Глава 38. Среда 26 мая

[mybmansion]

Название: Шесть недель
Неделя: 6
День: 3
Автор: viaorel
Бета: Леония
Жанр (для шестой недели): AU, angst, romance, humor
Рейтинг: R
Пэйринги: Саске/Наруто, Ли/Гаара, Кисаме/Итачи основные; Сай/Сакура, Неджи/Тен-Тен, Шикамару/Темари, Какаши/Ирука, Киба/Хината, Джирайя/Тсунаде и пр.
Пэйринг для этой главы: Ли/Гаара/Киба (не убивать меня, читайте!), лёгкое Какаши/Обито
Предупреждения: OOС, несколько OMC и OFC, убийства и полицейское расследование, смерть персонажа
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Размещение: запрещено! Только ссылкой на дневник.

Глава 38

Среда 26 мая

- Вы не понимаете, - бросил Орочимару злобно и возобновил своё хождение по кабинету Такэо-сана, сцепив руки за спиной.
Сегодняшний день с самого утра выдался удушающе жарким, и небольшое квадратное помещение, из-за занавесок окрашенное в бордовые тона, превратилось в парную. Орочимару, страдающий от низкого давления, решительно отказался от кофе из автомата, которое заливали в себя ежедневно все из отдела уголовного розыска, и вынужден был пить нелюбимый зелёный чай, но больше чем на треть чашки его не хватило, и тут виноваты были не столько привычки, сколько волнение. Мрачный Такэо с белым как бумага лицом дымил над пепельницей пятой за утро сигаретой, и по всему было видно, что он вот-вот хлопнется в обморок, а Кисаме, сидящий на стуле у стенки, листал вчерашние заключения врачей, сшитые для суда, и похоже было, что ему чудом удавалось сдерживать рвущуюся наружу ярость.
- Когда его адвокаты доберутся до этого материала, - Орочимару разжал на миг ладони и указал длинным пальцем в сторону бумаг на коленях старшего инспектора-детектива, - считайте, что мы проиграли. Потому что метастазы затронули гипоталамус, а именно этот участок отвечает за чувства и поведение человека… В общем, его без труда оправдают, можете поверить мне на слово.
Такэо с досадой раздавил недокуренную сигарету и сплюнул на пол, как какой-нибудь ковбой в баре из вестерна, а Кисаме тем временем пытался прочесть диагноз онколога.
- «Бронхогенная карцинома», - озвучил он и вопросительно покосился на учёного.
- Рак, рак, это рак лёгкого, Хошигаке-сан, - нетерпеливо пояснил тот, не прекращая свои хаотичные блуждания по комнате. Его длинные густые волосы цвета воронова крыла лежали ровной волной за плечами, практически полностью закрывая спину, и то, как время от времени на них мягко вспыхивал блик от случайно попавшего солнечного лучика, заставило Кисаме вспомнить об Итачи – Итачи, который должен был через два часа давать интервью вместе с ними всеми на пресс-конференции, затеянной специально для успокоения населения. Если о результатах исследования к тому времени станет известно…
- С чего вообще вы вздумали сканировать его мозг? – спросил он невпопад и вдруг осознал, что испытывает к криминалисту неоправданную злобу.
Орочимару стянул с себя пиджак, оставшись в одной только серой рубашке, и опустился со вздохом в кресло:
- Любопытство, Хошигаке-сан. Я раньше немного занимался нейробиологическими аспектами превращения людей в серийных убийц, пытался подтвердить или опровергнуть утверждение неврологов из Айовы, что нарушение функций лобной доли мозга способствует появлению садистских наклонностей, да и у Чезаре Ломброзо была одна теория, которую мне хотелось проверить… А врачи в мозге у него нашли метастазы.
Он побеждённо выдохнул, и внезапно Кисаме впервые за всё время его знакомства с Орочимару увидел в этом человеке не легендарную личность, не исполненного тайн гения, а просто человека – уставшего и растерянного, как и они с Такэо, вынужденные хранители страшного секрета, сидящие на этой пороховой бочке и судорожно гадающие, много ли осталось до того, как она рванёт.
- И что же, сколько он ещё протянет с такой болезнью? – подал голос Такэо, который после того, как в его кабинете были произнесены слова «рак лёгкого», больше не закуривал и только пускал косые взгляды в сторону своей красно-белой пачки.
- У него четвёртая стадия, - отозвался глухо Орочимару, взяв в руки чашку со своим давно остывшим чаем, затем передумал, поставил чашку на место и вместо этого вынул из нагрудного кармана платок, чтобы вытереть вспотевшее лицо. – Это означает, что с лечением и химиотерапией шанс выкарабкаться у него ещё есть – совсем маленький, правда, – но вот без всего этого у него максимум четыре месяца, так сказал мне онколог.
- И что же, - пробормотал Кисаме, перелистывая уже чисто механически листочки с заключением врачей, - нам ему об этом рассказать?
Такэо поднялся и, подойдя к окну, плотнее задёрнул шторы.
- Закон обязывает, - явно борясь с собой, объявил он сурово.

***
Сакуре зачем-то понадобилось срочно навестить родителей, а Ино пришлось задержаться в университете из-за пересдачи, так что из девчоночьего коллектива в «У Акимичи» присутствовала только Тен-Тен. Девушка объявила себя представителем Хинаты в деле «Хьюга против Инузуки» и ходила по комнате для персонала, куда перенесли свои разбирательства друзья, с видом строгого судьи, вершащего судьбы мира. На диване теснились Неджи, Наруто и Чоджи – все с каменными лицами, будто действительно на суде, а на стуле в самом центре комнаты сгорбился понурившийся виновник всего этого каламбура – проштрафившийся Инузука Киба. За те несколько дней, что Хината отказывалась с ним разговаривать, парень сильно исхудал, осунулся, скулы на его бледном лице заострились, и шёл от горе-влюблённого такой умопомрачительный смрад из перегара, табака и запаха несвежей одежды, что морщился даже верный друг Чоджи.
- Итак, - прочистив демонстративно горло, начала Тен-Тен деловым тоном, совершенно ей не идущим, - мы вчера посовещались и в итоге придумали для тебя наказание, идиот ты наш Инузука.
Карие глаза Кибы сверкнули надеждой:
- Она меня простит?..
- Если! – Тен-Тен выставила вперёд указательный палец. – Если ты выполнишь одно её условие.
От этих слов обвиняемый подскочил на ноги с таким видом, будто собрался пробежать марафон, и гаркнул во всю мощь лёгких:
- Говорите, что нужно сделать!
Наруто и Неджи обменялись ироничными улыбками снобов, однако промолчали – говорить должна была Тен-Тен.
- Ты, Инузука, - не заставила ждать себя девушка, - оскорбил самое дорогое, что может быть у человека, - воспоминание о первой любви. Не подумав, ты растоптал своими неуклюжими лапами самое сокровенное, что девушка могла хранить в своём сердце, и за это тебе нет прощения.
От этих слов отчаянный энтузиазм Кибы значительно приутих, и он вновь плюхнулся на свой стул, который недовольно скрипнул под давлением его тела. Тен-Тен окинула его уничтожающим взглядом и с видом хозяйки, сжалившейся над уличной псиной и швырнувшей ей косточки от своего обеда, произнесла:
- Но если ты сделаешь то, что она просит, - ты будешь прощён.
И вновь настал черёд для Кибы воспрянуть духом:
- Да не мучайте, скажите уже, что сделать-то нужно!
- Это просто, - отчеканила Тен-Тен и, воспользовавшись тем, что мученик опустил взгляд на свои ладони, подмигнула сидевшей на диване троице. – В отместку за неуважительное отношение к однополой влюблённости своей дамы сердца ты должен будешь испытать её же на себе.
- К-кого? – испугался Киба. – Однополую влюблённость?..
- Ну-у, - судья закатила глаза в деланном раздумье, - хотя бы физическую её сторону. Мы решили, что только так ты сможешь убить в себе свои дурацкие предрассудки насчёт геев и лесбиянок. Так что, ты согласен?
Киба медленно, словно голова его была на шарнирах, повернулся в сторону парней, и такой затравленный у него был при этом вид, что даже Неджи стало немного его жаль. Помолчав немного, словно ожидая хоть какого-то доброжелательного знака от друзей, он, вконец отчаявшись, развернулся обратно к Тен-Тен и опустил голову в глубоком кивке.
- Отлично, - расплылась та в дьявольской улыбке, куда больше идущей ей, чем тот дурацкий деловой тон, которым она зачитывала обвинение, и указала на ведущую в небольшую спаленку дверь: – Иди туда, там тебе всё объяснят.
Комнатка эта раньше, больше двадцати лет назад, действительно использовалась как спальня, и в ней жили Акимичи-сан со своей женой, когда для страстных молодожёнов не нашлось места в семейном доме, но с тех пор как у них родился сын, семье общими усилиями приобрели отдельную квартиру, и в комнатке с тех пор не имелось постоянных жильцов. Порой здесь укрывались от родительских глаз Чоджи с Ино, но в большинстве своём спаленка оставалась безлюдной. Знавший об этом Киба вначале удивлённо, а затем и с опаской взглянул на улыбающуюся вовсю Тен-Тен.
- Иди-иди, - велела она ему и изобразила руками подталкивающий жест. – Там тебя ждут.
С видом человека, которому вот-вот нужно по правилам игры сунуть руку в банку с тараканами, Инузука Киба подошёл к закрытой двери и толкнул её – та с лёгким зловещим скрипом приоткрылась, и узкая полоска света выхватила из черноты широкую кровать, на которой лежало двое.
- О, - протянул с издевательскими нотками знакомый голос, - явился наконец-то. Мы уж заждались.

***
Гаара нарочито медленно облизнул верхнюю губу, глядя на него исподлобья, и с широкой улыбкой протянул руку:
- Ну?..
Второй парень, об отношениях Гаары с которым скандалила недавно Тен-Тен у них в сообществе, сидел у любовника за спиной и поглаживал его обнажённую коленку, но смотрел точно так же, отчего Кибе стало и вовсе уж не по себе. Он по-прежнему стоял у двери, неподвижно, будто кто-то прибил его ноги гвоздями к полу, и боялся сделать хотя бы шаг навстречу этой парочке. Ли – точно, так его звали – придвинулся к красноволосому юноше и шепнул ему что-то на ухо, тот кивнул и снова перевёл свой магнетический взгляд на Кибу:
- Ладно, не хочешь подходить – мы тебя трахнем прямо там, у двери.
Запуганный паренёк дёрнулся, как будто к нему приложили лягушку, и моментально преодолел на деревянных ногах совсем небольшое расстояние до кровати. Двое переглянулись, и Гаара одобрительно протянул:
- Хороший мальчик.
После чего подцепил пальцем его ремень и притянул ещё ближе к себе. Его усадили, затем принудили лечь и сели по обеим сторонам от него. Киба понял, что ему одновременно страшно жарко, душно, хочется пить, а ещё – принять холодный душ. Любовники, похоже, временно забыли о нём, всецело отдавшись страстному поцелую, и на их практически обнажённых рельефных телах играли отсветы оранжевой лампы. Рука Гаары при этом лежала на животе Кибы – похоже, только для равновесия, однако когда горячая парочка развернулась к нему с пылающими от возбуждения глазами, Киба понял, что сейчас эта рука точно что-то с ним будет делать, и был прав: его футболку задрали до самой шеи, затем и вовсе сняли, и Гаара, глядя на его подрагивающую грудь с лёгкой иронией, спросил у Ли:
- Как ты его хочешь?
Тот, ничего не говоря, перевернул напуганного до чёртиков парня, и теперь, лёжа на животе, обливаясь потом и едва не задыхаясь от волнения и жары, он уже не мог видеть, что происходит, но когда чьи-то руки принялись колдовать с его ремнём, Киба почему-то сразу решил, что это Гаара. Вскоре он, совершенно голый, лежал бревном, боясь лишний раз вздохнуть, и только и мог, что прислушиваться к ведущемуся над ним разговору.
- Ничего так, - протянул над ним Гаара и от души хлопнул его по пятой точке. – Расслабься, ты. Простата есть у всех мужчин. Ли, подай смазку.
Потеряв над собой контроль, Киба испуганно заскулил, когда на его бёдра сели и раздался щелчок, будто отскакивала крышка от тюбика. Гаара хохотнул, и внезапно парень ощутил грубую пятерню в своих волосах. Его голову резко подняли и над самым ухом издевательски протянули:
- А-а, ты так сразу боишься. Ладно, поработаешь тогда ртом. Хочешь, парочке трюков научу?
Давление с ног исчезло. Мучительно медленно, словно спрашивая разрешения, Киба снова перевернулся на спину, одной рукой прикрывая промежность, чем вызвал только снисходительные смешки. Гаара теперь лежал на боку, головой на бедре своего любовника, и жмурился от его прикосновений.
- Так что, - улыбнулся он, - учить?
Ситуация, с каждой минутой всё более и более походившая на порнушку, сюжет которой состоял в совращении какой-нибудь провинившейся школьницы-девственницы, Кибе решительно не нравилась, однако ему даже в голову не приходило подвергнуть сомнению вердикт Тен-Тен, что только прохождение этого испытания вернёт ему возлюбленную. Интеллект никогда не был сильной стороной Инузуки Кибы, поэтому, не видя для себя иного выбора, он сжал плотно кулак свободной руки и кивнул:
- Учи.
Гаара поднял взгляд на любовника – тот передёрнул плечами, – и вдруг… С ним что-то произошло.
- Господи, ты действительно твердолобый, - произнёс он со своей обычной чуть заносчивой интонацией. - Инузука, если ты сейчас же не включишь мозг, я, клянусь, накормлю тебя этой смазкой.
Киба растерялся: и куда только делись непристойный взгляд, плавные, кошачьи движения, совращающий голос, будто взятый из высокорейтингового порнофильма?.. Перед ним, пускай практически голый и возлежащий в пафосной позе, был обыкновенный Сабаку Гаара, привычно наглый и не выбирающий выражений: от него больше не веяло духом соблазна, и не было в его взгляде того особенного блеска – его сменило неподдельное раздражение, тоже, по большому счёту, очень для Гаары характерное.
- О чём ты? – Киба бросил опасливый взгляд на тюбик в руках друга.
Любовники снова переглянулись, и Гаара с нажимом произнёс:
- Мозг, Киба, ты его включить сегодня не забыл, случайно? Или у тебя заряд кончился, а зарядное устройство ты пропил? Зачем, ты думаешь, мы всё это затеяли?
- Ч-чтобы… чтобы я почувствовал, что чувствовала она, - неуверенно пробубнил парень, обидевшись на замечания в адрес своих интеллектуальных способностей.
- Вот болван, - процедил сквозь зубы Гаара, в глазах Кибы окончательно превратившись в себя привычного. – Во-первых, любовь и секс – это разные вещи, во-вторых, ты стопроцентный натурал, как ты можешь понять её чувства? Единственное, что ты в силах реально сделать, - это принять её такой, какая она есть, и любить её безотносительно! Ну и, в-третьих, - тут он поднялся и с нежностью, которой Киба уж никак не ожидал от Гаары, потёрся щекой о плечо своего любовника. – Я бы ни за что не позволил ему даже прикоснуться к тебе, разве это не понятно, дубина ты лесная?!
Эта тирада выбила Инузуку из колеи окончательно.
- Так что, это… хм… не надо мне делать?
Ли рассмеялся, а Гаара раздражённо цокнул языком:
- Мы просто поиздевались над тобой – за то, что ты такой идиот. Никто бы тебя не заставлял ничего делать, прекрати уже тупить!
- Я не… так что, я… - Киба захлопал глазами, всё ещё не веря своему счастью.
Гаара процедил сквозь зубы крепенькое ругательство, перегнулся через кровать, отыскал там недавно стянутые с друга штаны и швырнул ими в него:
- Одевайся уже, балда ты несносная. Хината давно тебя простила. Вся эта клоунада была больше для Неджи – он сказал, что теперь, когда у него на тебя есть компромат, ты станешь поаккуратнее выбирать слова в присутствии его сестры. А теперь иди, ты нам уже глаза намозолил, чудо-юдо, блин!
Так и не придя в себя окончательно, Киба наспех натянул на себя одежду и помчал к выходу, услышав напутственное в спину:
- И помойся, чмо!
В комнате прибавилось людей: теперь на диванчике рядом с Чоджи сидела Ино, а на месте Неджи – Киба едва не рухнул на пол от изумления – его ждала Хината. Наруто вместе с Неджи и Тен-Тен стояли в углу и о чём-то оживлённо перешёптывались, но когда он вышел, тут же замолкли и только смотрели озорными глазами.
На Хинате было восхитительное по своей простоте и элегантности белое платье длиной до колена и милые туфельки на высоком толстом каблучке. Её длинные густые волосы были заплетены в косу, закреплённую бантом и спускающуюся вниз по её левому плечу. Когда она устремила на него свой откровенный и чуть испуганный взгляд, незадачливый влюблённый внезапно осознал, что ноги у него подкашиваются. Сил, однако, хватило, чтобы доплестись до дивана и рухнуть перед любимой девушкой на пол. Не произнеся ни слова, он обнял её колени и зарылся лицом в лёгкую белую ткань. Её пальчики коснулись несмело его волос, затем погладили.
- Киба-кун…
Дверь спаленки отворилась, и оттуда выглянули заказные совратители, уже полностью одетые и очевидно довольные своими воспитательными мерами. Киба не обращал ни малейшего внимания на своих мучителей – для него перестало существовать всё в мире, кроме тёплого, родного, нежного тела, прикосновение к которому было равносильно прикосновению к небесам.
- Прости меня, - простонал он, зарываясь глубже в ложбинку меж её бёдер, как провинившийся ребёнок, ищущий утешения у матери. – Прости, я никогда больше так не поступлю, никогда-никогда. Я тебя люблю.
- Отлично, он её любит, - повторил Гаара пересмешником. – Хината-чан, поверь, он говорит правду. Никогда ещё не встречал настолько отчаянного натурала, готового ради любимой девушки выучиться, как надо…
Остаток фразы он прожевал, потому что Ли вовремя прикрыл ему рот.
- В общем, он действительно просит прощения, - заключил парень, а Гаару потянул за собой обратно в спаленку, и перед тем, как дверь за ними закрылась, все сумели расслышать: - А с тобой мы сейчас проведём разъяснительную работу.
- О, нет, режим «Ли-сенсей»! – взвыли в притворном ужасе из комнатушки. – Вы меня будете сейчас наказывать?
Чем завершилась разъяснительная работа, находящиеся в комнате так и не узнали, потому что Тен-Тен выгнала всех прочь, дабы не мешать воссоединившимся сердцам, а Хината с Кибой были настолько поглощены друг другом, что, пожалуй, не заметили бы, даже если крышу над их головами снёс бы ураган.

***
Дом Учихи Изуны сегодня, как и каждый раз двадцать шестого мая на протяжении уже многих лет, полнился людьми – Саске помнил, как их с Итачи приводили сюда, когда ему было почти пять, и его ещё тогда жутко удивило, как в таком небольшом доме могло поместиться столько человек. Дом Изуны-сана действительно имел весьма скромные размеры, а родственников в этот день, который кто-то из старших решил назвать днём рождения клана, в самом деле приходило достаточно – почти все. На традиционный обед иногда оставался даже вечно занятый дядя Обито, и вырванное у него обещание заглянуть хотя бы на полчаса было единственным, что поддерживало боевой дух Саске, потому что иначе он бы уже наверняка закрылся в кладовой, где вечно пахло чем-то кислым, и не выходил оттуда, пока мама не позовёт возвращаться домой.
Саске не очень любил лето, потому что, думая о его наступлении, он непременно соскальзывал мыслями на эту дату – двадцать шестое мая, - день, когда все сходили с ума. Женщины клана, и его мама в том числе, готовились к встрече с родными со всей возможной тщательностью: за неделю до дня "Х" начинали приводить в порядок ногти и кожу, прочитывали от корки до корки газеты, дабы быть в курсе всех последних событий и не попасть впросак при беседе с какой-нибудь шибко умной сестрицей, с вечера готовили волшебные масочки для лица, а утром первым делом бежали в салоны красоты, где им крутили замысловатые причёски и превращали в неузнаваемых красавиц умело наложенным макияжем. Мужчин эта беготня за имиджем тоже касалась, но их приготовления имели несколько иной окрас: Учиха Фугаку, например, брал с собой все фотографии, которыми можно было бы подтвердить его рыболовецкие достижения за последний год, отбирал у детей их табеля успеваемости и грамоты, вспоминал и аккуратно записывал в блокнот все похвалы, которые он недавно получил от вышестоящих лиц, а жене совал в руки свою заначку и требовал купить ему приличный костюм. Саске и Итачи дружно ненавидели двадцать шестое мая и всякий раз пытались увильнуть от необходимости участвовать в семейном конкурсе достижений, но оба родителя почему-то твёрдо стояли на том, чтобы на встречу явилась вся семья – однажды дошло даже до того, что отец притащил туда температурящего Итачи, после чего тот заболел бронхитом и слёг на две недели.
Зачем маме, которая, по мнению Саске, и без всяких там причёсок и дорогой косметики была очень красивой, вся эта мишура, он не понимал и очень обрадовался, когда в этом году, в связи с волнениями за Итачи, Учиха Микото практически не готовилась к семейным сборам. Зато остальные женщины клана, вплоть до шестнадцатилетних девчонок, троюродных сестёр Саске, были сплошь накукленные, что лично ему казалось жалким зрелищем.
Но это было не главной причиной, по которой Саске чувствовал себя в этот день таким несчастным. Во-первых, ему не нравился дедушка Изуна. Не то чтобы он был противным, нет – тут дело обстояло как раз наоборот: дедушка Изуна, брат известного Учихи Мадары, уехавшего в какую-то далёкую страну, когда Саске исполнился от силы год, был из тех, кого любили приглашать на всякого рода вечеринки, потому что он обладал редким талантом говорить на любую тему. Изуна, моложавый пятидесятитрёхлетний мужчина, был весьма улыбчив и просто обожал Саске, потому что, по его словам, двоюродный внук был очень на него похож. «Как в зеркало смотрю, ей-богу! – любил восторгаться дедушка Изуна, беря его за плечи, и затем с хохотком добавлял: - Тридцать лет назад». Поначалу Саске не верил болтливому родственнику, но когда ему предоставили в доказательство фотографии, отпираться дальше было нельзя – что ни говори, а определённое сходство между ними имелось. Если Учихе Изуне нравилось смотреть в своё молодящее зеркало, то обратный процесс со стороны Саске восторга не вызывал – это было одной из причин, по которой семейные собрания превращались для него в тяжкую повинность.
Второй и, пожалуй, главной причиной было повышенное внимание к его персоне троюродных сестёр и тётушек, ведущих свой род от Учихи Уручи и Учихи Теяки, пожилой семейной пары, которые после выхода на пенсию открыли свою кондитерскую и с тех пор повадились угощать родственников на праздники чудеснейшими яствами. Две их дочери, дамы возраста Микото, были в восторге от «пупсиков» – Итачи и Саске – и не упускали возможности подёргать их за щёки, а ближе к вечеру, когда одинокие тётушки вливали в себя достаточно горячительного, и ущипнуть за мягкое место.
У каждой из подозрительных тётушек было по две дочери – эти четверо, сколотив ещё в детстве дружную команду фанаток, не давали покоя своим братьям, и если раньше их знаки внимания проявлялись в виде мелких проказ, то когда самая младшая из сестёр вступила в переходный возраст, преследования начали обретать нешуточный характер. Старшей, Сачико, до безобразия нравилось домогаться Итачи, и для этой цели она выбрала наидревнейшее женское оружие – сексуальность. Саске не разбирался в размерах женской груди, но был почему-то абсолютно уверен, что его сестрица испытывает определённые трудности в поиске нижнего белья на свои впечатляющие формы. Нынче же Сачико-чан затосковала, сидя за столом рядом с дядюшкой Яширо, который развлекал её историями из своей полицейской практики.
Остальные три сестрицы были фанатками Саске, и как раз из-за надоедливого внимания этой троицы он и спрятался сейчас между Учихой Кагами и Учихой Хикаку, рядом с которыми девчонки шуметь не посмели бы. Дедушка Кагами был примерно одного возраста с Изуной и, если верить слухам, крутился в верхах какого-то секретного отдела специального назначения; вся его личность была насквозь пропитана тайнами, поэтому многие Учихи старались его избегать – просто так, на всякий случай. К Саске же дедушка Кагами относился весьма благосклонно, хотя объективных причин для этого парень не видел. Учиха Хикаку был дядей Шисуи и до того, как они с Итачи разругались в студенческие годы, имел статус частого гостя в доме Микото и Фугаку. Хикаку считался известным волокитой и частенько подшучивал, что заберёт к себе Микото, лишь только её муж отвернётся. К четвёрке прелестных родственниц он тоже, что называется, подкатывал, но всё больше ради забавы, хотя те воспринимали его сальные шуточки всерьёз и по возможности обходили странного дядюшку стороной. Именно в компании этих двоих родственников Саске чувствовал себя в безопасности: коротая время в ожидании прихода брата или дяди, он наполнил свою тарелку вкусностями и с угрюмым видом поглощал кулинарные изыски тётушек, надеясь на скорое спасение.
Мама вместе с компанией женщин с самого прихода растворилась в трёхмесячном малыше, которого привела с собой жена Учихи Инаби – из соседней комнаты только время от времени доносились счастливые взвизгивания, когда дитё творило что-то ну совсем уж милое. На заднем дворике папа курил в компании Учихи Якуми, своего сотрудника, и Учихи Сетсуны – пожилого джентльмена, который, как слышал Саске, всем сердцем ненавидел Учиху Мадару, но за что, никто не знал. Дочь Сетсуны, взрослая дама возраста Итачи, находилась сейчас в одной из комнат, откуда слышался гул музыкального канала телевизора, и болтала с Шисуи и его невестой. Кто-то из женщин возился на кухне, обмениваясь заодно свежими сплетнями, кто-то вливал в себя спиртное, кого-то из младшего поколения уже усадили смотреть семейные фотографии – словом, в доме, как и всегда, царил полнейший хаос. Обычно все гости собирались часам к четырём, и тогда уже произносился первый тост, а до этого времени пришедшие родственники занимались кто чем. Некоторые охотники до выпивки, как, например, дядюшка Хикаку, времени зря не теряли и уже успели попробовать каждую из стоящих на столе закусок и изрядно напиться. В верности последнего Саске уверился после того, как Хикаку повернулся к нему и со всей серьёзностью произнёс: «Что, Саске-кун, не бывать тебе дядей? Потерял братишку-то?». Услышавший это Кагами, мрачный, как и всегда, только поморщился неодобрительно, но вскоре вновь погрузился в свои секретные думы.
Саске хотелось поскорее убраться из этого проклятого места: если от девчонок он нашёл укрытие, то от дедушки Изуны и альбома с его юношескими фотографиями оно не спасёт, это уж точно. Суйгетсу настрочил ему уже пять сообщений, в которых щедро сыпал вредными советами из серии «Как удачнее всего свалить со скучной тусовки», но Саске ограничивался только тихим хихиканьем в рукав, осуществлять эти безумства, естественно, и не помышляя. Надо было хотя бы дождаться середины обеда, а там уже что-нибудь выдумывать.
Итачи и Кисаме-сан явились, когда всё обширное семейство наконец-то собралось за столом и хозяином дома была произнесена приветственная речь. Саске поперхнулся едой, увидев, как двое гостей заходят в гостиную, сопровождаемые Фугаку: на лице Итачи застыло каменное выражение показного безразличия, Кисаме-сан выглядит так, будто заранее приготовился к грандиозному скандалу. Зато папина реакция его порадовала – тот вовсю улыбался, и улыбка эта была живая, с юношеской искоркой, словно он тоже ощущал преддверие семейной ссоры, но был ей отчего-то рад. Все Учихи разом подобрались, и повисло напряжённое молчание, настолько плотное, что Саске побоялся нарушить его покашливанием – еда таки встала у него поперёк горла.
- Многие из вас уже знают Хошигаке Кисаме, - начал Фугаку, став между любовниками и приобняв их за плечи. – Кто-то из вас о нём слышал. – Он многозначительно покосился на группу самых заядлых сплетниц из рода Учиха, те ответили колючими взглядами. – Словом, можете считать его членом семьи. Итачи?
Саске почувствовал, как пальцы на его ногах судорожно поджались, когда он посмотрел в лицо брату. Тот, явившись прямиком с телеконференции, всё ещё был загримирован и, возможно, поэтому казался настолько бледным, а глаза его – глубокими, как два чёрных колодца.
- В этой стране нам вряд ли когда-либо разрешат узаконить наши отношения, - произнёс он таким тоном, словно зачитывал вслух список покупок, - так что свадьбы не будет. Но я хочу, чтобы все знали: мы с Кисаме-саном действительно встречаемся. Здравствуйте, дедушка Изуна.
Учиха Изуна, не ожидавший, что к нему обратятся, кивнул с опозданием и молча указал на свободные стулья за столом. В абсолютном молчании любовники заняли предложенные места, и когда даже через минуту разговор не возобновился, Итачи всё с тем же ледяным спокойствием продолжил:
- Знаете, я не считаю, что мои предпочтения – это что-то, чего следует стыдиться, скрывать это, обманывать остальных, только чтобы уберечь их нервы. А ты как считаешь, Шисуи?
Он посмотрел на бывшего друга прямо, как смотрят на врагов, и от взгляда этого у Саске по спине пробежали мурашки: вспомнилось, как однажды, больше десяти лет назад, двое мальчишек из-за чего-то повздорили, играя в пиратов на заднем дворе дедушки Изуны в один из семейных праздников, в результате чего Шисуи едва не утонул в пруду, где хозяин разводил карпов кои. Когда матери разняли драчунов и вовремя оказали помощь наглотавшемуся воды мальчику, тот, бешено сверкая красными глазами, объявил, что Итачи пытался его убить, на что тот только посмотрел на него с тайной издёвкой – точно так же, как сейчас.
Шисуи, к переменам во внешности которого Саске пока не успел привыкнуть, переглянулся со своей невестой и опустил взгляд, давая понять, что вызова не принимает. Тогда в разговор вступил дядя Текка: он вместе с Яширо и Инаби состоял в отделе борьбы с организованной преступностью и невзлюбил Итачи ещё с тех пор, как того перевели в отдел уголовного розыска. Возможно, эта троица считала несправедливым стремительный карьерный взлёт слишком юного родственника, но Саске, хоть и не был в курсе офисных сплетен, всё-таки считал, что дело было в скрытой гомофобии.
- Итачи, ты вообще в своём уме? – зарычал Текка, тряхнув волосами, как дикий зверь. – Думаешь, если тебе повезло остаться в живых, то ты теперь имеешь право диктовать условия?
По губам Итачи разлилась холодная неприятная улыбка, и если бы Саске присутствовал при их с Шисуи разговоре несколько недель назад, то сразу понял бы, отчего краска сошла с лица бывшего друга его брата.
- Нет, дядя Текка, не поэтому. Совсем даже не поэтому.
- А почему же ты вдруг стал такой смелый, а? – вздыбился разгорячённый выпитым Учиха Яширо, всегда называвший Итачи за глаза маленьким педиком. – Ещё и привёл своего ёбаря, будто…
- Яширо! – гаркнуло на него сразу несколько голосов, поверх которых пронёсся грозовыми нотками крик Учихи Фугаку.
Саске заметил, как губы Кисаме-сана побелели – так плотно он их сжал. Рука Итачи легла на плечо любовника и крепко стиснула, однако лицо его оставалось всё таким же безмятежно холодным, и вряд ли это можно было списать только на проделки телевизионного грима.
- Я понимаю, из-за чего это недовольство моим поведением, дядя Яширо. Поверь, прекрасно понимаю, именно поэтому я молчал все эти годы и намеревался молчать и дальше, если бы не… - он снова пустил убийственный взгляд в Шисуи, - …определённые обстоятельства. Но смысла утаивать что-то больше нет, это во-первых. А во-вторых, - тут он сделал паузу, вглядываясь поочерёдно в лица всех родственников, - совершенно недавно я узнал кое-что до такой степени любопытное, что… что решил со всеми вами поделиться.
Краем глаза Саске приметил, как папа и мама удивлённо переглянулись: похоже, того, что собирался сейчас обрушить на плечи клана их сын, не знали даже они. Кисаме-сан мрачнел, казалось, с каждым мигом всё больше и больше, но вмешиваться, видимо, не планировал. Лёгким движением Итачи поднялся из-за стола и прошёл к тому его краю, где, настороженно сдвинув брови, сидел Учиха Изуна.
- Знаете, - начал он тоном детектива из одного из тех английских фильмов, где происходят загадочные убийства, а виновником оказывается какой-нибудь садовник, - раньше меня не удивляло то, что вы, дедушка Изуна, не любите говорить о своём брате. Всё, что мы, дети, слышали о нём, это то, что он около двадцати лет назад уехал за границу, ну и, конечно, мы все знали известную историю, что именно он посадил за решётку Хашираму Сэнджу, создателя фирмы, на которую сейчас работает дядя Обито. Но раньше мне даже в голову не могло прийти спросить о том, почему дедушка Мадара является табу в семейном разговоре – и вот, сам того не желая, я на днях узнал правду.
Саске почувствовал, как горло его сжимает холодная лапа недоброго предчувствия. Он не имел ни малейшего понятия о том, что было на уме у Итачи, но, судя по тому, как переменились лица некоторых из Учих, он нащупал нечто запретное. Словно не замечая вызванной его словами реакции, Итачи продолжал, обращаясь якобы к Изуне, но каким-то образом умудряясь вести беседу со всем кланом.
- Я не поленился и нашёл Учиху Мадару через Интернет, чтобы проверить истинность сведений. Дедушка Изуна, вы знали, что он живёт сейчас в Норвегии?
Пожилой Учиха, насупленный и злой, скупо кивнул. Итачи расплылся в улыбке победителя, отчего напомнил Саске вдруг того учёного-криминалиста, Орочимару, интервью с которым видел на днях по телевизору.
- А вы знали, что все эти годы он счастливо жил вместе с Хаширамой Сэнджу? Что он состоял и состоит с ним в тех же отношениях, в которых состою я с Кисаме-саном?
И тут – словно кто-то вспорол тишину ножом: она взорвалась так внезапно, что Саске передёрнуло. Заговорили разом все, даже вечно помалкивающий Учиха Кагами. Женщины вопили сиренами и бросались в него: «Как ты смеешь?!», мужчины обзывали его лгуном и требовали забрать слова обратно, а те из Учих, кто был помладше, только выли что-то неразборчивое.
- Что ты городишь, Итачи? – наперебой звали сына отец и мать, оба с блестящими от волнения глазами.
Саске оглядел присутствующих за столом и понял: нет, говорили не все. Кое-кто молчал: Шисуи, его невеста, Учиха Сетсуна, который с момента упоминания ненавистного им имени замкнулся в себе. Молчал также и Учиха Изуна, хозяин дома. Глядя прямо перед собой, он словно не замечал творящегося вокруг него хаоса, и в его глазах Саске не прочёл ничего, кроме глубоко закравшейся тоски.
Дождавшись, пока волна возмущений несколько уляжется, Итачи продолжил:
- Он сам мне признался, что больше не мог выносить давления родственников и преследований на работе, поэтому и уехал вместе с любовником подальше от, как он самолично выразился, этой тирании. Если кому-то интересно, то он до сих пор служит в полиции, только уже полиции Норвегии, и вполне доволен своей жизнью. Этим летом он приглашал нас с Кисаме-саном к себе, так что если кто-нибудь хочет фотографии, заказывайте сразу.
И вновь на него посыпался град обвинений, в котором Саске сумел различить папино полушуточное: «Ну, Итачи, ну циркач!..» и мамин оклик: «Сынок, прекрати, умоляю!».
- И я завёл эту тему только для того, - повысил голос Итачи, сверкнув дерзкой улыбкой, - чтобы спросить: дедушка Изуна, кто знал об истинной причине отъезда вашего брата? Судя по тому, что мне не верят, я предполагаю, что вы и те, кто был в курсе, попросту замолчали эту тему, дабы не нарушать традиций клана. Так что? Скажете мне правду? Очень уж любопытно.
Саске вдруг поймал себя на том, что искажённое скрытым гневом лицо старшего Учихи только сейчас обрело для него похожесть со своим собственным, и от этого ему вдруг стало боязно. Изуна повернул голову, чтобы смотреть на Итачи, и выцветшим голосом произнёс:
- Из присутствующих здесь знали только я, Сетсуна, Кагами и Теяки.
Не отдавая себе отчёт в том, что делает, Саске прошёлся взглядом-молнией по всем четырём. Сетсуна только скис пуще прежнего, сидящий справа от парня Кагами, человек, привыкший всю свою жизнь хранить секреты, ничем не выразил своё недовольство, а вот Теяки, радушный дедушка, последние годы позабывший всё о полицейской работе и возящийся в своей кондитерской, не на шутку рассвирепел.
- Изуна! – зарычал он, сдавливая в руках палочки. – Мы клялись молчать! Ради остальных!
- Да поздно уже, Теяки, ты что, не видишь? – огрызнулся на него хозяин, внезапно выпрямившись и приобретя упрямый вид. – Всё равно уже.
Саске перевёл взгляд на Итачи: тот, похоже, и сам не ожидал, что его слова подтвердятся настолько быстро, и теперь выглядел несколько растерянным. И тут началось нечто совершенно невообразимое. Невеста Шисуи рывком поднялась с места, гаркнула своему жениху: «Расскажи им всё!» и помчала к выходу – как раз вовремя, чтобы открыть дверь явившемуся дяде Обито. Сачико, та самая из четвёрки девчонок, что охотилась за Итачи, теперь принялась кричать на своего дедушку-кондитера, что он всё это время её обманывал и что она ни за что не пойдёт замуж за парня, которого он для неё выбрал.
- И вообще, я люблю Ритсуко! – завершила она свой бессвязный обвинительный монолог, после чего разрыдалась. Саске не знал, кто такая эта Ритсуко, но из обрывков последовавшего за этим скандала понял, что они с Сачико лучшие подруги.
Тем временем Шисуи выяснял отношения с родителями и дядей Хикаку – перекрикивая поочерёдно то папу, то маму, уворачиваясь от оплеух, пытался выкрутиться, объяснить как-то слова своей фиктивной невесты, но те и так уже обо всём догадались. Воспользовавшись царящей в комнате неразберихой, Саске помчал к выходу, где всё ещё стоял, держа под руку неизвестную беременную красотку, дядя Обито.
- Саске, что происходит? – спросил он, не решаясь завести свою даму сердца внутрь. – Странно: я даже ещё не поздоровался ни с кем, а они уже ругаются. А это Рин, кстати, моя невеста. Познакомься. Когда ты работал у Намикадзе-сана, ты частично выполнял её обязанности.
- Здравствуйте, - пробормотал Саске неловко, отчего-то устыдившись того, что слишком долго задержал взгляд на округлом животе ослепительно красивой женщины. – Дядя, скажи моим, что мне надо было идти, я не хочу в их дела сейчас ввязываться…
- Так а что произошло-то? – удивился Обито.
Саске, уже натягивая туфли в прихожей, бросил хмуро:
- Итачи произошёл.
Перекинув рюкзак через плечо, он уже собрался было уходить – но перед тем, как открыть дверь, всё-таки заглянул ещё раз внутрь, где не утихал учинённый его братом скандал, и щёлкнул пару раз фотоаппаратом, который его попросила взять мама. Счастливых улыбок, как в прошлые годы, запечатлеть ему не удалось, но это было, пожалуй, даже хорошо.

***
Суйгетсу шагал за ним вприпрыжку и то и дело останавливался, дабы разглядеть какую-нибудь понравившуюся ему шмотку на проходивших мимо красивых парнях. Саске не был уверен, что привлекала взгляд его друга именно одежда, но из солидарности держал своё мнение при себе, потому что по дороге в квартал голубых фонарей Карин уже успела дважды лупануть своего благоверного по голове, причём за что – никто из двоих её спутников так и не понял.
В этот день сумасбродная парочка красовалась в шортах: Карин – до неприличия коротких, Суйгетсу – до колена, и их негласный лидер чувствовал себя несколько неловко в своём лучшем костюме, так как явился прямиком с завершившейся скандалом семейной встречи. Карин всё время прогулки крепко держала его под руку и щебетала о своём знакомом-гее, которого она подсадила на его блог и который теперь жаждет с ним встречи. Саске хоть и догадывался, что всё это подстроил Суйгетсу, но виду не подавал и только кивал в нужных местах. Естественно, ни с каким таким знакомым-геем он не собирался встречаться, даже если скажет себе, что всё это – ради отвлечения. Попросту не получится.
- По телеку показывали это место, - остановил их Суйгетсу и бесцеремонно оторвал Карин от своего кумира, будто только что заметил их близость: - Ну-ка руки убрала, дура!
Карин ощерилась и занесла было над его макушкой руку, однако вывеска бара, возле которого остановилась их компания, умерила её пыл и пробудила взамен любопытство.
- Точно он, - кивнула девушка и поправила с умным видом свои прямоугольные очки в толстой оправе. – Так что, зайдём, да?
Суйгетсу хмыкнул снисходительно и потянул Саске за собой, обронив на ходу:
- Говоришь, ты здесь уже бывал однажды?
Внутри практически ничего не переменилось с тех пор, как он заходил сюда почти три недели назад – разве что прибавилось людей, вероятно, таких же любопытствующих, как и они трое. Помещение всё ещё дышало прохладой и было погружено в нежный полумрак, и только тихая музыка, ласкающая ранее ненавязчиво слух посетителей, сменилась бормотанием плоского навесного телевизора. Светловолосый бармен, о котором Итачи отзывался самыми тёплыми словами, протирал рассеянно стаканы, вывернув голову так, чтобы смотреть в экран, где Саске с удивлением увидел собственного брата. Похоже, показывали сегодняшнюю пресс-конференцию, потому что и Итачи, и Кисаме-сан были в той же одежде, в которой явились на встречу клана.
Суйгетсу первым ввинтился на круглое сиденье стула на высоких ножках и постучал по стойке, привлекая внимание симпатичного бармена.
- А я вас видел по телевизору, - улыбнулся он своей самой что ни на есть очаровательной улыбкой, за которую моментально получил щипок от Карин в бедро.
Бармен небрежно ответил на улыбку и хотел было вернуться к просмотру, но взгляд его внезапно задержался на стоящем пока что в стороне Учихе.
- Ой, ты же Саске! – выдохнул он поражённо и вместе с тем обрадованно. – Брат Итачи!
Суйгетсу и Карин развернулись к нему с одинаковым лукавым выражением на лицах, и парень протянул:
- Саске-кун, мы чего-то о тебе не знаем? Почему тебя здесь как родного привечают?
- Да нет же, - отмахнулся бармен, - просто Итачи мне о нём рассказывал, и виделись тоже один раз, мельком. Вы, стало быть, его друзья?
- Мы – не просто друзья! – с гордым видом объявила Карин, усаживаясь рядом с бойфрэндом. – Мы фанаты, которые пришли лечить его сердечную рану. Налей-ка нам, красавчик, чего покрепче, у нас запланирована высокоградусная терапия!
Блондин, которого, как вспомнил Саске, звали Дейдара, заспорил было, что им ещё нет двадцати, но как-то вяло и в конце концов сам же предложил им бесплатно бутылку хорошего коньяка, прибавив:
- За всё то, что сделал для меня твой брат, Саске.
Поухаживав за гостями, он снова прилип к экрану, где как раз показывали крупным планом волнующегося Итачи. Суйгетсу приподнял стакан и, воспользовавшись моментом, пока Карин отвлеклась на беседу с весьма милой девушкой, бросил с хитрой ухмылкой:
- А братишка-то твой сердцеед – вон, видишь, как блондина этого зацепил? Глаз оторвать не может.
- Да ладно, - взбунтовался Саске, тоже перейдя на шёпот, - они друзья просто, понял?
Разуверять его в этом Суйгетсу не стал – только улыбка его стала шире. Отчего-то обиженный из-за брата, Саске принялся следить за молодым барменом – и практически сразу в глаза ему бросилось то, чего он раньше почему-то не заметил: обожающий взгляд, лёгкий румянец, повышенное внимание, как только на экране возникало лицо Итачи. Все признаки влюблённости были налицо, и когда Саске, чувствуя себя проигравшим, вновь повернулся к другу, тот понимающе похлопал его по плечу и добавил:
- Ну а что? Вы оба парни ничего так. Я б тоже на его месте, может, втрескался – герой всё-таки, Коноху от душегуба спас.
Внезапно изображение конференц-зала сменилось чёрной картинкой, затем на ней запрыгали с шипением какие-то линии, и через несколько долгих секунд на экране возникла перепуганная ведущая, нервно выравнивающая зажатую в руках стопку бумаг.
- Мы прерываем этот выпуск срочным сообщением, - затараторила она, запинаясь, и даже грим не мог скрыть, что с лица её сошли все краски. – В министерстве иностранных дел, что находится в центре Конохи, десять минут назад произошёл мощный взрыв. Спасатели и пожарные уже на месте. Число жертв пока что неизвестно.
С минуту она пыталась установить связь с выехавшим на место репортёром, и наконец возникло изображение: огромное белое здание, стремящееся всей своей мощью ввысь, в синее небо, и из нескольких окон валит густой чёрный дым, время от времени рассекаемый язычками плотоядного пламени. Все находящиеся в баре разом окаменели: звук был прикручен практически до минимума, поэтому услышали о трагедии наверняка не все, но жуткая картина давала всё понять и так. Из парадного входа выбегали люди, спасатели в ярких жилетах выводили раненых, медики белыми привидениями носились туда и обратно, кто-то тащил каталки, кто-то возвращался с ними – полными.
В определённый момент Саске осознал, что с небывалой силой сжимает в руке свой стакан, что ещё немного – и тот разобьётся под его напором. Он заставил себя ослабить хватку, заставил себя подняться, хотя ноги стали как ватные и он едва мог их чувствовать.
- Нужно… нужно…
Продолжение фразы он растерял, и какое-то время ему казалось, что и не найдёт его – в голове стало вдруг пусто, словно кто-то взял да вытряс зачем-то всё из неё. Рядом с ним выросла фигура хмурящегося Суйгетсу:
- Чем ты можешь помочь, Саске? Сядь, никуда тебе не нужно.
- Но…
- Сядь, парень, - уже настойчиво повторил его друг и надавил на его плечо, принуждая вновь опуститься на своё место.
Карин, напрочь забыв обо всём окружающем, всё смотрела в экран, и в глазах её за стёклами очков поднималась голая, настоящая паника. Где-то на задворках сознания Саске мелькнула слабая мысль, что и он, верно, сейчас выглядит не менее напуганным. Это здание – высокое и всегда такое красивое, такое величественное и словно возвышающееся над повседневной жизнью города – Саске видел каждый день на своём пути в старшую школу и настолько привык к его монументальности, к его постоянству, что вид его такого, охваченного паутиной паники, беспомощного, раненого, вызывал в нём не только щемящую тоску по былым временам, когда всё было мирно, но и действительно заставил его испугаться. Не за кого-то конкретного, а просто испугаться. Потому что там гибли люди, и наверняка можно было учуять запах горелого человеческого мяса, пожираемого ненасытным огнём, и сердца у всех стучали быстро-быстро, а руки тряслись, но дрожь эту нельзя было выдавать, потому что пока в здании господствует пламя, нужно быть сильными и не показывать ни ему, ни остальным свою слабость.
Это был мир, в котором привычную ткань реальности словно разорвали, и человеческие жизни оказались выстроенными в ряд по краям этой огромной бреши: кому-то удалось, удерживаясь из последних сил, остаться на поверхности, а кому-то предстоял бесконечный полёт в пустоту неизвестности…
Но самым испуганным, пожалуй, выглядел Дейдара. Он смотрел на результат разрушительного взрыва широко открытыми глазами, в которых плескалась огромная и мощная эмоция, имя которой дать Саске не мог, но если бы рядом оказался Учиха Итачи, он непременно узнал бы этот взгляд: точно так же выглядел Дейдара в ту ночь, когда они вдвоём, подобно маленьким мышкам, застыли под стойкой, боясь дышать, и с леденящим душу ужасом прислушивались к раздающимся по залу шагам.
Молчание сковывало всех вокруг до тех самых пор, пока жуткую картину не прекратили показывать и ведущая не принялась тараторить, с жадностью хватая воздух, новые подробности.
Саске вновь поднялся и с отсутствующим видом объявил:
- Мне надо домой.

***
Итачи не пустил его за руль и повёл машину сам, потому что телефон Кисаме разрывался от звонков, на которые нельзя было не ответить. Звонили из отдела национальной безопасности и не попросили – поставили перед фактом, что отныне он, как ответственный за дело Акацуки девятилетней давности, обязан сотрудничать с ними по любому вопросу. Звонили из архива и переспрашивали, действительно ли можно неким дяденькам без письменного разрешения отдавать его старые файлы. Звонил Такэо с запоздалым предупреждением, что от высших инстанций поступило распоряжение, гласящее: отныне отдел национальной безопасности получает приоритет над рабочим временем старшего инспектора-детектива. Также было упомянуто вскользь, что к делу вполне могут привлечь также Итачи, и до этого момента Кисаме держался молодцом – но внезапно сломался, наорал на начальника и бросил трубку, а сейчас нервно курил, забывая стряхивать пепел, и смотрел налившимися кровью глазами прямо перед собой.
- Не переживайте так, - попытался подбодрить его Итачи, хотя у него самого так сильно билось сердце, что его стук отдавался в горле. – Может, это и не Акацуки, это ведь всего лишь версия.
Кисаме перевёл на него тяжёлый взгляд, но ничего не стал говорить – одного этого взгляда хватило, чтобы Итачи замолчал.
- Как бы снова не открыли дело, - вздохнул он, сдавив пальцами виски – там что-то противно бухало. – Это ведь начнут снова всех дёргать: Дейдару затрахают допросами, Зецу, может, снова в больницу отправят, Конан…
- Она ведь в тюрьме.
- Но она была в тройке главных, Итачи. Да и потом, с её связями… - Он вдруг запнулся, потеряв мысль, и натужно застонал: - Чёрт, они ведь наверняка раскопают, что я её навещал! И что ты к ней приходил. Теперь мы наверняка под подозрением окажемся, мать его…
Если Итачи и взволновала эта новость, он ничем этого не выдал – только произнёс холодным тоном:
- Кисаме-сан, у нас с вами нет мотива для подобного преступления, да и вообще, если бы они подозревали вас, то не стали бы подключать к делу, вы не считаете?
Мужчина посмотрел на него со слабой надеждой во взгляде – было очевидно, что он борется с собой, принуждая себя поверить. Затем отвернулся, буркнув:
- Значит, они ещё не раскопали про нашу дружбу. Прошёл всего-то от силы час с момента взрыва. Но Дейдаре не поздоровится, это уж точно…
- Да полно вам, - вновь попытался успокоить его молодой человек. – Дейдара всё это время был под наблюдением, когда бы он успел?..
- Не знаю, - бросил Кисаме и раздавил сигарету о встроенную в бортовую панель пепельницу. – Но достанется ему крепко, можешь поверить мне на слово – я с этими ребятами сотрудничал раньше, так что в курсе, как у них выбивают признания из подозреваемых.
На это возразить было нечем, и в салоне повисло тяжёлое молчание, в котором они добрались до участка. Заглушив двигатель на стоянке, Итачи не торопился выходить. Ладонь его нашла руку Кисаме, сжала и всё не хотела отпускать. Некоторое время он смотрел на мужчину с тревогой, затем потянулся, чтобы поцеловать, но Кисаме отстранил его:
- Пойдём лучше.

***
Какаши ничего не слышал о взрыве в министерстве иностранных дел, потому что практически весь день просидел дома у Ируки, празднуя его день рождения, и время они коротали не за просмотром телевизора, а в откровенной беседе. Теперь же он лежал поперёк кровати Обито, как всегда, головой на животе друга, и с лёгкой улыбкой рассказывал о сегодняшнем дне – похоже, ужасная новость нисколько не омрачила его настроения.
- Короче, я его поцеловал, - закончил своё долгое повествование мужчина с лёгкой улыбкой. – То есть, чмокнул в губы, поцелуем это не назовёшь – но, чёрт возьми, уже прогресс. Я думал, он меня месяц к себе не подпустит.
Из кухни раздавался звон посуды: это Рин готовила себе витаминный коктейль, а им заваривала чай. Обито убрал со лба друга прядь пепельных волос и, когда тот перевёл на него взгляд, спросил:
- Ты уверен, что он не испугается и не сбежит?
- Нет, - покачал головой Какаши. – Думается мне, он уже устал искать счастья в жизни, так что ухватится за любую соломинку. Кроме того, - тут он хмыкнул, став похожим на ветреного юнца, - я бы разыскал его, куда бы он ни надумал от меня сбежать. В этот раз отступать я не собираюсь.
Обито зарылся пальцами в его длинные густые волосы, гладил их и про себя думал о том, что всегда будет немножечко любить этого человека – совсем не так, как Рин, но к Какаши он никогда не сможет относиться только как к другу. Он будет любить эти красивые и вечно неопрятные волосы, эти тонкие изящные черты, эти глубокие серые глаза. Он будет с нежностью вспоминать голос, иногда могущий звучать такими нотками, что сопротивляться его властному обаянию практически невозможно, будет с рвением коллекционера перекладывать на полочках памяти давние воспоминания о поцелуях и объятиях, от которых ему, воспитанному в традициях клана Учиха, на следующее утро было невыносимо стыдно.
Сейчас Какаши закрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями, и Обито отдал бы многое, чтобы знать, какие мысли посещают сейчас его голову. Думает ли его лучший, его особенный друг о том же? Жалеет ли о том, что их пути как двух влюблённых разошлись и в их жизни больше нет места ничему, кроме крепкой дружбы – дружбы на всю жизнь?
Погрузившись в размышления, Обито и не заметил, как закрыл глаза, не прекращая поглаживаний, оттого вздрогнул от неожиданности, когда его внезапно схватили за запястье. Не сводя с него пристального, говорящего взгляда, Какаши нарочито медленно высвободил его ладонь из плена своих волос и поднёс к губам, но не коснулся ими кожи – только обжёг горячим дыханием, и в этот момент Обито понял, что сейчас расклеится и совершит какую-нибудь глупость. Он вырвал руку и попытался улыбнуться, но мышцы лица отказались подчиняться, и оставалось только смотреть в ответ – с напряжённым волнением и отчаянной тревогой.
- Знаешь, - произнёс Какаши тихо, глядя на него снизу вверх, - я всегда буду тебя любить. Я понял это только что. Не так, как Ируку, не так, как ты любишь Рин. Но любить всё равно буду, и делай со мной, что хочешь – не перестану.
Такое происходило с ними часто: один заканчивал мысли другого вслух, поэтому поразило Обито не это. За всю историю их недоромана между ними ни разу не было произнесено это слово – «любить». Они наверняка прокручивали его в мыслях бесконечное число раз, но чтобы заговорить об этом напрямую… Такого не было никогда. Обито прислушался к своим чувствам и с удивлением осознал, что его переполняет невероятных размеров облегчение – слова гора свалилась с плеч. Он приподнял голову Какаши, чтобы подняться самому, подошёл к своему столу и принялся рыться в верхнем ящике, который всегда держал под замком. Его гость, перевернувшись на бок, спокойно наблюдал за ним, не задавая вопросов. Наконец пальцы нащупали в самом конце ящика нужный предмет, и Обито, больше не сомневаясь и разве что чуточку стыдясь, вынул его.
- Ого-о! – удивлённо протянул Какаши, когда на кровать рядом с ним упали очки, те самые, с перечёркивающей оранжевое стекло горизонтальной трещиной, которые не видели белого света уже около пятнадцати лет. – Чёрт, ну ты и плут, Учиха, а я и в самом деле поверил, что ты их тогда выбросил! Ну-ка надень!
- Да ладно, - отмахнулся присевший рядом Обито. – Я просто… Достал их, чтобы отдать тебе. Сам не знал, зачем хранил их всё это время, а сейчас вдруг понял – для сегодняшнего дня.
Какаши потянул за толстую резинку очков и спросил с издёвкой:
- Что, боишься, жёнушка твоя найдёт?
- Она всё равно не поняла бы, что это, - ответил Обито. – Возьми. Не знаю, что ты будешь с ними делать, но… Словом, я хочу, чтобы они были у тебя.
- Это твой способ сказать: «Я тоже буду всегда тебя любить»? – Какаши приподнял брови, показывая выражением лица, что шутит, хотя в голосе его весёлости чувствовалось мало.
- Закройся, Хатаке, - бросил ему Обито, но не смог уступить слабости и всё-таки провёл напоследок по пепельным волосам, прежде чем подняться. – Пойдём лучше чай пить, Рин наверняка уже всё приготовила.
Очки были слишком большими, чтобы спрятать их в карман, поэтому Какаши положил их в сумку, а когда зашёл на кухню, где его любимый друг гладил умилённо округлый животик своей возлюбленной сквозь ткань сарафана, расплылся в широкой улыбке:
- Что, женатики, налюбоваться друг другом не можете?
- Ещё не женатики, Какаши, - поправила его Рин. – В пятницу свадьба. И, позволь напомнить, ты и твой Ирука приглашены, так что будь добр, явись.
- И причешись, - хмыкнул Обито, пустив в друга озорной взгляд.
Какаши пробормотал что-то неразборчивое про идиотские условности, опустился на табурет и притянул к себе свою чашку.

ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ