествующем ситуации, боязни. Она видела многих несчастных в схожем положении, наблюдала их мучения и искренне сопереживала каждый раз.
В конце концов молодой человек, бледный, с лихорадочно блестящими глазами и влажным лбом, показался в поле зрения: он выглядел пускай и несчастным, но живым.
- Нормально? – осведомился его спутник и получил в ответ кивок. Не удовлетворившись им, мужчина схватил парня под подбородок, достаточно бесцеремонно, и повертел его голову из стороны в сторону, разглядывая на предмет чего-то ему одному понятного.
- Не верти меня, и так тошно! Я больше никогда…
- Не будете пить, я знаю. Но, к слову, это вас не от бухла скрутило, это вы укачались с непривычки.
- Мне вообще глубоко равнозначно.
Двое ещё постояли в тишине: Кисаме готов был улыбнуться, Итачи смотрел вниз и сопел, пытаясь выровнять дыхание и злясь.
- На, - в итоге сказал первый и сунул прямо под нос спутнику небольшой пластиковый свёрток, - …те. Нате.
- Это что?
Стюардесса, которая почитала отели в силу особенностей работы за второй дом, мигом признала вещицу: это был крошечный гостиничный несессер, в котором все дезодоранты-пасты-кремы маленькие, как пробники, а расчёска, щётка и мыло похожи на игрушечные.
- Ну, умыться, там, - вкратце пояснил Кисаме и мелко потрусил сумочкой в воздухе, чтобы её скорее забрали. – Из гостиницы спёр.
- Если бы ещё не ты меня пить заставил, я бы сказал, что это настоящая забота. - Итачи взял несессер и поднял глаза на бортовую проводницу. – Спасибо вам, милая девушка. А теперь вон, оба, я хочу побыть в этом туалете с закрытой дверью.
Хошигаке вместе со стюардессой неловко выступил из тамбура около туалетной кабинки и оказался в этом их странном отсеке для сплетен, похожем на смесь столовой и космического корабля. В подобном окружении и новом освещении девушка поглядела на Кисаме другими глазами и неожиданно нашла слишком много сходств оного с террористом, пришедшим умыкнуть родной самолёт куда-нибудь в Нарнию, а потому решила усадить пассажира на место от греха подальше.
- Может быть, - учтиво улыбаясь, вежливо предложила она, - давайте я что-то принесу для него? Чай, например?
- Да ладно тебе, я уже ухожу, - каким-то непостижимым образом прочёл её мотивы Кисаме. – Но чай давай, хорошая идея.
- С мятой или с ромашкой? – захотела услужить та, чуточку смутившись.
Мужчина уже взялся за занавески, отделяющие служебный сектор от салона, и ответил оттуда:
- Давай и тот, и тот.
Скучающие за просмотром плохого фильма люди от нечего делать праздно косились на Хошигаке, как на бесплатное развлечение, пока он шёл к своему креслу. Кто-то осуждающе, кто-то сочувственно, но в большинстве своём – безразлично.
Пассажирка, что досталась им третьей с краю, давно уже сбежала к своей компании подружек, и её кресло приспособили под склад. Кисаме поднял с седушки спешно откинутый прежде плеер Итачи и вместе с девайсом протиснулся на самое ближнее к иллюминатору сидение. Облачные горы и водопады за окном, чтобы полюбоваться, отсутствовали – внизу плыла скучная снежная равнина. Хошигаке без сожаления потянул за колечко вниз плотную заслонку, отрезая вид от глаз всяких там слабонервных.
Итачи долго щёлкал замком на весь салон, пытаясь открыть двери. Удалось ему после пятого раза, лампочка на индикаторе замигала зелёным, издав мелодичную ноту, и вот уже гордый Учиха вояжировал по проходу салона с самым аристократически-невозмутимым видом из всех возможных. Люди даже стеснялись на него пялиться. Добравшись до места, Итачи глянул краем глаза на занавешенный иллюминатор, но ничего не сказал. Кисаме в очередной раз осведомился:
- Чё, лучше?
- Никогда не был так рад видеть зубную пасту, - коротко ответил пацан.
Кисаме проследил, как он откладывает несессер на пустующее место, откатывает рукава рубашки от локтей обратно к запястьям и, не озаботясь застёгиванием пуговиц на манжетах, надевает пиджак. Чтобы рукава не задрались, мальчишка прижимал их кончиками пальцев к основаниям ладоней, что вызвало в голове у Кисаме какие-то размытые ассоциации с немного неуклюжими малышами, которых мамы посреди улицы вдруг решают обрядить в дополнительную кофту.
Хошигаке были известны многие типы пьяниц. Агрессивные начинали орать в поисках драки; весельчаки любили всех, пели и хохотали, словно юродивые; философы философствовали, плаксы рыдали, приставучие лезли обниматься ко всем подряд. Итачи, видимо, был неким подвидом параноидального пьяницы: он жутко боялся показать своё состояние. Закончив с одеванием, он снова, как и до того, сел очень прямо, сложил руки на коленях и бездумно уставился в монитор. Кисаме недовольно покачал головой.
Вскоре пришла борт-проводница с подносом. Учиха непонимающе на неё вскинулся, но та разговаривала через его голову с Хошигаке:
- Я ещё галеты принесла.
- Спасибо, юная леди, - шутливо кивнул тот. Откинул мальчишку облокотиться о сидение и снял задвижку, удерживающую вмонтированный в переднее сидение столик, создав таким образом место для подноса.
Девушка расставила две чашки и пластиковый лоточек с сухим печеньем, улыбнулась парнишке:
- Надеюсь, вам полегчает.
Улыбка у неё была отточенная, зажигательная. Итачи слабо улыбнулся ей в ответ, а когда девушка ушла, посмотрел на столик.
- Опять что-то пить… Который тут мой? – спросил он, имея в виду чаи. Над прочными кружками из коричневого пластика поднимались ощутимо разные ароматы.
- Они оба успокоительные, я решил, что вам стоит выпить микс. Дайте сюда.
Кисаме кончиками пальцев у ободка подхватил одну из чашек, нисколечко не обжёгшись (или же не подав виду), поднёс ко рту и одним большим глотком осушил ёмкость наполовину. Всё же, видимо, он не обжигался, потому как сразу всё проглотил, не поморщившись. Затем мужчина заполнил освободившееся в чашке место половиной порции другого чая и выдал получившийся коктейль Итачи, а себе забрал остатки.
- Осторожно, горячее, - прокомментировал Кисаме, когда мальчишка пытался аккуратно состыковать свои пальцы с неудобной пластиковой ручкой.
- А по тебе и не скажешь, - недовольно буркнул тот, подтягивая рукав пиджака в качестве изоляции между ладонью и посудой.
- Да ну его на хуй, я знаете как язык обжёг, - буднично возразили ему.
Итачи вдумчиво подул на чай раз, два, затем оценил его внешний вид. Напиток был, конечно, из пакетика, не нормальный, заварной, а потому имел явно подкрашенный цвет. Зато запах от него шёл натуральный.
- Кисаме, - позвал Учиха с чашкой у лица и, когда спутник повернулся, продолжил: - А ты иногда забываешь называть меня на «вы». Ты думаешь, я не замечаю, а я замечаю.
Хошигаке привалился боком к стене салона, опёрся головой о выступающий бортик иллюминатора и покосился на парня. Итачи держал чай и заглядывал собеседнику сквозь глаза куда-то прямиком если не в душу, то в печень.
- И чё теперь, дедушке пожалуешь?.. ешьтесь. Вы поняли.
Итачи вдруг вздёрнул бровь как-то странно, совсем не как раньше и, не разрывая взглядов, ответил:
- Нет. - После чего приложился губами к пластиковому ободку чашки, делая глоток, аккурат в том месте, где отпивал сам Кисаме.
В горле встал непонятный ком, и мужчина спасся от уже знакомого ощущения всех этих подозрительных сигналов в трек-листе ранее захваченного плеера. Итачи справа от него вздохнул и потянулся за галетой. Ел он, прикрывая рот рукой, в которой держал печенье, и продолжал глазеть в беззвучный монитор. На третьей галете Кисаме отобрал у мальчишки лоток, порешив, что бедному желудку хватит работы на время.
После перепрочищенного в очередной раз желудка, умывания, еды и чая Итачи расслабился и, кажется, забыл, что находится в самолёте. Внутри, конечно, происходили какие-то процессы при смене высоты, органы разом кидались то вниз, то вверх, но ощутимо не трясло, и создавалась иллюзия, скажем, синкансена. Кисаме искренне надеялся, что удастся уложить Учиху спать на оставшееся время полёта.
- Итачи-сан, плеер, - позвал он, готовый добровольно расстаться с музыкой. Телефон со своими песнями пришлось выключить, а у пацана из неклассики имелась только одна композиция, вставленная производителями по умолчанию для проверки звука. Так что жертва не особая, в принципе.
Итачи посмотрел на аппаратик и замершие поверх него перепутанные нитки наушников, осторожным щипком поднял один из них за резиновое навершие, устроил в ухе и попросил:
- Включи там новый трек-лист.
- А второй наушник? – не понял Кисаме.
- А ты?
Они секунду помолчали, затем одновременно произнесли: «Ну, ладно», и Учиха уже потянулся забрать наушник, но мужчина успел первым схватить его и вставить в ухо, тут же потупившись в небольшой экран. Где там этот чёртов новый треклист, было непонятно, потому Хошигаке включил первое попавшееся произведение, чьё название содержало прорву цифр.
Спокойная мелодия зазвучала вкрадчиво, шепча свои ноты не в одно только ухо, а насквозь до самой души. Кисаме скрестил руки на груди и съехал по сидению вниз. Спустя какое-то время Итачи облокотился на дальний от него подлокотник, подпёр голову основанием ладони и начал клевать носом. Недлинные проводки, разбегающиеся в разные стороны к крошечным динамикам, не выдерживали расстояния, и наушник из уха Кисаме принялся по чуть-чуть выдёргиваться. Это было отвратительно неприятное ощущение, из-за которого, казалось, того и гляди вывернется шея. Хошигаке сперва терпел, затем переместился по сидению ближе к Итачи и разделяющему их подлокотнику, но тогда Учиха начал и вовсе крениться, рискуя расквасить голову обо что-нибудь.
Самые тупые ситуации вытекают из абсолютно невинных жизненных перипетий. Кисаме, стараясь не особо двигать головой, чтобы не терять злополучный наушник, матернулся вполголоса, откинул подлокотник назад, убирая его, подцепил Учиху за ткань пиджака на локте и вместе с ним наклонился в другую сторону, к стене салона. Мальчишка приземлился головой ему на плечо, припечатал бок тёплой тяжестью. Конечно, от подобного «приземления» он тут же проснулся и отпрянул, таки выдирая музыку из уха Хошигаке.
Его сонное лицо, как и прочие выражения, совершенно не выражало сонливости, хотя глаза и были полуприкрыты.
- Что я, падал, да? – догадался пацан. – Извини.
Кисаме, личное пространство которого разом заголосило о нарушении своих границ, в изумлении почувствовал сквозь джинсы лёгкое прикосновение к своему колену, которое щекотно скользнуло вверх: мальчишка вслепую нащупывал проводок выпавшего наушника. Нащупал, поднял и осторожно вернул Кисаме в ухо, задев кистью скулу.
«Так, - подумал Хошигаке, стиснув зубы, - тут что-то нужно решать, потому что этот ёбанный сюрреализм или как его уже достал».
Итачи опустил голову, игнорируя любые душевные метания присутствующих, и как ни в чём не бывало облокотился о Хошигаке. Тот запоздало понял, что сам себя подставил, но тупая ситуация уже вовсю набирала обороты. Будто передумав спать, юноша внимательно разглядывал Самехаду, что выглядывала из-под подобранного рукава рубашки. Неудобного разговора было просто не избежать.
- Я знаю, - тихо начал Итачи, - что людей с татуировками бесят вопросы вроде: «Что это значит?».
Вокруг поплыли едва уловимые запахи алкоголя и мяты. Хошигаке вперился взглядом поверх спинок сидений в монитор с выкидышем кинематографии, где смешно и не по-настоящему стреляли, и туда же произнёс:
- Я уже перебесился, можете спрашивать.
- Дедушка говорил, что у тебя есть демон. - Каждое слово почти ощутимо оседало на кожу руки, и Кисаме честно надеялся, что не покроется мурашками. – Это твой демон?
Всякий раз, когда Хошигаке пытался высказать вслух свои такие важные взаимоотношения с Самехадой, ничего не получалось. Слова всё портили, заставляя звучать их историю пошло, глупо и смешно. Ему не нравилось, когда люди смеются над Самехадой, и не нравилось давать людям по зубам - звук просто отвратительный, хуже вилки по тарелке, - потому Кисаме молчал. На вопрос Итачи он тоже едва слышно, с неохотцей, хмыкнул.
- Не стесняйся, - простодушно молвил пацан, - в определённых слоях населения тотемические верования до сих пор очень сильны. Мафия, заключённые, военные, врачи, народные умельцы, актёры, художники тоже. Это обусловлено… - Он замолк не резко, а постепенно затих, словно передумал говорить ещё в середине предложения, и затем начал по новой: – Он тебя защищает или даёт силу?
Кисаме сильно захотелось провести по предплечью ладонью: чернила под кожей словно зудели, чесались.
- Она, - поправил мужчина, чувствуя себя в сотый раз полным идиотом. – Это она. И она не даёт мне силу, а демонстрирует её. Она приснилась мне. Сказала, выбирает меня, потому что я – сильный.
- Ты сильный, - повторил Итачи, как неоспоримый факт. – А у неё есть имя?
- Самеха… - начал Хошигаке, но тут музыка в наушниках переменилась, пошла новая композиция, тон которой радикально отличался от предшествующей. Это произведение заставило Учиху вскочить, разрывая тёплый кокон непонятной близости, и прервать собеседника.
- «Полёт валькирии»! – страшным голосом возвестил он.
- И что? – не понял его спутник.
- Мы летим!
Оп-па. Быстро трезвеющий Учиховский мозг воспрял и решил подкинуть очередной сюрприз. Чёрные глазени мальчишки начинали округляться.
Кисаме попытался сориентироваться. Ками-сама, лететь-то оставалось всего минут пятнадцать-двадцать! Почему сейчас?! Конечно, можно у сердобольной стюардессы попросить ещё стакан вина или что-то в этом роде…
«Может, ему просто по голове дать, чтобы отключился?» - проскользнула малодушная мысль.
- Руку, - потребовал мужчина строго, тем временем стараясь удержать себя самого в здравом уме. - Смотри на меня и дыши. Успокойся. Не ссать. На войне страшнее.
- На войне ниже, - мертвенным голосом заключил Итачи, окончательно и официально входя в состояние паники.
- Уважаемые пассажиры! – бодро возвестили в продолжение диалога динамики с потолка. – С вами говорит капитан. Через десять минут мы идём на посадку. Прямо сейчас самолёт начнёт снижаться, проходя сквозь облачный слой, и ожидается небольшая турбулентность. Пожалуйста, займите свои места в салоне и пристегнитесь. Я прошу вас больше не вставать до остановки самолёта. Следуйте инструкциям бортовых проводниц. Спасибо за внимание.
Да они издеваются!
Все пассажиры, включая пару путешественников, после окончания сообщения ещё недолго сверлили потолок взглядами, задрав головы, словно ожидая возвращения божественного голоса. Царила идеальная тишина. Затем весь салон зашуршал, зашушукался.
Итачи, смертельно побледневший, весь напрягся на сидении, словно собирался вскочить в любой момент, и вцепился судорожными пальцами в колени. Он сверлил Хошигаке перепуганными глазами, мелко мотал головой из стороны в сторону, из чего становилось понятно: если взлёт и посадку мальчишка, вероятно, пережил бы, то турбулентность – это явно чересчур.
Тут Кисаме вновь порадовался оперативности своего организма, который успел пристегнуть Учиху к сидению до того, как тот начал орать и бегать по салону. Руки так быстро справились с задачей, что замок даже ни разу не заклинило.
Семья с ребёнком-подростком, что сидела через проход от них, явно была религиозная. При первых же толчках все взялись за руки, закрыли глаза и опустили головы в молитве. Стюардессы сидели, пристёгнутые, на своих специальных сидениях в голове салона, лицом к пассажирам, и улыбались, словно чокнутые, всем своим видом демонстрируя отсутствие опасности.
Кисаме не волновался совершенно, все его мысли оказались оккупированы удержанием Итачи на месте. Он положил руку мальчишке сзади на шею, словно бы успокаивая, но на деле просто готовясь схватить его, если дёрнется. Учиха пучил глаза и гипервентилировал.
Конечно, это было очень странно: такая стабильная конструкция, казалось бы, ковролин, мягкие сидения, свет, вода, все признаки благополучия. Вмещает столько людей… а от малейших изменений в родной для себя атмосфере ходит ходуном, как пустая скорлупка, и совершенно не имеет никакой надёжности.
Иногда толчки были достаточно сильными, но, в основном, турбулентность представляла собой некомфортную резкую тряску и только. Временами всё успокаивалось, и люди вздыхали было с облегчением, но почти сразу дребезжание начиналось снова. Самым странным Хошигаке показалось то, что свет всё время горел ровно-ровно, а не мигал, как в фильмах.
Первые пять минут этого микроапокалипсиса Итачи был не в состоянии даже нормально вздохнуть. Затем, наоборот, задышал часто-часто, уставившись прямо перед собой. Кисаме не знал, что мальчик чувствует, что вспоминает, и как это – падать. Он не мог сродниться с его страхом и потому найти нужных слов утешения тоже не мог.
Минуте на десятой, уже когда все отвлеклись от тряски созерцанием сквозь иллюминаторы открывшейся снизу земли, Учиха внезапно замер и медленно повернулся к Хошигаке. Тот поскорее подался вперёд, наклонился, ожидая реплики вроде «сейчас упаду в обморок» или «сейчас меня вырвет».
Итачи превзошёл все ожидания. Две секунды он с задумчивым видом послушал что-то у себя в голове, затем посмотрел прямо и откровенно на своего спутника – взлетевшие ресницы открыли чёрный хищный взгляд, тут же снова скрыли его, – и тогда внезапно тоже рванулся вперёд и… впился в губы Кисаме поцелуем.
В следующий же миг самолёт выровнялся и, наверное, пошёл на ещё большее снижение, потому что уши у Хошигаке мгновенно заложило крепко-накрепко и всё вокруг потеряло звук. И смысл.
Поцелуй получился неудобным из-за позы, паники одного участника и временного выключения способностей восприятия действительности у другого. Молоток, который гупал в голове, в итоге оказался сердцебиением, - это Кисаме понял. Дальше мысль натыкалась на глухую чёрную стену, на блёстки размытых бликов от лампочек, рассыпанных по ресницам Итачи. Ещё мужчина осознал, что от неожиданности схватил пацана за холку, как котёнка, сминая хвост волос и воротник рубашки.
- Говорит капитан, - деликатно вмешался в это безумие бас лётчика, - турбулентность позади. Самолёт идёт на посадку. Оставайтесь на своих местах и проверьте ремни безопасности. Расстегнуть ремни вы сможете после того, как погаснет сигнальная лампочка.
Кисаме обнаружил себя глядящим в избавленный от занавески иллюминатор. Всё тело пульсировало, в голове крутилось приблизительно следующее: «ладноскемнебываетстрессладноскемнебывает…» и так далее. Мужчина подозревал, что скоро начнёт злиться.
Итачи тем временем закрыл лицо руками и возвестил:
- Я живой!
***
Кисаме редко доставались красивые или новые вещи. Всё, что он получал, в основном было пошарпанным, потасканным, специфическим. В этом заключался определённый шарм, очарование предметов с историей. Кисаме был доволен таким положением дел, но не стал бы лицемерить, говоря, что никогда не хотел иметь красивых вещей. Просто у него было много времени понаблюдать за их обладателями.
Красивые вещи заставляли людей делать такое, что и в страшном сне не приснится. Они являлись деструктивными из-за своей красоты. Или красивыми из-за этой деструктивности внутри себя – тут уж не разобраться и не понять.
Родная Фукуока была не мила. Ну да, она же их не ожидала; втайне приехали, секретом пробрались, словно преступники.
Таксист курить не разрешил, но Кисаме явственно понял, что если немедленно не закурит, то от переполняющих его эмоций начнёт прыгать по салону и отбиваться от стенок, как шарик с гелием. Итачи снова сидел справа, на самом безопасном месте за водителем, и слушал плеер. Теперь, правда, в одиночку. Никаких особых душевных метаний на его лице не отражалось. Он только осведомился о маршруте следования, получил исчерпывающий ответ про «одну нычку» и успокоился.
Квартиру, где Кисаме собирался прятаться, они держали вместе с ещё шестерыми товарищами «на крайняк». В ней всегда имелось всё необходимое, а также практически никогда не было людей. А если и были, то не задавали никаких вопросов. Находилась «нычка» в благопристойном районе, но не настолько благопристойном, чтобы косорожие её обитатели вызывали подозрение.
Таксист добрался до места быстро, не плутая, высадил парочку у низеньких воротец в белой ограде вокруг многоквартирного здания. Хошигаке заплатил, приказал, не глядя, Итачи стоять, где стоит, и сходил за угол дома – забрать из-под украшающего сад камня дубликат ключей. Над камнем Кисаме какое-то время посидел на корточках, разглядывая серую в крохотной белой ряби и налёте мха поверхность. Сердце так стучало, что делалось дурно. От чёртова пацана развозило, как школьника с глотка пива.
Мужчина вернулся, покручивая в руках отёртый от земли ключ на облезшем колечке без брелока, направился по тропинке к крыльцу, кивком головы приглашая Итачи следовать за собой.
Вероятно, последним гостем помещения был Момочи Забуза – уж больно чистенько всё, а в вазе на обеденном столе в гостиной даже стоял букет сухоцветов. Вполне в духе того смазливого чуда, которое Забуза везде таскает с собой. И которое, в свою очередь, таскает с собой разные острые отравленные предметы.
Квартира была без характера, светлая и уютная, из разряда «как купили, так и оставили»; может, потому чувствовалось – постоянно в ней не живут. Кисаме наскоро проверил комнаты, открыл на кухне окно, вернулся в гостиную и онемело начал разглядывать букет в невесть откуда взявшейся расписной вазе. Он услышал, как за спиной закрылась дверь, роняя пыльную застоявшуюся тишину. Пришлось поворачиваться. Лишь только он это сделал, как буквально наткнулся на упругое напряжение, звенящее в воздухе.
Итачи откинулся на закрытую дверь, запрятав руки за спину и источая пьяную расслабленность. Когда убедился, что на него смотрят, то осведомился со спокойным интересом:
- Говорить будем?
Вот оно… подходит, подходит - и прорывается наружу, кромсая по пути тишину. Кисаме скрипнул зубами – в последнее время с ним это часто происходило, - подбоченился и тяжело припечатал пацана взглядом исподлобья. Пацан только выгнул бровь в ответ.
- Что за срань происходит?! – гаркнул Хошигаке как можно более злобно, надеясь приструнить наглеца. - Какого тебе, на хуй, надо?!
- А может, мне как раз на хуй и надо, - невозмутимо и без запинки отчеканил мальчишка голосом холоднее своего обычного.
Кисаме честно попытался поверить, что Учиха сказал это только что вслух своим сказочным ртом, да ещё и ему в лицо. Жизнерадостное пение вечерней птички за окном мало помогало. Пацан бесстыдно и невозмутимо разглядывал спутника, и этим делал Хошигаке по-крупному, как злая няня малыша. Мужчина осознал, что просто в изумлении пялится, задрав брови до небес, а потому поскорее выпалил, хаотично мотая рукой:
- Да ладно! Ты не по этой части!
- Ну да, да, - Итачи скривился и добавил едко: - Я же теперь внезапно просто так искусствовед.
- Это здесь вообще ни при чём! – достаточно лицемерно, в общем-то, заявил Хошигаке, который раньше доказывал диаметрально противоположное.
Учиха, вытянутый по струнке спиной к двери, казался распятым, но при этом мужчина чувствовал беспомощным именно себя. Мальчишка же, прижимаясь затылком к древесине, перекатил голову влево-вправо и детским подначливым тоном протянул:
- Всем всегда при чём, а ему ни при чём. Ты что, особенный? Или ты так моего дедушку боишься?
Количество наглой едкости в комнате просто зашкаливало. То есть, теоретически Кисаме подозревал о бассейнах яда, которые Итачи держал в резерве, но как-то верил, что никогда с ними не столкнётся в столь критических объёмах.
- Так, пацан, следи за языком! – выкрикнул он грубо, тряся обвинительно пальцем. - При чём тут дедушка?! Тьфу, бля, дядя! Просто ты! Ты же холеная-лелеянная кукла без понятия о жизни!
- Разве это не те качества, из-за которых ты меня хочешь?
Кисаме честно не мог припомнить, когда в последний раз так хотелось заорать собственной челюсти: «Как низко ты пала!». Ощущение было такое, словно его стукнули по голове. Хошигаке мигом перепрыгнул в бытность свою подростком, когда с ним случались приступы гнева. Ему не нравилось так злиться.
Почему смазливые мордашки считают, что могут вертеть другими и им это сойдёт с рук – непонятно. Или они думают, им в нос не дадут, фасад пожалеют? Провокатор нашёлся, гляньте на него. Блестит глазами и нарывается. Самое ужасное, что работает же. Вот так просто решил поиметь, кто ближе оказался… ну, мышление.
- Всё, я ухожу, - подвёл Кисаме итог бесплодной дискуссии, направляясь к двери с намерением банально сбежать, побродить пару часов по кварталу, остыть.
Учиха и мышцы не напряг – только произнёс, как промурлыкал:
- Никуда ты не пойдёшь.
Таких ситуаций с Хошигаке точно не случалось. Вернее, случались, конечно, но никогда не вызывали столько противоречивых чувств и желания тяжко думать, схватившись за голову. И не порождали глупой жгучей обиды, как в детстве, когда его обзывали с исключительным дошкольным остроумием, например, тупорылым увальнем.
Кисаме попытался отклеить мальчишку от двери, отшвырнуть одним толчком, но тот за своей спиной вцепился в дверную ручку, потому ограничился несущественным отклонением в сторону. А когда выровнялся, снова прислонился лопатками и затылком к древесине, поманил Хошигаке к себе, дёрнув легонько головой:
- Всё нормально. Иди сюда.
Кисаме редко доставались красивые вещи. Он впадал перед ними в ступор, он боялся их разрушить. Он боялся, что они разрушат его.
Мужчина словно в трансе взял Итачи за горло, за его тонкую нежную шею с мягкой наощупь кожей, не знающей бритвы, наклонился и поцеловал идиота. Грубо, чтобы отворотить от себя, чтобы больно было мягким губам; глубоко и властно, чтобы напугать силой. Итачи не замирал и не вздрагивал, не стал напрягаться – поддался на всё. Ладонь его тепло обняла локоть Кисаме, похожим на то щекотное прикосновение в самолёте движением поднялась почти к собственному горлу, до широкого чужого запястья. Пальцы сжались вокруг него, но не испуганно, а только чтобы почувствовать пульс своими кончиками. Расходясь от их плотного кольца, импульс превращал каждое нервное окончание мужчины в иголку, и пробрало почти до дрожи, и волосы на затылке вставали дыбом.
Хотелось спросить нечто вроде: «Нахера ты это делаешь? Что в твоей башке происходит?». Итачи было очень трудно читать. Когда Кисаме отстранился, втягивая сквозь нос перепутанный, почти наэлектризованный воздух, получилось только заунывное:
- Мальчик, ну, ты чего?.. Ты просто пьян.
Лицо Итачи было непроницаемым, но каким-то образом все его эмоции проходили сквозь кожу, в месте прикосновения пальцев к запястью, а каждое слово вибрировало под ладонью Кисаме, тоже проникая внутрь.
- Это просто ты очень привлекательный мужчина, - пояснил мальчишка, как что-то очевидное. Может, для него так и было. - Большой.
Тут до Хошигаке дошло, что, в принципе, всё в порядке. Просто мальчик ёбнутый на всю голову, но так разве это его проблема? Ему хотелось такую красивую вещь. Поправка: не такую, а именно эту. Где-то внутри него пружина, пережатая постоянным фоновым присутствием мальчишки, свистящим в голове, как кипящий чайник, постоянными его подначками, чернотой глаз, мимолётными прикосновениями, словно горячим шёлком черкнули, - пружина эта пошла на отдачу.
Так как Кисаме свой галстук снял, а рубашка его хорошо если держалась на трёх пуговицах, то он начал раздеваться прежде, чем взялся за Итачи. Пространство лизнуло в спину прохладой окружающего воздуха, и это настолько не вязалось с горячей пульсацией возбуждения внутри, что в голове всё совсем перепуталось. Кисаме был поглощён возможностью прикасаться; вытянув рубашку Итачи из-за пояса, гладил по чужой спине, бокам, животу – живот вздрагивал, сердце юноши билось часто и сильно. Он потерял дыхание, боролся с воздухом сквозь поцелуи; одна его рука равновесия ради держалась за плечо мужчины, другая сгребла в горсть его короткие волосы чуть выше виска. Возможно, было больно – Кисаме не замечал. С каждым любовником всё равно выходило по-разному, потому он просто плыл по течению, оно вело само, но в этот раз всё было как-то уж чересчур ярко, ослепительно, и если Итачи потерял дыхание, то Кисаме рисковал потерять и контроль тоже.
Конечно, с Учихи сталось, когда уже всё, остановиться нельзя, а гул крови в ушах перекрывают только требовательные стоны и рыки, заявить:
- Я надеюсь, ты понимаешь, что я девица чистой воды.
- Целка, что ли? – услужливо перевёл вслух мозг Кисаме, а следующей почему-то выдал совершенно волшебную мысль: «Там хоть простынь постелена?».
- Да, - заявил Итачи в отчаянно-гордой манере выловленного шпиона и зашёлся мять зубами собственную нижнюю губу.
- Откуда ты знаешь? – не понял Кисаме, сбитый с толку простынями. К счастью, подгрузка информации вскоре завершилась, и он переоформил вопрос по теме: - Серьёзно?
- Как инфаркт. У меня страшный дедушка.
- Ну, думаю, мы справимся.
Одновременно с этими словами мужчина справился ещё с одной занимающей его последние полминуты задачей – вывернул Итачи из рубашки.
- Я к тому, - не сдавался пацан, кажется, не осознавая, что уже, в общем-то, всё равно, даже если он инопланетянин, - что вообще не знаю, что делать. Не имею ни малейшего понятия.
Кисаме зашвырнул чужую рубашку куда-то за пределы видимой Вселенной и всунул парню меж зубов кончик большого пальца, заставляя оставить многострадальную нижнюю губу в покое. Затем положил руки на твёрдые бёдра, притянул Итачи, прижимаясь тесно, давая почувствовать себя, своё тело. Мальчишка среагировал моментально и, скорее всего, на автомате, разомлело подаваясь вперёд.
- А спину выгибаете, как блядище, - заключил Кисаме с довольной ухмылкой.
Итачи парировал, покорно подставляя поцелуям шею:
- Выгибаю, как могу, а слов таких вообще не знаю.
- В любом случае, вам достаточно сделать только одну вещь, - приободрил его мужчина. - Не сбежать.
Простынь таки была постелена. Имелись даже наволочки и пододеяльник. Сто процентов, Забузов зазноба постарался. Кисаме уселся на кровати, усадил мальчишку напротив и применил самую частую в их общении фразу:
- Всё нормально.
Вообще, он не совсем понимал, зачем успокаивает его, если тот сам в постель прыгает. Просто… Наглость в Итачи сочеталась с вот этой его трогательной честностью и болезненной нежностью; он в равной степени естественно и обхватывал бёдра Кисаме коленями, и рассыпал вдоль его ключицы совершенно невинные поцелуи. Заставить мальчишку стонать и вздрагивать на выдохе совершенно ничего не стоило. Сиреневый вечерний свет из окна оставлял на его плече тёмные ямочки теней-акварелей, когда Итачи встревоженно приподнимался на локте. Кисаме хватал его за предплечье и тянул, тогда локоть скользил по простыни, и мальчишка падал обратно на подушки.
Итачи нравилось, но не так, как нравится любому юному организму, когда над ним совершаются некие приятные действия. Ему нравилось то, что именно Кисаме с ним всё это делает – это чувствовалось. Как если щёлкнуть по хрустальному фужеру, а он резонирует, издавая в ответ чистую высокую ноту, словно камертон.
Кисаме не совсем помнил свой первый раз с мужчиной – отчётливо запомнилось только то, как трудно было удержаться от предварительной развязки из-за переизбытка ощущений. Итачи держался молодцом сквозь все прелюдии, но в итоге сочетание игривых ласк стало слишком интенсивным и для него, потому что из-под ладони, зажимающей его рот, вырвалось терзающее слух «м-м-м». Кисаме остановил движения руки, оглаживающей мальчишеский член с тёмной розовой головкой, широко провёл по ней языком напоследок и подтянулся вверх. Хошигаке откровенно наслаждался этим почти издевательством, оттеснив своё возбуждение на второй план; не хотелось, чтобы веселье быстро заканчивалось.
Его попытки были встречены очередным невозмутимым лицом, хотя и с разрумянившимися щеками, размётанными волосами и тревожной дорожкой пота на виске. Быстрое поверхностное дыхание, которое Кисаме поймал губами, впрочем, выдавало пацана с головой.
- Так, никакое не «м-м-м», - мягко возразил мужчина. – Давай, заяц, расскажи мне что-нибудь нудное.
Итачи хотя и понимающе, но как-то вредно предложил после секундного раздумья:
- Все Мадонны Леонардо?
- Отлично.
- А в хронологическом порядке?
- Как получится, - заявил Кисаме сиплым, пробирающим шёпотом ему в ямку за ухом.
- Мадонна Бенуа, - послушно зачастил Учиха, почувствовав осторожные пальцы между своих ног. – Ужасно уродливая работа… там младенец, как свинья… Литта намного лучше, уже полностью его стиль…
Мальчишка замолк, привыкая к пока едва ощутимому чувству проникновения, но Кисаме одёрнул его:
- Я слушаю.
- Мадонна с прялкой. Мадонна в гроте, два варианта. Мадонна с цветком. Мадонна с младенцем, Святой Анной и Иоанном Предтечей.
Кисаме с самым серьёзным лицом отстранился от мальчишки, подхватил его под колено, закинул его безволосую голень себе на плечо и повторил:
- Я слушаю.
- Всё, - слабо возразили ему с простыни, - Мадонны кончились.
- А эта дурная баба, которую везде тычут? – вспомнил мужчина, несколько раз быстро оглаживая собственный налитый член и пристраиваясь.
Пальцы мальчишки распрямились на простыни, готовые сгрести её, сжать в кулак.
- Это Джоконда. Она не Мадонна.
- Хорошо, - согласился Кисаме и двинулся вперёд.
Вместо простыни Итачи почему-то вцепился снова любовнику в волосы, заставил смотреть на себя, ловить свой острый трезвый взгляд, не дал спрятать лицо. Своеобразный подвид боевого режима нереальности, который, вероятно, держал Кисаме за горло всё это время, быстро растаял, а осталось только окончательное, правильное ощущение горячего мальчишеского тела в руках.
- Больно? – осторожно спросил он.
- Больно.
- Ну хоть бы бровью дёрнул, что ли.
- Заткнись, - огрызнулся Итачи. – Ты реально много говоришь.
Кисаме послушно замолчал и двинул бёдрами, почти хулигански, почти мстительно. Едва не вибрирующий всем телом от собственного сердцебиения Итачи даже глазом не повёл. Мужчина хмыкнул, немного поменял угол и снова двинулся. Мальчишка продолжал пронзительно смотреть. Тогда Кисаме вновь слегка изменил положение своего тела, повторил движение... Итачи аж выгнуло, глаза закрылись сами собой. Отлично.
Кисаме редко доставались красивые вещи, а что сегодня пошло не так - кто знает?
***
Судя по табличке со сводом правил, что висела на первом этаже, домашних животных в здании держать запрещалось, но это мало волновало соседей. Из окна кухни слышалось, как орал хриплые залихвацкие песни чей-то бодро настроенный кот.
Пепел с сигареты падал на грудь, и Кисаме занимался в основном тем, что высокоинтеллектуально разглядывал его крохотную серо-белую кучку в слабом освещении тлеющего табачного огонька.
- Снова у меня какая-то странная жидкость во рту, - пожаловался Итачи в потолок с того конца кровати.
- Так пойдите рот прополоскайте, - посоветовал Кисаме.
- Снова на «вы», - вздохнул мальчишка. - Не пойду, я спать хочу. Имею право, у меня последние сутки – сплошной стресс.
Ночь ознаменовала приход того до жути странного периода, когда новоявленная близость ещё не успела устаканиться в имеющемся порядке вещей и приходилось вести себя, по сути, как раньше. Что тоже было странно. Вообще, всё было странно. Кисаме точно понимал только: что он опять очень зол – раз, что с радостью нагнул бы этого наглеца ещё – два. Поверх всего этого эмоционального шума под подбородком зудело призрачное дуло дяди Мадары.
- И чего тебе от меня нужно? – раздражённо выдохнул Кисаме.
- В смысле? – отрезал Итачи, заворачиваясь в простынь, спиной к нему.
- В смысле, что ты очень красивый, чего тебе может быть от меня нужно?
- Не называй меня красивым, я это ненавижу. Я человек.
- Глядите, у кого-то комплексы.
- Это ты мне говоришь?
В наступившей тишине Кисаме нервно докурил сигарету. По потолку загадочно проплывали полупрозрачные фигуры, сотканные из приглушённого света.
- Не спать, - гаркнул он, туша бычок о пока ещё пустую пепельницу, - руку же нужно…
Итачи сонно извлёк покалеченную руку из-под простыни и откинул её назад, не глядя. Кисть тыльной стороной шлёпнулась на грудь мужчины и взметнула лежащий там пепел.
- Пф, - Хошигаке скинул её, сел на кровати, яростно потёр руками лицо. – Аптечка, аптечка…
Аптечка на несерьёзные случаи нашлась на месте. Та, что на серьёзные, оказалась полупуста, и Кисаме искренне понадеялся, что и с Забузой, и с его мальчишкой всё в порядке.
Итачи буквально засыпал сидя, пока мужчина занимался натёртой рукой. Рана заживала нормально, и Хошигаке прикинул, что следующий день станет для пацана последним в бинтах. На ребре мальчишеской ладони голубела свеженькая дуга-синяк, оставленная зубами с того момента, как её прикусывали. Неожиданно мягкий свет включённой настольной лампы стал приглушённым: голова Учихи скатилась на грудь, и освобождённые от резинки волосы упали пеленой через плечо, отрезая окружающий мир.
- Заяц, - позвал Кисаме, упирая указательный палец в лоб Итачи, - не спи, я с перевязкой не закончил. Расскажи мне ещё что-нибудь.
- Тоже нудное? – невнятно спросил тот.
- Почему же, можно весёлое и интересное. Например, что такого тебе дедушка сделал.
Пока Кисаме отматывал приблизительное количество бинта и перекусывал ленту в нужном месте, Итачи свободной рукой откинул волосы и теперь перебирал пальцами складки простыни на своих коленях.
- Если коротко, то это из-за Дейдары, - выдал он наконец. – Мы в одной старшей школе учились. Для мальчиков. Ты знаешь, форма, все дела. Нам было по семнадцать. А Дейдара – гайдзин, блондин с голубыми глазами, представляешь? Конечно, я влюбился, а кто бы не влюбился.
Кисаме захихикал гадко, но с пониманием. Итачи тоже улыбнулся, только слабо.
- Ками-сама, ну что мы там могли? Ну, за руки подержались, может, раз или два. Не знаю, откуда дедушка узнал… Короче, он сделал так, что Дейдару выгнали из школы, его брата – из института, родителей уволили. Им пришлось переехать.
- Да, дядя – он такой, - согласился мужчина, разрывая кончики бинта на два усика, чтобы завязать узел.
- Это я пережил, конечно, а потом, вот, буквально пару месяцев назад… он мне натуральный омиай устроил. Только с мужиком! С чьим-то не то братом, не то дядей! – Итачи передёрнуло от воспоминания. – Я только потом понял, что это такой неуклюжий способ извиниться был, а тогда подумалось: ах, вот как, значит, мне счастливым не бывать, а если для бизнеса нужно, то под кого угодно положат!.. Меня полиция к тому моменту уже несколько месяцев доставала, так я возьми и согласись. Потом пожалел, но поздно было.
«Интересно, - подумал Кисаме, закрывая аптечку, - а я пожалею?».


Саундтрек 2 части (Mediafire):
- глава 4: Placebo - Space Monkey, 6.23 MB;
- глава 5: Kleerup - Until We Bleed (With Lykke Li), 10.08 MB;
- глава 6: Marylin Manson - You Spin Me Right Round, 3.76 MB.