Глава 40. Пятница 28 мая

[mybmansion]

Название: Шесть недель
Неделя: 6
День: 5
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для шестой недели): AU, angst, romance, humor
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Пэйринг для этой главы: Какаши/Обито
Предупреждения: OOС, несколько OMC и OFC, убийства и полицейское расследование, смерть персонажа
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.

Глава 40

Пятница 28 мая

Для Нара Шикамару, нового тестировщика в Sabaku-tech, о роли которого в предстоящем суде с конкурирующей фирмой знало всего пять человек, утро началось самым обыкновенным образом. Так как с учёбой он расправился гораздо раньше одногруппников, мать больше не наседала на него с претензиями по поводу его лени – всё-таки нынче сын из тунеядца превратился в самого настоящего кормильца, да ещё и с реальными перспективами карьерного роста. Отец также при всяком удобном случае выказывал сыну свою гордость и вовсю намекал, чтобы тот поскорее привёл к ним домой ту, ради которой он так усердно работал последние несколько недель. Шикамару пообещал познакомить их в следующие выходные – ляпнул, не задумываясь, лишь бы старик наконец отстал, и только по дороге на работу до него дошло, что, пожалуй, эту случайно обронённую фразу вполне можно было рассматривать как знак судьбы: уже сколько раз он отмечал, что именно эти, якобы брошенные ненароком, слова и несли в себе ключи к предсказанию будущих событий! Таким образом, считал Шикамару, душа разговаривает с разумом, ибо только когда тот расслабляется и теряет контроль над происходящим, ей, ведающей всё, даётся шанс вклиниться в сплошь рациональное мышление человека и нашептать на ушко подсказку-предупреждение.
Когда ему передали, что Сабаку Темари просит его в срочном порядке подняться в её офис, Шикамару вспомнил об утренней "случайности" и со спокойной душой направился к лифту. План по завоеванию сердца непокорной красавицы, по его недавним подсчётам, имел вероятность успеха уже не восемьдесят три, а целых восемьдесят девять процентов, и эта цифра симпатизировала ему куда больше предыдущей. Ему нравилось, когда план срабатывал, и в этот раз – он знал это точно – всё сложилось, как он и планировал.
Шино встретил его возле двери, ведущей в офис Темари. Новый знакомец, как всегда, был в своих круглых чёрных очках, за которыми нельзя было разглядеть глаз, однако по его лёгкой улыбке Шикамару понял: тот очень доволен.
- Канкуро вчера полдня носился с этими твоими фотографиями, - сказал он, отведя парня чуть в сторону. – Я ненавязчиво намекнул, что Темари стоит знать о твоём геройстве, так что, думаю, он всё ей рассказал. Кроме того, уж слишком странное у неё было выражение лица сегодня.
- Это какое же? – протянул парень, уже насторожившись.
Загадочный сотрудник только дёрнул краем губ и похлопал его по плечу:
- Сам увидишь. И, кстати, тебе предстоит сегодня встретиться с юристом нашей компании: ты должен будешь рассказать ему всю правду, как ты вышел именно на того парня из отдела информации.
Шикамару, потративший десять адских дней на беспрерывное расследование, которое необыкновенным чудом удавалось совмещать с учёбой, послал ему гордую улыбку:
- Да так, пара пустяков!
Получив на прощание крепкое рукопожатие и несколько напутственных слов, парень, никогда в жизни не желавший добиться чего-то, как сейчас – любимой девушки, постучал и, сунув голову внутрь, улыбнулся секретарше.
- Ждёт вас уже, - протянула та, борясь с зевком, и указала длиннющим когтём на кабинет начальницы.
Шикамару остановился, перевёл дыхание, закрыл глаза, представил себе пляшущие на чёрном фоне в обнимку со знаком процента циферки 8 и 9, и, напомнив себе таким образом, что теория вероятности на его стороне, наконец постучал.
Единственным, что он успел заметить до того момента, как его с неженской силой ухватили за грудки, было то, что место за столом начальницы пустовало. Затем он почувствовал резкую боль в спине – что-то острое, торчащее из стены, врезалось в спину и смачно проехалось по позвонкам. С губ Шикамару сорвался стон, однако он тут же и забыл о боли, потому что взгляд его напоролся на огромные, цвета морской волны, и абсолютно неотразимые глаза Сабаку Темари. Девушка сжала кулаки на его рубашке плотнее, безбожно сминая ткань, затем встряхнула парня так, как мог бы это сделать какой-нибудь вышибала в баре, и с угрозой в голосе зашипела:
- Ты когда меня оставишь в покое?
Первые десять секунд Шикамару не мог сообразить, что происходит, и не помог ему ни высокий уровень IQ, ни его поразительный талант к стратегии. К такому повороту событий он не то чтобы не готовился – этого варианта в его голове не существовало вовсе. Парню, однако, удалось сбросить оцепенение и взять себя в руки.
- О чём ты? – протянул он и только тут заметил, что стоит на цыпочках – крепкие руки Темари почти подняли его над землёй.
Безжалостная начальница приложила его ещё раз о стену, снова подарив несколько незабываемых моментов его позвоночнику.
- Да шарик этот твой долбаный, теперь фотографии! – гаркнула она так громко, что наверняка услышала не только сидящая за стенкой секретарша. – Это ты в кавалеры мне снова набиваешься? Так, что ли?!
Тут как нельзя вовремя молодому человеку вспомнились поучения Абураме Шино, выдающегося знатока женской психологии, с которым он вчера имел удовольствие проговорить весь обеденный перерыв. Шино утверждал (и оснований ему не верить Шикамару не видел), что Темари – одна из тех девушек, которые мнят себя самодостаточными. Мнят – потому что как раз им больше остальных представительниц слабого пола необходимо сильное мужское плечо, без которого они в конце концов угробят себя в работе; именно им, задирающим выше неба нос, хочется просто забыться в крепких объятиях, почувствовать себя нежной, ласковой, любимой и желанной. Характер этих амазонок, однако, таков, что раскрыть свои слабости – а эту тягу они называют не иначе как слабость – они способны только перед тем, кого посчитают достойным по всем пунктам, и ради этой проверки они будут мучить и избранника, и самих себя до последней капли пота. Если же любимый человек выказывает черты характера, не вписывающиеся в нарисованный ими образ идеального мужчины, они впадают в ярость и даже могут бросить свою "несостоявшуюся" зазнобу.
Подробности вчерашнего разговора всплыли в сознании Шикамару как раз вовремя – по крайней мере, так решил он, гений в стратегии, но полный профан в плане отношений.
- Так тебе не понравилось всё это? – спросил он, забыв первое правило игры в разговоре с женщинами: никогда не пытайся говорить с ней напрямую.
- Нет! – выплюнула Темари ядовито. – Нет, мне не понравилось!
Внезапно Шикамару понял, что зол. Он, чёрт побери, слишком много сил вкладывал в сочинение, планирование и реализацию своего намерения вернуть благорасположение возлюбленной, и такой реакции на все свои труды он попросту не заслуживал!
- А что мне, интересно, было делать? – перешёл он также на повышенные тона. – Цветами тебя заваливать, названивать, как идиоту, каждый вечер, стихи в почтовый ящик бросать?!
Темари резко разжала кулаки и упёрла их в бока:
- Не помешало бы вообще-то! Я за эти недели знаешь как извелась? Думала, ты сдался только потому, что я звонки твои сбрасывала!
- Так я не сдался же! – обиделся Шикамару. – Я планом занимался! Я бы никогда не сдался, ну что ты такое несёшь? Я вообще жениться на тебе хочу!
Худшего момента для столь серьёзного признания, чем этот, подобрать было трудно – это подтвердят и его друзья, Неджи, Тен-Тен, Чоджи и Киба, когда тем же вечером Шикамару, собрав их в "У Акимичи", перескажет вкратце события того утра. Того же мнения будет и Абураме Шино, узнавший всё несколькими часами ранее, во время обеденного перерыва.
Сабаку Темари, девушка, которой только что в самой нелепой форме сделали предложение, только и была способна, что стоять с открытым ртом и растерянно моргать, не зная, как ей реагировать.
- В смысле… - начал было сочинять вялое оправдание Шикамару, но какая-то его часть взбунтовалась против слабости, и он продолжил, упрямо расправив плечи: - Ну да, ты должна знать мои намерения сразу. Я полюбил тебя ещё с тех пор, как в первый раз увидел, и не спеши меня перебивать, я знаю, что это звучит сопливо и по-книжному. Но это так. Для меня. Ты единственная, кого я когда-либо любил, и я не хочу никого, кроме тебя. Так что да, Темари, тебе лучше начинать привыкать к этой мысли уже сейчас: когда-нибудь я обязательно приду к тебе с кольцами и потребую ответа.
Какое-то время оба стояли друг против друга, и казалось, накаляющееся между ними напряжение можно было потрогать – таким густым и плотным облаком оно их окутало. Затем девушка выдохнула, опустив плечи, развернулась и, пройдя к своему столу, упала, обессиленная, в кресло. Постояв немного у стенки, Шикамару последовал за ней и присел напротив, на гостевой стул. Предварительно он, конечно, оглянулся и посмотрел на врага своего позвоночника – оказалось, что в стену был вбит гвоздь, а на нём висели обереги из храма. Молодой человек погрозил им мысленно кулаком.
Темари качала обречённо головой, сжимая её обеими руками:
- И что мне с тобой делать?..
Шикамару стало вдруг отчего-то очень легко и весело, как, бывает, чувствует себя человек, после долгого-предолгого дня, переполненного волнениями и стрессом, вернувшись в родную обитель.
- Как насчёт того, чтобы для начала сходить на следующей неделе ко мне домой? Мама и папа жуть как хотят с тобой познакомиться.

***
До встречи с Обито и Рин около загса оставалось два часа – в этом Какаши убедился, в очередной раз лизнув нервным взглядом по наручным часам. Он проделывал этот нехитрый трюк для отвлечения внимания уже пятый раз за последние несколько минут, что он стоял в подъезде чужого дома, прислонившись к стенке и вслушиваясь в то и дело нарушающее его одиночество мерное гудение лифта.
Ямато жил на втором этаже, и совсем не обязательно было пользоваться лифтом, чтобы добраться до его квартиры, но Какаши всё медлил. Прохлада подъезда резко контрастировала с настоящей летней жарой, от которой всё снаружи оцепенело: на детских площадках не играли дети, улицы пустовали – жители атакуемого солнцем города предпочитали не покидать домов без крайней на то надобности, и даже на центральных дорогах не было привычных "тянучек". Какаши, заранее предполагая, что будет пить, за руль сегодня не садился, поэтому пока добрался от станции электрички до дома бывшего любовника, солнце успело немилосердно напечь ему голову, и теперь в затылке поселилась надоедливая боль, а сердце, измотанное годами курения, непривычно реагировало на пешую прогулку и всё никак не желало успокаиваться. Впрочем, виной тому вполне могло быть обыкновенное волнение – всё-таки не каждый день доводится бывать на свадьбе лучшего друга, который, к тому же, был первой его любовью. Трудно было поверить, что через несколько часов Учиха Обито, его Учиха Обито, тот самый, что злился на него по любому поводу и обижался на "зануду" с его уст; тот Обито, что однажды ночью, много лет назад, курил с ним одну сигарету на двоих, и соблазнял его кривой усмешкой, и заставил себя забыть обо всём на следующий день – этот Учиха Обито, которого он до сих пор так и не смог отпустить до конца, через каких-то пару часов произнесёт торжественно клятвы и обязательства, а затем заверит свои слова подписью, и с того самого момента, как прозвучит это чёртово: "Объявляю вас…", смешной раздражительный мальчик Учиха Обито, которого иногда так хотелось чмокнуть в нос, когда он злился, навсегда перестанет быть его.
Эти чувства сложно было уместить в сердце, и они то и дело норовили выползти наружу в виде нелепых мыслей и образов. С одной стороны, Какаши был искренне рад за них с Рин: эти двое слишком долго ходили вокруг да около, не решаясь сделать первый шаг, и они оба заслуживали счастья. Однако существовало ещё и "с другой стороны", и наступить на горло той его части, что противилась наступлению столь радикальных перемен, было слишком тяжело. Эта его часть, всего лишь отголосок его юношеских лет, не могла согласиться с потерей когда-то самого дорогого ему человека и требовала действий – неважно каких, хотя бы даже совсем уж бредовых, вроде кражи жениха прямо у дверей загса.
Какаши улыбнулся, представив себе Обито с кляпом во рту и связанными руками – полностью укомплектованного пленника, которого остаётся только перекинуть через плечо и уволочь куда-нибудь в укромное местечко, подальше от чужих глаз. Услужливое сознание тут же нарисовало перед внутренним взором забавную картину красного от гнева Учихи, прикованного к водопроводной трубе в неизвестном тёмном подвале и орущего на него благим матом: "Ты костюм мне парадный испачкал, Хатаке!". Да уж, это было вполне в духе Обито. Вполне.
Он всё-таки отклеился от стенки и направился к лестничной площадке. Только сейчас ему пришло в голову, что он, кажется, понял, зачем явился сегодня к Ямато, надеясь в последний раз поговорить с ним до его отъезда. Его бывший любовник уезжал в другой город, уезжал от него и из-за него, а Обито наконец-то нашёл в себе достаточно храбрости, чтобы сделать предложение любимой женщине, и от внезапно проснувшейся в нём решимости он засиял каким-то новым, особенным светом, из-за которого старые чувства внутри Какаши всколыхнулись с новой силой – но Обито уже никогда не мог принадлежать ему, и пускай он не уезжал ни в какие другие города, всё-таки Какаши ощущал, что его бросают. Единственным утешением ему служила мысль о том, что Ирука принял его чувства и постепенно движется к тому, чтобы ответить на них – но его любовь к Ируке была не такой сложной, как чувства к Обито, завязанные на дружбе и подавляемые годами. Никто не смог бы понять, насколько большим шагом для него было отпустить любимого друга и позволить им обоим быть по-своему счастливыми – никто, кроме Ямато, который был с ним на протяжении всех этих лет.
Какаши отбросил нерешительность и позвонил в знакомую дверь сразу. Ему, однако, не открыли. Он позвонил ещё раз, затем ещё. Никто не отвечал. Наконец, потеряв терпение, мужчина выхватил в исступлении мобильный, нашёл привычным набором кнопок нужное ему имя и стал ждать, пока длинные гудки сменятся голосом.
- Алло, - наконец прозвучало несколько смущённое в трубке.
Именно в этот момент до сознания Какаши со всей возможной ясностью дошло: Ямато больше никогда не будет рядом. Больше никогда, никогда в жизни они не будут говорить у него на кухне – Какаши с сигаретой, Ямато с чашкой кофе, – просто разговаривать, обсуждая общих знакомых, вспоминая, как здорово было в студенческие годы, гадая непринуждённо, что ждёт их всех через десять, двадцать лет… И нещадно резануло по сердцу, что в лице Ямато, уставшего от своей роли, он потерял не просто любовника, но хорошего друга, друга настоящего, готового в любой, даже самый неудобный для себя момент, оказать поддержку, бросить все дела и примчаться в любую точку города, дабы только помочь и утешить.
С уходом этого удивительного, светлого человека из его жизни стало не с кем поговорить о самом сокровенном, что терзало душу нелепыми сомнениями в последние дни, и да, пускай это было эгоистично – заявляться вот так, без приглашения, стучать упрямо в новую жизнь старого знакомого, где ему нет больше места, но, в конце концов, Какаши всегда был эгоистом, а этот человек, зная прекрасно все его недостатки, всё равно был рядом. Давало ли ему это моральное право воспользоваться добротой Ямато ещё раз – вероятно, последний? Какаши решил, что давало.
- Привет, я тут под твоей дверью, - заговорил он в трубку, намеренно выбрав уверенный тон, - а ты где сейчас?
- Я… - На том конце провода некоторое время звучала лишь глухая тишина, затем Ямато продолжил: - Я в Ото, сэмпай. Второй день как переехал. Я ведь говорил вам…
Какаши испустил тяжёлый вздох и прислонился лбом к двери:
- Я помню, помню… Извини. Я не знал, когда ты точно уезжаешь – думал, ты ещё в Конохе. Просто… Обито сегодня женится, и я…
- Обито-кун женится? – удивился Ямато. – Передайте ему мои искренние поздравления! Наверное, на той девушке, Рин?
- На ней. Передам. Слушай, извини, что позвонил.
Ямато замолчал, и даже, казалось, остановилось его дыхание, в которое Какаши доселе, не замечая этого, вслушивался. Ему вдруг стало одновременно противно и тоскливо: противно от того, насколько зависим он стал от привычки справляться при помощи этого человека со своими бедами, а тоскливо из-за окрепшего теперь ощущения, что его оставили одного, его бросили.
- Сэмпай… - начал было Ямато, но Какаши прервал его полившейся из него скороговоркой.
- Нет, ничего. Правда, всё в порядке. Извини. Уверен, у тебя там всё хорошо: новые люди, новое начало. У меня тоже дела идут неплохо: Ирука приходил мириться, мы даже праздновали его день рождения вместе. Обито очень счастлив, прямо светится весь. Так что у меня всё отлично, не переживай. Извини ещё раз.
Он положил трубку прежде, чем успел прозвучать ответ на его сумбурную речь, - стало вдруг страшно от собственных слов, хотя почему – он не смог понять. Не нашёл он ответа на этот вопрос три часа спустя, когда стоял у здания загса в ожидании жениха и невесты. Сердце согревало воспоминание о сообщении, которое он получил через несколько минут после столь внезапно прерванного разговора.
"Всё будет хорошо, сэмпай, - писал ему Ямато вместо прощания. – Я это точно знаю".
Когда рядом с ним остановился знакомый тёмно-синий автомобиль и из него энергично выскочил полный нервного напряжения Учиха Обито, Какаши расплылся в своей любимой издевательской усмешке:
- Что, Учиха, тебе моторчик в задницу вставили? Чего ты себе места не находишь?
Обито послал ему злой взгляд, затем оббежал машину, отворил пассажирскую дверцу и помог выйти своей невесте. Та достала из сумочки бумажную салфетку и с видом настоящей заботливой жёнушки вытерла пот с его лба.
- Вот и я ему говорю, - поддержала разговор женщина, - чтобы не переживал, а то он меня тоже настраивает. Представляешь, Какаши, он пять раз проверял, взяли ли мы с собой все документы!
- А мы взяли? – всполошился Обито и полез на заднее сиденье – искать пакет с необходимыми вещами.
Рин устало закатила глаза:
- И так с семи утра.
Какаши только улыбнулся, ничего не сказав, однако при виде этой простой и такой обыкновенной сценки ему вдруг стало необъяснимо хорошо, и теплом разлилось по телу осознание, что, как и пообещал ему Ямато, всё действительно будет хорошо.

***
Сакура точно помнила, что это было их пятое свидание. На первом, которое, по сути, вовсе не было свиданием, а скорее деловой встречей, Сай попытался её поцеловать и заработал за это подбитый глаз. На втором – первом официальном – он повёл её в жуткий ресторанчик, после еды в котором они оба крепко отравились и не виделись ещё целую неделю. Третья попытка также не увенчалась успехом: фильм, билеты на который дал ему приятель, оказался малобюджетной драмой эротического характера, в конце которой главные герои очень глупо совершили групповое самоубийство. После четвёртого, проведённого в океанариуме во время того, как взбесившаяся акула едва не разорвала на куски одного из работников, Ино начала настаивать на том, чтобы подруга бросила этого неудачника, ведь сама судьба даёт вполне определённые знаки того, что они с ним – не пара. Сакура, однако, ещё с детства решила для себя, что у неё есть собственная голова на плечах и ей не обязательно прислушиваться к чужому мнению.
На пятом свидании госпожа судьба наконец-то улыбнулась нелепой парочке: свидание вышло на славу. Сай повёл её в парк недалеко от академии художеств, в котором студенты в тёплое время года делали этюды. Стояла середина мая, и все злачные местечки были заняты восседающими на раскладных стульях юными художниками: все сосредоточенно работали. Как раз в тот период Сакура занималась курсовой об особенностях образа мышления творческих людей (в частности, художников), поэтому ей как психологу захотелось поприставать к каждому из юных дарований. Сай любезно удовлетворил эту её маленькую прихоть, познакомив с некоторыми своими товарищами, и в итоге они в компании из пяти человек устроили импровизированный пикник под сенью столетнего дуба, купив в близ расположенном лотке немного дешёвой еды и устроившись прямо на траве.
После того как новые знакомые вернулись к работе, развеселившийся Сай задумал подняться на вершину могучего дерева, чтобы оттуда сделать пару эскизов. Сакура всё своё детство с гордостью носила в своём дворе звание гуру в искусстве лазанья по деревьям, поэтому с уверенностью предложила пари: кто первый доберётся до самой верхней точки, тому и покупать мороженое. Сай без колебания согласился, и несколько минут спустя сумасшедшая парочка уже карабкалась наперегонки вверх по могучему столбу, цепляясь за мясистые руки-ветви. Ситуацию для Сая усложняла сумка с альбомом для набросков и карандашами, а для Сакуры – тот факт, что именно на это свидание она нарядилась в лёгкое короткое платьице, поэтому вскоре сумасбродам было обеспечено стопроцентное внимание мужского коллектива зевак из парка.
Когда до вершины оставалось совсем немного, выигрывающая Сакура, ослеплённая мерцающим перед глазами успехом, по невнимательности перенесла весь вес своего тела на слабую ветку, которая тут же хрустнула и подломилась. Не успев сориентироваться, запаниковавшая девушка едва не рухнула вниз, и последствия такого падения, безусловно, были бы самыми плачевными – однако едва подоспевший Сай обхватил свободной рукой её за талию и прижал к себе, второй рукой крепко держась за надёжную ветвь. "Поймал тебя", - сказал он ей тогда с лицом совершенно невозмутимым, словно каких-то две секунды назад вовсе и не было никакой угрозы для её жизни, и под воздействием его непоколебимого спокойствия девичье сердце, бешено галопирующее в груди от страха, также успокоилось. Именно этот момент Сакура позже начала тайно считать началом их не просто отношений, но любовной истории.
Тот самый дуб, который стал для двоих своеобразным сводником, с тех пор превратился для них в "наше место": они часто назначали здесь друг другу свидания и даже планировали отпраздновать здесь свою годовщину – жаль только, не дотянули…
Одеваясь для сегодняшней встречи, Сакура неосознанно выудила из шкафа то самое платьице, из-за длины которого все находящиеся в парке год назад имели удовольствие разглядеть узор на её бордовых трусиках. Она блестяще сдала последний зачёт, после которого соврала Ино, что договорилась встретиться с мамой, и поспешила в тот самый парк, где на вершине столетнего дуба впервые осознала, что влюбилась.
Сай сидел на расстеленном покрывале для пикников, красном с жёлтыми квадратами, и по своему обыкновению рисовал что-то в альбоме для набросков. При виде любимого, но такого, чёрт возьми, проблематичного человека сердце у девушки невольно сжалось: с тех пор как они не виделись, Сай осунулся и в прямом смысле отощал, что, учитывая его природную худобу, выглядело действительно устрашающе. Его обычно бледное лицо сейчас было всё красное, из чего легко было сделать вывод, что художник сидел на одном и том же месте ещё с утра, когда тень ещё не скрывала его фигуру от солнца, и кожа лица его попросту сгорела от обилия жарких, почти что летних лучей. Ей вдруг стало немного жаль его, такого странного, своеобразного, не вписывающегося в привычный обществу образ мужчины-защитника, мужчины-покровителя… Её Сай был, чёрт побери, настоящим мешком проблем, особенно для волевой девушки вроде неё, и не раз в тишине собственного дома она задавала себе один и тот же вопрос: почему? Почему именно он, когда в мире есть столько успешных, достойных, подходящих ей молодых людей? За что ей достался он – такой… такой…
Сакура подошла и неслышно присела на покрывало рядом с художником. Она шла на встречу с намерением закатить мировой скандал, вмазать ему хорошенько в глаз, чтобы надолго запомнилось, наконец, вытянуть из него обещание никогда больше не смотреть ни на кого, кроме неё – однако все эти действия показались ей почему-то донельзя нелепыми сейчас, когда встреча уже произошла. О чём она думала? Неужели этот парень имеет над ней настолько большую власть, что ради него она готова была превратиться в агрессивную львицу, слепую в своей ярости и бессмысленную в своих поступках?
Её мать, паникёрша от рождения, всегда реагировала именно так, когда отец в очередной раз завязывал роман с какой-то доступной женщиной: она рыдала в голос, скандалила, колотила кулачками ему по груди, а он в ответ бубнил пустые обещания, что это был последний раз, что больше такого не будет – и так повторялось из года в год. Вспомнив о том, что ей с раннего детства доводилось становиться невольным свидетелем подобных ссор, Сакура вдруг поймала себя на странном умозаключении, неприятном, но слишком похожем на правду, чтобы закрывать на него глаза: именно из-за её подспудной боязни быть не единственной для своего мужчины она так тяжело переживала неидеальность своих отношений с первым человеком, которого по-настоящему полюбила. Из-за засевшей глубоко в подсознании боязни, запрограммированной материнской линией поведения, она с самого первого дня ревновала Сая: к его творчеству, к друзьям и почитателям в академии, к тем вещам и тем людям, которых он считал красивыми. Если бы только она могла научиться относиться ко всему легче и принять как данность своё право быть для избранника единственной звездой, зажигающей в его сердце трепетную жажду творить, если бы отбросила прочь пустые тревоги и просто взяла бы это право!..
- Тебе понравился портрет? – подал голос первым Сай, прервав её размышления. Он отложил уже свой альбом и теперь вытирал чёрные от угля ладони о платок.
Сакура облокотилась спиной о ствол могучего дерева и глянула на парня искоса:
- Я даже спрашивать не хочу, откуда ты достал адрес моих родителей.
- Извини, - пробормотал он в ответ, послав ей одну из своих странных, будто приклеенных к губам улыбок. – Так тебе понравилось?
Девушка промолчала. Теперь, когда после недель расставания она увиделась со своим возлюбленным, из головы напрочь вылетели все трудности, через которые их паре довелось пройти за этот год, не вспоминались слёзы, которые она проливала втайне от всех по его вине, и тогда сейчас она поняла, насколько на самом деле устала. С того самого дня, как она приняла радикальное решение, её ни на час не покидало тягостное ощущение, что она совершила ошибку, и жить с этим бременем дальше она не могла, не хотела. Оставался только один вариант, чтобы прекратить это всё.
- Один шанс, - отчеканила она строго, глядя в сторону. – Последний. Если опять надумаешь всё испортить, то, считай, ты меня не знаешь.
Она ощутила прикосновение к своей руке и, поборов внезапно накатившее смущение, обернулась. Никогда прежде Сай не смотрел на неё так: пристально, с волнующей нежностью и искренней благодарностью. В его взгляде она прочла то, что так давно хотела увидеть в любимом человеке, и это было полным, абсолютным…
- Не обольщайся, - бросила она с намеренной грубостью в тоне, однако разрушить момент откровения ей не удалось, и было всё так же неловко.
И всё-таки это было настоящим счастьем. Оно ворвалось вместе со свежим дыханием ветра перемен в дом её души, вынесло оттуда весь мысленный сор, поправило покосившиеся картины-воспоминания, и сопротивляться его настойчивости уже не было никакого желания. Сакура закинула голову, прищурилась и посмотрела сквозь слои и слои пышущих зеленью ветвей, прокладывая мысленным взором путь дальше – до самой верхушки, до того места, где ей иными словами и при совсем неподходящих обстоятельствах, но сказали впервые: "Я люблю тебя".

***
В загс молодожёнов сопровождали только Какаши и подруга Рин, Мика-сан, у которой невеста жила после развода с мужем, а гостей приглашали уже к ним домой, на скромный, в сравнении с традиционными свадьбами, обед – однако ни Обито, ни его жена не пылали желанием устраивать пышные празднества, поэтому все гости поместились за одним столом. Саске с Итачи сидели по левую руку от дяди вместе с папой и мамой, далее расположились Намикадзе Минато с Хатаке Какаши, который привёл с собой мужчину по имени Умино Ирука – тот вёл себя весьма сдержанно и краснел при каждой попытке Какаши взять его за руку. Со стороны Рин были две её лучшие подруги и приехавшие из небольшого северного городка родители – те явились прямиком с вокзала и сидели с недоумевающими лицами: похоже, для них новость о свадьбе дочери сразу после развода до сих пор казалась чьей-то неудачной шуткой.
Позёвывающий из-за усталости Саске – ему пришлось прийти прямиком с учёбы, где он наконец-то сдал последний зачёт, - был вынужден держаться начеку, чтобы не оказаться вблизи от Намикадзе-сана, потому что дядя Обито сразу предупредил: тот может поинтересоваться, что за размолвка вновь произошла между ним и Наруто. Объясняться и выкручиваться перед человеком, которого он уважал безмерно, не хотелось, поэтому Саске использовал любую возможность, только бы не оказаться в одной группе с бывшим начальником.
Итачи, надо отдать ему должное, всё время находился рядом, отвлёкшись только единожды, когда скромник Умино внезапно заявил, что в детстве немного дружил с тем самым Тоуджи Мизуки, который, как сообщалось в новостях, этой ночью совершил самоубийство в собственной камере. Когда же явился пропадавший весь день в отделе национальной безопасности Кисаме, он ненароком всё внимание мигом перетянул на себя – присутствующим было интересно узнать, кто же виноват в позавчерашнем взрыве. Расспрашивать загруженного делами детектива оказалось занятием неблагодарным, и развеять принесённую им тяжёлую атмосферу государственных тайн помогла музыка: гости, из-за жары быстро захмелевшие, взялись подпевать и даже начали танцевать. Увидев, как мама с папой ловко, совсем как юнцы, выплясывают под какую-то популярную быструю мелодию, братья Учихи решили, что с них довольно, и, отозвав молодожёнов в сторону, откланялись.
Некоторое время, однако, Саске всё же пришлось присутствовать на разгорающемся веселье, причём одному, потому что Кисаме отвёл Итачи в сторону и долгое время что-то с ним обсуждал. Затем напарников подозвал к себе совсем уж осоловевший папа и начал говорить им что-то несуразное про то, что непременно нужно устроить свадьбу и для них двоих, хотя бы неофициальную. "Свадьбы – это так весело!" - поддакнула краснощёкая мама, тяжело переводя дыхание от недавних скачек под музыку. Итачи пробубнил нечто невразумительное в ответ и потянул брата прочь, предварительно погладив любовника по плечу вместо прощального поцелуя.
Уже на лестничной площадке Итачи остановил брата, когда тот хотел было нажать на кнопку вызова лифта, и попросил:
- Подожди, мне позвонить срочно надо. Ненадолго.
Им пришлось спуститься на один лестничный пролёт, чтобы удалиться от грохота музыки, идущий из квартиры. Итачи набрал номер и, отойдя от Саске на шаг, поднёс мобильный к уху.
- Алло, привет! – улыбнулся он, когда в трубке ответили, и за радостью в тоне его, как показалось брату, проскользнуло неподдельное волнение. – Мне Кисаме-сан уже рассказал. Ты в порядке? Они не сильно тебя там мучили?
Хоть Саске и стоял чуть в отдалении, ответ ему, тем не менее, удалось расслышать достаточно чётко, и ему даже показалось, он узнал в говорившем того бармена, Дейдару, про которого Итачи не раз уже ему рассказывал.
- Да я в порядке, не волнуйся. Завтра ещё сказали прийти, но я думаю, уже не для допроса. Тут вообще такое было! Такэо-сан и Хошигаке-сан орали на них из-за меня, учёный твой тоже приезжал, скандалил. Все за меня ручались, так приятно было… Короче, я дома уже. Серьёзно, Итачи, не переживай. Сам-то как? Так давно тебя уже не видел!
- Да тут… - Саске поймал на себе беглый взгляд брата. – Дела, потом расскажу. Созвонимся чуть позже, хорошо?
- Конечно, буду ждать! – ответили в трубке с энтузиазмом.
Отчего-то ещё более взволнованный, чем в начале разговора, и оттого рассеянный, Итачи хотел было сунуть телефон в нагрудный карман рубашки, но промазал – телефон выскользнул из его рук, шмякнулся прямиком об острый угол ступеньки и разлетелся на детали. Оба брата невольно ойкнули, Саске скривился, представив себе последствия такого падения, а Итачи, ругнувшись вполголоса, опустился на корточки и поднял основную панель телефона – ту, в которую был встроен экранчик.
- Вот, батарейка, - Саске присел рядом и подал ему едва не слетевший вниз белый прямоугольник.
- Спасибо, - пробормотал Итачи. – Подай ещё нижнюю панель, вон она. Ага.
После тщательной инспекции было определено, что, несмотря на боевое ранение в виде царапины в верхней части экрана, телефон продолжал работать исправно. Совершив контрольный звонок на мобильный Саске и убедившись, что с главной функцией аппарата тоже всё в порядке, Итачи облегчённо вздохнул и собрался было подняться на ноги, как вдруг внимание обоих привлёк резкий звук: в квартире, из которого они только что вышли, с силой распахнули дверь – звуки музыки полились с удвоенной громкостью, - затем в такой же спешке захлопнули.
Раздался глухой стук, который спутать ни с каким иным было нельзя, - кого-то грубо приложили спиной к стенке. Затем послышалось чьё-то хихиканье, шиканье, едва слышный – не громче шуршания осенних листьев на дороге – шёпот. Не сговариваясь, братья бесшумно поднялись на ноги и подкрались к самой стенке пролёта – оттуда можно было разглядеть происходящее.
Не узнать белый праздничный костюм дяди Обито было точно так же невозможно, как невозможно было спутать с кем-то иным из-за длинных пепельных волос Хатаке Какаши, который, если глаза не обманывали обалделых юношей, как раз и припирал к стенке их драгоценного, только что женившегося дядю. Лица Какаши было не разглядеть, однако Итачи и Саске сразу догадались, что дело не ведёт к драке – об этом вполне ясно говорила плывущая по губам их всегда такого серьёзного и сдержанного дяди улыбка, которой от отвечал на поглаживания чужих больших пальцев по своим щекам.
- Думал даже тебя украсть, - донёсся до них голос Какаши, низкий и чуть подрагивающий. Мужчина теперь склонился над лицом своего друга так близко, что теперь кончики их носов соприкасались, и в ответ на это братья синхронно вытянули шеи, чтобы разглядеть больше, даже не задумываясь о том, что, по большому счёту, ведут себя неприлично. Дядя рассмеялся и – тут и Саске, и Итачи неверяще выпучили глаза – залился румянцем.
- Ну тебя, Хатаке, скажешь ещё!
- Я не шучу. Верёвку даже припас, кляп, пулемёт, чтоб отстреливаться от преследователей. Потом дома всё оставил – пожалел тебя. Ну и, конечно, представил, как твоя жёнушка за эту мою выходку влепит мне по яйцам сковородкой.
Дядя, борясь с хохотом, едва сумел выговорить, чтобы Какаши прекратил его смешить, и, похоже, его просьбе вняли, потому что мужчина со всей возможной серьёзностью произнёс внезапно охрипшим голосом:
- Мне из-за тебя крышу сносит, Учиха.
Последовавший за этим поцелуй вызвал у случайных наблюдателей разную реакцию. Саске, силой воли удержав нижнюю челюсть от отвисания, обнял ладонями лицо с запылавшими щеками, невольно копируя мамин жест, и принялся вслушиваться в истерические вопли внутреннего голоса, кричащего: "А я так и знал! Так и знал!". Итачи же, в отличие от Саске, ни о чём подобном не подозревавший, от накатившего на него шока едва не рухнул на ступеньки – ослабли ноги, - и спасло братьев от раскрытия лишь то, что он вовремя облокотился о стенку. Не в силах оторвать взгляда от целующихся, он изо всех сил пытался сопоставить в своём сознании эту пару с личностями, которых знал, - дядей Обито и его другом Хатаке Какаши, - но потерпел в этом ошеломляющее фиаско.
Дядя Обито запустил пальцы в волосы друга и отстранил его лицо от себя.
- Эй, - позвал он, тяжело дыша, - я женатый человек.
- Я помню, Учиха, - хмыкнул Какаши, - просто хотел проверить, так ли сильно у меня от тебя мозги плавятся, как раньше.
- И что же? – улыбнулся дядя.
Последовала непродолжительная пауза, по прошествии которой Хатаке хмыкнул:
- Рин придётся следить за тем, чтобы ты не оставался ночевать со мной в одной комнате, а так – нормально. Ведь говорил тебе уже, Учиха: я тебя всегда буду немножко любить, и это не пройдёт. Ты у меня вот здесь.
Он взял ладонь Обито и шлёпнул ею по левой стороне своей груди.
- И я очень рад, что мы наконец-то можем говорить об этом свободно, - продолжил он, глядя другу в глаза. – Потому что все эти годы молчания, когда мы делали вид, будто ничего не происходит… Это не дело.
Дядя тогда высвободил руку и погладил мужчину по гладкой щеке.
- Прости меня, - попросил он дрогнувшим голосом, и от этих двух слов, таких простых и одновременно таящих в себе наслоения смыслов, у обоих братьев по спине прошёл необъяснимый холодок. – Прости. Я знал, что нам нельзя быть вместе, что мы предназначены другим людям, но терять тебя как друга… Я не осмелился бы на такое. Знаешь… Оглядываясь назад, на все эти годы, я могу сказать, что единственное, о чём я жалею, – это то, сколько боли я тебе причинил.
Какаши грустно засмеялся:
- Ты даже не представляешь себе.
- Извини…
- Да ладно! Всё в прошлом, Учиха, расслабься.
Они помолчали, держась за плечи друг друга. Дядя Обито улыбался облегчённо и печально, и двоим сторонним наблюдателям одновременно подумалось с замиранием сердца о том, что Какаши, вероятно, улыбается сейчас точно так же, и в глазах друг друга они читали не просто чувства, но целую историю этих самых чувств, тянущуюся, как резина, годами, и, вероятно, так и не обрётшую конец сегодня, в этот день, после этого разговора.
- То, что ты сказал мне… - подал вдруг голос дядя, умолк, наверняка проглотив по старой привычке желаемые слова, затем начал со свежей точки: - Я люблю Рин, я хочу прожить с ней всю жизнь и стать отцом для её ребёнка. Я хочу видеть её счастливой. Но ты… Ты всё равно будешь всегда со мной. Здесь.
Теперь настал черёд Обито класть чужую руку в область своего сердца, и жест этот, говорящий куда лучше слов, словно отрезвил обоих: Какаши отстранился и отступил на шаг, сунул небрежным жестом руки в карманы:
- Ладно, хватит уже сопли жевать.
Дядя согласно хмыкнул и взялся оправлять на себе свой парадный костюм.
- Пойдём, - Хатаке любя пригладил его слегка встрёпанные волосы, - я и так украл тебя достаточно надолго. Что-то мне подсказывает, что Рин уже достала самую тяжёлую сковородку и теперь поджидает меня в прихожей.
Обито расхохотался и пихнул друга в бок:
- Не надо так о моей жене! Но вообще, в целях сохранности я лучше пойду первым.
- А вот это правильно.
Дверь снова распахнулась, снова полилась изнутри квартиры весёлая танцевальная музыка, послышалось чьё-то развесёлое "э-эх!", последний хлопок дверью - и наступила гнетущая тишина, от которой хотелось поскорее сбежать. Братья Учихи переглянулись, оба – румяные и с широко открытыми глазами. Нужно было что-то сказать, как-то прервать это неловкое молчание, но все слова-вредины будто бы разбежались от них, как тараканы от внезапно включённого в комнате света, и их хватило лишь на то, чтобы взглядами условиться спускаться вниз по ступенькам.
На середине пути, где-то между пятым и шестым этажом, их прорвало. Саске хихикнул первым, затем подавился смешком Итачи – и к тому моменту, когда их ботинки ступили на последнюю ступеньку, оба парня уже едва держались на ногах от разрывающего их хохота. Дойдя до машины, взятой с согласия дяди на прокат, Итачи откинулся на неё спиной и ухватился руками за живот – там что-то отдавалось спазматической болью от непривычно долгого веселья. Сидящий на пассажирском сиденье Саске приложился лбом о панель, где располагался бардачок, и даже не смеялся, а уже просто кашлял. Щёки его были влажными от слёз.
Когда истерика наконец-то отпустила их, на обоих братьев навалилась сильная усталость: захотелось прилечь в каком-нибудь прохладном месте, закрыть глаза, смочить чаем раздражённое горло и просто ни о чём не думать. В том, свидетелями чего им пришлось невольно стать, не было на самом деле ровным счётом ничего смешного, однако смех вырвался из них сам по себе, и он являлся единственно верным способом управиться с шоком без вреда здоровью – к этому выводу пришёл Итачи после получасовой езды по задыхающемуся от жары городу, во время которой Саске в задумчивости разглядывал пейзажи за окном, а по радио мурлыкали приятные инструментальные композиции.
- Как думаешь, - внезапно подал голос младший брат, не отрывая взгляда от постоянно сменяющейся картины плывущей дороги, - у нас хоть кто-то в семье есть полностью натуральный?
Итачи не удержался от смешка. Братья обменялись многозначительными взглядами, затем одновременно изрекли:
- Папа!
И вновь их накрыла истерическая волна хохота, который, безусловно, был куда лучше смущённого мямленья и неловких заламываний рук. В шуточном тоне они поделились краткими впечатлениями об увиденном, после чего вновь замолчали: Итачи сосредоточился на дороге, Саске – на постепенно сгущающихся красках подступающих сумерек.
Детективу думалось о том, что хоть он и пообещал Саске целые выходные совместного отдыха и вербальной терапии его затрёпанного сердца и измотанной души, на самом деле ничего этого не будет. Он вернётся домой, в свою новую квартиру, один ближе к ночи, позвонит Дейдаре, расскажет о вылете Орочимару, договорится заехать за ним завтра и попрощаться с учёным, затем он поедет в участок разбираться с массой документов, касающихся дела убийцы из квартала голубых фонарей, после этого у него была запланирована встреча с начальником отдела национальной безопасности – на два тридцать, - затем ещё кое-какие дела…
А Саске должен будет взять примирение с Наруто в собственные руки. Его брат сильно переменился за последнюю неделю – это можно было понять, лишь взглянув в его глаза, и Итачи был склонен считать, что теперь-то у его глупого маленького братца хватит ума и опыта взять на себя ответственность за свою любовь и позволить себе, живя в мире с обществом, нарушать установленные им правила.
То, что они с Гаарой задумали, можно было, не кривя душой, назвать серьёзным риском, ведь, столкнув лицом к лицу двоих темпераментных влюблённых, результатов можно было ожидать самых разных, однако отчего-то вовсе не было тяжёлого предчувствия – вовсе даже наоборот, хотелось улыбаться, потрепать Саске по плечу и заочно поздравить с окончанием затянувшегося периода уныния и началом периода нового, обещающего быть самым настоящим приключением. Итачи представилось, на что будут похожи их с Наруто отношения: поцелуи и объятия втайне от Намикадзе-сана, попытки скрыть от внимательных маминых глаз красноречивые следы, оставленные на шее не в меру пылким любовником, оправдания в ответ на вопрос: "Где ты был этой ночью?", неизбежные ссоры с остоязыким Гаарой, ревность, перетягивание Наруто и борьба за его свободное время, мелкие скандалы, неизменно завершающиеся страстными поцелуями… Ох, что за жаркие денёчки ожидают его дорогого братца!

***
Ехать в машине, за рулём которой находился Сабаку Гаара, означало рисковать сразу по нескольким параметрам: рисковать жизнью, потому что Гаара хоть и имел быструю реакцию, но автомобиль не чувствовал совершенно и запросто мог врезаться в соседа на светофоре; рисковать нервным срывом, ибо за рулём Гаара жутко нервничал и неизменно ругался со всем и всеми; и, наконец, рисковать умереть со смеху, потому что то, как Гаара мастерски ругался с GPS-навигатором, можно было записывать и присылать в любую пародийную передачу – там бы этот диалог с техникой без всякого сомнения занял бы первое место.
Уставший за сложную неделю Наруто после полутора часов непрерывного хохота (а именно столько занял у двоих друзей путь до места назначения) уже попросту не мог смеяться, поэтому сейчас развалился безвольно на своём стуле за столиком кафе и только лениво похихикивал, слушая, как Гаара спорит по телефону с братом, пытаясь доказать ему, что его GPS-навигатор какой-то ненормальный.
- Ну, нет, - завершив разговор, покачал головой сокрушающийся юноша, - это ещё не конец. Я покажу и Канкуро, и этому долбаному GPS, что я могу! А он, слышишь, ржёт мне в трубку – какой, мол, из тебя водитель, пустил бы лучше за руль Узумаки.
За последние недели, что Наруто стал гораздо чаще, чем раньше, "выгуливать" свой автомобиль, он заметил, что волнение, от которого он ранее цепенел каждый раз, выезжая на проезжую часть, постепенно уменьшается, что давало основания верить в его скорое "исцеление", так что Канкуро был в чём-то, конечно, прав – уж с GPS-навигатором Наруто ругаться не стал бы, это точно.
- Зато в этот раз не заблудились. Почти, - хмыкнул блондин лениво, поймал губами трубочку и отпил немного зелёной жидкости из своего освежающего коктейля. Уже почти стемнело, и жара, не такая заметная в окружённом лесом отеле, как в городе, окончательно спала, так что в майке ему стало даже немного прохладно, но Наруто прогнал мысли о простуде: подниматься наверх, в их комнату, и переодеваться у него попросту не осталось сил.
В отеле, как и обещала интернет-брошюра, было всё, чего только мог пожелать уставший городской житель – даже открытый бассейн, который они с Гаарой уже не преминули опробовать после утомительной поездки. С самого утра у них не было ни минуты покоя: последние рывки, закрывающие зачётную неделю, вымотали их, и без того не выспавшихся, окончательно, затем они долго отбивались от Ино, хотевшей отблагодарить Гаару за помощь в написании курсовой, за которую она получила твёрдую пятёрку – пришлось пообещать ей встречу в ближайшие дни, после этого друзья поспешили к Наруто домой, где нервничающий Минато с выражением истинного отчаяния на лице не мог выбрать, какого цвета рубашку ему следует надеть на свадьбу Учихи Обито; Гаара помог другу собрать сумку, после чего они поехали к нему домой, собрали совместными усилиями вещи и ему, одолжили по договорённости машину Канкуро из гаража и отправились искать сказочный отель, обещающий им долгожданный отдых.
Когда цель была достигнута, у обоих друзей уже попросту не хватило энергии на то, чтобы прогуляться по окрестностям или заняться каким-нибудь активным видом спорта – два часа они натурально откисали в бассейне, после чего отправились ужинать в кафе, и вот теперь, с наступлением вечера, устроились на террасе, вдыхали насыщенный хвоей аромат леса и просто наслаждались окончанием этого сумасшедшего дня.
Гаара почему-то то и дело поглядывал на лежащий на столе перед ним телефон, из чего Наруто сделал вывод, что он ожидает сообщения или звонка от Ли. Они уже успели вместе похохотать над вчерашней историей с явлением Гая, завершившейся тем, что пылающий энтузиазмом учитель проводил их до самого додзё и даже познакомился с Ясухисой-сенсеем. Гаара пересказывал всё это с видом страшно недовольным, но этими старыми уловками Наруто было не обмануть – для него было очевидно, что на самом деле друг даже немного гордился своими тёплыми отношениями с близким его любимому человеком. Зная, насколько большое значение эти, казалось бы, мелочи имеют для того, кто годами искал самое обыкновенное счастье, он искренне радовался. Сказать об этом Гааре напрямую, однако, значило сломать его поведенческую линию показного недовольства, поэтому Наруто предпочёл молчать о своих умозаключениях и просто поддакивал в нужных местах.
Сообщения своего Гаара всё-таки дождался: телефон завибрировал беззвучно, отчего юноша встрепенулся так, что даже стул под ним задрожал. Прочтя мигом послание, он набрал ответное, отправил его и взялся отчего-то оглядываться.
- Что такое? – прищурился Наруто, потягиваясь и крутя головой то в одну, то в другую сторону. В шее что-то хрустнуло.
- Да так, - Гаара прекратил озираться и отпил немного освежающего коктейля из своего бокала, - ничего, Узумаки. Ты как ещё, спать не хочешь?
На губах блондина заиграла лёгкая улыбка:
- Какой спать? Сегодня ж пятница, ты что? Мы ещё с тобой должны сходить на вечерний сеанс на какой-нибудь ужастик, а ночью попереться в лес и обязательно там заблудиться, чтобы нас с собаками искали!
- А-а, ну да, - Гаара послал ему шуточный поклон. – Простите, Узумаки-доно, я забыл о нашем священном дне, когда положено творить всякие мудозвонства.
Наруто прыснул в кулак:
- Самураи не знают таких слов, Сабаку!
- А это прокачанные самураи, - захихикал Гаара, - они знают всё. И вообще, не придирайся ко мне, у меня голова не варит уже!
Наруто сделал вид, что собирается запустить в друга пепельницей, которую официантка зачем-то поставила на их столик, однако игривое настроение разом улетучилось, лишь только он заметил двоих у входа на террасу. Одного из них он видел всего дважды в жизни, но не спутал бы ни с кем иным – это без всякого сомнения был Учиха Итачи. А рядом с ним… Рядом с ним, совсем как в тот, первый день, был его угрюмый младший брат.

***
Итачи намеренно занялся комнатой и вещами заранее. Исходил он из тех соображений, что если что-то пойдёт не так, Саске сможет вернуться в уже оплаченный номер и там переночевать, а в сумке у него будут лежать деньги, которых вполне хватило бы, надумай он отдохнуть в этом отеле весь следующий день – до тех пор, пока его не заберут. Эти меры предосторожности были всего лишь попыткой попросить прощения на случай негативного исхода, Итачи это понимал, и после краткого раздумья пришёл к выводу, что он всё-таки неисправимый старший брат: всегда попытается подсунуть младшенькому под задницу подушку, чтобы не было так больно падать.
Саске выглядел очень уставшим, однако свежий прохладный воздух, насыщенный волшебным ароматом хвойного леса, несколько взбодрил его, и на предложение вместо того, чтобы заказывать ужин в номер, спуститься на первый этаж и посидеть на террасе он откликнулся с энтузиазмом. Итачи, внутренне попрекая себя за излишнюю опеку, убедил брата вместо майки с какой-то жуткой мордой надеть тёмно-синюю рубашку с коротким рукавом, заставил снять с джинсов не подходящий тяжёлый ремень и не выпустил за порог, пока тот не причесался. Марафет был данью, скорее, Гааре, чем Наруто, ведь последнему, Итачи был больше чем уверен, Саске нравился независимо от того, как он выглядит, а вот вредному другу его ещё нужно было угодить – а то вдруг передумает помогать?..
"Да поздно уже передумывать, - сказал себе детектив твёрдо. Он стоял в коридоре, ожидая, пока Саске отыщет в сумке свои летние туфли – в праздничных, в которых он был на дядиной свадьбе, было слишком жарко. Левый карман его белых брюк отягощали ключи от машины. Он взял их заранее, вместе с бумажником, а остальные вещи решил оставить на Саске – из-за занятости забрать брата на следующий день он смог бы только вечером, поэтому они с Гаарой условились, что тот приедет за обоими незадачливыми влюблёнными утром в субботу (при условии, что те помирятся, конечно). Своему новому знакомому, который вполне мог стать ему неплохим другом, Итачи доверял: несмотря на показной эгоизм и вызывающее поведение, Гаара оставлял впечатление честного парня.
Их номер находился на третьем этаже, поэтому на первый они спускались пешком. Где-то на середине пути Итачи вдруг поймал себя на жгучем, неутолимом желании открыть перед братом карты, предупредить заранее, дать, пока не поздно, дельный совет. Силой воли он удержал себя: если нарушить ход плана, тогда к чертям и весь эффект неожиданности, который, по идее, и должен сподвигнуть обоих влюблённых на правдивый, не прошедший фильтр восприятия диалог. Кроме того, неизвестно, что мог учудить Саске, признайся ему Итачи во всём заранее – хоть он и значительно повзрослел в последнее время, всё же ручаться за его благоразумие он не рискнул бы.
Итачи промолчал. Молчал он до тех самых пор, пока, уже находясь на освещённой нежным приглушённым светом фонариков террасе, Саске не замер, подобно изваянию, и оторопелый взгляд его не остановился на столь же изумлённом блондине, сидящем за столиком в десяти шагах от них. Гаара повёл выразительно бровями, безмолвно приказывая подойти ближе, и по его лицу Итачи понял, что тот испытывает сейчас то же, что и он сам: лёгкое чувство вины, волнение за удачный исход, дискомфорт от предчувствия сложной сцены. Наверняка, подумалось детективу, когда он сжал руку на плече брата и повёл его за собой, - наверняка сердце у Гаары сейчас точно так же колотится о рёберную клетку, норовя выскочить наружу, и ускоренное биение его отдаётся неприятным дрожанием в горле, а в районе солнечного сплетения уже вызревает неведомая тяжесть, из-за которой каждая новая секунда даётся со скрипом, с потугой.
- Итачи… - расслышал он едва слышный шёпот впереди себя, однако не заглянул брату в лицо и только подтолкнул его несильно вперёд, ещё ближе к нужному столику.
- А вот и они! – объявил Гаара нарочито торжественно, но Итачи знал, что скрывается за своей широкой улыбкой. – Явились наконец-то.

***
Горло сдавила сухая лапа, и у Наруто едва хватило сил вымолвить:
- Что это значит, Гаара?
Взгляда он при этом не спускал с Саске, поэтому от его внимания ускользнуло то, как в глубине зелёных глаз друга мелькнула тень раскаяния. Саске выглядел настолько ошарашенным, что его удивление почти можно было спутать с наигранным, однако Наруто, несмотря на творящийся сейчас в его голове беспорядок, почему-то сразу сообразил, что выражения лиц у них сейчас наверняка одинаковые – поэтому нет, Саске не играл.
Краем глаза он уловил, что Гаара поднимается из-за стола:
- Прости, Наруто, но в эту пятницу компанию тебе составлю не я, а вот он. Добрый вечер, Итачи-сан.
- Добрый, - отозвался старший полицейский совершенно спокойным тоном, и внезапно с головокружительной быстротой Наруто перенёсся воспоминаниями в тот понедельник в середине апреля, когда он впервые встретился с повзрослевшим Саске.
Ситуация была совсем другой, но набор актёров не поменялся, и от этого душу всколыхнуло с небывалой силой, и Наруто показалось, он ощутил, как поворачивается, кряхтя и поскрипывая, колесо судьбы под его ногами.
И стало вдруг очень страшно от того, что за силы стоят за их, людей, спинами и плетут, плетут из невидимых нитей сети-события, которым непременно суждено состояться. Затем с точно такой же сумасшедшей скоростью его затопила радость. Поймав момент, в который его лучший друг и Учиха Итачи обменялись многозначительными взглядами, Наруто сразу обо всё догадался: это объясняло виноватый вид Гаары, его секретные телефонные разговоры в последние пару дней, наконец, его старательные попытки избегать обсуждения Саске. Радостно было ещё по одной причине, гораздо более важной, чем раскрытие странного поведения друга: увидев Саске, он сразу решил для себя, что не позволит ни глупости, ни робости украсть у него счастье – о нет, не в этот раз. Они с Саске обязательно поговорят, выяснят всё-всё-всё до мелочей, и тогда… Тогда всё будет просто хорошо.
Общими усилиями заговорщики усадили ошалелого Саске напротив Наруто, и Гаара, сжав крепко его плечи, шепнул ему на ухо, но так, что услышали все:
- Натворишь глупостей – я тебя кастрирую, обещаю. – Другу же он послал виноватую улыбку: - Узумаки, я даю тебе полное право разбить моё лицо об асфальт, если все наши с Итачи-саном усилия ни к чему не приведут. Сейчас я уеду, ключи от номера у тебя: в случае чего просто закройся там и звони мне, я приеду. Но вообще-то мы, конечно, надеемся, что вы двое всё-таки помиритесь. В любом случае, завтра в десять я буду ждать на стоянке.
Наруто подумал было поблагодарить друга, уверить, что он не злится и не обижается, однако такое поведение с его стороны означало бы преждевременное перемирие, а эту часть они с Саске ни за что не должны были упустить.
Итачи склонился над братом и произнёс твёрдо:
- Удачи. Я знаю, всё будет хорошо.
- Пойдёмте, Итачи-сан, - позвал его Гаара.
Наруто чувствовал на себе его пристальный взгляд, но отвечать не стал намеренно – побоялся выдать распирающую его изнутри эйфорию. Вместо этого он посмотрел на Саске, который, похоже, тоже уже всё понял и теперь смотрел вслед Гааре с таким видом, будто вместо него видел инопланетянина. Что ж, ухмыльнулся Наруто, возможно, для него получить помощь от ненавидимого им парня и было менее вероятным, чем версия с захватом его тела инопланетным добродетелем.
Минуту спустя заговорщиков и след простыл. За столиком их осталось двое.

***
По совершенной случайности они припарковали свои машины рядом, поэтому теперь стояли напротив друг друга, облокотившись каждый о свой автомобиль. Уезжать ещё не хотелось: каждый втайне опасался получить звонок от своего опекаемого с просьбой забрать его поскорее. Из-за залепивших небо облаков темнота сгустилась окончательно, и даже несмотря на расположенный вблизи от них отель, была эта темнота не городской, жилой, а самой настоящей дикой – из тех, что окутывают тебя с ног до головы плотным одеялом, когда выходишь ночью из загородного дома или, может быть, из палатки в лесу; и темно так, что не видно собственной руки, которую подносишь совсем близко к лицу, - ощущаешь только своё на ней дыхание. Итачи зажёг сигарету, и от её огонька были уже не так страшны вздыхающие под пальцами тёплого ветра столетние ели, что острыми чёрными верхушками выделялись на фоне усеянного звёздами волшебного неба.
- Зачем вы курите, Итачи-сан? – спросил Гаара, скрестив руки на груди. – Это же гадко.
Детективу припомнилось, как в один из напряжённых дней последних недель он попросил у знакомого из папиного отдела сигарету, и хотя вкус её ужасно ему не понравился, напряжение вредной штуковине каким-то образом снять всё же удалось. Он пожал плечами, хотя знал, что в такой тьме Гаара не заметит движение:
- Обещал папе бросить, так что надо, наверное, бросать. И, кстати, хватит уже мне выкать – в одной лодке всё-таки. Называй меня просто Итачи.
Гаара хмыкнул протяжно:
- К этому ещё придётся привыкнуть, но хорошо, будь по-твоему. В таком случае я для тебя – просто Гаара.
- Договорились.
Они помолчали некоторое время, повернув головы в сторону отеля. Говорить о том, что они сделали, не хотелось: страшновато было поздравлять себя заранее с тем, чему ещё – кто знает? – возможно, не суждено состояться. У Итачи, однако, было хорошее предчувствие насчёт всей этой авантюры.
- Пора ехать, - прервал он наконец их затянувшееся молчание.
Гаара открыл дверцу своей машины:
- Только ты, чур, вперёд, а я за тобой, потому что для меня потеряться на дороге точно так же легко, как для Учихи Саске – испортить всё, что только можно.
- Эй, полегче, - засмеялся детектив, - это всё-таки мой брат.
Гаара, уже сидя в освещённом изнутри салоне, скорчил ему смешную гримасу и сделал знак выезжать.

***
Когда они вышли из дома новобрачных, было уже темно, поэтому Какаши посчитал себя вправе взять Ируку за руку, и тот, снизивший порог важности общественного мнения из-за порядочного количества выпитого, не стал возражать. С Обито они попрощались крепким рукопожатием, Рин же сама привлекла его для объятия, и Какаши явно расслышал у самого своего уха её музыкальный голосок, вздохнувший: "Спасибо".
Теперь, после откровенного разговора с Обито, он чувствовал, что нервное напряжение, сковывающее его всё утро, куда-то улетучилось, и, как никогда раньше, ему было спокойно. Обито был всё-таки прав, что не стал тогда давать развитие их отношениям – друзьями они были куда лучшими, чем могли бы стать любовниками. Кроме того, Какаши пришёл к выводу, что обострение былого влечения к лучшему другу являлось всего лишь реакцией на новость о его свадьбе: в голову полезли воспоминания, снялся налёт лекаря-времени с того укромного местечка в его сердце, которое всегда будет принадлежать тому забавному черноволосому парню, что так отчаянно хотел победить Какаши в мастерстве владения словом и спорил, спорил, спорил с ним до бесконечности. Этот парень теперь стал самостоятельным мужчиной, который, однако, при любой удобной возможности возьмётся соревноваться с ним в чём угодно. Этот мужчина любит свою жену, любит ещё не рождённого ею ребёнка, как своего собственного – но в его большом добром сердце есть также особое место и для него, дорогого друга и первого человека, что заставил это самое сердце трепетать от волнения в груди.
Карие глаза Ируки, в подступающей тьме кажущиеся соблазнительно шоколадными, сверкнули непередаваемым спектром эмоций, когда они подошли к двери его квартиры.
- Какаши, я не могу пригласить тебя внутрь…
Мужчина послал ему успокаивающую улыбку: ради того лишь, чтобы иметь удовольствие наблюдать смятение во взгляде этого замечательного, удивительно чистого, любимого им человека, Какаши мог раньше сойти с ума от счастья, и теперь он готов был ждать, сколько угодно. Ирука попытался ответить ему той же улыбкой, но вышло бледно и неуверенно.
- Скажи, а Учиха Обито этот… Он, стало быть, твой друг?
- Лучший друг, - поправил Какаши. – Самый лучший.
Ирука почтительно кивнул:
- Извини, что спросил. Просто вы так разговариваете друг с другом… Ну, все эти подначки злые, повышение голоса, обзывательства… Очень похоже на скрытое притяжение.
В ответ на это Какаши только рассмеялся, а в уме сделал себе пометку впредь быть осторожнее: с психологом шутки могут быть плохи.


ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ